Часы бьют полночь

— Оля, ты сошла с ума, — заявил Женька. Он сидел на краю кровати, где она валялась с жутчайшим приступом головной боли. То ли напряжение последних дней сказалось, то ли тварь-симбионт оставила прощальный новогодний подарочек, но при каждом движении в голове отдавалось белыми искрами, и встать Оля сегодня так и не решилась. Первое января на дворе, в конце концов. Можно и в кровати поваляться, даже если кровать эта — чужая. Сам Женька, видимо, ночевал в кресле. Или на полу, Оля не знала. Он притащил её к себе домой, пока она была без сознания, — а когда пришла в себя, в окно уже заглядывали лучи робкого северного солнца. Зимнего солнца, январского. Женька и тогда был уже на ногах — взвинченный, как будто укусил кто. Носился по всей квартире, на скорую руку заварил ей бульон и всё это время не переставал рассуждать, какую ужасную глупость она совершила. — Да брось… — слабо отмахнулась Оля, но он повторил. — Я серьёзно. Ты двинулась! Как ты до такого вообще догадалась? Женька вскочил с кровати, зашагал по комнате из угла в угол, оживлённо жестикулируя. — Ты чем вообще думала, когда на такое решалась? Это было совершенно безрассудно! И глупо, и ненадёжно, и опасно, и… и… и… — он запнулся и вдруг остановился. Посмотрел на Олю: она полулежала на кровати с чашкой бульона и улыбалась в ответ на каждое его слово. Шумно выдохнул. — И… гениально. Ладно, ладно, хорошо, это сработало. Но всё-таки! Стереть из своей памяти момент, когда ты начала их видеть, — это что за идея вообще? — Так получилось же, — резонно заметила Оля, отхлёбывая из плошки горячий говяжий бульон. Самое то в её-то состоянии. — Я сейчас не в кондиции немного, конечно, но, как видишь… всё прошло как надо. Оно ушло. Существа внутри не было. Не горел в венах дикий нелюдской огонь, не кружило голову осознанием собственного всесилия, не было в пальцах гипнотической мощи. Только дёргало болью порезанную ладонь да в мышцах ныла противная слабость. И голова вот ещё болела. Понятное дело, после такого-то опыта. Она, в конце концов, сделала себя невидящей из видящей, применив для этого способность, которую тварь может дать только видящему, и убив тем самым эту тварь… да от одного описания можно было схватить приступ мигрени. — Устроила себе рекурсию, блин, — проворчал Женька и снова опустился на кровать рядом с ней. — А если бы не сработало? А если бы ты умерла у меня на руках или чего похуже? Что бы я тогда делал? — Придумал бы что-нибудь, — Оля пожала плечами. — Ты же умный. Но вообще нет, такого не случилось бы. Потому что… ну, скажем так, я хочу жить и верю в чудеса. — В чудеса, — передразнил он и плюхнулся на кровать — поперёк, прямо на её колени головой. — И всё-таки прийти в голову такое могло либо гению, либо сумасшедшему. И, раз ты даже пределы не знаешь, я скорее поверю во второе. Оля беззлобно фыркнула. — Ты меня только что по сути дурой назвал. Сам-то понял? — А? Что? Он поднял голову и наткнулся на её смеющийся взгляд: несмотря на головную боль, Оле было весело. В кои-то веки она сделала что-то хорошее, что-то правильное. Что-то, если верить Женьке, потрясающе безрассудное, но в итоге спасшее их всех. Получается, она сотворила чудо сама, как говорила Рэна? И Новый год ни при чём? Рэна! Точно! — Ой, чёрт, я же не сказала никому, что со мной всё в порядке, — простонала Оля, прижимая свободную руку к виску, а второй протягивая Женьке опустевшую плошку. — Они волнуются, наверное, кошмар… — Да не парься, — он махнул ладонью, — я всем позвонил уже. Сказал, что ты в норме и спишь. Хотя, признаться, в какой-то момент сам подумал, что ты не проснёшься, и жутко пересрался. Оля медленно покачала головой. Не проснётся? Соскользнёт с обломков платформы там, во сне, и растворится в темноте? Напорется на проросший сквозь камень стебель вселенского виноградника? В нос снова ударил призрачный ягодный запах, и она поморщилась. Да, пожалуй, учитывая оглушительную реальность сна, это могло бы стать реальным исходом. Могло бы — если б не… — О, точно, — спохватилась она. — Марина просила передать тебе привет. И сказала, что любит тебя. — Чего?! Женька подорвался, как будто его током ударили. Быстро сел на кровати, придвинулся к Оле. Положил руку на её лоб — такую же тёплую, как обычно. Он снова был в свитере. Нелюдской жар, позволявший ему разгуливать среди зимы в тонком пальто и рубашке, ушёл вместе с тварью. Небольшая плата за здравый рассудок и иммунитет к одержимости. — Вроде не горячий, — Женька нахмурился. — Ты что несёшь? Какая Марина? Она умерла хрен знает когда, как она могла с тобой говорить? Я об косяк тебя, что ли, головой треснул, пока домой нёс? — Она мне снилась, — пожала плечами Оля. — И… не только она.

***

— Виноградник, значит, — протянул Женька, когда она пересказала ему содержание своего последнего сна. — Звучит охренеть как странно. Но я всё-таки сомневаюсь, что это был и правда призрак или что-то в таком духе. Тебя всё-таки неслабо тряхнуло, так что… — И всё же, — упрямо повторила Оля, — она говорила о тебе. Так что я сочла нужным рассказать. Потому что, мало ли, вдруг я решу, что мне приглючилось, а потом окажется… — Да понял я, понял! — перебил её он. — Ох, слушай… Давай пока сойдёмся на том, что это был просто непонятный трип. А то после вещих снов и твоих многоходовочек и так голова кругом идёт, чтобы ещё привидений к ним добавлять. Она пожала плечами. Не хочет — пусть не верит. Да она сама сомневалась, хоть и видела призрак Марины собственными глазами. Сон так сон. Пусть сном и останется. — Ты, кстати, как? — спохватился вдруг Женька. — Ну… в этом смысле. Он помахал рукой вокруг себя, изображая летящую по своим делам тварь. Оля невольно хихикнула: настолько по-детски забавно это выглядело. — Пока не вижу, — призналась она. — Но они уже начинают проступать снова. Силуэтами такими, пока почти незаметными. Скоро вернутся. — А, блин, — разочарованно протянул Женька. — Я уж было подумал… — Подумал что? Эта самая потеря памяти на меня действует всего несколько часов, забыл? — улыбнулась Оля. — Так что ожидаемо. Он фыркнул и отвернулся, всё ещё сжимая в руках плошку из-под бульона, которую она ему пихнула. После горячей жидкости стало полегче. Слабость одолевала по-прежнему, но головная боль немного утихла, точно он подмешал в бульон таблеток. А что, с Женьки станется. — Мне куда интереснее, — медленно протянула Оля, — что теперь «они» будут делать. Мы ведь… вроде как их нефигово кинули. Они нам мстить не начнут? Мысль не давала покоя с самого пробуждения. Хорошо, от «фамильяров» они спаслись и неведомой группировке стали неинтересны. А что потом? Не захотят ли те их прибить, как слишком много знающих? Или вообще чего похуже? — А, это, — Женька махнул рукой. — Не волнуйся. Я с ними вроде как поговорил, пока ты спала. Ничего они делать не будут, если мы не начнём офигевать и качать права. — Поговорил? В смысле? — нахмурилась Оля. — Они сюда заявились, что ли? — Да нет, блин! По телефону, — пояснил он. — Сказал им, что… ну, в общем-то, что мы убили нафиг эту тварь и убьём ещё, если к нам кто-то снова решит сунуться. Я был слегка не в себе после того, что случилось ночью, так что они, похоже, поверили сразу. Неудивительно. Каким жутким бывает Женька, когда всерьёз злится, Оля знала не понаслышке. — И что? Неужто нейтралитет предложили? — всё-таки уточнила она. — Вроде того, — он кивнул. — Мы не трогаем их, они не трогают нас. Мне это вообще не особо нравится, потому что, ну, блин… они всё-таки людей заманивают и в тварей превращают не пойми зачем. Но, думаю, пока это лучший выход. — Пока — что? — не поняла Оля. Женька загадочно усмехнулся. — Пока не придумаем чего получше. Ну, знаешь, жизнь длинна и полна… как ты там говоришь? Чудес? — И их тоже, — хмыкнула она, протягивая ему руку. Чудес? Пусть так. Пусть в другие дни всё будет иначе, пусть неведомая группировка по-прежнему существует где-то вдали, а её цели до сих пор неясны — пусть. У них впереди ещё целая жизнь, чтобы разобраться. А хотя бы сейчас, в посленовогоднее утро, Оля и Женька могут позволить себе не только чудовищ, но и настоящее волшебство. Заслужили, в конце концов. Женька осторожно провёл пальцем по её раскрытой ладони. Вдоль по порезу, широкому, кое-как заклеенному пластырем. Порез всё ещё болел, но это ничего. Пройдёт. Главное — она сделала то, что хотела. Она спасла обоих. А ранка… подумаешь. До свадьбы, как говорится, заживёт. — Хм, интересно, — произнёс вдруг он. — Это у нас теперь парные шрамы на руках будут, да? У меня на правой, у тебя на левой. — Будут, — кивнула Оля. — А что, тебя реакция окружающих волнует? С каких пор? И вообще, можно говорить, что братались или вроде того… это вроде как даже не совсем неправда. Интересно, в их случае правило работает? Кровь они, как и положено, смешивали, а что в процессе там ещё и тварь затесалась… ну, всякое бывает. Технически считалось. Но, наверное, только технически. Оля попыталась вообразить Женьку своим названым братом, и ей стало смешно. Ему, кажется, тоже. — О да, — усмехнулся он. — Прямо представляю эту картину: ты — моя мелкая сестричка. Даже звучит эпично. — Мелкая? — почему-то возмутилась она. — Эй, с чего вдруг? Мы ровесники, забыл? — Да ну? — прищурился Женька. — У тебя когда день рождения? — Пятнадцатого августа, — отозвалась Оля. — А что, у тебя раньше? — Ха! Двадцатого февраля. Через полтора месяца. Так что мелкая здесь только ты, и не спорь. Она фыркнула и попыталась запустить в него подушкой, но Женька с лёгкостью увернулся. На душе у Оли было хорошо и спокойно. Мир, полный демонов, отступил, давая долгожданную передышку, в которой хватит места и ребяческим забавам, и настоящим приключениям. Всё ещё было впереди — и чудовища, и чудеса. Целый мир чудовищ и чудес. Неведомая опасность, нависшая над их головами, испарилась. Ушли зловещие сны, ушли тревога и тоска. Исчезли, померкнув, и Фролов с его змеёй, и неведомый Кирилл с протезом руки. И мазутная жижа, и нелюдской огонь, горящий в венах. Остались только они с Женькой. И ещё — может быть, где-то там, в недрах вселенского виноградника из Олиных снов — невесомая Марина, призрачная и прозрачная. На стене звонко тикали часы. Обычные, круглые, с однотонным пластиковым обрамлением. Совсем простые и домашние, не отсчитывающие время до беспощадного будущего, не зовущие, не подгоняющие. Не тревожные. Не злые. В соседней комнате переливисто храпел Дмитрий. А в окно комнаты несмело заглядывало тусклое январское солнце. Мир просыпался первым утром нового года.