Romance

Найдя в почтовом ящике конверт с печатями, Баки некоторое время стоял и бездумно пялился на дверь их со Стиви квартиры, оттягивая момент признания. Страха перед войной не было, скорее воодушевление и предвкушение. Но как же оставить мелкого? Наконец Барнс пересилил себя и надорвал конверт, из которого выпал небольшой листок желтоватой бумаги. Он примерно представлял, что там было написано. «Сержанту Барнсу необходимо явиться на пункт сбора послезавтра к полудню». Значит, осталось совсем мало времени. Баки тряхнул головой, выплывая из тягостных раздумий. Оставалось еще полтора суток дома, и он собирался использовать свое время по максимуму.

***

Вытаскивая Стива из подворотни возле кинотеатра, Баки в очередной раз с болью в сердце задумался, кто же будет помогать этому защитнику несправедливо обиженных выбираться из всех передряг, в которые тот влипал с завидным энтузиазмом? Светлое пальто Роджерса следовало срочно почистить, в голубых глазах, увидевших его военную форму, стыла обида напополам с грустью, а Барнс мог думать только о худеньких плечах под рукой. В этот вечер он организовал двойное свидание в самом людном месте в надежде, что удержится и не наделает глупостей. Говорили, что солдат, которых не ждут дома любимые, убивают в первой же стычке. Глупость, конечно, но все равно не стоило усугублять тяжесть их расставания неуместными признаниями. Однако все пошло не так с самого начала. Стива куда больше интересовала война и справедливость, чем девушки и танцы, поэтому Баки, скрепя сердце, пришлось оставить его на призывном пункте. После чего он быстро распрощался с разочарованными девушками и пошел бродить по городу в компании бутылки, считая, что наилучшим решением будет увидеться со Стивом только на вокзале. Жаль, что темная жажда, которую он глушил в себе последние годы, была намного сильнее его. Так что примерно в три часа утра он все-таки обнаружил себя под дверью их квартиры, куда собирался зайти за вещами только утром, когда Роджерс уйдет на работу. — Баки? — растрепанный и заспанный Стив сел на кровати, где до его прихода спал, завернувшись в рубашку друга. Слишком большая для его хрупкого тела, она сползала с плеча, открывая жадному взгляду ключицу и часть груди. Чуть захмелевший от выпитого, а еще больше от предчувствия скорого горького расставания, Баки почти не мог себя контролировать: постоянно облизывал губы и не отрываясь смотрел на бледную кожу, видневшуюся в вырезе. Он мучился от своей острой реакции, но еще больше его мучило, что в глазах друга, мутных от сна, но становящихся все более осмысленными с каждой минутой, были отчетливо различимы радость и облегчение. — Ты пришел. Я боялся, что мы не успеем проститься. Барнс застыл, раздираемый противоречиями, но проиграл желанию хоть раз прикоснуться так, как хотелось, а не мимолетно, не дружески, не таясь в темноте, пока Стив спал, не зная об опасности, о всей той грязи, что была в душе у Баки. — Прости, прости, Стив, Стиви, — исступленно шептал он, присев на край кровати и потянувшись к самому дорогому человеку на свете. — Вся вина будет на мне, только... Мне так нужно! Понимаешь? Баки дрожащими руками жадно огладил впалую грудь, пересчитал пальцами выступающие позвонки, твердо прижимая к себе, на корню подавив любые попытки вырваться. Но Роджерс и не пытался, доверчиво прижимаясь в ответ. Он чувствовал горечь, какой-то надлом, безумную нужду Баки и собирался помочь чем сможет. — Стив? Ты целовался с кем-то? — надломленным голосом спросил Барнс, с трудом удерживая себя без движения. — Нет, — звонко ответил Роджерс, смущаясь и недоумевая, не отдавая себе отчета, что только похоронил надежды друга узнать, какие его губы на вкус. Первый поцелуй — это так важно. Он просто не имел права забрать его. — Но зачем тебе? Не надо… — Я не буду, не буду, — не решаясь коснуться губ, Баки лихорадочно целовал щеки, временами переходя на линию челюсти и шею. — Мне немного нужно. Просто, чтобы было с чем уезжать, чтобы было о чем вспоминать перед смертью, если вдруг… — Баки! — ахнул в негодовании Стив. — Не говори так, — он был возмущен прозвучавшими словами, так как не мог представить себе солнечного, полного жизни друга мертвым. Возмущение затопило его с головой, заставляя задыхаться и отвлекая от нетерпеливых пальцев, расстегивающих пуговицы на рубашке. «Один раз», — строго сказал себе Баки, разводя полы и чувствуя головокружение от возбуждения. Стив и так позволил ему слишком много. На его месте Барнс давно бы дал себе по морде и завопил бы на всю улицу. Он наклонился и коснулся губами острого от холода соска, отчаянно впитывая в себя вкус прохладной, тонкой кожи. Остановиться и не начать вылизывать все, до чего сможет дотянуться, было самым сложным поступком в его жизни. И он бы смог. Но Стива неожиданно выгнуло от странного влажного прикосновения, тело словно обожгло огнем, и он заполыхал, несмотря на довольно низкую для начала осени температуру за окном и в квартире. — Ба… — хрипло позвал он, но договорить ему не дали, повалив спиной на кровать и лихорадочно покрывая поцелуями. Барнс словно провалился в черную бездну, сейчас его было не оттащить от Стива даже взрывом сверхновой, он ловил кончиками пальцев тяжелое поверхностное дыхание, вырывающееся из бледных губ, любовался ярким румянцем проступившим на щеках и достигшем середины груди, ласкал такие чувствительные соски, одновременно избавляя от остатков одежды и открывая себе доступ к большему. Он никогда не рассчитывал на ответное желание и сейчас был пьян от восторга, ощущая отклик. Поэтому, не боясь и не сомневаясь, накрыл полувставший член Стива ртом, мгновенно подходя к пику собственного возбуждения от одних только едва слышных стонов, заполнивших комнату. Стиву было сладко и стыдно, хотелось свести колени, свернуться в позу эмбриона и никогда больше не смотреть людям в глаза. Но ведь это руки Баки ласкали его, это рот Баки дарил столько удовольствия, что давило в груди, и он сдался, плавая в душном мареве первого в своей жизни разделенного наслаждения. Баки сполз на пол, касаясь губами подрагивающего живота. Он был почти счастлив здесь и сейчас, забыв о мире вне их квартиры, вне кровати, где Стив пусть на мгновение подарил ему себя. Собственное возбуждение отошло на второй, десятый, сотый план, потому что все первые планы занимал Стив в его объятиях. Стив всегда был на первом плане для него. — Обещай, что вернешься, — пришедший в себя Роджерс с неожиданной силой потянул его за волосы, заставляя запрокинуть голову и посмотреть прямо в глаза. — Обещаю, — твердо ответил Барнс и мысленно поклялся себе, что вернется даже из-за последней черты. Захваченный новыми ощущениями, Стив не сказал другу, что участвует в проекте по созданию суперсолдат. *** Едва только Стив получил от Наташи заветную папку, он направился на поиски Баки. Лучший друг был жив, нужно было только найти его. Найти и, наконец, поговорить обо всем, что накопилось за их долгую историю. На фронте было как-то не до личного. Роджерс четвертые сутки рылся в архивах Гидры, просматривал папки с документами и редкие видео, но не смог найти ни одной зацепки. В конце концов, даже телу суперсолдата требовался отдых, поэтому он позволил себе вернуться в свою квартиру. Потрогал дыры, оставшиеся в стене от пуль Солдата, и рухнул на кровать, даже не принимая душ. И только тогда осознал, что не один. Баки, сидящий в самом темном углу, выглядел очень плохо: худой, будто ничего не ел те две недели, что Стива не выпускали из больницы, грязный, в том же тактическом костюме, залитом водой Потомака, но хорошо вооруженный. Даже далекий от новинок в мире огнестрельного оружия Роджерс оценил разложенный по полу арсенал. Однако, откуда-то он знал, что ни одна пуля из тускло блестящих стволов не предназначена для него. Баки был не опасен, о чем свидетельствовали и его сложенные на виду пустые руки. — Баки? — хрипло спросил он, садясь на кровати, и разом проваливаясь в воспоминание о далекой ночи 1943-его, когда он так же сидел на кровати, глядя на неожиданно появившегося друга. — Баки! Ты здесь! — Я обещал, что вернусь. Миссия выполнена. Жду указаний.