hasty decision

      Монотонный голос преподавателя бродит по затихшему от скуки классу. На доске красуются непонятные доселе формулы по алгебре; висящие на стене часы с огромным усердием передвигают неподъёмную стрелку — до конца урока остаётся не больше десяти минут. Уставшие за весь день школьники с надеждой глядят на время и вновь утыкаются в тетради, где неразборчивым почерком решены задачи. Кое-где слышится весёлый шёпот, а после — характерные смешки. В аудитории ярким пламенем горит тоска и уныние. Феликс оглядывает засыпающего соседа по парте и горестно вздыхает: у того растрёпаны волосы и неправильно застёгнута рубашка.       Смотря в залитое солнцем окно, Феликс размышляет о предстоящем вечере: о незаконченном сериале, недопитой бутылке колы и, конечно, о стопке домашней работы на следующую неделю. Но всё перечисленное не вселяет в парня былой радости. Чего-то в этом списке не хватает, чего-то очень значимого. Феликс вновь делает глубокий вдох и тщетно пытается отогнать неприятные мысли, прекрасно помня о том, что ждёт его в последующие двадцать минут, пока он будет добираться до дома. Всё это настолько глупо, что ему невольно хочется прикрыть лицо руками и спрятаться под стол. Прошло целых два месяца, а он всё ещё не может свыкнуться, отбросить воспоминания и в конце концов полностью следовать собственному решению.       Зашевелившийся рядом одноклассник вырывает Феликса из мыслей, и ему приходится повернуться обратно. Он смотрит на томно разглядывающего стену парня и думает о том, как же тому повезло: ему не нужно волноваться о своих разрушенных мечтах, о потерянных друзьях, о некогда близких людях; сидит себе и радуется предстоящему концу занятий, ни о чём не переживая — потрясающе. Феликс тоже мог бы так сделать, но насущные мысли не дают ему покоя, они врываются в голову каждую чёртову минуту, напоминая о поспешно сделанном выборе. И они с успехом выполняют предназначенную работу — Феликс впадает в периодическую прострацию и ругается с самим собой.       Целых два месяца он корит себя за необдуманные поступки и пытается смириться с действительностью, прикрываясь принципами.       Из открытой форточки доносятся крики играющих на поле школьников. Феликс моментально переводит внимание на чужие голоса и чувствует, как ноги начинают гудеть от нетерпения. Его переполняют десятки противоречивых эмоций: от досады до маниакального вдохновения, но всё, что он может с этим поделать, — заставить внутренний порыв замолчать. С трудом. Иногда Феликс сам играет на том некачественно покрытом поле, но без какого-либо удовольствия, ибо всё это не то.       Как только с задних парт начинает доноситься шум, означающий, что все собирают свои вещи, преподаватель закатывает глаза и громким скрежетом выписывает на доске домашнее задание. Феликс мельком проверяет его и убирает оставшиеся на столе тетради в рюкзак. Выпрямившись, он бросает последний взгляд на настенные часы, и через пару секунд в коридоре звучит трель звонка.       Феликс следует за спешащими одноклассниками к двери и заранее прикрывает глаза, чтобы успокоиться. Стоит ему оказаться за порогом, как откуда-то сбоку выпрыгивает высоченный парень, который едва останавливается в нескольких сантиметрах. Феликс поднимает на него взгляд и сжимает губы, незаметно качая головой. Вот какая напасть свалилась на его плечи в эти два месяца. Напасть, от которой невозможно убежать, от которой не укрыться. Чужая длиннющая рука ложится на напряжённую спину Феликса, подталкивая идти вперёд.       — Хёнджин, нет, — невозмутимым голосом проговаривает Феликс.       Парень злорадно улыбается, нисколько не смущаясь.       — Я ведь ещё ничего даже не сказал, — его интонация возмущает.       Феликс окидывает его презрительным взглядом и прибавляет шаг, чтобы обогнать медленно бредущих девочек. Он отрывается от Хёнджина на добрый метр, что позволяет быстро свернуть в полупустую раздевалку.       — Ну-у, Феликс, — канючит тот, когда догоняет светловолосого у одного из шкафчиков.       Феликс с невозмутимым видом убирает обувь в пакет, не оборачиваясь на театрально умоляющее лицо друга.       — Я ведь уже сотню раз говорил, что не вернусь, — он из последних сил сдерживает равнодушное лицо, когда позади раздаётся смешок.       — Даже если тренер очень просит?       — Тем более.       — Даже если ребята не могут без тебя играть?       — Неправда.       — Даже если Чанбин скучает?       Феликс захлопывает дверцу шкафа и, словно ошалелый, смотрит на насмехающийся прищур Хёнджина. Его пробирает странное волнение, которое выходит из-под контроля. Но он быстро переводит дыхание и вновь отворачивается от повеселевшего друга.       — Чушь.       — Почему же сразу «чушь»? — они двигаются в сторону выхода из школы.       — Потому что мы расстались, ему больше незачем скучать по мне, — Феликс хмурится и слегка зажимает губы. Его раздражает говорить очевидные вещи.       Хёнджин снисходительно пожимает плечами и открывает тяжёлую входную дверь, придерживая её для Феликса. Быстрым шагом они спускаются по лестнице и бредут к школьным воротам, возле которых трутся несколько компаний старшеклассников. От них пахнет сигаретами и противными одеколонами, на которые обычно клюют глупенькие девочки. Феликс рассматривает их всего пару секунд, прежде чем покинуть территорию школы; Хёнджин прощается с несколькими парнями и улыбается проходящей мимо однокласснице.       Феликс внимательно следит за его действиями и нисколько не удивляется, ибо общительность Хван Хёнджина не знает границ. Сам бы он ни за что на свете не стал знакомиться с подобными компаниями, насколько бы они ни были популярными: его тошнит от высокомерных и вечно бросающихся в драку при любом неугодном слове людей. Зато старшему всё равно с кем иметь связи — главное, чтобы эти знакомства не заходили слишком далеко.       Вокруг снуют спешащие куда-то взрослые, велосипедисты, младшеклассники, у которых уроки заканчиваются на пару часов раньше, и Феликс старается перевести на них всё своё внимание, дабы не вспоминать о том, что рядом идёт неунимающийся друг, который при каждом удобном случае говорит одно и то же. Феликс пытается свести к минимуму разговоры о футболе, команде, предстоящих турнирах, ибо каждое напоминание больно полосует по сердцу. Он не показывает этого, но больше, чем уверен, что Хёнджин прекрасно всё понимает, а потому и пользуется.       — Каково это — перестать видеться со своими друзьями и закончить карьеру нападающего? — чуть погодя, задумчиво спрашивает тот.       Лицо Феликса искажается раздражением и презрением.       — Хван Хёнджин!       — Да ладно, мне правда интересно. Ты же почти ничего не рассказываешь мне. Боишься, что я передам остальным? Поверь, они будут только рады услышать от тебя хоть какие-то новости, — как ни в чём не бывало поясняет старший.       — Что ты несёшь? Сам же видишь, в каком я состоянии. Тем более, к твоим сведениям, я поддерживаю с парнями связь, — бросает тот, грозно сверкая глазами.       — Так как насчёт избавиться от этого состояния? Всё, что тебе нужно, — вернуться в команду и перестать строить из себя неприступного. Никто не осуждает тебя, — Хёнджин впадает в некоторую задумчивость после сказанных слов.       Феликс горько усмехается.       — В том-то и дело, что он осуждает, — вздыхая, парирует он.       Хёнджин, по всей видимости, прикусывает себе язык и по-дружески обхватывает младшего за плечи, немного склоняясь.       — Знаешь же, что он успокоится. Сейчас, по крайней мере, он больше не говорит о тебе, — чуть улыбаясь, проговаривает он.       — Тогда он тоже не говорил обо мне.       — Как раз-таки в то время он говорил чересчур много. Думаю, он отошёл.       — Такое себе утешение. В любом случае, если я вернусь, то он снова слетит с катушек, — издеваясь над самим собой, отвечает Феликс.       Хёнджин вздыхает, крепче сжимая чужие широкие плечи. Оставшийся путь они проходят в молчании: Феликс изо всех сил прогоняет нахлынувшие мысли и усмиряет встрепенувшееся от предположений сердце; Хёнджин без интереса разглядывает витрины магазинов, пытаясь отыскать на них что-нибудь необычное, но, кроме ненужных побрякушек, ничего не находит. Феликс ощущает, как в душе возрождается неутолимое желание начать всё сначала, вновь оказаться в родном тренировочном зале, и ничего не может с этим поделать. Глубоко внутри он осознаёт, что больше всего на свете хочет вернуться, но в то же время понимает, что никто не простит его глупость, никто не забудет его позорного ухода. Чем больше Феликс думает об этом, тем сильнее ему хочется удариться об ближайшую стену, чтобы заглушить раздирающие нервные клетки воспоминания. Феликс не понимает, почему Хёнджин изо дня в день заводит одну и ту же шарманку, почему он просто не сдастся и не оставит его, почему он вообще хочет, чтобы тот вернулся. Во всём виновато личное желание Хёнджина или его кто-то заставляет? Феликс отрицает, что ему важен ответ на этот вопрос.       Многие бы решили, что причина его ухода безрассудная. Но в тот момент Феликсом руководили исключительно эмоции: горечь поражения, стыд за многочисленные ошибки, за разочарование тренера и всей команды. Тот день по праву является самым отвратительным днём в жизни Феликса. Была бы его воля, он бы навсегда вычеркнул его из своих воспоминаний. Но это невозможно, и потому ему остаётся лишь каждый раз размышлять о нём, подчеркивать всё новые и новые просчёты, оплошности. Тот роковой день, словно бич, нависает над Феликсом. В какой-то момент он просто не выдерживает многотонного веса на своих плечах и решает сдаться.       Когда они доходят до поворота, Феликс уже полностью уходит в себя, отчего Хёнджину приходится в прямом смысле трясти друга, чтобы тот очнулся от несуразных покаяний. Перед тем, как распрощаться, Хёнджин начинает рассказывать одну из приключившихся с ним сегодня историй, которую он, видимо, очень хотел поведать, но не мог, так как атмосфера была неподходящей. А теперь они собираются расходиться, и это отличный шанс, чтобы исповедаться. Феликс вполуха слушает об его удивительных похождениях, в то же время вспоминая о том, как раньше они стремглав бежали с уроков домой, чтобы не опоздать на предстоящую тренировку; тогда их единственной заботой было не забыть щитки и взять одинакового цвета гетры. Как давно это было. По ощущениям прошёл словно целый век с того момента, когда Феликс последний раз видел привычные разноцветные трибуны, касался жёсткого травяного покрытия, надевал любимую чёрную командную форму и ударял по пятнистому мячу, что летел прямо в ворота.       — Слушай, — озадаченно прерывает свой рассказ Хёнджин, привлекая внимание младшего, — приходи послезавтра на товарищескую игру. Парни будут очень рады.       Феликс вглядывается в просящий взгляд друга и робко поправляет волосы. При любом упоминании о людях, которых он привык называть своей второй семьёй, ему становится грустно. Они почти не видятся вне тренировочного зала, ибо времени катастрофически не хватает даже на простые прогулки: тренировки по утрам, после школы, по выходным не позволяют им свободно дышать. А теперь, когда Феликс больше не играет в футбол, он совершенно не встречается с бывшими сокомандниками. Он до нестерпимой боли в груди скучает по ним, их глупым шуткам, частым ссорам из-за пустяков, разговорам в перерывах между играми, поддержке, что они всегда оказывают друг другу. Ему не хватает своих друзей.       Младший морально истощён, и сегодняшний разговор с Хёнджином добивает его, отчего теперь он чувствует в сердце тревогу.       — Я подумаю, — сипло отвечает Феликс.       На самом же деле он всё уже решил — просто не мог иначе. Всего лишь один матч не сделает погоды, Феликс только посмотрит, как играет его бывшая команда, и не более. Всё, что ему нужно сделать, — прийти и сесть на трибуны. Он будет зрителем, не игроком. Лишь наблюдения, быть может, оценка, но ничего больше. Феликс настойчиво убеждает себя в этом.       Хёнджин не может удержаться от широкой улыбки; довольные огоньки так и пляшут в его глазах.       — Начало в три, не опаздывай! — кричит он, переходя дорогу на резко переключившийся зелёный свет.       Феликс смотрит ему вслед, от нетерпения и одновременного протеста прикусывая внутреннюю сторону щеки.

***

      Воздух пропитывается цветущей весной и сладким ароматом лежащих на прилавках фруктов. Привычная суета сменяется миролюбивыми прогулками по центру города и тихими посиделками у реки Ханган. В движениях людей угадываются радость и прекрасное расположение духа; дети улыбаются яркому солнцу, что тёплыми лучами целует их в щёки. Листва приятно шелестит от мягкого дуновения ветра. Феликс бредёт вдоль широкой аллеи и пытается выстроить в голове примерный диалог с каждым из парней. Сначала это кажется не таким сложным, он уверен, что с некоторыми разговор завяжется сам собой, слово за слово. Но когда дело доходит до Чанбина, Феликса словно током пробивает от накатывающего волнения и мандража. Он не представляет, во что в итоге превратится их первая за эти два месяца встреча. Что-то ему подсказывает, что старший не будет снисходительным и вышвырнет его из зала раньше, чем он успеет поздороваться.       Феликс нисколько не удивляется, когда на телефон начинают сыпаться сообщения от друзей, — значит, Хёнджин всем растрепал. Вполне ожидаемый исход. Было бы странно, если бы они до последнего не знали о его приходе. К тому же это был бы своеобразный сюрприз, а так они, к счастью, морально подготовлены. Вот только Феликс не подготовлен нисколько. Он не представляет, как реагировать на парней, что им говорить, как объяснить такое внезапное решение прийти на игру. Он соврёт, если скажет, что не боится возвращаться на футбольное поле, вновь видеться с тренером, оказаться под пристальным взглядом людей, с которыми провёл бок о бок около трёх лет. Единственная вещь, которая успокаивает, — это первый и последний раз, когда он приходит. В конце концов он может свалить всю вину на Хёнджина, который изрядно достал его за эти два месяца. Сказать, что всё это только ради того, чтобы Хёнджин оставил его в покое. Если честно, то Феликс надеется, что тот и правда так сделает.       Впереди виднеется до боли знакомый спортивный комплекс. Феликс разглядывает его, пытается найти в светлых панелях малейшие изменения. И всё-таки ему приятно возвращаться сюда, видеть место, которое подарило незабываемые воспоминания и еле зажившие травмы. Феликс невольно думает о том, как сломя голову носился по этой аллее, когда по глупости забывал дома спортивную сумку. Помнит, как во время бега смотрел на приближающееся здание и надеялся, что тренер не будет сильно ругаться. Почему-то этот фрагмент въелся в память Феликса яркой картинкой. Как это обычно бывает с, казалось бы, незначительными вещами, которые тем не менее умудряются привлечь внимание, а после остаться неясным олицетворением, ассоциацией.       Феликс с некоторой боязнью заходит внутрь комплекса и в прямом смысле молится, чтобы случайно не натолкнуться на кого-нибудь. Ему хочется пройти в зал незамеченным, ибо он не уверен, что после встречи с кем бы то ни было не развернётся и не уйдёт домой. Можно ругать его за бесхарактерность и трусость, но, когда люди из последних сил отрицают свою неправоту, для них страшно любое напоминание о содеянном. Парни же — прямое указание на его оплошность. Поэтому Феликс хочет сократить их общение до минимума, на практике — до спортивного зала. Когда же он спешным шагом идёт по коридору и вдруг слышит раздающиеся за спиной мужские голоса, ему хочется сорваться на бег, но он сдерживает себя и делает глубокий вдох. Феликс бесится от собственной же паники. Умом он понимает, что ему не стоит так сильно переживать, но эмоции совершенно не слушаются.       Голоса позади стихают, а Феликс наконец подходит к широкой двери, за которой скрывается арена. Он в последний раз сверяется с часами: до начала ещё двадцать минут, и, на мгновение прикрывая глаза и переводя дыхание, открывает дверь. Наружу сразу же вырываются энергичные крики и раздражающий свист. Феликс сглатывает и осторожно, чтобы остаться незамеченным, заходит внутрь. Как только он видит стоящих вдалеке парней, у него ускоряется сердцебиение и вокруг становится до странности душно. Ему хочется выйти отсюда сию же секунду, ибо находящиеся здесь люди в мгновение ока заставляют его вспомнить, почему в последние недели он ненавидит собственную жизнь. Внутри разрастается доселе невиданное чувство сожаления, словно на него выливают ведро холодной воды, от которой он наконец просыпается. Феликс переводит дыхание, стараясь удерживать себя в руках, и бросает взгляд на медленно заполняющуюся трибуну: так как сегодня лишь товарищеская игра, зрителей немного. Нервно покачиваясь, он двигается в сторону свободных мест и, недолго думая, садится куда-то в середину, чтобы более-менее смешаться с остальными. Конечно, это нисколько не поможет, и ребята найдут его через считанные минуты, ибо то и дело оборачиваются на трибуны, пытаясь кого-то увидеть, но Феликс хотя бы морально спрячется, попытается успокоить себя.       Так странно видеть со стороны то, чем занимался всю сознательную жизнь, следить за тем, что некогда приносило ни с чем не сравнимое удовольствие. Раньше Феликс был там, внизу, рядом со своей командой, и болельщики волновали его лишь изредка, а сейчас он сам сидит на никому не интересной трибуне и во все глаза смотрит на разминающихся футболистов. При мысли об этом у Феликса вырывается судорожный вздох, а сердце покрывается тонкой пеленой грусти. И в то же время он продолжает прогонять насущные мысли и отрицать очевидные вещи.       Говорят, что принципиальные люди погубят самих себя, если не научатся отступать от закостенелых устоев. Ведь иногда внутренние правила мешают людям достичь желаемого, мешают рискнуть и стать счастливыми; в какой-то момент они становятся настоящими врагами для всякого, кто хочет пойти против них. Именно к такому числу людей можно отнести и Феликса. С самого детства он загоняет себя в рамки, которые на первый взгляд кажутся действительно правильными: запрещает себе делать то, что противоречит его взглядам, вкусам и предпочтениям, не позволяет себе идти против постулата, что выстроил в собственной душе. И сейчас Феликс не может переступить через данное обещание, не может отказаться от своих слов, ведь выбор был сделан, а значит он должен следовать ему. Вечные противоречия заставляют Феликса страдать, он не знает, как избавиться от вечно возвращающихся мыслей, не понимает, что нужно сделать, чтобы окончательно принять новый путь и забыть прошлое. Он собственными руками роет яму, из которой не позволит себе выбраться. А всё бы могло с лёгкостью решиться, если бы он отступил от принципов и принял свои истинные желания.       Вокруг поднимается шум, который тотчас отвлекает Феликса: на поле выходит команда противника. Противоположная часть трибун начинает громко кричать, оказывая тем самым поддержку. Феликс с интересом рассматривает незнакомую команду и сразу же пытается подметить все их недостатки — старая привычка. Раньше его команда всегда собиралась перед соревнованиями и обсуждала тактику противника, чтобы выявить их слабые места и придумать подходящую стратегию. Столь серьёзная подготовка не единожды помогала им во время игр.       Глядя на то, как парни разминаются, Феликс подмечает, что они ничем особым не отличаются — обычная школьная команда: неплохо подготовленный вратарь, несколько грозных и в то же время юрких нападающих, нервирующие защитники. Кажется, матч не будет столь интересным, как сидящие вокруг предполагают. Вторая половина поля пустеет: бывшие сокомандники Феликса уходят в раздевалку, чтобы переговорить с тренером. Феликс глядит на пустующие ворота, на оставленный без внимания мяч и чувствует, как внутри смешиваются нарастающее уныние и яркое желание вскочить с места и побежать вниз. Он закатывает глаза, когда осознаёт, почему его ноги вновь начинают гудеть от нетерпения.       На соседнее сидение внезапно кто-то садится. Феликс поворачивает голову и удивлённо раскрывает рот, когда видит перед собой от чего-то улыбающегося до ушей Сынмина. Они не виделись около месяца, и Феликс соврёт, если скажет, что не соскучился. Сынмин здоровается так дружелюбно, что старший на мгновение теряется. Ведь он не заслужил, чтобы с ним так хорошо обращались. Он тупит взгляд на довольное лицо друга и не может понять, чему он так радуется. Неужели их встрече?       — Почему ты не играешь? — всё, что может выдать Феликс.       Сынмин усмехается, ставя левую ногу на спинку сидения, и демонстративно приподнимает штанину, показывая фиксирующий бинт на голеностопе.       — Растянул на прошлой неделе, — поясняет он. — Я бы вполне мог играть, но к тренеру прибежал Хёнджин, и меня благополучно прогнали, — он раздражённо поправляет волосы. — И вот я здесь, — из его груди вырывается усталый вздох. Сынмин поворачивает голову к Феликсу, и его лицо заметно расслабляется. — Рад, что ты пришёл, хоть не так скучно будет смотреть на этих недотёп, — Сынмин говорит вовсе не про команду противников. — Как у тебя вообще дела?       Феликс едва заметно ёрзает.       — Неужели всё настолько плохо, что ты так их называешь? — он специально игнорирует чужой вопрос.       Сынмин одаривает друга внимательным взглядом, но, видимо, решает не повторять.       — Более чем. Вчера они чуть не разбили окно в раздевалке, когда играли в навес и додумались сделать шкафчик Вонпиля «воротами», — на чужом лице виднеется негодование. — Тренер был буквально в шаге от того, чтобы прибить их, но пришла его дочь, чтобы забрать какие-то вещи, и он отвлёкся, — объясняет Сынмин. — Но они всё равно бегали пять кругов вокруг стадиона, — в его голосе проскальзывает злорадство.       Феликс невольно усмехается.       — А ты где был в этот момент? — его голос становится беззаботным. — А, точно, — Феликс резко опускает взгляд на чужую ногу.       — Самое забавное, что я был там, но отошёл вниз за водой. Меня не было ровно пять минут, а они уже всё разнесли! — недовольно восклицает он.       Феликс смеётся. Мимика и жесты Сынмина выдают его внутреннее раздражение, которое появляется всякий раз, когда парни решают сотворить очередной погром, но в то же время на его лице проявляется едва заметная снисходительная улыбка.       — Кто там был? Хёнджин и Джисон? — со знанием дела предполагает тот.       Сынмин оглядывается на всё ещё пустующее поле и закатывает рукав толстовки.       — Кто ж ещё. Вот только представь их теперь вместе с Чонином, — с негодованием отвечает он.       Феликс хмурится, и улыбка моментально спадает с его лица.       — Чонин? Кто это?       Сынмин замирает, непонимающе хлопая глазами, а потом сразу же приходит в себя.       — А, так ты не знаешь? — с удивлением спрашивает он. — Ну да, кто тебе рассказал бы, — неразборчиво бубнит себе под нос. — Новый нападающий; в ближайшее время тренер хочет опробовать новое построение: сделать три нападающих, вместо двух, — Сынмин странно оглядывает друга, словно на что-то намекает.       Феликса одолевает непонятное чувство, по своей сути напоминающее ревность и одновременно глубокую досаду.       — Получается, он играет вместе с Чанбином?       Сынмин рассеянно кивает, о чём-то задумавшись. Видимо, до него доходит суть чужого вопроса. Он с сожалением прикусывает губу. Феликс затихает. Ему становится тяжело на душе от одной мысли, что теперь его место занимает кто-то другой. Хотя это было очевидно с самого начала: команда движется вперёд, и ей нужен новый игрок, раз старый ушёл. Но Феликсу неприятно не из-за того, что место нападающего теперь занято, а из-за того, что у Чанбина появился новый партнёр. Вспоминая о том времени, когда их сыгранностью восхищались одни из самых опытных игроков в городе, Феликс не может отделаться от мысли, словно он предал его. Ему не по себе от осознания того, что отныне Чанбину приходится играть с кем-то другим, будто это шутка, ведь представить рядом с капитаном кого-то иного кажется невозможным. И Феликс не может скрыть, как сильно ему жаль.       — Откуда он взялся? — после некоторого молчания спрашивает Феликс, глядя на выходящих из раздевалки игроков.       Сынмин тоже замечает движение в дальнем конце площадки.       — Джисон привёл; они вместе играли в средней школе.       Феликс на мгновение хмурится.       — И как он? — вопрос выходит чересчур враждебным, но младший игнорирует чужой тон.       — В целом неплохо, но ему нужно больше времени, чтобы сыграться со всеми, — Сынмин неопределённо жует губы, — особенно с Чанбином.       Усмешка касается губ Феликса. И правда, чтобы привыкнуть к агрессивной манере игры Чанбина, нужно попотеть. Не каждый способен подстроиться под его быстрые перемещения и тем более предугадывать их. Взаимопонимание с капитаном вырабатывается через непомерно громкие крики и грозные упрёки. Поэтому Феликс по-человечески жалеет этого Чонина, ведь сам потратил немало времени на то, чтобы понять сложный характер старшего и перестать реагировать на его замашки. Может показаться, что со временем с Чанбином становится проще, но Феликс по себе знает, что с ним тяжело всегда.       Феликс непроизвольно бросает взгляд на стоящих на поле парней и замечает среди них невысокую фигуру. Ему хватает секунды, чтобы распознать до боли знакомые черты. Сердце пропускает предательский удар. Взгляд цепляется за черноволосого капитана, что без интереса рассматривает соперников, разминаясь. Если же с Хёнджином Феликс видится каждый день, с Сынмином — раз в месяц, то Чанбина за всё время он не видел ни разу. Ощущение такое, словно это их первая встреча за целый век. Феликс отмечает заметные перемены во внешности старшего: отросшие волосы, выбритая бровь, лицо, ставшее ещё нахмуреннее. Феликсу хочется верить, что изменения произошли только внешне, что внутренне Чанбин остался прежним. Ведь не мог же он превратиться в другого человека за каких-то два месяца?       Капитан приковывает к себе взгляд, и Феликс больше никого не замечает до тех пор, пока Чанбин не отыскивает его среди толпы. Младший пытается незамедлительно отвернуться, но чужой чуткий прищур не даёт и шанса сдвинуться с места. Чанбин смотрит на него удивлённо и в то же время неприязненно, словно совершенно не рад чужому появлению. И тот думает, что это вполне заслуженно. Феликс чувствует, как старший пытается изрезать его взглядом, но не отворачивается, будто подставляясь под острые ножи. В голове всплывают воспоминания об их последней встрече. Он пытается прогнать их, но с каждой секундой, что его взгляд бродит по серьёзному лицу Чанбина, ему становится хуже. Грудь пронизывают холодные осколки, что скрываются во враждебных глазах напротив.       Рядом с застывшим от негодования Чанбином возникает кричащий во всё горло Джисон, который показывает точно на Феликса и скандирует его имя. От разницы между ними по спине бегут мурашки: Джисон буквально искрится радостью от встречи с другом, Чанбин же не знает, как скрыть внутреннее отвращение. Феликс робко поднимает руку, чтобы поздороваться и скромно улыбается, пытаясь отвлечься от разъедающего взгляда, что бродит по его телу. Контраст между парнями заставляет Феликса стушеваться и откинуться на спинку сидения. Ему не по себе.       — Феликс! Это Феликс! — доносится до них голос разбушевавшегося Джисона; он показывает остальным на трибуны, и вся команда поворачивается к бывшему нападающему.       Феликс не знает, куда ему деться, что ему нужно сделать. Парни смотрят на него с приятельской улыбкой и машут руками. Феликс глядит на них и ощущает, как внутри него разливается тревога от одного вида друзей. Они радуются ему, но почему же тогда Феликс не испытывает ни грамма положительных эмоций? Всё, что ему хочется, — чтобы они отвернулись и забыли о его существовании. С каких пор ему стало тяжело переносить внимание собственных друзей? Вероятно, с того момента, когда он пожелал их бросить.       Сынмин, всё это время наблюдавший со стороны, кладёт руку на чужое плечо, осторожно похлопывая.       — Видишь? Никто не осуждает тебя, успокойся, — он понимает, что словами вряд ли можно помочь привести в равновесие разобщённую душу друга. — Ты волен делать всё, что хочешь, и никто не может тебя упрекнуть.       Феликс смотрит на него нечитаемым взглядом.       — Даже за необдуманные решения? — под впечатлением спрашивает он.       Сынмин позволяет себе едва заметно улыбнуться.       — Чаще всего необдуманные решения не становятся окончательными. У каждого есть шанс передумать, — снисходительно проговаривает тот.       Феликс отворачивается, кивая.       Позволит ли ему кто-то передумать?