Шикамару сдаётся

— Если ты не прекратишь на меня пялиться, я тебе нос сломаю. Шикамару смеётся тихо и глухо, но Темари слышит. Ну ещё бы. — Думаешь, я несерьёзно? — Что ты. Даже не сомневаюсь, что именно это ты и имела в виду. Он не наивный двенадцатилетний мальчишка, он успел убедиться: она не разбрасывается словами. Слишком прямолинейная, упёртая и жёсткая для девчонки. Совершенно не похожа на Сакуру, Ино и уж тем более Хинату. У Шикамару острый ум, он превосходный стратег. Но с ней все мысли путаются, и он не понимает. Не только её, себя — перестаёт тоже. Ему уже давно не двенадцать, и это определённо проблема. Потому что в двенадцать он не придавал такого значения. Не замечал, насколько она красива. Её волосы в солнечном свете — будто песок, а ярко-зелёные глаза смотрят насквозь, и даже несмотря на то, что большая часть её лица скрыта тенью, он видит это. Видит, как румянец ползёт по щекам, но взгляд, чёрт, всё такой же настойчивый, смелый. Как техника режущего ветра — безжалостно рассекает, хлещет до кровавых полос. Шикамару в эрудиции равных нет, по крайней мере, так считают сенсеи в Академии. Но её он никак не может понять. Чего она ждёт? Почему не ушла? Они уже выполнили задание, отчитались, и её быть здесь не должно. Ей ничего не мешает вернуться в Деревню Песка вместе с братьями, у неё и без него забот по горло. — Ты всё ещё пялишься, — замечает небрежно, и в уверенном тоне проскакивает смех. Тёплый, непривычно мягкий. Она вдруг замолкает. Словно позволила себе лишнего, словно боится отойти от удобной модели поведения. Она не говорит ни слова. Им обоим прекрасно известно и так: если бы хотела, давно бы вмазала. Раньше ей ничего не мешало. Сейчас же Темари сидит, закинув ногу на ногу, и Шикамару проклинает себя, потому что не может отвести глаз. Взгляд сам останавливается на её щиколотках, осторожно (а черепную коробку вовсю разносит вой сирены) поднимается вверх, и ему кажется преступлением эта клятая сетка, которая заставляет его таращиться только сильнее и думать, а что, если бы он коснулся? Провёл бы пальцами по голой коже и, наверное, тут же грохнулся в обморок. — Что, не станешь задвигать чушь про мужчин и женщин да про недалёких девчонок? Она не смягчает издёвку, но улыбаться не перестаёт, и Шикамару сдаётся. Отбрасывает ответы, что приготовил для неё, успел продумать и прогнать несколько раз про себя. Он больше ничего не анализирует. Говорит, как есть: — Знаешь, я рад, что ты не умеешь читать мысли. Вот так просто. Безо всяких уловок. Без нелепого стремления что-то строить из себя, без дурацкого желания доказать своё превосходство. Темари приподнимает бровь и тянет: — Да ну? У неё в голосе, как и всегда, снисходительность, но что-то меняется. Он не наивный зелёный мальчишка и наконец — хотелось бы надеяться — улавливает то, что сквозит между строк. Она не может не догадываться о том, что крутится в его сознании. Потому что она тоже смотрела. Пока он думал, как бы не сдохнуть, как напомнить себе, что, вообще-то, будет чертовски нечестно, если он снова даст слабину и спасует, она не прятала глаза. Смотрела открыто и с интересом. Всё чего-то ждала. Шикамару наблюдает, как по руке скачет тень. Складывает пальцы в заученном жесте и... — Не надо. Хрипит эти два несчастных слова, глупая, и, кажется, не дышит совсем. Она в паре метров от него, и вокруг так тихо, что Шикамару не слышит ничего, кроме бешеного гула крови в висках. Он бы мог ей столько всего сказать. Отыграться за все раунды, из которых она выходила победителем, потому что он рядом с ней банально терялся и не представлял, как вырваться из этого дикого, странного оцепенения. Он мог бы ей столько всего сказать, однако теперь не видит смысла. Он уже не тот мелкий пацан, каким был на экзамене, и поэтому больше себя не тормозит. Смирился? Уже не боится свихнуться? Он не знает. И впервые ему наплевать на то, что не находит ответа. — Я и не собирался, Темари. Уголки её губ дрогнут в улыбке, и этого достаточно, чтобы его перемкнуло. Секунда — и Шикамару у её ног. Во всех возможных смыслах. Что он теряет? Хуже не будет. Касается нежно у колена, и перед глазами пляшут цветные пятна. Ему страшно, потому что не выходит предположить, как она отреагирует. Ему страшно, потому что теперь не сумеет совладать с собой и не прикасаться. Теперь, когда чувствует тепло её кожи. — Шика... Проклятье. Уж лучше бы она врезала ему, как и грозилась. Видеть её такой — чересчур. Расслабленной, мягкой, совсем не воинственной. Он не был готов. Он хочет разрядить обстановку шуткой: — Ты только дыши, не хотелось бы объясняться потом перед Сакурой. Слишком дёргано, нервно. И голос почему-то дрожит. Темари не называет его придурком и мямлей, не сыплет остротами. Просто накрывает его руку своей и шепчет: — Если бы получалось.