Одна на двоих

Безночный город подавляет. Слишком много камня, прямых линий, огня и силы. Не Минцзюэ знает, что такое сила. Ему едва исполнилось шестнадцать, а он уже приручил саблю. Он хорошо развит, отец им гордится, да и ему самому нравится то, что он видит в зеркале. Но сила, растекающаяся по Безночному городу — совсем другая. И Минцзюэ не знает, что можно противопоставить ей. Этого не знает даже отец, и Минцзюэ дает сам себе обещание, что не доставит ему здесь проблем. Пусть его характер вспыльчив, но он воспитан и умеет держать себя в руках. Большой Зал, в который их провожают и где уже собрались остальные Главы, действительно большой. Здесь много людей, но гомон разговоров словно рассеивается по помещению и, где бы ты ни находился, будешь слышать только легкий шум. Минцзюэ впервые на Совете Глав Орденов, и ему любопытно, но он держится за спиной отца, искренне надеясь, что еще нескоро получит титул Главы. Вся эта политика — не для него. Его стихия — сила и резкое слово. Отец говорит, что когда придет время, все изменится, что он просто слишком юн, и Минцзюэ не спорит. Сегодня здесь много мелких Орденов, и церемония представления затягивается. Минцзюэ начинает скучать и осторожно высовывает любопытный нос из-за отцовской спины. Он много слышал о Вэнь Жохане, и ему интересно вживую увидеть того, о ком ходит столько легенд и слухов. Отсюда, с его места, до трона Главы достаточно далеко, но Минцзюэ все равно хорошо видит. Вэнь Жохань прекрасен. У него тонкие черты лица, невероятные глаза и изящные руки. На мгновение Минцзюэ думает, что мужчина не должен быть таким, но замечает жесткие складки на лбу и хватку на подлокотниках и начинает сомневаться. Вэнь Жохань невероятно красив, но на девушку ничуть не похож. Так был бы красив пожар или палящее солнце. Для Минцзюэ такие мысли непривычны, и на мгновение он теряется. А потом ловит взгляд Вэнь Жоханя и отшатывается назад. Сердце колотится в горле, ладони становятся влажными. За страх тут же становится стыдно, но стыд смывает, когда Минцзюэ понимает: это не только страх. Это что-то, отчего кружится голова, и телу становится жарко. Остаток дня Минцзюэ проводит словно в тумане. Он слушает отца, ходит за ним хвостиком, чем-то ужинает. Сознание догоняет тело, когда Минцзюэ оказывается в одной из длинных галерей. Что он здесь делает, Минцзюэ не знает и может только предполагать. Кажется, отец отправил его к оставленной повозке за забытым мешочком с сонными травами. Тот самый мешочек приторочен к его поясу, значит, теперь ему просто нужно вернуться в отведенные им покои? Минцзюэ хмурит лоб и замирает. Шаги за спиной еле различимы, но поступь уверенная. Хозяйская. Минцзюэ оборачивается и выдыхает. Вблизи Вэнь Жохань еще более впечатляет. Посадка головы, прямая спина, плечи, кажется, даже волосы колышутся в строго разрешенном им порядке. На лбу Вэнь Жоханя красным горит украшение, высокая заколка сделала бы честь и императору. Но все это Минцзюэ отмечает лишь краем сознания. Внутри кипит, горит, рвется. Ноги слабеют, руки подрагивают. И сила, которой он так гордится, ее словно бы и нет. Вэнь Жохань подавляет, пригибает к земле одним взглядом своих темнеющих глаз, но Минцзюэ держится. Кажется, на одном упрямстве. Он — Не, он не опустит голову! Пусть только… Но Вэнь Жохань молчит. Стоит, не двигаясь, смотрит странно, почему-то удивленно и с любопытством. Он словно ласкает взглядом Минцзюэ с головы до макушки, но тот надеется, что ошибается с интерпретацией. Это не ласка, пожалуйста, только не она. Минцзюэ страшно. В первый раз за всю его недолгую жизнь ему так страшно. Это не страх смерти или боли, это что-то другое, глубинное, почти звериное. Он боится Вэнь Жоханя, и того, как его, Минцзюэ, тянет к нему, вопреки всему. Просто шагнуть ближе, подставить голову под тяжелую и горячую ладонь. Вдоль позвоночника продирает сладкой дрожью, и Минцзюэ резко выдыхает. Нужно взять себя в руки, заставить себя пошевелиться, но тело больше не подчиняется ему. — Ты — Не Минцзюэ? — голос Вэнь Жоханя под стать его внешности. Не грубый, а мягкий, рокочущий, как гроза вдали. — Да, господин, — каркает Минцзюэ и кое-как складывает руки в приветствии, опустив взгляд. Не смотреть на Вэнь Жоханя — так же непросто, как и заглядывать в его лицо. — Такой юный, — Вэнь Жохань подходит ближе, пропускает прядь волос Минцзюэ между пальцев, и тот задыхается от этого простого касания. Запах — острый, резкий, но приятный, захватывает обоняние. — Где же ты был все это время? — Господин? — Минцзюэ вскидывает голову, смотрит непонимающе. Он откровенно любуется стоящим перед ним мужчиной и ненавидит себя за это. За это и за то, что не может сопротивляться. Они слишком неравны, и это Минцзюэ ненавидит тоже. — Глава! — голос отца за спиной и его торопливые шаги ничуть не помогают избавиться от охватившего его какого-то сладкого оцепенения. — Прошу, не надо! Отец взволнован, по-настоящему испуган. Подойдя к ним, он валится на пол, стукаясь коленями и сгибается, прикладываясь лбом к полу. — Господин… — он торопится, глотает слова, и Минцзюэ становится еще страшнее. — Прошу вас, он еще так юн. Он наследник, прошу вас, не нужно. У вас есть жена и дети, не забирайте его. Вэнь Жохань вскидывает бровь и вдруг опускается перед отцом на одно колено. Это смотрится странно, но даже в таком положении Вэнь Жохань не кажется униженным или уязвимым. Его сила абсолютна. — Почему ты так уверен в исходе? Минцзюэ не понимает, о чем они говорят, но четко ощущает: сейчас решается его судьба. — А разве может быть иначе?! — отец вскидывается, его глаза горят болью и яростью. — Прошу вас. — Разве нам идти против решения богов? — Это насмешка! — отец вскидывается, и у Минцзюэ холодеют руки. Он никогда не видел его таким, почти потерявшим контроль. — Это насмешка над моим сыном. Он еще совсем ребенок. Разве он может быть интересен вам? — Хм? — Вэнь Жохань кинул на застывшего Минцзюэ странный взгляд, и отец сжался. — Пожалуйста, Глава Вэнь. Мы уедем сейчас же, и я позабочусь, чтобы мой сын не попадался вам на глаза. Вэнь Жохань медленно поднимается, скользит рассеянным взглядом по галерее. — Ты прав, это насмешка богов. Если ты так просишь — я его не трону. Но уезжайте сейчас. Отец бьется лбом об пол, бессвязно благодарит, неуклюже поднимается и, схватив Минцзюэ, тащит за собой. Они уезжают через час, впопыхах, в ночь и начавший накрапывать дождь. Отец не говорит Минцзюэ ни слова, и тот не решается задать вопрос. А когда они оказываются дома, Минцзюэ узнает все сам. И его благодарность к отцу не знает границ. Он силен, вынослив и горд, но хорошо знает свои возможности и понимает: против Вэнь Жоханя он не выстоял бы и минуты. …Юность осталась позади незаметно. Все свое время Минцзюэ отдает тренировкам, почему-то уверенный, что ничего не забыто и не закончено. Он все еще не уверен в своей победе, но уверенности в проигрыше нет, и это главное. А Вэнь Жохань снится. Снится почти каждую ночь с тех пор, как Минцзюэ исполнилось восемнадцать. В первый раз он переспал с девушкой-бетой, когда ему стукнуло семнадцать. На свои восемнадцать он оказался в постели с парнем-омегой, и это не оставило в нем никакого особенного впечатления. Но во снах с Вэнь Жоханем все по-другому. Так горячо, бесстыдно, пошло и хорошо. Там нет гордости, силы и упрямства. Там Минцзюэ, которого он ненавидит, просыпаясь. Минцзюэ из его снов порывист, как он сам, груб, силен, и абсолютно беспомощен перед удовольствием. Во снах он чувствовал себя омегой, позволял иметь себя, и стонал, двигаясь на чужих узких бедрах и чувствуя, как ходит в нем раскаленный и твердый член. Там, во сне, на его шее горит метка, и сыновья Вэнь Жоханя смотрят на него с ненавистью. Проснувшись после таких снов, Минцзюэ долго не показывается никому на глаза, отмокая в ледяном источнике и придумывая для себя наказания. Ненавидеть Вэнь Жоханя проще, но ненавидеть Минцзюэ может только себя. Это он слаб. Он. Когда приходит очередь Нечистой Юдоли принять у себя Совет глав Орденов, Минцзюэ двадцать один. Он в расцвете своих сил, силен, могуч и уверен в себе. Он долго работал над собой, и уверен в том, что способен посмотреть в глаза своему самому сладкому кошмару, не дрогнув, а если тот заявит свои права — встретить его на равных. Но Вэнь Жохань, ничуть не изменившийся и все такой же прекрасный, едва удостаивает его взглядом. Вежливо приветствует и отворачивается, оставляя Минцзюэ разочарованным, злым и растерянным. Облегчение накатывает и уходит, а разочарование становится только сильнее. Вернувшись к себе после официального открытия, Минцзюэ разносит покои вдребезги, а потом, испросив разрешение у встревоженного отца, уезжает на охоту. Он возвращается через четыре дня, уставший и успокоившийся, но умиротворение исчезает, стоит только заглянуть в чуть пьяные и сытые глаза Вэнь Жоханя. Тот устроился в большой беседке, на раскиданных подушках и напоминал большую кошку, греющуюся на солнышке. Грациозную, ленивую. Готовую вцепиться в глотку в любой момент. Угасшее разочарование вспыхивает с новой силой, но теперь к нему добавляется обида. Разве они не предназначены друг другу? Разве он чем-то нехорош? — Не Минцзюэ, — голос Вэнь Жоханя такой же ленивый, как он сам. Только нотки, звучащие в нем — опасные, игривые. — Глава Вэнь, — Не Минцзюэ вежливо и отстраненно кланяется. По крайней мере, он надеется, что отстраненно. — Подойди, — Вэнь Жохань выпрямляется, садится, смотрит снизу вверх на подошедшего Минцзюэ. С этого ракурса он совсем другой, и внутри Минцзюэ все сладко сжимается. Ах, если бы… Вэнь Жохань двигается резко, стремительно. Он нападает, и Минцзюэ оказывается на спине, распростертый на подушках, а у его горла металл ножа. — Разве тебя не учили, что расслабляться нельзя? — Вэнь Жохань прижимает лезвие к коже и сам подается вперед. Длинным движением лижет губы и нависает, заглядывая в глаза. А Минцзюэ словно снова шестнадцать, и он снова как кролик перед удавом. — Ты вырос, — Вэнь Жохань, не убирая руку с ножом, второй проводит вдоль его тела по плечу вниз. — Не надо, — одними губами выдыхает Минцзюэ. Все его попытки вернуть контроль телу тщетны: оно знает, что проиграло, и что должно быть покорным. — Нет? — Вэнь Жохань выгибает бровь, и Минцзюэ гулко сглатывает. Пусть будет проклято его слабое тело, его дух не слаб. И он не будет игрушкой. — Нет, — выдыхает Минцзюэ, игнорируя разочарованный вой собственного сердца и посылаемые телом команды. — Нет, нет, нет. Я не хочу! Вэнь Жохань склоняется ниже, накрывает губами его рот и отпускает только спустя почти две минуты. Он целуется так, что у Минцзюэ все сжимается внутри. — Ты уверен? — это последний вопрос. Минцзюэ кивает, на слова у него нет сил. Тело сотрясается, хочет, льнет. Но Минцзюэ упрям. — Громче. — Я уверен! Боль в шее там, где должна была быть метка, неожиданная и почему-то очень сильная. Минцзюэ бьется, почти воет, захлебывается ощущениями. Тело выламывает, словно выжигает изнутри. И наконец отпускает, оставляя его задыхающимся и слабо стонущим. — Ну-ну, сейчас все пройдет, — Вэнь Жохань рядом, улыбается на удивление тепло и с сожалением. И Минцзюэ, уже все поняв, позволяет себе слабость, которую не простит себе никогда. Поворачивается и утыкается лицом в руку Вэнь Жоханя. Вбирает запах, ощущение. Прощается. Резко отстраняется, садится и зажмуривается, пережидая приступ головокружения. Тело слабое и словно не его. Шея липкая от крови, залитые красным одежды выглядят отвратительно. Он сделал свой выбор, правильный выбор, но внутри разрастается холод чудовищной потери и пустоты. — Спасибо, — говорит он и поднимается. Держит лицо, складывает подрагивающие руки в приветствии и уходит в свою новую жизнь. Порез там, где должна была быть метка, пульсирует, печет, и до самой смерти будет напоминать о не случившемся. Ему не будут больше интересны ни женщины, ни мужчины. Его тело станет телом монаха, но будет принадлежать только ему. — Братец! — из-за угла выскакивает пухлощекий и звонкий малыш, очаровательный и хрупкий, и Минцзюэ, до этого особо никогда не обращавший на него внимание, подхватывает его на руки. Малыш радостно смеется, обхватывает маленькими ручками и совсем не боится крови. Лопочет что-то на своем детском, и Минцзюэ с внезапной силой обнимает его. Хуайсан теперь единственная светлая эмоция, что у него есть.