flowers.

Томас отказывается гулять с парнями уже третий раз, так как даже с кровати встать не может. Боль поражает все его тело, заставляя лежать и только иногда бегать в туалет, чтобы вырвать цветы с кровью. Клеродендрумы очень красивые на самом-то деле, но не тогда, когда они выходят из твоего тела вперемешку чуть ли не с органами. Гадкие цветы, гадкое ханахаки. — С тобой точно все в порядке? — интересуется Ньют, в очередной раз звоня ему. «Черт, Ньют, перестань быть таким заботливым, я же сдохну», — думает Томас, но отвечает. — Да пиздец, грипп сильный, лучше не приходите, мать вылечит, и на следующей неделе все будет заебись, — чувствуя, как лепестки хотят выйти наружу, Томас быстро угукает и скидывает звонок. В последнее время он часто врет друзьям, ему самому это не нравится, но признаваться, что влюблен? Нетушки. Эдисон только начал верить в то, что его болезнь пройдет, так как дальше лепестков ещё не заходило, как сейчас его горло чуть не разорвало до крови, и красивый полноценный цветок упал на дно туалета. — Красиво, что пиздец, — хрипит Томас, смывая с рук свою же кровь. Действительно, цветочек изящный. Закинув себе в рот таблетки от боли (при этом морщась из-за горла), он ложится на кровать, задумываясь насчет Ньюта. «— Если первый случай не научил меня тому, что любовь — хуйня, то интересно, что будет, если я заболею во второй раз. Смерть меня ждет, и никакие операции не помогут». « — Я ваше ханахаки далеко нахуй слал. Мне сделали операцию ещё на начальной стадии, лепестков было-то два-три. Я не окончательно шиз, но чувствовать всякую чепуху по типу боли, сострадания и жалости могу. Знаете, так, мелко покалывает иногда там, где должно быть сердце». Исаак не способен чувствовать любовь. Его сердце, когда-то чистое и невинное, как и Томаса сейчас, давно опорочено и убито каким-то ублюдком, из-за которого он страдал. Томас впервые задумывается над тем, что никогда не интересовался, в кого же был влюблен его друг. Надо поинтересоваться. Но факт остается фактом: Ньют никогда не полюбит Томаса, как бы тот не старался, потому что у Ньюта сердца нет, его уничтожили ещё давно, растоптали, разбили на мелкие куски. — Хей, Ньют, — через некоторое время Томас перезванивает ему — ты… можешь прийти? — Я не заражусь от тебя и не стану зомби? — усмехается Ньют, — Конечно, бро, зайду, я как раз неподалеку. И британец действительно оказывается неподалеку, буквально через десять минут Томас слышит звонок в дверь. Девять из десяти минут Томас провалялся в кровати, так что он судорожно пытается скрыть последствия своей цветочной болезни и закинулся еще таблетками, чтобы не кашлять в разговоре с Исааком. — Небось в комнате убирался? — весело хмыкает Ньют, проходя в дом. А ведь знает его, как облупленного, словно дружат десятилетиями, а не меньше года. — Чего хотел? Прости, что не принес цветочки, зная, что ты тут умираешь, — говорит он, пока проходит на второй этаж в комнату Томаса. — Только не цветы, господи, — страдальчески стонет Томас, сразу ложась на кровать. Морщась от боли (бывшие в спине хризантемы передают привет) на секунду, Томас глядит на Ньюта, который тщательно что-то высматривает и словно что-то подозревает. Черт, кажется, это было плохой идеей: звать человека, который проходил через ханахаки, в дом, где болезнь процветает. Он может заметить специальные таблетки для шизов или пройти в туалет, открыть шторку ванной и увидеть, как Эдисон запихал туда все лепестки различных цветов — от бархатцев, которые означают гребанное отчаяние, до подснежников, которые означают надежду. Надежду, что сердце Ньюта все-таки возродится, и он влюбится в своего лучшего друга. — Ты серьезно болен, аж бледный, — беспокоится Ньют, прикладывая руку ко лбу Томаса, — хм, даже температуры нет. «Но зато есть целый букет в теле» — невесело думает он. — Из-за кого ты заболел ханахаки? — решая не оттягивать момент, спрашивает Эдисон. Ньют на несколько секунд удивленно на него смотрит, не ожидая такого вопроса, но в конце вздыхает, садится на кровать и начинает: — Был один парень в моей школе, весь такой крутой бэдбой, как во всех американских сериалах, на которого все девчонки западают. Ну, а ко мне он начал проявлять слишком большое внимание, позже, как оказалось, это был спор на мою девственность, — хмыкнул он, — ну, мы ходили на много свиданий, дела шли к постели, пока я не услышал разговор его парней обо мне. Мы расстались, этот ублюдок даже не любил меня, а я, даже несмотря на этот ебанный спор, влюбился в него, как пятилетка, и не смог избавиться от чувств. Что я знал точно, так это то, что умирать из-за таких подонков, как он, не собираюсь, поэтому, как только лепестки руты начали появляться, я сообщил родителям и пошел на операцию, как-то так обстоят дела. А с чего такой вопрос, Томми? — Да я просто понял, что никогда не спрашивал тебя об этом. Это была первая влюбленность Ньюта, и она была такой жестокой, что Томасу становится больно от этой мысли. Первая влюбленность должна быть чистой и невинной, как у него самого: наблюдать за Исааком одно удовольствие, несмотря на то что цветы скоро его горло разорвут на несколько частей, а сердце не выдерживает. — Я отойду, — говорит он и исчезает в туалете. Томас кивает, но через секунду же сам врывается в ванную комнату, потому что вспоминает, что забыл смыть гребанный бутон цветка, который Ньют уже внимательно рассматривает. — Скажи, что это не из твоего тела, — шепчет он, — скажи, блять. Эдисон стоит, как статуя, и слов произнести не может. Он видит разъяренного и такого злого Ньюта впервые, тот как будто готов даже врезать ему за влюбленность. — Томас, блять, скажи, что ты не болен! — уже кричит Исаак, близко подходя к своему другу. А тот слышит только то, что Ньют назвал его Томасом. Давно он не называл его полного имени, ему нравится, когда Ньют называет его ласковым Томми. — Клянусь, я врежу тебе, Томас, если ты не скажешь, какого хрена в твоем туалете, блять, плавает цветок. Томас уже хотел что-то сказать, мол, цветы матери принесли, а он их смыл, но тело предает его, и, отталкивая Ньюта от себя, он спешит к туалету, чтобы выблевать новый бутон. И это все на глазах человека, в которого влюблен. Блять. — Сука, Томас, — Исаак не может просто так стоять и смотреть, как погибает друг. Только после того, как Эдисон с трудом вытаскивает бутон уже с мелким стеблем, Ньют помогает ему облокотиться об ванну. Появились стебли. Болезнь быстро прогрессирует и все из-за того, что Томасу захотелось побыть ещё немного со своим предметом воздыхания? Томас так и знал, что все так обойдется. Что он влюбится не в милую девчонку, которая полюбит его в ответ через секунду, а в парня, который уже прошел дерьмо под названием «любовь» и не хочет больше это чувствовать, никогда на свете. Лучше бы он не влюблялся в Ньюта, такого солнечного и прекрасного мальчика. — Цветочек? — пытаясь разбавить ситуацию, Томас протягивает бутон британцу. — Пошел нахуй, окей? Ебаные цветы, — фыркает Ньют и кидает цветок куда подальше, — а ты от ответа не уворачивайся. Кто это, блять? — А ты типа не догадываешься? Скрывать уже ничего не получится. Исаак догадливый парень, все уже понял, и просто надеется, что все не так, как он думает. — Томас, блять, я тебя просил, я тебя умолял, — уже на грани отчаяния говорит Ньют, зарываясь ладонями в волосы так, словно хочет их вырвать, — не влюбляться в меня, не надо, это хуево пиздец, я почти шиз без чувств, без влюбленности. — Ты думаешь, я этого хотел? — кричит сам Томас, вставая над Ньютом, — Я хотел в тебя влюбляться? Ты вечно был со мной, и я, конечно же, влюбился в твой голос, смех, родинки, волосы, лицо, губы! Весь такой заботливый и пушистый, давал себя обнимать, сам лез обниматься, трогать твои волосы, напиваться вместе с тобой, был всегда рядом. Да, я по уши в тебя влюблен, и ты думаешь, что я хотел загибаться от боли в четыре утра, потому что ханахаки мне показывает, какой я жалкий, влюбившись в тебя, который никогда больше не полюбит человека? Думаешь, я не понимаю, в каком я дерьме? Во время своего яростного монолога Томас настолько приближается к Ньюту, что может чувствовать его дыхание. Мысли твердят, что это будет неправильно, очень неправильно, а последствия будут ужасны. Но Эдисон приближается ещё сильнее, целуя человека, в которого смертельно влюблен, в надежде, что хоть что-нибудь изменится. Ньют удивленно охает и несмело отвечает на поцелуй, который уже через несколько секунд заканчивается. Это был первый поцелуй Томаса с человеком, в которого он влюблен. У него нет опыта, но он точно может сказать, что губы Ньюта — совершенство. — Прости, Томми, — слезы появляются на глазах Ньюта. Он говорит о том, что мало что чувствует и почти никак не реагирует, поэтому Томас с шоком смотрит, как Исаак плачет. Ему настолько больно? — я бы хотел влюбиться в тебя, чтобы все было счастливо, чтобы Минхо называл нас педиками, когда мы будем целоваться прямо перед ним, все эти щенячьи нежности я тоже хочу, я так хочу почувствовать любовь, но я, черт возьми, не могу больше её чувствовать никогда. Пожалуйста, Томас, сделай операцию, не умирай, я тебя прошу, Томас, пожалуйста, Томми, пожалуйста. — Я не хочу операцию, — шепчет он, — лишиться всех чувств в свои шестнадцать лет? Цветы уже давно проросли во мне, и операция сделает из меня полноценного шиза, который вообще ничего не будет чувствовать. Никакую любовь, семейную или дружескую, боль, радость, я не смогу смеяться над тупыми шутками Минхо, я не смогу больше переживать над чем-либо и вся такая хрень, смысл которой и составляет жизнь человека! Ньют, я хочу чувствовать, но я так блядски не хочу умирать. Но лучше пусть будет так, чем в дальнейшем не чувствовать ничего.

***

Минхо, узнав о новости, несколько дней сидел молча и только потом присоединился к парням. Они вместе с Ньютом проводили время с Томасом на постоянной основе, как бы тот не хотел, чтобы они видели его состояние, когда он чуть ли не каждую минуту убегал в туалет, чтобы из горла вышел новый цветок. Они все-таки посмотрели все фильмы Марвел, Томас даже пошутил, что теперь не боится не увидеть Тони Старка после своей смерти, потому что тот умер. Минхо его жестко тогда отделал за такую шутку, из-за чего извинялся кучу раз, потому что цветы начали расти и на руках. Их взгляды явно говорили ему сделать операцию, но Эдисон стоял на своем. Родители с пониманием приняли решение их сына. Да, было больно, но он был прав, что уж лучше умереть, чем дальше жить без чувств. Томас каждый день повторял Ньюту, что он тут ни в чем не виноват и бил, когда Исаак прямо говорил, что это его вина и только его. Они проводили дни со смехом и весельем, объедаясь, словно завтра конец света, посмотрели буквально все, что хотели, и наслаждались жизнью. Спустя месяц, когда родители Эдисона не впустили их в дом, все было очевидно и понятно. «На его могилу естественно никто не кладет цветы, потому что это тупо», — думает Ньют, смаргивая слезы, когда приходит сюда каждый день.