Драбблы

Однажды Бэкхён назвал их чистой эстетикой, высшей точкой небесного искусства, одним из лучших Божеских творений, присланных в этот мир дарить людям веру и надежду. Чунмён, честно, не знает, почему Бён так решил, ведь битое стекло и выженные пустыри вместо души вряд ли можно назвать чем-то Божеским, Христовым. Чондэ не разделяет непонимание Кима — он лишь хрипло смеётся в ответ, выдыхая сизый сигаретный дым в лицо Сухо, прерывая очередной бесчувственный поцелуй. У них других не бывает и никогда не будет. По крайней мере, пока Чен не перестанет тушить сигареты о собственные запястья, наслаждаясь равнодушием Чунмёна, который всегда напоминал верную псину — не отстанет, даже если ударить. И, видимо, такова Божья воля, что Чондэ никогда не почувствует как кости старшего скрипят и крошатся, задевают мягкую плоть, разрывая всего Чунмёна изнутри. Единственное, что осталось в Киме от Бога — вера. Вера в то, что Чондэ перестанет быть единственным пунктом в списке "жизненно важное".