- Юни?
Голос Тсунаеши эхом прокатился по пещере, затихая где-то вдалеке. Девушка молча стояла и смотрела прямо на него своими пустыми, безразличными глазами. Она смотрела как-то по-особенному, словно даже не замечая, что он здесь. Юни смотрела не
на, а
сквозь.
Бьякуран хмыкнул.
- Умница, Юни. А теперь позволь мне объяснить все до конца – все-таки я кое-что узнал за все эти годы. Тсунаеши-кун, ты не смотрел, на чем стоишь? Это уникальное место, другого такого нигде нет. Под твоими ногами находится плита, которая способна впитывать особые вещества. Эти самые вещества находятся в крови некоторых людей… Наследников особых семей. Если кровь троих наследников прольется на эту плиту, и доказательства их главенства будут опущены в специальные ячейки, то пол распахнется под нами, как ворота в Ад. Или в Рай. Ты когда-нибудь читал Данте, Тсунаеши-кун? Занятная книжица. В конце Ада Данте пришлось спуститься вниз, чтобы подняться вверх, потому что единственная лестница к Раю, проходящая через Чистилище, начиналась у пупка Люцифера, и гравитация там меняла свой ход. Мне кажется, что мы находимся в Чистилище. Мы искупаем свои грехи, страдаем ради того, чтобы окончательно сгинуть в Аду или дойти до Рая. Так что ты думаешь, Тсунаеши-кун? Куда ведет эта дорога?
Тсуна опустил голову и вгляделся в царапины на шершавой поверхности камня. Неожиданно линии стали складываться в символы, символы в схемы и картины, и Тсунаеши осознал, что они стоят на огромной, испещренной различными рисунками плите. Прямо между его ног, под тихо журчащей водой проходила тонкая, едва заметная щель, какая бывает, когда состыкуются две поверхности. Бьякуран не лгал. Врата открываются прямо здесь.
- Какая разница, Бьякуран? Если это заперли, значит, это было опасно. Мы не имеем права открывать врата.
Бьякуран скривился. Его обычно насмешливо-надменное лицо теперь было необыкновенно подвижным, выдавая любые изменения в его настроении.
- Слишком ограниченно смотришь, Тсунаеши! Да, это ящик Пандоры, но ты никогда не знаешь, что окажется внутри. Подумай только, как далеко продвинется наука, да та же медицина с этим знанием!
- И сколько людей она погубит, – перебила его Юни. Ее пустые глаза блестели в отблесках свеч. – Это посеет хаос. Последствия слишком ужасающи, чтобы мы могли хотя бы задумываться об этой возможности. Там находится оружие, гораздо более страшное, чем атомная бомба. Это оружие может превратить каждого из нас в атомную бомбу. Нам не нужна война, в которой человечество уничтожит себя.
- Юни, детка, а ты не так уж и любишь людей, а? – Бьякуран хмыкнул, не обращая внимания на капающую из его бока кровь. – Ты так уверена, что люди воспользуются этим как оружием… А где же твое знаменитое человеколюбие? Зачем ты спасала таких жутких тварей, как люди, от меня?
- Хватит говорить так, будто ты сам не человек, - вмешался Тсунаеши. Несмотря на абсолютно бесстрастное лицо Юни, он видел, как у нее начинают чуть подрагивать пальцы. – Хватит, Бьякуран, мы не можем. Это должно остаться здесь.
Джессо мгновенно изменился в лице. Оно вдруг стало ужасно неприятным, даже отталкивающим. Бьякуран выпрямился и с жуткой ухмылкой на лице произнес:
- Тогда я сделаю все сам.
Прежде, чем кто-то из них смог сообразить, что происходит, Бьякуран с удивительной для раненого скоростью кинулся к Юни. Он протянул руку к висящей на ее груди пустышке, но внезапно отлетел в сторону, откинутый мощным ударом ноги. Девушка чуть потрясла ступню, давая ей отойти.
- Не недооценивай меня, Бьякуран. Благодаря тебе я убивала почти всю свою сознательную жизнь. Так просто ты пустышку не получишь.
Бьякуран яростно мотнул головой, стряхивая капли пота, и снова ринулся в бой. Его удары были быстры, почти молниеносны, однако Юни успевала уворачиваться, хотя скорости на ответный удар ей явно не хватало. В какой-то момент она чуть оступилась и рухнула на пол, запнувшись о какой-то камень. Бьякуран навис над ней. Девушка не выдержала и закричала:
- Стреляй, Тсуна!
Юноша моргнул, заставляя изображение перед глазами снова собраться воедино. Палец лежал на курке спокойно и уверенно, будто там было его естественное место. Пистолет в его руках не дрожал.
Вот и все.
- Еши, стой! – раздался внезапно крик. В воздухе что-то просвистело, и Тсуна с шипением выронил так и не выстреливший пистолет. Пальцы жгло и заливало кровью, а острый камень, полоснувший его по рукам, с легким перестуком покатился по полу.
Не очень удачно приземлившийся Кея тяжело дышал, откидывая с лица испачканные в крови волосы, и в его вечно спокойных металлических глазах мелькал страх. Тсуна с непониманием посмотрел на него. Хибари должен был быть последним человеком, желавшим остановить его. Так почему?..
- …Почему, Кея?
- Ты бы никогда не простил себе его смерти. Не убивай его. Только не ты.
Тсунаеши выругался сквозь зубы. Почему именно сейчас, Кея?! Они зашли так далеко… Они дерутся, как чертовы животные. Они с Юни даже решили убить Бьякурана ради всего человечества. Так почему его прерывают именно сейчас?
Бьякуран хрипло рассмеялся. Откинутый сориентировавшейся в последний момент Юни, он лежал на полу. Из уголка его рта тянулась тонкая кровавая дорожка. Больше всего он сейчас напоминал дикое животное, раненное, но все еще смертельно опасное. Несмотря на то, что это он, а не Тсуна или Юни, был ранен, Бьякуран все еще казался хозяином положения. Его пальцы медленно гладили небольшое углубление в полу.
- Еши? Как это мило. А у вас уже есть домашняя зверушка? Какой-нибудь кот со слащавым именем типа Пушка. Хотя нет, если бы он у вас и был, полагаю, я бы его убил, когда приходил к Ке-тяну домой.
Тсунаеши едва успел перехватить кинувшегося к Бьякурану Кею. В его глазах цвета грозового неба полыхали молнии. Тсуна только и сумел, что схватить его за руку и устало покачать головой.
- Не надо, Кея, пожалуйста. Иди наверх. Я слышу, там еще идет бой. Я буду в порядке. Ты нужен ребятам. Пожалуйста, верни мне их живыми. И я вернусь.
Кея некоторое время молча смотрел на Тсуну. Он явно сомневался. Хибари точно знал, что Тсунаеши собирался сделать, и не мог этого допустить. Но…
- Кто-то должен это сделать. Я не могу заставить Юни нести еще и это бремя. Прошу, - едва слышно прошептал он. Кея прикрыл глаза и с силой сжал зубы. Из нижней губы потекла струйка крови. Между его бровями пролегла глубокая складка, и Тсуна едва не рассмеялся, - редко непоколебимого Кею можно было читать так легко.
- Ты обещал.
Кровь на губах обожгла язык, привкус Кеи был почти незаметен за железом и грязью. Но Тсуна был счастлив.
Когда темные ботинки скрылись в проеме, Бьякуран с сожалением цыкнул языком.
- Какая жалость, что я сейчас немного не в форме, - с ним было бы очень весело. Ну ничего, у меня еще будет время. Уверен, он будет изумительно красиво мстить мне, когда я убью тебя. О да, я убью тебя. И Юни тоже убью. Иначе вы будете мешать мне. Или запру вас в клетке, буду приходить к вам каждый день и рассказывать, что происходит с миром. Да, так и будет.
Бьякуран снова рассмеялся. Его смех был хриплым, как карканье вороны. Он захлебывался кровью, и булькающие звуки из его горла придавали его речи еще большую несвязность.
Он умирал. И знал это.
Оставить его умирать от ран и кровотечения Тсунаеши не мог – это было слишком даже для Бьякурана. Нести в больницу… Бьякуран им не позволит. Тсунаеши знал, что не позволит. Но и застрелить его Тсунаеши не мог. Это слишком сильно смахивало на отстрел бешеной собаки. На такое нельзя было смотреть как на милосердие. При милосердии положено захлебываться слезами и строить трагическую мину. На это у Тсунаеши не осталось ни сил, ни человечности.
Бьякуран удивительно понимающе смотрел на него сквозь белоснежные, слипшиеся от пота ресницы. Тсуна знал, что он видит его сомнения, что видит его мысли. Почему он не сопротивляется? Он умирает, но еще ничего не кончено.
Тсунаеши с силой сжал губы. Его язык все еще помнил вкус крови Хибари.
- Бьякуран, тебе нужно в больницу. Ты умрешь, если останешься здесь еще немного.
Бьякуран неожиданно мягко улыбнулся, прикрыл глаза, обрамленные снежными ресницами, и внезапно вскочил на ноги, кидаясь к Тсунаеши. Тсуна не успел даже испугаться. Пистолет лежал где-то на полу, поднять его Савада никак не успевал. Все кончено.
Выстрел догнал Бьякурана на полпути.
Ноль патронов.
Тсунаеши молча смотрел на лежащее перед ним тело Бьякурана. На его лице застыла легкая улыбка, казавшаяся чуть безумной, не закрывшиеся глаза по-прежнему отливали аметистом, а между глаз виднелась аккуратная, ровная дырка. Работа профессионала, с этим не поспоришь. Кровь касалась черных, тяжелых ботинок Тсунаеши, но он ничего не чувствовал. Те, кто проходят через боль и убийства, перестают испытывать что-либо при виде еще одного трупа. Это всего лишь еще одна галочка в многочисленном списке смертей. Здесь нечего страдать.
Он не смог выстрелить. Она смогла.
- Тсунаеши-сан, - голос Юни даже не дрожал. – Он вас не тронул?
- Нет, - тихо ответил он, не сводя глаз с кольца Маре на пальце Бьякурана. Камень треснул.
- Мы не могли его спасти. Он попытался бы открыть врата снова. Мы не можем этого допустить.
Тсуна прикрыл глаза. Слишком убежденно говоришь, Юни. Никто тебе не верит.
- Ты действительно так думаешь? Почему, как ты думаешь, он все эти годы гнался за призрачным призом, который ему, вообще-то, не особо и нужен был? Судьба человечества ему была, честно говоря, абсолютно безразлична. Так зачем он все это делал, Юни?
Девушка подняла на него голову. В ее пустых глазах мелькнуло что-то, отдаленно напоминающее удивление.
- Разве он не хотел власти над миром?
- А разве он не хотел, чтобы ты оставалась рядом? Как только он перестал бы представлять угрозу, ты бы ушла к своей семье. Ты же и осталась с ним только чтобы спасти как можно больше людей. В конце концов, он всего лишь не хотел оставаться в одиночестве.
Юни отшатнулась. Пистолет Тсуны выпал из ее руки, с плеском рухнув в воду.
- Но ведь…
- Он мог видеть наилучший вариант развития. Ни за что не поверю, что за столько лет его дар ни разу не проявил себя. Он выбирал лучший из возможных вариантов. Но что для него было лучшим? В итоге он оставил мне все, что я имею сейчас, и уничтожил все, что принадлежит тебе. Желал он одного – быть с кем-то. Только делал он это по-своему, не всегда правильно.
Юни подняла голову. В самом уголке ее синих глаз Савада заметил маленькую, почти незаметную слезинку.
- Разве это стоит того, чтобы убивать столько людей?
- А разве все мы не делаем то же самое, чтобы защитить горстку тех, кто нам дорог? – тихо возразил Тсунаеши. За его спиной всплеснула вода, и Тсуне даже не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, кто это. Его теплое дыхание никогда не меняется.
- 127 человек, находящихся в поместье, были убиты. Пятеро бежали. Потерь с нашей стороны нет. Хром Докуро в тяжелом состоянии. Рокудо Мукуро лишился глаза. Остальные отделались переломами и царапинами.
Тсунаеши, не оборачиваясь, кивнул. Он даже за несколько метров ощущал идущий от Кеи запах крови. Но Савада совсем не ожидал еще одного тихого, почти незаметного, но все же всплеска воды.
- Тсуна, - раздался знакомый голос. Савада вздрогнул и ошарашенно уставился на выпрямившегося рядом с Хибари мужчину. Его черный костюм оставался безупречным даже сейчас.
- Реборн, что ты здесь делаешь?
Мужчина со вздохом надвинул шляпу на глаза и исподлобья взглянул на явно удивленного ученика.
- Выполняю свой долг как Аркобалено.
Юни на этих словах повернулась к нему и едва заметно кивнула.
- Дядюшка Реборн.
- Юни… - Реборну явно тяжело давались эти слова. Почему? Зачем он пришел? Тсунаеши переводил взгляд с учителя на девушку. Что он должен сделать?
- Я не жалею.
- Я знаю. Твои мама и бабушка гордились бы тобой. Ты выросла прекрасной женщиной, Юни.
На бледных губах промелькнуло нечто, отдаленно напоминающее улыбку.
- Спасибо.
Реборн прикрыл глаза и поднял пистолет. Дуло смотрело точно в грудь Юни. Тсунаеши вздрогнул. Такой прекрасный наемник, как Реборн, никогда не ошибался и не промахивался.
- Подожди, Реборн! Что ты делаешь?
- Уничтожаю преступника. Это моя работа, - голос Реборна был удивительно спокойным, и если бы Тсуна знал его хоть немного хуже, он бы решил, что его наставнику все равно. Но Реборн редко убивал без улыбки. Уж этого Тсунаеши в свое время насмотрелся немало.
- Реборн! Юни же всего лишь хотела защитить нас всех! Да и разве мы должны отстреливать преступников, как паршивых псов?! – Тсуна сорвался на крик. Какого черта Реборн вообще творит? И почему Юни выглядит так, будто так и надо?
- Не влезай, глупый ученик. Официально Джиглио Неро Юни была убита Бьякураном, отобравшим у главы Вонголы пистолет, после чего Джессо был сам застрелен Савадой Тсунаеши в результате перестрелки. Это конец, Тсуна.
Юни повернулась к Тсунаеши и мягко улыбнулась. Прежде белоснежный сарафан был забрызган кровью, ноги были содраны об острые камни – ее вечная привычка ходить босиком. Силуэт девушки таял.
Таял точно так же, как в
тот самый день.
- Прощай.
Раздался выстрел.
Киллер Реборн сделал свое дело.
Тело Юни упало в грязную воду слишком быстро, Тсунаеши даже не успел понять, что произошло. Белая ткань окончательно посерела в темной воде подземной пещеры, оранжевая пустышка сейчас висела на ее шее как что-то чужеродное, но бледная кожа осталась точно такой же. Раны видно не было, и всю кровь, вытекавшую из раны, мгновенно смывала вода.
- Зачем? – шепотом спросил Тсуна. Его била мелкая дрожь, он понимал, что стоит ему сказать хоть что-нибудь – и он захлебнется в рыданиях.
Реборн еще сильнее надвинул шляпу на глаза и убрал пистолет.
- Никто не должен добраться до тайника. Самый верный способ – уничтожить ключ. Кольцо Маре рано или поздно изберет другого носителя. Ты же нужен здесь. Ты должен жить. Юни выбрала смерть, чтобы защитить наш мир.
Тсуна потряс головой.
- И для этого нужно было ее убивать?
- Это наше соглашение. Я должен был убить носителя Небесной пустышки, если возникнет опасность для тайника. Юни могла видеть будущее. И Луче с Арией тоже. Они все знали, что Юни будет последней из них. Если бы Юни не умерла, то рано или поздно врата бы открылись, и это было первым предсказанием Луче. Теперь такой опасности нет. Аркобалено созданы для одной цели – хранить этот секрет. Юни погибла как Босс Аркобалено.
Тсунаеши опустил голову. Слезы текли по его щекам.
- Почему она должна была умереть?
Реборн молча смотрел на него.
- Мы должны ставить долг превыше всего и жертвовать теми, кого любим больше жизни. Это и значит быть агентом, глупый ученик.
С потолка капала вода. Под ногами лежали трупы людей, которых он когда-то любил больше жизни. В воздухе пахло кровью, а Кея за его спиной молча смотрел на него. Однажды они сгинут здесь, защищая совершенно незнакомых им людей. Никто ничего не узнает. Они были готовы к этому с самого начала.
- Да какое все это имеет значение, если ее больше нет?..
* * *
- Это была последняя коробка, - Тсуна водрузил здоровенный ящик на руки чуть покачнувшегося Хибари и, взвесив в руке ключи, опустил их на протянутую ладонь женщины. Энрика покачала головой.
- Тсунаеши, солнце мое, ну зачем вы так с бедной старой женщиной? Я, конечно, все понимаю, но съезжаться так рано… Может, вы немного подождете с этим? Да и вы могли бы жить то тут, то там попеременно. Если я правильно понимаю, у твоего начальника денег – куры не клюют. Оставь эту квартиру про запас. Вы разбиваете мне сердце.
Тсуна проводил взглядом удаляющуюся спину Кеи и покачал головой.
- Простите, сеньора Энрика, так требуют обстоятельства. Я буду вас навещать иногда, хорошо? Кстати, было бы неплохо, если бы вы раз в неделю отправляли нам с курьером ваших булочек – я к ним ужасно привык.
Женщина пожала плечами.
- Конечно, милый, без проблем. Эх, совсем вы меня не бережете. Ну да ладно, ребятки, желаю вам счастья. Обязательно приезжайте ко мне, иначе я вас из-под земли достану, слышите?
Тсунаеши рассмеялся, сунул Энрике в руку листок с их новым адресом и в порыве внезапной нежности обнял ее.
- Спасибо вам, - шепнул он и, развернувшись, быстро вышел на улицу. Кея как раз закончил устраивать в багажнике коробку и мрачно обозревал забитую под отказ машину. Тсуна быстро залез внутрь, что-то успокаивающе сказал недовольному Хибари, и вскоре черная машина, тихо заурчав, двинулась с места.
Энрика помахала рукой вслед скрывшейся за поворотом машине и, вздохнув, снова покачала головой. Неугомонные дети. И что им вечно не сидится на месте? Ее ноздрей достиг резковатый, неприятный запах, и женщина чуть сморщила нос. Тсунаеши не курил, в чем был его огромный плюс.
- Занзас, может, хватит уже курить эти мерзкие сигареты? Мне от них чихать хочется.
За углом дома стоял красивый брюнет с зачесанными назад волосами. Шрамы, покрывающие почти все его лицо, ничуть его не портили, а, напротив, придавали шарма его и без того довольно экзотичной внешности. Мужчина хмыкнул и еще раз затянулся.
- Да ладно тебе, Энрика. Отец и так вечно запрещает в резиденции курить, и во время слежки тоже нельзя – у этого чертового Хибари нюх, как у собаки. Дай мне хоть сейчас немного отдохнуть.
Энрика покосилась на него, но промолчала.
- Неужели все это того стоило? Тсунаеши стал больше на труп ходячий похож, чем на того жизнерадостного ребенка, которым он сюда приехал. Ты видел его взгляд? Хуже, чем у тебя. Разве стоили все эти жизни того, чтобы он стал
этим?
Занзас недовольно цыкнул, выкидывая окурок, и полез за новой сигаретой.
- У отца на него большие надежды. Савада важнее, чем вся наша организация, вместе взятая. Сейчас он – единственный, кто способен хоть что-то изменить. Вонгола прогнила. Там слишком много крыс. Как, впрочем, и во всем Интерполе. Савада способен это изменить. Если мы заплатим за мир во всем мире одной семьей, парой полумертвых детишек и еще парой сотен лишних жертв – мы сделаем это. Не так уж и дорого получилось, в общем-то.
Энрика сердито выдохнула.
- Вы с детства мальчику прохода не давали. Да и не слишком ли много вы на него вешаете? Он всего лишь ребенок, один из сотен!
- Он – лучший из сотен. Поверьте, сеньора, однажды он спасет больше людей, чем мы можем представить. Тем более, что Червелло довольны – кольцо Маре может сколько угодно раз выбирать нового наследника, это ничего не изменит. Все регалии теперь у Савады, и только он, как глава Тринисетте, имеет право открыть врата.
- Интересно, а понял ли Тсуна, что кровь троих наследников пролилась, и осталось только вставить регалии? – вздохнула Энрика. – Кстати, а если попытаться открыть врата лет через десять, замок крови все еще будет открыт?
Занзас пожал плечами.
- Кто знает. Мы сможем понять это, только если Савада решит открыть врата. Но он никогда не сделает этого. Потому что тогда жертвы Джессо и Джиглио Неро Юни окажутся бесполезными.
Женщина вздохнула. Ей было бесконечно жаль Тсунаеши, но она ничего не могла с этим поделать. Червелло как бывшие хранители регалий ушли, едва поняли, что они в надежных руках, Тимотео возложил все свои надежды на Тсуну, а Занзас наконец свободен от своего двадцатипятилетнего задания. Единственное, что оставалось, - это желать, чтобы Тсунаеши прошел этот путь до конца, не сломался и выжил.
В конце концов, за его жизнь заплатили двое.
* * *
- Еши? – Кея приподнялся на кровати, сонно моргая. Тсуна сидел на краю, свесив ноги, и Хибари слышал его рваное, жаркое дыхание. Кошмар. Снова.
Прощай.
Мягкая улыбка на бледных губах. Точно такая же, как в день пожара. Юни-ребенок и Юни-девушка смешивались воедино, на заднем фоне полыхал пожар, а подол белого платья был забрызган кровью.
- Все в порядке, - солгал Тсуна. Он привык лгать, как привык и к тому, что Кея знает о его лжи. Он медленно перевел взгляд на полку, где, забрызганные кровью, лежали два кольца и подвеска, чем-то напоминающая пустышку, - напоминание о том, что исчезло. Это было больно, но Савада не мог заставить себя забыть обо всем. Тсунаеши всегда причиняет себе боль. Кея всегда садится сзади и долго целует его шею, пока Тсуна не развернется к нему лицом, чтобы спрятать в подушке и теле Хибари свои слезы. Он не стыдился их, но плакать просто так почему-то не получалось. Кея все понимал и молча вжимал мускулистое тело в простыни, чтобы вместе уснуть от усталости где-то на рассвете.
Хром в той битве потеряла ребенка и часть внутренних органов. Благодаря специальной методике Мукуро, ей смогли пересадить донорские, но для полноценной жизни Хром теперь нужно лекарство, которое мог сделать только он. Сам Мукуро без Хром начинал впадать в истерики, и только она могла хоть как-то его успокоить. В конце концов, ничего не изменилось. Они по-прежнему нуждаются друг в друге, и эта связь крепче, чем у кого бы то ни было. Друг без друга они просто умрут.
У Рехея и Ханы родилась дочь, которую они назвали Хром. Сама врач была крестной ребенка и любила девочку так, как любила бы свою дочь. Ямамото и Гокудера друг от друга теперь вообще не отходили, чем вызывали шуточки вечно ехидничавшего Ламбо. Алауди и Джотто исчезли на следующий день после операции в поместье Джиглио Неро. Где-то через месяц после этого Кея и Тсунаеши получили открытку из Германии, а еще через четыре – из Швейцарии.
Червелло исчезли, их никто не смог найти, и если бы не Юни, можно было бы засомневаться в том, что они действительно существовали, а не были всего лишь плодом воображения Бьякурана.
Тсуна отобрал у Кеи сигарету и медленно затянулся. Курил он все еще нечасто, просто сигаретный дым прекрасно выбивал из мозгов липкие кадры кошмаров. В конце концов, никогда нельзя сказать, кому повезло больше – тем, кто умер, или тем, кто остался здесь. Мы обязаны жертвовать тем, что нам дорого, ради туманного «мира во всем мире». Но какое все это имеет значение, если мы просто хотим быть с теми, кого любим?
Мы – люди. Что мы должны сделать, чтобы остаться ими до конца? Где предел того, что можно сделать ради близких тебе людей и своего собственного счастья? Мы убиваем тех, кто убивает других. Так разве мы не такие же, как они? Разве мы не хотим всего лишь защитить то, что нам дорого?
Ответов на эти вопросы нет. Люди – самые жестокие существа на нашей планете. И одновременно самые любящие. Бьякуран любил их по-своему. И по-своему желал им счастья. Он шел по головам тех, кто ему безразличен, ради Юни, Тсуны и самого себя. Им ли осуждать его? Юни и Тсунаеши убили его ради собственного счастья. Они такие же.
Их искалеченный мир на троих погиб. Но где тогда остался сам Тсуна?
Тсунаеши откинулся на сидящего у него за спиной Кею и затушил сигарету. Он ощущал исходившее от Хибари тепло и слышал его спокойное, ровное сердцебиение. Мягкое дыхание щекотало кожу, сухие губы медленно целовали выступающие на шее позвонки, и Тсунаеши был счастлив. Юни ослепительно улыбалась в его голове.
В конце концов, все мы всего лишь хотим быть счастливы.
