Сансара

      Дышат сном вековые курганы на изломе двенадцати лун, сквозь ковыль и медь прорастает чайно-белый молочный улун; сквозь степной и клеверногривый, сквозь звенящую сталь Орды, там уснули все девясилы, все отвары из череды. Все волшебные камнеломки, загово́ренной папоры цвет, самоцветной горы обломки, хризолиты и горицвет. Степь бескрайняя до горизонта, в ней копыта-подковы звенят, и под звездами на постое вьются искры в пляске огня. Юрты ку́рятся у подножья многоликих горных хребтин, наползает туман в низину, будто призрачный исполин. Терпкий дух навоза и пота, молоко с кислецой небес, чей-то окрик — и тишь от моря до краев, где родится лес. Дополуденная дремота, в пиале — жирный саган-дайля; океан из травы и ветра, неизведанная земля. Родниковые льды и песни на натянутой тетиве, в волосах — вся свобода мира, все пернатые — в рукаве. Колыбель крылатых сайгаков, тонких снов и бесснежных зим, солнцепады из спелых яблок, коловрата осенний дым. Горькое серебро емшана, древней памяти колчаны: в них бесстрашное войско хана, в них тоска ноябрьской луны. Шорох мятлика под ногами, пыль, удушливый суховей; возрождается степь из пепла, как чешуйчатый Полоз-змей. Желто-красная дань сарматов, обожжённая божья длань, мёд с кумысом в парных сутемках, белопёрого утра рань. Чары давние не разрушить, золото со дна не поднять — степь нашепчет тайные сутры, колесо завертится вспять, и в священной смене сезонов, в череде бесчисленных дней пёстрый сокол вечной Сансары будет плыть ладьёю за ней.