Клинопись на жжёном сахаре

Муцуноками перебросил мне два последних помидора и поднялся с колен, устало потирая лоб тыльной, но оттого не менее грязной стороной ладони. — Хорошо потрудились, — удовлетворенно выдохнул он, глядя на небольшой штабель из полных зрелыми плодами корзинок за моей спиной, — Ты уж извини, что я тебя тоже припряг, ты все-таки гость… — Ерунда, — отмахнулся я, стягивая почти стерильные по сравнению с руками Муцуноками перчатки, — И не таким приходилось заниматься. Одного понять не могу — и почему ты никогда не надеваешь перчатки? Ёсиюки загадочно улыбнулся и пошевелил пальцами, похожими на выдернутые из грядки гибриды моркови и немецких колбасок. — Я люблю чувствовать землю. Она живая и щедрая, и я не хочу отгораживаться от нее этими прорезиненными мешками для рук. Присядем? Я согласно кивнул и пристроился на низенькой колченогой лавочке, с наслаждением вытянув ноги в прохладную траву. Еще несколько недель назад я ни за что не расстался бы со своими лакированными ботинками даже на огороде; сейчас же, вытянув никогда не знавшие загара пальцы наружу из пупырчатых резиновых шлепок, с радостью перебирал ими изумрудные травинки, удивляясь тому, насколько приятной оказалась такая мелочь, как смена обуви. Все-таки тот увалень, что пыхтел сейчас рядом со мной, ссаживая с плеча на землю гигантского усатого жука, сильно повлиял на меня… — Слушай, — я ткнул его в бок, заставляя отвлечься от несчастного насекомого, — А ты давно здесь? Муцуноками задумчиво пожевал губами. — Вроде и давно, — с сомнением отозвался он, и я не смог сдержать улыбки, глядя на потешное растерянное выражение в его глазах, — А может, и не очень… Точно не помню. У меня вообще с ощущением времени не очень хорошо. — Я не то чтобы сильно удивлен, — хмыкнул я, — Но уж распределение прошляпить не мог даже ты. — О-о, это верно, помню даже день недели. — Быть не может. Ёсиюки пропустил мою колкость мимо ушей и наклонился к ближайшему кустику мятлика. Оборвав самый длинный стебелек, он сунул его в рот и отклонился назад, садясь в любимую позу — руки закинуты за голову, одна согнутая нога лежит щиколоткой на колене другой, взгляд задумчиво устремлен вдаль. — Это была среда, — уверенно начал Муцуноками, покусывая травинку, — Потому что красный квадратик на календаре был ровно посередине. Он вдруг замолк. Не дождавшись продолжения, я вновь пихнул его в бок. — Не спи, замерзнешь. — Ага, ага. — Ёсиюки лениво отпихнул мою руку. — Ну что я могу тебе рассказать… Того дня я ждал долго, ждал с нетерпением. Сам помнишь, сколько мне пришлось проспать на деревянной подставке в клане Сакамото, и как страстно я желал вернуться на поле боя. А уж после того, как узнал, чем мы все здесь занимаемся и какова наша цель, и подавно… — Он тихо вздохнул. — С самого первого дня я тренировался как проклятый. Кажется, вопрос «где тренировочный зал?» я задал с ходу, стоило мне материализоваться после возложения талисмана. Боялся, понимаешь ли, что Санива-сан сочтет меня слабым и непригодным к службе… Одним движением губ Муцуноками перегнал травинку из одного угла рта в другой и поднял голову. В его медовых глазах отражалось пронзительно голубое небо, заставляя вспомнить будто позолоченные стебли отцветших лотосов в дальнем синем пруду. Я улыбнулся и повторил за Ёсиюки его излюбленную позу. — Иногда Санива вызывал меня к себе, — неспешно, будто его мысли парили в некоей невидимой отсюда выси, продолжил он, — Спрашивал, прижился ли я, интересовался моими тренировками, и даже хвалил за успехи. Я знал, что он так говорит со всеми, а не только со мной, но его похвала подстегивала меня. Я стал еще усерднее постигать стрельбу — я был уверен в том, что это даст мне… Определенное преимущество. — В глазах Муцуноками мелькнула неясная тень. — Да, я продолжал оставаться веселым увальнем, и никто не видел во мне серьезного соперника, но у меня внутри зрело твердое желание вырваться вперед. А когда начальство самолично подтверждало, что мои навыки будут очень ценными, я и вовсе подумал… А, ерунда. — О чем? — Я взглянул на него с некоторым беспокойством. — На тебе лица нет. — Просто вспомнил, что творилось в моей душе тогда, и стало противно. — Ёсиюки нервно куснул стебель мятлика и опустил подбородок, следя взглядом за семейкой красных муравьев, заползших на его штанину. — Была среда, Санива-сан вызвал нас всех, намереваясь сообщить что-то важное. Я был так воодушевлен — утром не разу не промазал по десятке, всю обойму почти в одну точку! — и с замиранием сердца ждал его слов, надеясь услышать что-нибудь вроде «итак, ребята, теперь вы принадлежите отряду такому-то, а великолепный и непобедимый Муцуноками Ёсиюки назначается вашим капитаном, прошу любить и жаловать». — Он вяло улыбнулся. –Услышал я именно это, но после слов «великолепный и непобедимый» стояло не мое имя. Муцуноками яростно дернул стебелек, и я проводил его, по дуге улетающего в сторону сочной помидорной ботвы, рассеянным взглядом. — «Идзуминоками Канэсада, капитан Второго отряда, выйдите вперед»! — Подчеркнуто торжественным тоном продекламировал Ёсиюки. — Я был ошарашен. Чтобы эта фарфоровая куколка, и оказалась на ступень выше? Да быть того не могло, подумал я. В тот миг я, возможно, по-настоящему ненавидел его, эдакого невесть откуда взявшегося красавчика, который только и умел, что ходить и представляться «самым популярным и симпатичным». Я даже не вспоминал наше прошлое и дела хозяев, и без того терпеть его не мог. — Да вы и сейчас не то чтобы образец дружеского взаимопонимания, — осторожно заметил я, — И субординации, должен заметить, тоже. — Ну-у, Рёити, не путай ненависть и здоровую товарищескую ругань, — резонно возразил Муцуноками и скинул собственные шлепки, опуская ноги на траву, — Злоба ушла. Я давно изменил свое мнение о нем. — Что же тебя заставило? — Первый же бой, — коротко ответил он и грустно засмеялся, заметив мой недоумевающий взгляд. — Зависть могла застилать мне глаза, но ясности оставалось достаточно, чтобы понимать — Канэсада готов умереть за всех нас, если понадобится, и даже раздумывать не будет. А лучшего капитана мне и не нужно. Вечерело. От солнца над горизонтом осталась лишь красноватая долька, и ту быстро скрывали облака. Ветер пошевелил спутанные пряди каштановой шевелюры моего собеседника, и я, зябко дернув плечами, поспешил втянуть пальцы обратно в резиновые недра. — Вот оно как, — протянул я, пряча руки в карманы. — Ага, именно так. Только ему не говори, а то задерет свой точеный нос, можно будет веревку привязать и белье сушить. — Смотрю на ваши отношения и завидую, — хихикнул я, — Быть членом Второго отряда, оказывается, очень весело. Муцуноками беззаботно рассмеялся и двинул мне по плечу. Я с облегчением отметил, что печаль испарилась из его глаз, и передо мной был мой прежний неугомонный друг. — Я горжусь своим отрядом и счастлив, что сражаюсь бок именно с этими закаленными и… — А почему тогда, — перебил я настойчиво, — Оставил идею стать капитаном? Ёсиюки выпучил глаза и вытаращился на меня так, будто я заявил, что питаюсь сырыми ужами в собственном соку. — Начальствовать над этим дурдомом? Да на это способен только самый отъявленный псих!