потерян и (не) найден

если бы кто-нибудь (мазохист, не иначе) захотел сосчитать количество раз, когда гон умирал прямо напротив киллуа, на планете наверняка не осталось бы ни одного дерева. если бы кто-нибудь (на редкость избирательный человек с предпринимательской жилкой) захотел написать «тысячу и один вариант превратить человека в месиво без возможности опознать тело», он наверняка не потратил бы на это и года. «для начинающих: вам предоставляется потрясающая, поистине незабываемая возможность лицезреть смерть близкого человека в процессе сражения без возможности что-либо исправить! бессмертная классика, но надоедает со временем. для продвинутых: а вы не промах! хотите посмотреть, как вашего близкого человека расплющит насмерть, подарив вам в качестве скромного напоминания о нем большую кровавую лужу? возможно, если вам повезет, вы даже сможете изучить анатомию по уцелевшим ошметкам внутренних органов? для настоящих профи в своем деле: все, о чем так стыдился говорить вслух любитель гуро со стажем! в качестве бонуса для любителей третьесортных комедий: уникальный шанс посмотреть, как ваш близкий размозжит себе черепную коробку, поскользнувшись на банановой кожуре во время дружеской беседы.» от некогда сильнейшей боевой единицы королевской стражи остается разве что бесформенная куча из внутренностей, рваных кусков одежды и раздробленных остатков костей, и далеко не самые приятные воспоминания, едкой желчью впечатывающиеся в память — так, дополнительный бонус, приходите еще, а вернуться придется в любом случае — просто потому, что каждый раз к очередным ненужным воспоминаниям и галочкой с пометкой «просрано» непременно добавляется еще и случайный приятный сюрприз, так любезно выбранный наугад фортуной, известно славящейся своим тончайшим чувством иронии. совершенно невообразимым образом погибло еще больше, чем в самые-самые первые разы? ну, случается. совершенно идиотским способом от самого гона остается лишь огромная выжженная площадь и пробитое чуть ли не до самого ядра дно? да запросто, можно даже не под расписку. киллуа уже даже не нужно смотреть в сторону гона, чтобы мысленно с дотошной точностью представить себе лицо гона, перекошенное сотней противоречивых эмоций, с абсолютно стеклянным, не выражающим ничего, кроме бесконечного отчаяния, взглядом, — и в тысячный раз жалеет, что именно это он запомнил так хорошо, что не забыл бы даже лет через двадцать. киллуа с детства знаком с едким запахом крови, но впервые он действительно находит его до омерзения тошнотворным. киллуа с детства знает детальные подробности ближущихся к перевернутой восьмерке способов убить человека, но, кажется, ему не хватило бы и всей жизни, чтобы набраться столько нежелательного опыта за какой-то час, помноженный на неизвестное число. вероятнее всего, даже не трехзначное. киллуа с детства знает точное определение слова «пытка» (включая практический опыт на самом себе), но впервые ему хотелось забыть о его существовании навсегда. иногда гон ловит себя на мысли, что действительно начинает верить в то, что киллуа ну никак не тринадцать лет, а — как минимум — все сто тридцать. или, как максимум, что тот успел прожить все восемь предыдущих кошачьих жизней, и сейчас, как истинный престарелый старик, как будто бы пытается поделиться мудростью поколений. — с каких пор мне вообще нужно продумывать сражение заранее? — с таких, что ты тормоз. — почему мы не можем пойти туда? — там скучно, я уже проверял. — что не так с банановой кожурой? — у меня друг однажды поскользнулся на ней и умер. — серьезно? — нет, конечно. какой идиот вообще может так умереть? иногда гон ловит себя на мысли, что действительно начинает верить в то, что он либо действительно далеко не все знает о киллуа, либо далеко не все знает о самом себе (у него что, какой-то особо страдальческий вид?), потому что, когда взгляд киллуа иногда становится потерянным и стеклянным, речь путается и превращается в неразборчиво-медленный набор слов, а слегка трясущиеся руки тот мгновенно прячет за спиной или под столом, это может значить только одно: гон опять случайно ляпнул что-то не то, а киллуа опять отмахнется через минуту, стоит его взгляду хоть немного проясниться. иногда гон ловит себя на мысли, что киллуа временами действительно очень и очень странный (видимо, такое бывает с людьми, проживающими свою девятую жизнь?), когда тот изредка вскакивает посреди ночи, подбегает к соседней кровати, даже не пытаясь скрыть собственный топот и шумные, резкие движения, и просто стоит минуту, две, три, прежде чем облегченно вздохнуть и уйти назад к себе. как если бы он пытался убедиться, что гон случайно не умер во сне. иногда гон ловит себя на мысли, что обнимать киллуа — практически то же самое, что обнимать кота. если ты обнимаешь кота, то, как правило, ощущаешь бесконечную теплоту и нежность. обнимать киллуа — то же самое, только при этом с долей бездонного отчаяния и тоски, потому что единственная ситуация, в которой тебе в принципе может предоставиться шанс вот так вот сидеть несколько минут с отнюдь не самым одомашненным котом в руках — исключительно приступ паники, когда за все время у гона выработался один-единственный рефлекс и одна-единственная реакция на это. иногда гону, в чью футболку в такие моменты киллуа вцепляется с такой силой, будто стоит ему хоть слегка ослабить хватку — и сидящий прямо перед ним фрикс растворится в воздухе, оставив после себя лишь удушающее ничего и гнетущую тишину, кажется, что он действительно ощущает себя виноватым, но никак и никогда не найдет причину. и каждый раз гон, не подобрав подходящих слов, напоминает киллуа о том, что он никуда не денется, не пропадет и случайным образом не исчезнет за секунду. это, кажется, работает, потому что каждый раз киллуа наконец находит в себе силы оторваться от нервного подергивания футболки и неуверенно обнять гона в ответ.