Если начинать свой рассказ с описания природы, то стоит учитывать эту тонкую взаимосвязь между превратностью погоды и чувствами человека. Когда происходить нечто неприятное нам, пейзаж за окном как нельзя кстати сопутствует накатывающим эмоциям и не сказать, что это как-то приносит облегчение. Чонён лишь устало смотрит в окно, где интенсивным поливом разыгрался дождь, и с горечью понимает, что сегодня ничто не поможет ей подняться духом. Сейчас её окружала одна серость: белые стены с уходом солнца приобрели унылую серость, слякоть на улице совсем не радовала глаз, а тумные тучи, больше напоминавшие сигаретный дым, лишь довершали эту картину. Но не это стало причиной её ужасного настроения. В последнее время ссоры для Чонён и Цзыюй стали обыденностью, и этого никого из них не радовало.
Они обе, как дети, запирались в разных комнатах, каждая в своем углу и безнадежно пялились в окна, стены, потолок. Давно стоило свыкнуться с такими различными чертами характерами друг друга, но что-то постоянно останавливало, мешало пойти на уступки. Банально обида. Цзыюй всегда была чересчур чувствительной и эмоциональной девушкой — совсем не похожа на уравновешенную Чонён. Её выдержке можно было позавидовать. Даже самую сильную истерику ей удавалось остановить правильными словами. Они словно бальзам на душу, столь нужное успокоительное, действовали на Цзыюй и её обиды со времени сходили на нет. Но сейчас стало совсем иначе: Чонён просто устала постоянно выворачиваться из конфликтов, ведь зачастую сама их никогда не начинала. В порыве сильных эмоций Цзыюй могла сказать что угодно, а Чонён устала подбирать слова.
И к чему это привело? Они снова сидят порознь, каждая в своих мыслях. Есть будут молча, без интереса следя за новостями по телевизору. Чонён, как было у них привычно, сама моет и убирает мокрую посуду в шкаф, полностью погруженная одиночеством в опустевшей кухне. Из-за жуткого стука дождевых капель по стеклу смысл звучащей на фоне телевизионной программы терялся. Эта обстановка невероятно давила на нервы.
Чонён чувствует, как из-за вороха мыслей, в уголках глаз скапливаются слезы. Она торопливо стирает их подушечками пальцев, совершенно не желая разводить сопли на ровном месте.
— Нужно успокоиться, — говорила она себе, — только слез мне сейчас не хватает.
Но несмотря на недавние обиды, Чонён не могла поставить себя на первое место и все продолжала думать о состоянии Цзыюй. Да, ей тоже сейчас нелегко, но её любимая девушка скорее всего опять замыкается в своих собственных мыслях и беззвучно страдает, пока Чонён предпочитает хоть однажды «не пойти на поводу» и сказать в открытую, что некоторые слова, так самозабвенно проскальзывающие в речи Цзыюй, могут быть больнее пореза ножом.
В приоткрытую форточку влетел новый порыв ветра, и пока холод не обжег нежную кожу на шее, вызывая табун мурашек по тонкому стану, Чонён сомневалась, закрыть ли ее окончательно. Сейчас она стояла своими босыми ножками на белой кухонной плитке и понимала, насколько ей необходима пара любимых теплых носков. Они находились в
их комнате.
Она дошла до неё и, абсолютно не мешкая перед Цзыюй, прошлась до их личного комода. Перед глазами открылась небольшая стопочка черных и белых носков, которые Чонён использовала на повседневке, и что-то совершенно сумбурное и яркое, что любила носить Цзыюй. Но только дома: она была слишком застенчивой, чтобы показывать свою коллекцию разноцветных носков кому-то еще. А Чонён считала это до безумия умилительным.
Со всей своей невозмутимостью она выбирает бело-розовые носочки с Хеллоу Китти и присаживается на край их общей постели. Чонён понимает, что подобный выбор Цзыюй не оставит без внимания (если вообще хоть одним глазком смотрит на нее), ведь это был один из тех подарков, что хранит какую-то особую теплоту и вызывает приятную ностальгию.
Чонён выглядит совершенно спокойно и обыденно, будто эти носочки ничем не отличаются от ординарных белых носков, а Цзыюй уже и сама не следит за своими эмоциями, так как на ее лице расцветает улыбка. Она маленькая, еле заметная, но взгляд естественно смягчается.
Время брало свое, и те эмоции, что кипели в жилах от малейшего упоминания чужого имени в собственных мыслях, постепенно остывали, оставляя разум чистым. Теперь они остались наедине со своими принципами и противоречивыми характерами. Каждая в мыслях обдумывала свои поступки, но сказать короткое «прости» никто из них не решался.
***
После такого насыщенного дня головные боли не могли не напомнить о себе: голова будто наливалась свинцом и тяжелым грузом продавливала мягкую подушку. Засыпать было тяжело, особенно, когда тело так и просится обвить руками стройную фигуру и прижаться своей грудью к девичьей спине, как было у них всегда. В такие моменты Чонён чувствовала себя одиноко, потому что приходилось сдерживать своего внутреннего капризного ребенка от таких желанных
необходимых объятий.
Её окружала тишина. Мирное тиканье часов, едва различимое дуновение ветра в приоткрытое окно, звуки проезжающих машин — все это составляло её тишину. Она скорее всего поднялась бы с теплой постели и пошла бы на кухню за порцией медового чая или проворочалась бы в кровати до прихода сновидений.
Если бы не этот странный звук.
Чонён слегка замирает, точно услышала нечто столь удивительное, что сердце могло остановиться на то мгновение.
Это повторяется снова. Тяжелое дыхание Цзыюй щекочет слух Чонён. Она понимает природу этой мелодии, играющей только для нее одной. Она была готова слушать это вечно, лишь бы любимые уста.
Чонён никак не может видеть её лица, только затылок: все остальное было спрятано под теплое одеяло — но этого достаточно, чтобы понять какой отпечаток оставил сон на ее лице. Сейчас — она стонала сладко, развязно, тягуче, будто пробует слишком изысканный десерт, но делает это тихо, как часть той тишины.
Подобное не может оставить Чонён равнодушной. Она недолго вглядывается в темные волосы, не меняющиеся от отблесков луны. Ладонь прячется под одеяло и осторожно блуждает по ее бархатной коже. Она нежно, почти невесомо, гладит ее плечо и думает о том, как хочется его поцеловать. Коснуться губами невероятной красоты создания.
— Ч…Чонён-н…
Как соблазнительно это звучит из ее уст.
Чонён осторожно перебирается поближе и с благовением прижимается к ее спине, надеясь на то, что Цзыюй сквозь свой сладкий сон почувствует эту близость; ее дыхание учащается и приятно бьёт по обнажившемуся плечу. Ю этого не видит, но её длинные ресницы вздрагивают, подобно крыльям бабочки, продолжают дрожать, пока сон показывает откровенную картину: Чонён, сверкая плотоядным блеском глаз, стоит между ее ног…
Она больше не чувствует того барьера, порожденного виной — Цзыюй больше не кажется чем-то запретным. Робких прикосновений и невесомых поцелуев становится мало, а разговорчивость девушки лишь больше распаляла Чонён.
Её рука любовно поглаживает плоский живот, ощущая, как он напряжен. Цзыюй дышит рвано и тяжело. Она неосознанно сводит ноги вместе и трется ими. Будь так и дальше, она бы закончила эту игру раньше времени, поэтому увлеченная Чонён старается расслабить стройные бедра. Гладит и целует в тонкую шею и плечи. Цзыюй просто тает от ее прикосновений, и Чонён усмехается, когда вспоминает, что столь скромная и неприступная девушка всегда отдается ей в руки от единственного нежного поцелуя. Ей хотелось подмять ее под себя, расцеловать каждый участок ее тела, зажать кисти над головой и заставить стонать всю ночь, пока смущенные соседи пытаются уснуть. У Цзыюй практически нет шанса на сопротивление или доминирование, но она и не старается быть выше Чонён. Изящная и нежная принцесса, так нагло мечтающая о
таком во сне. Ю подкладывает руку под ее голову, обнимает, и старается как можно аккуратнее раздвинуть ее ноги, лишь бы не прервать ее сон. Она поддаётся ее воле.
Ночь холодна, если рядом нет чьего-то тепла.
Цзыюй ей подчиняется, открывается. У Чонён больше не остается причин держать свои руки при себе. Ладонь проникает под кромку белья, движется дальше — Чжоу стонет — гладит влажные складки. Цзыюй дергается, прося еще. Ю улыбается и продолжает потакать желанию. Ловкие пальцы недолго играются у входа и тут же проникают внутрь. Быстро. Резко. Как она любит. Из ее горла рвутся сладкие стоны, а Чонён прикусывает губы, прижимаясь к спортивной попе.
Сама Чонён была на пределе. Пожар, разгоревшийся у Цзыюй, уже давно перешел на Ю и продолжал пылать всё ярче от каждого томного вздоха и инстиктивных толчков навстречу руке. Осталось еще совсем немного — Чонён чувствует ее напряжение между ног, как сжимается ее нутро в преддверии оргазма. Ох, как она этого ждёт, особенно того момента, когда Чжоу наконец-таки откроет глаза в полной растерянности, в абсолютной темноте и будет чувствовать свою любимую рядом. Последние толчки — Цзыюй накрывает волной удовольствия, пальцы любимой продолжают поглаживать ее у самого входа, пока из нее вытекают последние соки. Чжоу даже цепляется за ее предплечье и крепко сжимает, пока сон постепенно оставляет ее.
Она тяжело дышит и смотрит в пустоту, сжимая руку. Что только что произошло ей непонятно. Приятный сон неожиданно прервался и перенесся в явь.
— Ч-Чонён? — ее голос слегка подрагивал.
— М? — Чонён прижимается щекой к ее щеке.
— Простишь меня? — сейчас она выпалила эти слова на одном дыхании, будто это ничего для нее не стоило.
— Давно, — поцелуй в плечо успокоил Чжоу.
Девушка развернулась к ней лицом и поцеловала ее искусанные губы. Она чувствовала в себе некую слабость, но вот Чонен брала всё действие на себя, ведя в этом поцелуе. Она хотела бы продолжать это всю ночь. И что же ее остановит?
— Я так понимаю, ты одна тут необласканная? Хотела бы я это исправить…
Голос Цзыюй приобрел сладостную хрипотцу, от чего губы Чонён растянулись в таинственной улыбке. Она вмиг оказалась прижата своей девушкой к постели, пока та поудобней устраивалась на ее бедрах. Ю чувствовала, какой пыл был у девушки, и просто не могла больше взять над ней верх. Она не видела ее глаз, не могла разглядеть улыбку, но ощущала ее губы на своем теле и стройное бедро, что трется ей между ног.
***
Утро было одно из самых светлых, что они встречали вместе. Губы осторожно обдувают горячий чай, а взгляды, словно бенгальские огни, искрятся счастьем.
