***
Спал Алоис плохо. Всю ночь он открывал глаза и вскакивал на кровати, пристально вглядываясь в темноту. Его мучила тревога и лёгкий жар. На рассвете он провалился в короткий, беспамятный сон как в воду. Клод раскладывал по шкафам его вещи и ожидал, пробуждения только в половине десятого. Однако, была лишь половина восьмого, когда Алоис проснулся вновь. Клод внимательно мальчишку осмотрел и уверенно сообщил, что хоть болезнь и потрясения последних дней измотали графа, рецидив не грозит. Алоис удивил его; он сам показал ему язык и протянул руку, чтобы ощупать пульс. Тогда же слуга предложил милорду яблочные сконы и черный пуэр* в дербском фарфоре*. — Разит орехами и травой, — пожаловался граф, и, отставив чашку, сладостно потянулся. Покидать уютный тёплый кокон пышной кровати не находилось ни малейшего желания. Дворецкий раскладывал на кушетке комплект белья на день. Пахло свежим мылом из ванной. У кровати масленым светом горела старая керосинка. Было туманное ноябрьское утро. Мальчишка сидел на одеяле полусонный, взъерошенный, в кальсонах и расстёгнутой рубашке. Фаустус, наклонившись, забрал поднос и, переставив тот на столик, обернулся к графу. — Я читал, ему полагается нести аромат сухих фруктов и мёда. К сожалению, не могу точно сказать, так ли на самом деле. Привычные для человека запахи демоны чувствуют иначе. — Иначе это как? — отозвался граф, заправил волосы за уши. Бесшумно и скоро демон подошёл к изголовью кровати. — Гораздо острее, господин. Если вы уже насладились чаем, одевайтесь и проходите в ванную. Вас надо подстричь. — Подстричь? В такую-то рань! — воскликнул Алоис. — Скажи ещё, что запланировал мне утреннюю молитву, общий завтрак и урок латыни. — Вы не сообщали мне о планах на сегодня, — ответил демон, — нет ничего срочного, о чём мне стоило бы вам сообщить. Иное же, полагаю, вы решите обсудить после завтрака. — Нет, ну точно дворецкий. Столько занудства и напыщенности! Ау, мистер Фаустус, вернитесь ко мне! Помнится, ещё недавно вы были внимательнее к моей дерзости, — пауза, — вы пробыли здесь всю ночь? — Мальчишка потер глаза и, стянув рубашку, бросил её, подобрал со стула халат, прошлепал по полу. — Возле меня? Он нарочно задел демона, проходя мимо. Оглянулся. — Боюсь, нет, милорд, я осматривал дом и давал наставления слугам, — демон подобрал с пола одежду и, остановив взгляд на обнажённых плечах графа, продолжил безразличным хриплым тоном. — Подготовка завтраку заняла время. — Завели новые знакомства? — отозвался Алоис и неторопливо, явно без желания, завязал халат. — Или расширили рацион? Поразительно, что здесь ещё кто-то живёт, такие руины. Хозяин исчез — вот результат. Грабитель из вас так себе. Не будь мистер Доминик нашим дворецким и чуть меньше моего дьявольского красноречия… Он лучший стрелок в графстве! К слову, где те трое, что вечно при вас вьются? — Рад за него, — проговорил Фаустус, и глаза его пылали, — Вы были впечатляюще убедительны, сэр. Томпсон и Кентербери делают уборку на кухне. Знакомство с мистером Домиником их увлекло отчасти. — Ещё раз обратишься ко мне «сэр», Клод, и будешь горничной заместо дворецкого, благо старый жив ещё! — Как вам угодно, сэр, — он придвинул стул. Алоис взглянул на паука с недовольством. Спокойное лицо Фаустуса не выражало ничего, ему как будто было привычно; глаза вспыхнули. — Не вертитесь, сэр, — сказал он твёрдо и настойчиво. Транси посмотрел на Клода в зеркало чуть хмуро. Ему, признаться, любопытна была эта лёгкая провокация при всей холодной отстранённости демона. Дворецкий, в полной серьёзности увлечённый стрижкой, лишь скосил на милорда быстрый взгляд из-под очков. — Вы нарочно! Не обращайтесь ко мне «сэр», — процедил граф, складывая руки на груди. — Прошу извинить меня, господин Транси. — Это ещё надо глянуть, — ответил граф хмуро, — с чего ты взял это «сэр»? — С чего? — Демон сменил ножницы на расчёску, — я обращаюсь к вам относительно вашего статуса и моего положения… — Да, да, ясно… — И мне полагается обращаться к вам не иначе как, «сэр». Фаустус молчаливо ему кивнул. Алоиса всего покоробило. — Ты в своем уме, Клод! С каких пор? Но демон не воспринял его возмущений, напротив, обращаясь к графу теперь всё обходительнее и чопорней, будто специально. — С каких пор? — спросил он назидательно, — Если мне не изменяет память, вы лично представили меня прошлого дня в Академии. — Ну, может, и было! Вот только в этом доме и повариха и дворецкий с детства обращались ко мне как к старшему сыну графа, наследнику Транси! — Правила. Господин! — спешно поправил демон. — Это не правила! — срывая с груди простынь, крикнул он и зашагал вон, обернулся в дверях: — Это вы меня изводите, мистер дьявольский учитель, воспитатель корпуса, Фаустус. Настоящая провокация. Имеете со мной контракт — вот уже два месяца. И вдруг это ваше «сэр»! — На этих словах он ткнул себя в грудь, и кривенько ухмыльнулся, не глазами, а уголком рта. — Чертов вы паук! — Вы вправе звать меня по имени… Клод посмотрел на него удивленно и перевёл взгляд на дверь спальни. — По имени, по званию, по фамилии… Официоз и скука! — высокомерно сказал граф, — не так ли, мистер Фаустус? Не отвлекайтесь, когда я с вами разговариваю! — дрогнувшим от злости тоном, в котором слышалось довольство гневом, одёрнул он. — Простите, сэр! — Сэр? Вот и посмотрим что скажут слуги, увидь, что я к вам на вы, как прежде, — ответил он в гневе, — не желаю выслушивать это «сэр»! Так-то! Дворецкий пошёл за ним. — Господин Транси, разве мистер Доминик не обращается к вам «сэр». — Да пусть обращается как хочет! Но от вас, — обиделся Алоис, — это дерзость! — Считаете, я был груб? По-моему, вы просто не знаете этикета. Удивительное непонимание вспыхнуло в глазах графа. И он почему-то вдруг отодвинулся от дворецкого. — Я еще и не воспитан, по-вашему? — Сэр? — Ни в какие ворота! — крикнул он по возможности развязнее, но голос сорвался до яростного рычания, — я вам прикажу! Сейчас же прикажу! Клод протянул к нему руку. — Сэр! — Сейчас же прикажу звать по титулу! Отмахнулся граф. — Вам необязательно! — Моё дело! — в бешенстве прошептал мальчишка. — Вы не должны! Послушайте, господин Транси! — Эй, я не девочка из мюзик-холла, уберите руки! — вскрикивал Алоис грубо и озлоблено, изворачиваясь к нему. — Помыкайте-ка кем-нибудь другим! И эта выходка Транси, столь дворецкому знакомая, вынудила раздражённого и старавшегося сдержать себя и утихомирить мальчишку Фаустуса вдруг сорваться. — Не будь я повязан положением, ты бы не избежал розог, — проворил демон вежливо, — Алоис! Граф в бешенстве на него посмотрел (взгляд демона, в свою очередь, ничего, кроме недовольства и «дозволенной» наглости, не являл): чересчур не по месту был на нём костюм и, несмотря на взвинченность, выражение лица. Фаустус вздёрнул брови и обратил внимание на дверь. Глаза у демона зазолотились. Где-то скрипнул паркет.И, весь их предшествующий спор пронёсся вдруг в памяти Транси. Клод отстранился, пристально посмотрел на графа: — Сэр… — Дьявол! Алоис со значительным видом вытер рот. Клод прошёл, отворил дверь. На пороге стоял высокий и угловатый человек, знакомый Фаустусу с прошлого вечера. — Скажи, Доминик, — тотчас же метнулся граф и зашипел с ещё большей злобой, — разрешается мистеру Фаустусу звать меня по имени? Учитель тоже мне! В конце концов, я граф, хозяин этого дома! — Именно, милорд. Господин Фаустус имеет право обращаться к вам лично… — Я был принят в этот дом как учитель господина Транси и только после, как его камердинер. — Мистер Фаустус, вы… — дворецкий заикнулся, смолк и глянул растерянно, будто ждал объяснений. Алоис явно был зол, никого не слушал, и спорить с ним было рискованно. А как поведёт себя новый учитель старик даже не представлял, — вы были приняты недавно и не осведомлены о порядках в этом доме. К господину Транси извольте обращаться, как он скажет. — Он мой воспитанник! — Вы этим недовольны? — Подразумеваете, я должен его желаниям потакать? — Разрешите выразить своё мнение, сэр, в вашем споре нет оснований. Когда господин Хэмилтон вернётся, его сиятельство отбудет в Академию. И в ваших услугах более нуждаться не будет. — Это оскорбление, мистер Доминик? Не защищайте Алоиса, мы разрешим этот вопрос, когда господин Хэмилтон вернётся, — он говорил всё это спокойно , но за вежливостью сквозило лютое бешенство. — Нет… простите. Боюсь, я поспешил с выводами.… — Доминик был взволнован. И демон пронзительно вглядывался в старика, словно хотел его прочитать. Дворецкий напрягся, и замолчал. — То, что вы учитель не даёт права со мной фамильярничать! — вдруг крикнул Алоис. Клод подступил к графу: — Профессия моя честна. Будьте добры не унижать. Имею ли я отношение к тому, что в семье вам не привили должных манер? — Словно ваше учительство тому не причина? — презрительно бросил Транси, — взгляните, Доминик! Теперь вы просто обязаны сказать, когда возвращается дядя? Должен же я знать, сколько ещё выносить эту петлю на шее! Дьявол… — прошипел Алоис тихо. — Вам за подобную дерзость полагаются розги! — Господин Транси, прошу вас, успокойтесь, — произнёс Доминик в замешательстве. — Я не могу сказать, когда возвращается ваш дядя. Это не известно! — В той Академической дыре все были сумасшедшие, и вы не лучше! — Даже самая дорогая школа не поспособствовала вашему обучению. Доминик, принесите розги! — Доминик, стой! — Как там говорил мистер Фишер, Алоис? — «Пожалеешь прут — испортишь ребенка?» — Фаустус обернулся к дверям, — розги, мистер Доминик! Транси глянул на демона и крикнул: — Выпороть меня хотите? Попробуйте! — Десять ударов! — сказал Фаустус и стал расстёгивать фрак. — Десять! Сам их вам принесу! В чулане, Доминик? — слуга кивнул, — только учтите, мистер Фаустус, едва дядя узнает, из этого дома вас вышвырнут с позором… Будьте уверены!Исчадье ада! Дверь в соседнюю комнату, скрипнула, Алоис ушёл. Дворецкий стоял бледный. Мальчишка напугал. — Если милорд считает, что я недостаточно твёрд в мерах, боюсь, он ошибается, — закатывая рукава, заговорил Фаустус , — хорошее наказание ещё никого не портило. Взбалмошным натурам оно на пользу. — Господин Фаустус вы всерьёз намерены? — спросил дворецкий, — он ведь мальчишка и после болезни… — Думаете, получу расчёт ? Библия гласит: «Не оставляй юноши без наказания: накажешь его розгой и спасёшь душу от преисподней», — подобие ухмылки промелькнуло на губах демона. — Однако, сколько запала… — шепнул он и повесил пиджак на спинку стула. — Господин Фаустус, — вновь обратился Доминик, не на шутку встревоженный— прошу вас! Молодой мастер взбалмошный, он вас может и не боится, но розг - до обморока. Его отец бил. Только хуже будет. Не доводите! Демон оглянулся на дворецкого через плечо, удивленный: — До обморока? .... — переспросил он, — неожиданно... В соседних покоях раздался грохот, тихая ругань. Что-то упало. Хлопнуло. — Господин Фаустус... — заговорил Доминик. Но демон уже его не слушал. — Однако удивительно, — сказал Фаустус, — не воспитан, дерзок, а сколько смелости! Что же... И стал рукава застёгивать. Через секунду в комнату вошёл Транси. Протянул Фаустусу длинные тёмные прутья. И сел на край развороченной кровати: — Розги, прошу, — с ненавистью и насмешкой сказал он, — вы, как все — по рукам бить будете? Или мне раздеться… Позабыл, за дерзость как полагается? — По шее… — в ужасе произнёс Доминик, — господин Фаустус! Ваше право, но это не годится, в первый же день скандал. Возмутился дворецкий и впал в состояние беспокойства. Фаустус, подтянув рукава рубашки, согнул прут и зашагал к Транси. Вид его был непоколебимо серьёзен. — Видите ли, розги не вымочены совсем,— заговорил демон, — я вас покалечу. Не боитесь? Граф показательно стянул халат с плеч: — Мне лечь на стул, или сядете вы? — Да и стары они уже. Ломкие… — продолжал Фаустус. — Думаю, надо халат снять? — Снимайте. Я не буду наказывать вас. — Это ещё почему? — Потому что розги плохие, — ответил Фаустус и, переломив у прута кончик, покачал головой, — орешник, никуда не годится. — Испугались? Какой же из вас гувернёр, если подопечному подобные выходки прощаете! — граф улыбнулся, — а хвалились, что дело ваше достойное! Не повинуетесь? — А вы приказывали? Доминик был так ошарашен, что стоял у дверей, взирая то на Фаустуса, то на Транси и медленно бледнел — А если прикажу? — шёпотом спросил Транси, — почему бы вам не вжиться в роль до конца, господин учитель? Думаете, струшу? — Потому что, на первый раз, я не буду вас наказывать — шёпотом ответил Фаустус. Мальчишка сидел перед ним на кровати полуобнажённый, бледный, с ядовитейшей ухмылкой на губах. И демону самому хотел ухмыльнуться. — Не будете? Думаете я испугался? Не решитесь! — воскликнул Транси злобно и, расхохотался. Однако смех его строжайшего, монументального Фаустуса только разозлил. — Алоис… Вами я, крайне недоволен сегодня. Вы меня вынуждаете! — Это не моя затея, — граф облизнулся и, склонив голову к плечу, вытянул шею, — бейте уже, наконец! Фаустус совершенно уверенно к графу шагнул, поправил очки: — С вашей стороны это просто неразумно. Грохнулся стул. — Я приказываю! И когда демон уже замахнулся для удара, Доминик бросился наперерез. и перехватил руку Фаустуса столь крепко, что ткань затрещала. Демон и граф замерли, глядя на слугу. В таком состоянии Доминика ещё никогда Алоис не видел. — На сегодня достаточно, господин Фаустус, — полузадушено прохрипел слуга, отдаляя камердинера, — Алоис, полагаю, осознал. Оставьте! Повисла пауза. — Мистер Доминик…? — удивлённо спросил Клод. Транси несколько опомнился, отполз на середину кровати. Руки у него подрагивали от испуга. Дворецкий аккуратным движением забрал у демона розгу, после чего тот отстранился без малейшей эмоции. Слуга собрал остальные. И сутуло пошаркал к дверям. — Как только прибудет мой дядюшка, — воскликнул мальчишка с гордым лицом, поправляя халат: — вернётесь в Академию! Незамедлительно! Когда, Доминик? Скажите же! Иначе отправитесь вслед за дражайшим учителем латыни! — Боже мой, — вскрикнул дворецкий и позеленел лицом, — боюсь всё, что мне известно, его визит на этой неделе… — Чудесно! — вздохнул граф, на демона не глядя, — А ведь я намеревался показать вам дом! Приказываю сейчас же, уходите! — Как будет угодно, сэр, — перебил демон сердито и почти грубо. И поклонился вновь, не отрывая от графа такого взгляда, что Доминик содрогнулся. — И никакого вам жалованья! — крикнул Транси в восторге от своей идеи. — Посмотрим, сэр, — Фаустус тряхнул головой, поправил фрак и вышел. Хлопнула дверь. Не разыскав трость, Транси облокотился о кресло. И, закрыл лицо ладонью, нервно рассмеялся: — Вот ведь бес! Доминик ставил на поднос чашки. — Каков наглец, — процедил дворецкий, решившись, видимо, что лучше разговор поддержать, — удивительно, что его взяли в воспитатели. — Да какой он учитель? Дьявол он! — Гордый молодой человек. Но, сэр, следует вести себя вежливей. Вы господина Фаустуса спровоцировали. — И где я на нечистого хладнокровия наберусь? — продолжал Транси, ничуть не смущаясь, а будто поддакивая. — Потерпите до возвращения господина Хэмилтона. — Придётся быть мне паинькой, чтобы дядя избавил от надсмотрщика. В конце недели он пропадёт с глаз моих. Не обращайте внимания! Демоны того не стоят. Ах, даже не помог переодеться… — повисла пауза, — нет. Нет, Доминик. Спасибо. Справлюсь! Алоис проводил дворецкого взглядом, вновь опустился на постель. Разочарование, сомнения и тревога изводили его душу.***
Фаустус отыскался на кухне. Пахло жареным луком и петрушкой. Кипятился чайник. Все четыре конфорки полыхали огнём. Транси молча ступил за порог, окинул взглядом знакомые кирпичные стены. Это была просторная комната полная тусклого света, на самом нижнем этаже, роскошная в своей мрачности. Огромный зёв старого камина чернел золой. Каменная плитка холодила ноги — сквозняки. Сам Клод, в длинном переднике, стоял спиной к двери и к графу, у печи. — Вот теперь Доминик, верно, ненавидит меня и жалеет вас, — заговорил Транси, — или вас тираном считает, а меня… кажется. Как там… сейчас «…pauvre petite Peppina riche*»…! — хитро посмеиваясь, добавил он с акцентом. И запрыгнул на стол, меж ваз с фруктами. Начал качать ногой. Граф вышел при броском параде, что не ускользнуло от демона. В клетчатом твидовом жилете (без пиджака), белой сорочке с золотыми запонками. Даже галстук был подобран в тон. И вид его, крайне мрачный, показался Клоду вычурным. — Что есть! Старый осёл… вопьётся, хуже пиявки! Дядя возрадуется — такая-то преданность! Весь телефон на станции оборвёт. — Вчера за звонок он отдал вдвое больше, — участливо ответил Фаустус, — бюро закрывалось. — Шпионам хорошо платят. Не то что я, да? Хотя от вас и золотом не откупишься! — Клод глянул, Алоис увёл взгляд. Демон вскинул брови: — Еще надеетесь избавиться от меня? Граф, который удивлённо рассматривал медную утварь, начищенные сервизы и столовое серебро, разложенные всюду, перестал качать ногой, вдруг зевнул: — Спускаясь на кухню, я хорошенько подумал. И восстановил тебя в должности, Клод. Сейчас ты необходим рядом. Возникла пауза. Демон был настолько изумлен, что дождался, когда Алоис отвернётся, чтобы рассмотреть его. Вскипел и засвистел чайник, и Клод сказал: — Вот как. Благодарю вас, милорд. Молчание приобрело странный характер. Клод прошёл рядом, стал нарезать хлеб. Алоис надкусил бордовое яблоко, перебрал выложенные на полотенце ножи и вилки. — Это, — граф обвёл рукой стены, — так не в вашем стиле. Лощёная старость и мрак. Я полагал демоны любители жить на широкую ногу. — Вам неуютно здесь? — Как ни странно. Находить в вас противоречия собственным домыслам бывает… — он поймал в глади ножа Его отражение за своей спиной, — весело. Вещи, которыми вы окружаете себя… — Алоис поднял взгляд, — придают мне уюта. Клод стоял перед ним. Очень близко. В руке у Фаустуса дышала паром тарелка омлета. — Моё общество тоже? — спросил демон. Оба смотрели друг на друга. Граф протянул ему холодное лезвие. Клод мягко его забрал. — В большей степени. Наверное… — тихо сказал мальчишка. Графу стало неловко. Улыбка его вышла нервной. Фаустус в ответ ухмыльнулся, одобрительно. Транси спрыгнул со стола. — Радости от этого, впрочем, — никакой! Клод отодвинул стул: — Садитесь завтракать. Алоис молча положил салфетку себе на колени; демон разглядывал его костюм. — Я, Клод, знаю, конечно, трава не всегда на другой стороне холма зеленее. Только сколько людей вокруг ни пенни не заплатили, а беды не знают!.. — заговорил Алоис, склонив голову.— Зачем приходится переживать столь кошмарные вещи! За такую-то цену! Щепетильничаете тут, а ведь я вам душу должен, Клод Фаустус? Думаете, не понимаю? Понимаю. Впрочем, преснятина … Умеете играть в «Триктрак*»? — Не приходилось, милорд. — А Доминик профи! — тут Алоис судорожно вздохнул, и Клод поглядел на него терпеливо, заинтересованно. — Отчего я удивляюсь, что те, кому люди доверяют всей душой, предают их, а на доброту отвечают подлостью? Сколько ещё Доминик будет презирать и винить меня в смерти матери? Вильям будто за другое ненавидит! Нет! Вот он сейчас в сотнях миль отсюда, а я чувствую. Ненавидит… И в Академии тоже… И Доминика понимаю отчасти, но, если бы я вчера его… Тростью! — он воткнул вилку в кусок омлета и повёл плечами. Демон нахмурился. — Не могу об этом думать! Какой ужас!.. Ты Клод вряд ли понимаешь… — Всё ещё удивляетесь? О, вы… Вы поражаете меня! Скажите, почему сильный, умный, молодой граф, будущий наследник, теряется перед обычным дворецким? Позволяете выгнать из родного дома? Что-то ищете в забытом всеми грязном и старом замке… — наклоняясь близко, шептал Фаустус, и граф чувствовал запах могильных лилий.— Вашего дяди здесь нет! Доминик — старый фискал и лжец, выдал вас, едва переступили порог. Ему бы сожалеть о вашей матушке и брате… — говорил демон, опускаясь рядом с мальчишкой на колено, глядя на графа снизу вверх, ясно и твёрдо. — Скажите же мне, зачем вы вернулись? Какова ваша цель? Транси глянул на демона и рассмеялся: — Знаешь, Клод, а ведь он так же говорил. Слово в слово. Только тон куда строже! Когда начинал отчитывать нас перед Абигейл прямо в дрожь бросало, мороз по коже… Чего? Замолкли? — По-вашему, я ошибаюсь? — спросил Фаустус. Граф нахмурился, отвернулся, — Кушайте свой завтрак… — демон придвинул почти не тронутую тарелку поближе и выпрямился, отошёл, продолжив возиться у плиты. — Вот говорите всё это так хладнокровно. А откуда вам знать о нём? — с печальной усмешкой ответил Алоис. — Разве можно рассмотреть душу у человека с одного взгляда? Доминик на самом деле восхитительный, и заботился о маме, когда она болела, о нас с Лукой… И вам следовало бы прикусить язык, прежде чем выставлять его негодяем в моих глазах! — крикнул граф. — Сейчас он хрипит, ходит с трудом, но раньше… сажал меня себе на плечи наряжать ёлку в Рождество, — прибавил он вдруг и горько, коротко рассмеялся. — Я боялся одного его слова! Крикнет и все как по струнке — оле! Он сказал «не бойтесь», мы с братом забыли всё, сели в машину и исчезли отсюда… Возникшая пауза Фаустусу не понравилась. Демон мог успокоить графа, но выше этого было желание узнать, что Транси решит из своего монолога. — А теперь… теперь, когда я вернулся домой, после… кошмара! — сказал он, и пальцем вытер под глазами. — Человек, которому я доверял и кто воспитывал меня с детства… А я… сижу на кухне и ковыряюсь вилкой в омлете. Повисло тягостное безмолвие. — Клод, ты когда-нибудь предавал того, кому служил? По контракту? — Нет. Граф хотел было усмехнуться, но что-то непосильное и злое мелькнуло в тени его улыбки. Алоис уронил голову и закрыл лицо руками. Давно оставленное чувство хлынуло в душу и тут же растворило её. Он вдруг весь побледнел. Клод глядел на мальчишку в мрачной хмурости и, наконец, подошёл. — Милорд? — Спросил демон как-то вдруг потерявшийся. И наклонился рядом, — Что с вами? От сквозняка, поскрипывая, закачалась на цепях кованая люстра. — Ну уж нет! — вскакивая с места, закричал Транси, — только не со мной, Клод, идём скорее… На ресницах у него дрожа,ли слёзы. Фаустус поднялся и, отступив, поправил очки: — Куда, милорд? Вы что-то решили? — Ещё как решил, идём осматривать дом, — торопливо пояснил Транси. — Я же говорил, что хочу показать его тебе. Идём… Пусть эти трое уберут со стола… — Сядьте, вы недоели. — Нет, не могу я сидеть и просто завтракать когда. Здесь… — Алоис задохнулся, быстро на демона посмотрел и всплеснул руками, — я мечтал вернуться целую вечность! Идём… Наконец мой дом и твой, Клод! К дьяволу завтрак! Мальчишка грубо отпихнул стул и зашагал вон. — Дом можно осмотреть позже. Милорд! — Дверь захлопнулась. Фаустус остался один посреди кухни. — Доели бы завтрак, который я вам приготовил, — проворчал он, повесил на крючок полотенце, и стал развязывать передник, — Ваше Высочество! Не прошло и минуты, демон зашагал следом. Паук должен был признать — дом производил ни с чем не сравнимое впечатление. Обладая столь осязаемой аурой, коя присуща подобным местам, человеком давно оставленным, но впитавшим в себя его присутствие, его деяния и жизни многих поколений, дом источал, можно сказать, старинность, в которой не тяготел осадок прошедших веков, но оставался нерушимый след времён куда более древних. Что показалось Фаустусу очень странным, ведь замок вряд ли стоял здесь более пяти столетий. Увидев его впервые, он не мог сдержать зачарованности, и то была зачарованность ценителя, внезапно наткнувшегося на восхитительный образец архитектуры возведённой руками человека. Уже с порога демон понял, что прошлым вечером, верно, обходил эти покои стороной. Фаустус чуял, с каким грохотом кишат крысы за старыми деревянными панелями. Даже при свете дня не прекращалось их мерзкое шевеление. Они топали столь шумно, что демон мог определить направление движения — твари мигрировали откуда-то сверху в подвал, или ещё глубже под фундамент. Запах в комнате витал невыносимый. Запах сырости проникал из каждой трещины в штукатурке. Особенно теперь — после тяжёлых дождей. Хоть влажность и была неотъемлемой частью таких древних построек и не вызывала сильного дискомфорта, Клод пообещал себе избавиться от неё в первую очередь. Ведь если уничтожить плесень и мокриц можно легко, то вот вылечить его Высочество от возможных проблем с кожей или «священной болезни» совсем нет. — Эта громадина безумно стара и извилиста, — сказал Транси, вскинув голову, — даже Доминик не знает сколько тут комнат! — Милорд, к чему так спешить? Я всего лишь ваш камердинер. — Ничего не понимаешь, Клод! Это невежливо, в конце концов, — крикнул он, смеясь. — Возомнил, что для того, чтобы учить меня риторике и хорошим манерам, игнорировать благородные порывы? Восточное крыло. Там бальные залы! Во вчерашней темени вы не разглядели и половины! Малахитовая гостиная, гобелены! Синий кабинет. Полы выстланы клёном! Доминик называет его «королевской приёмной». Мальчишка подошёл к огромным окнам. Демон хотел было растворить все ставни одним движением, уверенный, что на его повеселевшего господина, этот крохотный фокус возымеет эффект, но был прерван. Дворецкий в комнате появился точно из воздуха. — Сэр. Вы уже позавтракали? — спросил он и пристально глянул на Фаустуса. — Подать чай? Алоис обернулся. — Доминик, ты, как и был, — заговорил он, и губы его исказились в улыбке, — не постарел вовсе. Всегда всё знаешь. Хочу показать мистеру Фаустусу дом! — Будьте осторожны, этот замок уже немолод. Скучали во время учёбы? — Не то слово! — воскликнул он, — когда-то, Клод, в этой зале проходили самые пышные балы графства. Не так ли, Доминик? И ночевали здесь когда-то давно… На Рождество ставили ёлку под самый потолок! Раскладывали подарки. Мы с Лукой уснуть не могли от ожидания, — прошептал граф, и по лицу было видно, что множество воспоминаний вспыхнули в его мыслях, — Матильда готовила свой традиционный пудинг под горячим бренди, индейку. Мм… пальчики оближешь! Нигде я такой вкуснятины больше не пробовал! А сейчас, когда прошло столько лет, странно это. — Годы неумолимы, милорд. Транси взглянул на демона: — Клод… — Время уносит все. Будь то хорошее или плохое. Счастливые моменты лишь укоряют его ход, Алоис. Фаустус чуть улыбнулся уголком рта. Граф задумался и отвечать не стал. Они обосновались в крохотном закутке главной залы с высокими светлыми окнами и панелями, отделанными шёлком, где у маленького камина втиснулись комод, стол и кресло. Стоял чайный поднос, горка с пирожными, сладостями и фруктами… — Ах, как пахнет! — проговорил Алоис, — вы представляете, сколько лет этому креслу? Я как-то поинтересовался, — и он обратился к дворецкому: — Помните, Доминик? — В ноябре будет ровно 175 лет, сэр. — Два века, Клод! — Транси подскочил, завертелся, — из Венеции доставляли. Тут на одной из ножек мастерское клеймо. Дом куда старше… какая история! Фаустус взглянул на графа: он стоял, облокотясь о комод, и глаза, губы, всё лицо его светилось улыбкой. Лёгкий румянец играл на щеках. В одно мгновение мальчишка увиделся демону намного ярче всего антуража вокруг, его жесты, его царская поза сквозили изяществом, а слова такой красочной живостью мысли и рьяной отвагой, что Клод восхищённо подумал «О, ваше Высочество…» — Это, несомненно, впечатляет, милорд, — спокойно ответил Клод. Не в силах увести от этого Создания глаз. — Ещё бы, — поглаживая резную спинку, хвалился граф, — реликвия. Ручная работа! — Позвольте заметить, сэр, ваших родителей очень обрадовало бы каким взрослым вы стали. — Спасибо, Доминик, — ответил Транси, возвращая чашку, — лучше тебя во всём королевстве никто чай не заваривает. В школе роскошью не балуют, — восторжествовал граф, и Клод незамедлительно на него посмотрел, несколько уязвлено, — Как же здесь!.., — прихлёбывая, вздохнул граф, — Матильда теперь живёт в деревне? Доминик растерялся и замолчал. Слуга выглядел шокированным, впрочем, ответил чинно, даже самоуверенно: — К сожалению, она скончалась два года тому назад, сэр. Много слуг ушли… Некоторые, когда мистер Хэмилтон переехал в свой лондонский дом. — Ох, дядя, не писал мне об этом… Прошла пауза и Транси, оторвавшись от созерцания пейзажа за окном, обратился к демону: — Поспешите, господин Фаустус, я намерен проводить вас в бильярдную. — Само собой разумеется, милорд. Тут граф покинул светлый закуток и, минуя залу, где-то за дверью исчез. Фаустус уже шагнул следом, когда Доминик вдруг к нему обратился: — Вижу молодой господин очень воодушевлён. Неудивительно, — вернуться в родной дом. Тут прошло его детство, — сказал дворецкий, убирая со стола. — И я хотел бы обрадовать мальчика, но дела наши крайне неутешительны, мистер Фаустус. Часть земель уже отошла сэру Малькольму Пибоди, соседскому графству. А в конце недели назначены торги на дом. Мистер Хэмилтон прибудет с юристом. — Простите, но разве после смерти родителей господин Транси не единственный наследник? — Только по совершеннолетию. До того всем управляет мистер Хэмилтон, как его ближайший родственник. Дядя взял их с Лукой под опеку несколько лет назад. — Что именно произошло с родителями господина? — Он вам не рассказал? Ужасное время! Война. Старший граф Транси пропал без вести в Скагерракском проливе. Потом испанка и голод. Покойный брат милорда едва не скончался от лихорадки. Верно, небеса уже ждали его… А не прошло и четырёх лет, скоропостижно умерла их мать. Проклятая чахотка. Алоис тогда тяжело переживал. Доктора думали следом уйдёт… Если бы не мистер Хэмилтон, боюсь, милорд не вернулся сюда уже никогда. — Лорд Транси был чем-то болен? — Болен? Нет, разве только… — пробормотал дворецкий, с таким неоднозначным видом, что Фаустус в ожидании на него уставился, — как-то во время грозы, Алоис упал с лошади. Да так сильно! Вызывали отца Уайта, он наш приходской священник. Но Абигейл мальчишку будто с того света вернула! — заключил он резко, тут же продолжив, слово вопроса этого не было: — Ох, этот дом уже не тот, что когда-то.… Ещё полвека назад такой крах был бы позором. Сейчас же другие правила, взгляды. Новое время! Теперь никто и не живёт в таких огромных домах. Стало сложно содержать много прислуги. Верите, ещё три года назад в доме служили пять лакеев, четыре горничных, конюший, экономка, прачка, камердинер, садовник, кухарка и младший дворецкий. После войны люди не идут больше в лакеи и камеристки! Им подавай нормированный рабочий день и должность секретаря. А у этого места плохая история… На оставшиеся средства можно будет купить дом поменьше. Молодой граф юн у него впереди целая жизнь. Ох, впрочем. Вам, верно, неинтересно, что я рассказываю… — Отчего же? Обучая милорда в Академии, я не знал его, — заметил Фаустус, — так, как знаю сейчас, когда он вернулся в свой дом. — Я понимаю, вы ни на что здесь повлиять не можете… — заговорил в смятении Доминик, — но… Разрешите просить вас рассказать Алоису правду, — едва дрожащим голосом добавил он, — сам я не представляю как новость повлияет на господина! Видите ли, милорд очень эмоциональный и впечатлительный юноша. И этот инцидент утром… Весть о торгах окончательно расстроит его. Он хороший мальчик, на самом деле. А вы верно имеете на него… — слуга запнулся, — влияние. — Имею влияние? Казалось, демон был искренне обескуражен подобным выводом. — Несомненно! Он пришёл к вам, после того, что случилось утром. У господина Алоиса доброе сердце, но гордость не позволили бы ему. Вам он доверяет, — сказал дворецкий. — Это его первый визит сюда после пережитого два года назад… И расскажи вы всё милорду до приезда господина Хэмилтона, думаю, он прислушался бы. Доминик и Клод неторопливо шли по зале и, когда уже поравнялись с дверью, то заметили, что та отворена, а из сумрака галереи смотрят на них быстрые голубые глаза. Но стоило их взглядам столкнуться, грохнула, захлопнулась дверь, с грохотом на пол упал серебряный поднос в руках дворецкого, гулом отразившись от пустых стен. Раздались убегающие шаги. — Милорд… — прошептал Доминик. Старик был в ужасе. Не зная, услышал ли их молодой господин. — Идите! — громко сказал он Фаустусу, — Бегите же… Догоните! — в глазах его, широко распахнутых, промелькнули ужас, недоумение и тревога, однако, тон голоса остался твёрд. Клод кивнул и последовал за графом в галерею. Но никого там не нашёл. И тогда демон присушивался. И пошёл по следам господина через анфиладу, через множество узких, тёмных, коридоров и комнат. По пыльным, скрипучим ступеням он поднялся на чердак. Где за трёхстворчатым готическим окном, смутно чернел сад. Фаустус поморщился. Слова Транси о «разрухе» и вполовину не выражали того запустения и хаоса, что творились в поместье. Дом производил впечатление, что был забыт ни два, три года назад, а как минимум четверть века. Кроме восхищения аббатством, преследовало демона и другое. (Ощущение чего-то зловещего как выразились бы люди). Он почти физически ощущал отзвук потусторонней материи, пропитавшей древние стены. Клод не знал, сколь стар он был, принадлежал ли равному ему, жнецу или ведьме, и имел ли отношение ко времени жизни здесь Транси, но чуял ясно — дому не впервой принимать в своих стенах силу необъятнее и злее мира человеческого. Будто след грязных лап, на вымытом полу. Этого ещё не хватало! Но куда удивительнее было другое: ни детской, ни игровой, ни фотокарточек, ни даже семейных портретов не было в доме! Как так? Сколько Алоису было, когда уехал? Двенадцать? А брату и того меньше.… Выходило, странно!***
Камень эхом отражал его быстрый шаг. Алоис чувствовал как ревностная злость, и жажда текут в его венах вместе с кровью. Он остановился и, оглядываясь, точно только что, оказался среди этих стен, вообразил себе всё минувшее и постарался с ясностью определить настоящее. И волна свободы, нахлынувшая на него тут же, оказалась столь оглушительна, и прекрасна, что всё представилось лучше, чем было, … разум нащупывал выходы, и маячила перед глазами какая-то мечта, будто солнечный блик витража. Конечно, старый дворецкий не представлял, как всё обстояло на самом деле. Алоис назвал Фаустуса учителем лишь потому, что так было проще. В действительности он с трудом знал, как всё преподнести теперь. Всё было ужасно. Как объяснить, что он, не желая мириться с собственной трагедией, отдал душу, во много эту трагедию преумножая? Однако всё к лучшему…— подумал граф. Ну, а зачем? Что теперь? Доминик же не знает кто такой Фаустус. Не догадается… Внутри у него полегчало, и тревога в душе немного улеглась. Что с ним делать? Какая страшная мука решать… С того мгновения, как в хмурый полдень черный Бентли его покойного отца выехал за ворота помертвевшего дома, — мир вокруг Транси почернел, отодвинулся, даже роскошный автомобиль, в котором он ехал, уже виделся ему старым и никчемным. Графу приставлялось что смерть, сама по себе, — исключительная причина для горя, однако, смерть именно такая — по собственной воле, как пыльный витраж туманна и сумрачна. Сквозняк гнал сухую листву вдоль плинтусов. Ступая по коридору, он видел жизнь дома, какой бывала она в обычно утренний час: Абигейл торопливо поднимается наверх со стопкой чистых простыней, лакеи в белоснежных воротничках открывают двери, спешат на кухню. Пахнет печатной краской и свежим хлебом... Плывут, плывут букеты свежих цветов из оранжереи! И подносы с завтраком, и в столовой уже накрывают приборы, но слышится ещё колокольчик на упряжке молочника, звон бидонов и лай старого пса. Звенит фарфор. Доносятся суетливые шепотки, и Доминик отчитывает какую-то зазевавшуюся горничную… Бежит, льётся искристое солнце по лаку лестничных перил и мрамору пола, выплёскивается под каменные своды коридоров. Так Алоис оглядывал и вслушивался сквозь пыльный мрак тишины, минуя комнаты, несмотря на то, что в действительности жизнь эта была всегда спокойной, унылой до ужаса, в сравнении с последними тайными годами. И грешным их пламенем. Он знал это наверняка. Как знал, что положение его безнадёжно. На секунду ему захотелось оказаться среди родной, красочной суеты… Но, вот свет переменился глубоким прямоугольником темноты, небо за окном потухло и тишина вернулась в свои права. И эти родные стены, эти люди, лёгкость жизни, после двух лет отсутствия, оказались для него невыносимо чужды! Однако существовал кое-какой план, который ещё с приезда граф обдумывал. И стремление исполнить его поддерживало. Глубоко вздохнув, Алоис шагнул за черту тени и прислушался: где-то впереди, за неизвестной преградой, бухнул стук. Стук был размеренный, гулкий — повторяющийся, и Алоису, у которого мурашки прокатились по рукам, звук показался знакомым. Он зашагал дальше, крайне сосредоточенный, собранный, твёрдый. Сменилась комната. Стук пропал. Но через мгновение перекатился за стену поближе. Тук-тук. Тук-тук. Транси замедлился, и темнота не отставала от него. Вскоре он перешёл в самое старое крыло дома — южное, времён Генриха VII, мрачное и просторное. Четыре этажа венчали руины башни. Именно здесь располагалась и любимая библиотека отца, и кабинет, и витражная столовая и длинная парадная зала с высоким потолком резного дерева и огромным камином. В детстве Транси не раз думал, что эта часть дома полна приведений. Тусклый свет очерчивал выцветшие гобелены, громоздкие книжные шкафы и величественные руины кисти старого венецианца (Марко Риччи*) под слоем пыли виделись контаминацией красок и теней… Всё вокруг было пышное, чопорное и обветшалое. Внезапно с очередным поворотом, Алоис вновь вышел на свет, и волна в душе нахлынула столь сильно, столь ощутимо и ярче, что он не сразу узнал собственную тень, пробежавшую под ногами. Убегая от неё, он шагнул в библиотеку. Там за письменным столом в кресле сидела мать, держа перед собой лист телеграммы, по голове Августа. — Лука? — произнесла она, обратив внимание на сына (будто не ожидала его здесь). — проснулся? — добавила она всё с тем же вопросом, но глядя куда-то за спину Алоиса, который едва обернувшись, увидел, как его тень его опережает и вот уже брат стоит у кресла матери. — Голодный? — спросила она. — Не-а, — замотал головой сын, стал возиться с огромным псом, кидая ему маленький каучуковый мяч. Он ударял им о пол. Тук-тук… тук-тук… Подходя ближе, Алоис вздрогнул, когда мать, расправившись в кресле, вдруг пристально на него глянула, будто ясно разглядела, но потом его окликнул Фаустус и видение пропало. Транси не обернулся. Однако и длинные тени, и лицо брата, и округлый шум звонкого, светлого утра, всё это, являло собой представшую ему целостность. Поразительно чётко душа его опалилась вдруг осознанием, что, как он вспоминал привычку покойного отца от недовольства подолгу молчать, так теперь помнит с мстительной, отчаянной яркостью ужимки брата, играющего с псом, довольного, в летней матроске — чёрный воротник, якорьки и золотые пуговицы… Алоис оглядел бронзового павлина — подставку для перьев; запылённую синюю чернильницу; фолиант в кожаном переплёте, несколько листков бумаги; небесный, с золотыми георамами глобус, а рядом уменьшенную модель знаменитого бехаймомского «земного яблока»* и медный блауеский сувенир*. «Поблёкло от пыли…» — с тоской подумал граф, и, закрутив тёмный шар, вытянул пожелтевший лист с завёрнутыми углами из-под книги. Перо легло мягко, но подсохшие, густые чернила оставили кляксу и инициалы «А. Транси» уничтожив имя, стали неизвестной фамилией. Без заглавия. И, услышав шаги за спиной, граф замер, словно в кошмаре. Глобус не останавливался. Проскрежетав, сомкнулись двери. Алоиса охватил панический страх. Единым и сильнейшим желанием его стало выбраться из этого дьявольского места и быть вне досягаемости этого «чего-то», следовавшего за ним по пятам. Но убежать было невозможно. И, сосредоточив всю свою волю и смелость, Алоис обернулся. — Твоё появление как всегда совершенно бестактно! Транси отложил перо. На бледном лице у него была ухмылка, и какое-то раздражённое подозрение проскальзывало в этой усмешке. — Как и ваши манеры, сэр. Вы ожидали кого-то другого? — Не думаешь же ты, Клод, что я ждал приведение? — тут Алоис на Фаустуса посмотрел вопросительно, — на самом деле этот дом очень страшное место, — повторил он, подмигивая демону, — не потерялся? — Я осмотрел некоторые комнаты вчера, когда прибыл. И должен сказать апартаменты довольно запущенны, — соврал демон. — Это библиотека видела ещё королеву Анну*, Клод! И дышит изданиями Таухница*! Призраки такое просто обожают. — Вас они беспокоят? — полюбопытствовал демон. — Истинные призраки, мой лорд, предпочитают всегда находиться вблизи с объектом, на которого подействует эффект их появления. — Все люди боятся призраков, Клод! Идёмте! Что бы тут ни водилось, Вас оно, по производимому эффекту, не переплюнет! Клод жестом остановил глобус: — Столько пыли. Видимо, те два года, что вас не было, здесь позабыли об уборке. Я немедленно извещу Тимбера… — Известите Доминика, он дворецкий. Лакеи не ваша забота. У вас есть три минуты. Иначе… — граф прищурился и, развернувшись, зашагал к дверям, — Я буду ждать на террасе. Захватите пальто. Совершим небольшой променад! В тумане пестрели холмы, покрытые лесом, таял мрачный фасад поместья и развалины старого крыла меж еловых ветвей, но скоро и они исчезли за деревьями. Он направился через все те места, где с братом они гуляли. В деревне, где посещали кондитерскую, и где кондитерская теперь сменилась пабом, он с трудом узнал старое здание почты; зато в парке, в котором они играли, осенняя прохлада проясняла воспоминания. И так же, как много лет назад, он пытался найти особого окраса пятиконечный кленовый лист, какой Лука показывал ему накануне последней прогулки — вместе с тем он выискивал и все то, что хранило на себе его взгляд, его слово, его присутствие; изгиб березовой аллеи (в тени сокрытые скамейки), вышка водонапорной башни, старый дуб у холма и роковой прообраз — вязь паутины в сухих ветках, усыпленных жемчугом дождя. Брат шел рядом с ним: и всё суетилась, суетилась его фигурка, то поднимая камушек с земли, то вышагивая по бордюру. Алоис видел его радостное лицо. Блеск тёмных глаз цвета янтаря и смолы, выжженной солнцем. Улыбку. Ему казалось, что стоит собрать все образы прошлого, запечатлеть, и тем обессмертить его навсегда. Но истина была неумолима… В одиночестве его призрачное существование делалось жутким — Транси плохо спал несколько последних дней и теперь, разбитый от усталости, чувствовал себя неспокойно. Родные улочки, знакомые виды, всё было так реалистично, что не оставалось никаких доказательств, что это предсмертные грёзы! Алоис наблюдал себя издалека, резво шагающего по тротуару, — будто глядел на жизнь когда-то убитого им человека. Они свернули по белому от осоки полю к роще, темнеющей на горизонте. И весенний день, когда он гулял по этому полю с маленьким братом, четырехлетним мальчишкой с радостной улыбкой и сияющими глазами, вспомнился каким был до его встречи с Фаустусом. Фаустус исподтишка поглядывал на графа, когда тот не смотрел на него. Демон находил интересным, что внешность мальчишки удивительно не соотносилась как-то с его душой. С первого взгляда ничто не бросало тени двуличия на скромную улыбку и блеск голубых глаз. Аккуратно причесан, элегантно одет (подмечено с первой встречи,) чрезвычайно остёр на язык и невинно любопытен до вещей, о которых может знать больше, чем спрашивает. Следовало, впрочем, удивиться, что события последних дней и никак на нём не отразились. Дерзкий, восторженный, смелый и, что особенно приметно, искренне беззаботный, граф был полон жизни! На тротуаре играли трое ребятишек, и все трое были ни чем не примечательны. Алоис же в своих твидовых бриджах, старом ярком дафлкоте… Впрочем, щегольство Транси Фаустуса особо не впечатляло. Манеры графа не скрывал и самый скромный вид! Дело было не в манерах, костюме или щегольстве, а в... Демона протягивало и интересовало в Алоисе… как бы это выразиться? … Его страшная открытость жизни. Душевная нагота. Не было ни притворства, ни ханжества, ни сделок с общественной моралью, ни даже с совестью! Никаких иллюзий. Вот — он! Продавший душу, падкий на грех, алчный мальчишка, не нужный никому кроме своего палача. И в каждой стороне его души, сияла эта чудовищно яркая нагота. И подобно походящему сквозь витраж солнечному свету, свет её проходил сквозь демона, преображаясь в подобие — la clairvoyance spirituelle*. Шагая неторопливо, бок о бок с мальчишкой, он, вместе с тем, наблюдал далёкий пейзаж, и видел: то зелёную витрину бакалейной лавки, какой видел её прохожий на той стороне панели, то рисунок серых крыш на бледном полуденном небе, то камень тротуара и угол телефонной станции, и невольно задавался вопросом, было ли оно таким в глазах Алоиса? … С первых минут прогулки демон видел, что граф переживает смесь печали, восторга и ужаса, вспоминая о пышности детских лет в сравнении с мрачной унылостью и грязью дна, оставленного им. Юные годы, уют семейного очага и спокойствия, о которых мальчишка грезил со страстью, равно как теперь — жизнью, места, где он радовался, возвращение к людям, не важным, но знакомым, питали в нем столь трепетный восторг, что оттенки этих чувств сияли бы в его душе и после смерти… Тут Клод постарался вспомнить, а что вообще он знает о прошлом Алоиса? Документы из Академии, заверенные печатью, хранили благость ранних лет, довоенную фотокарточку фамильного особняка (фальшивую, как выяснилось!) и копию родословной (несуществующей, от Борнмута до Йорка). Свидетели его младенчества были мертвы, а живые немногословны. Что демон мог вообразить? Каким его господин был в детстве? Его казуистические таланты, как мера апологии*, хобби, ставшие спортивными triumphus*, тот сумрачный дождливый день, когда, отверженный всеми, он покинул дом. История не самая убедительная, но в меру правдоподобная и трагичная. Несомненно, граф помнил детских приятелей, пару тройку любимых увлечений; как упал с ветки дуба или как наказали за шалость. И образы эти в гобелены памяти вписывались. Однако, едва демон брался составить из воспоминаний цельность, ― образ выходил мутным, бесформенным, без какой-либо сути… И мысль, что Он — единственный в мире, сопровождающий его, ведущий по мёртвой, тёмной тропе, держит в руках всю его жизнь, восполняла демона чувством несравненного удовольствия и гордости! Солнце исчезло за деревьями. Секундная стрелка закончила круг. Фаустус опустил манжет и поднял взгляд. В эту минуту Алоис промахнул рядом. Клод облизнул губы, цепко проследил его движение. В парке было немноголюдно и пахло жареной карамелью. Граф оглянувшись, сказал громко: — Я смахнул у констебля шлем! Нам лучше убираться отсюда. Он надавил по тормозам. Там наверху — ложное золото в ауре ноябрьского солнца. Прохлада. — И велосипед тоже! Легкое удивление. Шорох листвы. И треск, с которым сгорает тонкая резина об асфальт. Он катил скоро и будто смеялся на ходу. Демон его настиг в один рывок. Оба остановились, вместе с шорохом, рухнул гром, звон, и ещё раз — обрывочно, — тогда зашагали в темноту тени. Путь их шёл вдоль кромки соснового бора и мрачных возделанных полей, где сено ожидало сенокоса. На лугу работали землемеры, люди лорда Пибоди. И, увидев их Транси содрогнулся от неожиданности и мысли, что некогда всецело принадлежавшее ему отнимают. Неужели деяния Его столь вероломны? Несколько минут Алоис хмуро и напряжённо и вглядывался в едва различимые фигуры, пока Фаустус не позвал его. Когда они прошли деревню, Алоис сделался молчалив. Клод же хранил выдержку, хотя от демона не ускользнула перемена в настроении графа. Было почти два часа по полудню. Тропа извивалась меж полей. Вокруг не было ни дома, ни дороги — лишь низкий вереск и группки овец. Там и тут чернели гроздья бузины среди влажного, зеленоватого, как мох, тумана. Ягоды порченные, перезрелые, но даже будь они спелые и чистые, Алоису не следовало их пробовать. Одно дело пирог… «Нет, я же просил, господин, нет». — «Горькие…» — «Я вас предупреждал. Испачкали пальцы». Комья земли липли к сапогам. Пахло гнилой влагой. Транси оступился, завязнул по щиколотку.И с искренней усмешкой поглядел на дворецкого. «Держитесь, держитесь». Руки у мальчишки были холодные и влажные. «Держитесь». Крепкой, но аккуратной ладонью Клод мягко взял Транси за талию. Граф ступил на обочину, стал вычищать сапоги о траву. — Вы находите меня интересным? — спросил он, соскребая налипшие комья веткой Фаустус глубоко вздохнул и, возвращая милорду его перчатки, пропустил вперёд. — Нахожу, — сказал он, — теперь вы мне ещё более интересны. — Теперь? — спросил Алоис, откидывая с лица прядь волос. Клод сделал шаг и поравнялся с ним. Мальчишка пристально глядел на дворецкого, но демон смотрел куда-то вверх. Транси в шутку сбил с него шляпу. Фаустус ничего не сказав, вернул её и оправив золоченую душку склонился к графу: — Когда я разглядел вашу безгласность, как привычку отдавать мне приказы. Граф насупился. Цокнул языком. — Смиритесь, порой мне хочется не видеть вас вовсе, — сказал он через силу. Они синхронно продолжили путь. Поднявшись, через луг, меж раскидистых кедров они ступили на опушку холма, где по ту сторону начинались чужие земли. Там, в сухой траве Алоис нашёл гладкий желтоватый череп молодого оленя с ветвистыми рогами. И взял его с собой. Клод тогда вдруг глянул на Транси вновь, сказал мрачно: — С недавних пор вы смотрите мне в глаза не отводя взгляда. — А вы глядите на меня, когда я не вижу, — устало сказал Алоис, — я это заметил. — Как впрочем, и вы на меня. — Значит ли это, что я тоже нахожу вас интересным? — усмехнулся Транси. — С вами я становлюсь сентиментальным. Шли тропой вдоль хвойного леса — мрачной возвышающейся стены. Фаустус сдержанно кашлянул — и спросил, как ни в чем не бывало: — Видите в этом изъян? — Для моей души? — удивился Транси, — сентиментальность, как душевный изъян…. Определенно это мог сказать только ты! Так или иначе, оно присуще одиноким. Я одинок? С еловой ветви тяжело сорвалась сова. Шлепки её крыльев в безмолвии делали это далекое пастбище более гнетущим. Холодная широкая петля воздуха окатила верхушки могучих ветвей. — У вас была семья, ваш брат, Фантомхайв, школьные товарищи, — сказал Фаустус. — Нет. До тебя я был одинок. И не сентиментален. — Я изменил вас? Ответ медлил. Они остановились и посмотрели друг на друга. — Ты, — Транси не отрываясь, посмотрел демону в глаза, —…начал это изменение. — Так оно ещё не окончено? — с искренним любопытством осведомился Фаустус. — Это долгий процесс… — Что же будет его завершением? — О! Разрушение, я думаю. Скажите, так ли? И очень много крови… Когда они ступили на вересковую пустошь, Алоис не чувствовал ног от усталости. Погода стояла хмурая, и плотный шерстяной монтикот* казался графу тонким и неуютным. Он старался реже глядеть на Фаустуса, крутил в руках пугающую находку, и всё не знал, куда её деть. Едва они ступили на обратный путь, густые чёрные облака, спустились с холмов, точно грозовая туча и застили небо. Стало как ночью. И Транси порадовался невольно, что дорога их пролегает в стороне от опасных утёсов. Его мучило гнетущее чувство, будто вот-вот должна разразиться буря. Алоис хотел спросить Клода, не заблудились ли они? Но Клода рядом не оказалось — он стоял в стороне, на краю холма. Транси его окликнул. Но в ответ услышал лишь вой ветра и шорох травы под ногами. За спиной раздался приглушённый гул овец. Их топот и жалобное блеяние произвели на мальчишку жуткое впечатление. Алоис не знал, что заинтересовало и увело демона так далеко, но позабыв свои тревоги, зашагал к нему по крутому травянистому косогору. Его силуэт не шевелился и граф ускорил шаг. Всю дорогу граф шёл легко, но не без помощи трости. Теперь же он устал и нервничал, и фигура Клода по-прежнему стояла вдали от него. Но когда Транси позвал демона вновь, ветер унёс его слова. И, злясь на свою слабость, Алоис побежал. Под ногами замелькали вереск и камни. То, что случилось дальше, Транси заполнил в мельчайших деталях. Кто-то крепко схватил его за плечо. До смерти напуганный, он развернулся, чтобы ударить неизвестного тростью, и тут увидел перед собой Фаустуса. — Милорд? — демон сжал трость в миллиметре от своей щёки. Его голос нерушимый, спокойный, как и всегда, властный, врезался графу в самую душу. Ветер утих. — Милорд? — повторил Фаустус, высокомерным взглядом следя за мальчишкой, — куда вы бежите? Что вы увидели? Граф, от избытка эмоций, ничего не ответил. Оглянувшись, он побелел. Там, вдалеке, на краю холма, стоял живой Сэлдингс. Взгляд его был направлен на Транси. Алоис вздрогнул, зажмурился и повернулся к Фаустусу. — Чего вы испугались, милорд? — спросил демон. Статный и непоколебимый он выжидал. Его пальто, его костюм были в меру просты, но блестящий, глубокий взгляд за очками был полон надменной нечеловеческой мощи. — Вы, — твёрдо, крикнул граф, — нарочно! Он посмотрел на дворецкого. Теперь Алоис чувствовал холод пережитого ужаса и неестественное, сокрытое восхищение. Демон медленно отстранил трость, опустил, продолжая разглядывать мальчишку. И приблизившись склонился, выдохнул в полуоткрытые губы. Сладкие, такие горячие, откровенные губы! — Не отступайте, когда решились, мой лорд. Что бы вы не увидели… Сломавшись, вы не достигнуть цели. Граф посмотрел настойчиво, вздохнул как-то особенно взволнованно — глубоко прерывисто и уткнулся головой Клоду в грудь. Паук растерялся совсем. Это отличалось от привычных действий Алоиса разительно! В мгновение яркий луч солнца упал на линзы очков, Фаустус хотел их снять, но чьи-то прозрачные холодные руки обхватили его шею, губы, дрожащие от злобы, задели его щёку. На кратчайшее мгновение! Очки от этого у демона съехали и упали на землю, но он не стал их искать. Так они стояли в тишине несколько минут, затем Клод осторожно коснулся его плеча и легонько прижал к себе. А когда, вырываясь, весь красный Транси отступил, демон возвратил аксессуар: — Я могу провоцировать, влиять на вас и направлять, однако, то, как вы поступите не подвластно мне, — удивлённо сказал он, кутая мальчишку в пальто. Граф глотал ртом холодный осенний воздух, тянулся вытереть подбородок рукавом. Смыкая пуговицу за пуговицей, демон всё не отрывал глаз от его губ, от раскрасневшегося лица и подрагивающих век. Сердце колотилось у Транси в голове, за глазами, руки не слушались. Клод непринуждённо откашлялся. По крайней мере, постарался, чтобы это выглядело непринуждённо: — Идёмте, милорд, осталось немного. Тихо они побрели домой. Фаустус размышлял. Транси, с чувством спокойной благодарности, думал о том счастье, какое послал ему фатум.