Когда осень плачет, всегда идет дождь.

      Дорога затянулась. Наступили сумерки. Они вышли к саду со стороны леса. Пахло землёй и пожухлыми листьями. Пейзаж вокруг тонул во влажной прохладе, лишь кое-где среди травы и корней виднелись остовы каменных могильных плит, покрытые зелёной известью мха, лишайника и цветов белой ипомеи*. На древних крестах с монументальной строгостью восседали вороны, наблюдавшие за незваными гостями.       Граф опустился на скамью у высокой плиты надгробия, положив рядом трость и череп, сник от долгого пути. Подорванное здоровье давало о себе знать. Мальчишка стучал зубами от холода, кутаясь в шерстяной воротник. Фаустус остановился неподалёку.       Долго и недвижно он посмотрел на Транси: утомлённое, отчасти печальное выражение его лица заставило демона напрячься. Клод поправил очки, перевёл дыхание и, шагнув к графу, тихо щёлкнул пальцами. Импровизированный стол был тут же укрыт скатертью.       — Клод, вот это фокус! — вскричал Транси, подскочив на месте. Задетая трость с шорохом легла на траву. Видя всё своими глазами, Алоис и думать забыл о холоде, так поразил его манёвр Фаустуса.       Через несколько мгновений стол ломился от пышных блюд и дорогой посуды на нём. Транси чувствовал, как от жара покалывают кончики пальцев. Хотя теплее вокруг нисколько не становилось, а даже поднялся от земли какой-то сырой, замогильный холодок. На пурпурном, золотом расшитом шёлке возникло два богато украшенных канделябра. Выросли вазы — ажурные, белоснежные, полные фруктов. У тарелки блестели приборы, и Алоис не сомневался, что было то чистое золото. Рядом Клод снимал с примуса кастрюлю, переливал через край в стакан, и в воздухе пахло немного вином и корицей. Транси морщился, но не столько от запаха специй или керосина, сколько от далеко знакомого веяния сандала и мирры, и он, вспомнивший, как служили заупокойную мессу в церкви, когда умерла мама и Лука, и какой запах не оставлял его со дня похорон несчастного Людвига Харшоу…       Граф одёрнул себя и протянул:       — Споить меня намерен? — Он переступил с каблуков на носки. — Или сейчас Рождество?       Фаустус не подал вида.        — Глинтвейн, милорд, — ответил демон, — согреет и взбодрит вас. Пейте.       Он протянул графу бокал. Глаза у дворецкого полыхали адским пламенем. Алоис забрал фужер, однако, ни глотка не сделал.       — Пейте, — повторил Клод. Тон его был беспрекословен, — или же вы предпочтёте чашку чая? Кофе? Какао? Молоко с мёдом?       — Вздор… — хмыкнул Транси, — вздор и чепуха ваше молоко с мёдом! С чего взяли, вообще?       Граф послушно сделал глоток, думая, что вино его под конец сморит совсем. Однако страшного ничего не случилось. Лишь мягкое тепло растворило вены, и граф на секунду даже ощутил новый прилив сил.       — Кто, как не дворецкий Вашего Высочества угадает желания господина, — Клод подал ему блюдо, — извольте, рийет* из лосося. Свежайшая красная рыба, форель, овощной гратен, соте из баклажанов, кассуле по-тулузски, флонярд* с яблоками. Какие блюда вам, мой лорд, по вкусу после долгой прогулки?       — Да, определённо, по Академии вы это так, с лёгкой рукой прошлись! — воскликнул изумлённо граф, — не раскрыли всего таланта… — он, щуря глаза от удовольствия, глубоко вздохнул, весь вытянулся. — Ох, вас бы не надзирателем туда, а поваром, поваром! Глядишь, и уезжать расхотелось бы!       Но Алоис не взялся за приборы. Демон значения тому не придал. В конце концов, он внезапно заговорил сам:       — Вы скучаете по школе? Своим друзьям?       — Друзьям? — спросил граф. — Харшоу, к примеру?        — Людвиг Харшоу вам другом не был? — вкрадчиво проговорил дворецкий. Граф расправил плечи:       — Да с такими друзьями врагов не надо! Какой же это с ваших слов «друг» будет тёмную ни с того ни с сего устраивать? Виноват я, что развратник Дюбуа за чёрт возьми кого меня принял? Так он напросился! Кислотой, это ещё мягко, — Транси запнулся, дурнея немного от теплоты и вина, с усмешкой глянул на демона, — а вы раз от него, да отвязались…       — Почему вы вспомнили именно Харшоу? — переспросил Клод и шёпотом добавил: — сожалеете о его смерти?       — Мне скорее любопытно, как вы убили его? — сказал граф, поглаживая пальцами несчастный череп. И, наконец, поднялся с места, водрузил тот на вазу с фруктами, пристально посмотрел на демона, — гроб был закрытым. В газетах писали!       — Не читал, — строго ответил Клод. Он отстранился. Тонкая гримаса скривила губы дворецкого.       — О нас много в газетах, — заговорил граф задумчиво, — один пожар чего стоил! Массовое убийство, это не фокусы…       — Что вам интересно знать?       Нож под рукой Клода впился в гранатовую мякоть столь изящно и резко, что несколько алых капель окрасили блюдо. Там же, зелёный полупрозрачный виноград. Вазочку черешни.       — Вы сделали это лично?       — Думаете, я мог поручить это кому-то, — спросил ровным тоном дворецкий, — Тимберу?       В следующую секунду фрукт смачно хрустнул и распался напополам. «Мясник — не иначе!» — подумалось Транси. Холодок окатил его плечи, будто порыв сквозняка из-за спины. И невольно граф произнёс:       — Как именно?       — Я сломал ему шею.       Они замолчали.       Из глубин рощи потянуло гнилью. Алоис увидел перед собой страшную картину: яркий свет торшера среди надгробий и травы, камин из комнаты, в которой жил Фаустус…       Харшоу сидит напротив. Лицо его сокрыто тенью. Пахнет лесом и сырой землёй. Фаустус приближается быстро. Один, два, три, четыре мягких уверенных шага. Харшоу их не слышит. Но для графа они будто отсчёт метронома. Демон совершает лишь резкое движение — поворот его головы. Метроном обрывается и… Замолкает. У Харшоу вздох застревает на губах. Он падает, дышит, но не шевелится. На глазах Алоиса тело ещё живого Людвига с плеском уходит в чёрный мрак. Ужас окатывает графа. Харшоу тонет в блестящей воде. Транси смотрит, не замечая, что сам стоит в ней по колено. Клод — приветливо спокоен, и зрачки у демона пылают.       Высокие сосновые вершины неистово закачались, со стоном пронёсся по бору порыв ветра, справа он прокатился дальше — по лесу на холмах, но тише, почти шёпотом, беспокойно раскачивая сухие ветви. И скоро, совсем стихнув, замер в отдалении. У Алоиса похолодели ноги.       — Чтобы защитить меня? — спросил он. Не в силах увести от этого Создания глаз.       Ему хотелось спросить, сразу ли умер Людвиг, но исчезла выдержка, твёрдость голоса, чтобы вопрос звучал безжалостно! Ответа не последовало. Пламя свечи дрогнуло. Клод отложил нож, сцепил графа невозмутимым мягким взглядом:       — Чтобы подобраться к вам, — угодливым жестом демон хищно протянул ему столовый нож и блюдо с нарезанными фруктами. Алая дорожка осталась на фарфоре. Алоис старательно проглотил ассоциативное чувство брезгливости. Фаустус посмотрел на него еще внимательней, чем раньше. И во взгляде демона читалось такая забота, что граф растерялся.       Ветер не разогнал тумана. Было очень холодно и тихо. Только птицы тревожно перелетали с места на место. Алоис некоторое время следил за их движением, а, когда набегал ветер, глядел на громоздкий силуэт дома вдалеке. Призывно и тепло горели несколько окон на нижнем этаже. Ярче виднелись развалины старого крыла, пустые глазницы оконных проёмов, заслонённые ветвями кедров и сосен. В самой чаще было чёрно и от тумана уже непроглядно. И, казалось, что там за непроглядностью ничего нет — ничего живого.       — Говоря честно, — с прежней самоуверенностью произнёс мальчишка несколько минут спустя шёпотом и, перегибаясь к Фаустусу через стол, — никакие мне они не друзья были. Я бы каждого лично… — он улыбнулся, — а вы жаждете меня для себя лишь, да, мистер Фаустус?       Сердце у Транси провалилось от восторга и ужаса, когда Фаустус примечательно, с некоторым удивлением на него взглянув, промолчал. Алоис, стягивая перчатки, приступил к ужину.       — Так что, вы удовлетворены прогулкой? — вкрадчиво спросил Клод, наливая в кружку ароматный глинтвейн.       Мальчишка прервал вилку с куском рыбы на полпути.       — Очень, Клод, очень, такой размах взяли! — оживился Алоис, облизав губы, — переменилось тут всё, надо сказать, солидно. — Куда они только кондитерскую запрятали? О том Доминика неплохо бы спросить…       — Не говорите с набитым ртом, — ответил Паук, — даже если вам был задан вопрос, не торопитесь отвечать, проглотите пищу и только потом говорите.       — Ты ещё этикету меня поучи, — отозвался граф резко.       — Необходимо привыкнуть к нюансам, мой лорд. Будь это пикник или приём, — тут тон у демона сменился, крепкая ладонь коснулась поясницы, и Алоис выпрямился, вздрогнув от внезапного удовольствия этих манипуляций, — расправьте спину. Не облизывайте вилку. Не кладите ногу на ногу и не садитесь к столу боком. Не откусывайте за раз больше…       — Ну, нет, мистер Фаустус, — возразил Транси, — струсили муштровать в доме? Тут отыгрываетесь? Сядьте, сейчас же!       — Вы приглашаете меня за свой стол? — спросил демон. И столь поменялся в лице, что Алоис не помня себя, вытянулся к нему и сжал настойчиво за голую ладонь.       — Ясное дело, будет с вас пример.       — Как угодно, милорд, — демон усмехнулся. На секунду воодушевление графа померкло. Что-то неузнаваемое, стороннее мелькнуло в алых горящих глазах Фаустуса. Чужда показалась и ухмылка, обнажившая клыки дворецкого. Клод сел напротив. И Транси отогнал это, продолжил трапезу. Петрушка горчила на языке. Пахло лимонной цедрой и воском. Граф коротко вздохнул, и принялся выискивать куски картофеля в рагу.       — У меня к тебе, Клод, вопрос, — обратился он вдруг к Фаустусу, и золотые блики заискрились у Алоиса во взгляде, — что же эти жнецы, скоро они найдут нас здесь? Вы же тогда перебили тех наглых франтов?       — Безусловно перебил, милорд, верите? Пусть вас больше они не тревожат.       — Они меня перепугали не на шутку! — он сделал глоток глинтвейна, — как и этот Сэлдингс. Увязался за нами…       — Это было ожидаемо, — сказал Фаустус хладнокровным, но страшным по тону голосом. Ужин подходил к концу.       — Мне вот ещё, что неясно, — Алоис переглотнул и нарочно положил локти на стол, пытливо вгляделся в Фаустуса, — вы Людвига убили. Неужели никто не заподозрил? Не донёс?       — А кто бы заподозрил? Кто услышал? — вполне благодушно спросил Клод. — Увидел? Какие могут быть доносы, если нет свидетелей, Ваше Высочество? Я вам скажу, милорд, аккуратно сделанной работе полагается быть тихой. И незаметной.       Положив ногу на ногу и склонив набок светлую голову, Алоис заговорил опять:       — Ну как же этот, первый, которого видел я в день отъезда… Всё таращился! Я решил, он за вами наблюдал…       Демон слушал его в острейшей чуткости и внимании, что видно было по глазам. Он сидел напротив графа совершенно неподвижно и смотрел на него, не отрываясь. И смутило Алоиса необычайно, что при такой теме их разговора Клод ласково ему ухмылялся.       — Именно, мой граф. Естественно, наблюдал. И за мной, и за вами, — отвечал Фаустус, — вы, верно, его за человека сначала приняли? Какого-нибудь родственника? Нет. И в Лондоне, и здесь. Они скоро найдут нас. Вопрос времени. Но вас то занимать не должно. Тут, надо сказать, нет ничего интересного.       — Я порядком испугался, когда этого Харшоу в реке нашли, — заговорил Транси, — вы, наверняка, это спланировали?       — Вполне, — ответил Фаустус.       — А скажите, — спросил Транси, хитро присматриваясь к демону, — что, если полиция возьмёт и явится арестовывать вас за убийство?       — Так зачем им являться, милорд? Не я же шёл на заупокойную мессу по убитому, а думал только, что смерть для него лёгкое наказание за грехи?       — Да, лёгкое, — вспыльчиво сказал граф и оттолкнул бокал. — Лёгкое! Вы, наверное, потому выдали себя?       — Чем же это, мой лорд?       На губах у Клода мелькнуло нечто, близко напоминающее улыбку.       — Вас на службе не было. Слепой бы заметил. Но после заговорили со мной. Не терпелось узнать, что думаю?       — Интересно было ваше мнение, — как, само собой, разумеющееся сказал Фаустус и протянул ему трость.       Пауза. Взгляды их столкнулись, и в следующее мгновение Клод взор перевёл. Алоис ощутил, что ответить ему на это нечего совершено! Граф взял трость, не в силах сдержать улыбки:       — Соучастники. Мы с вами.       Демон, глядя на него внимательно, повторил:       — Соучастники.       Когда на пути к дому Транси обернулся назад, там, где только что горел свет и был накрыт пышный стол, царили прежние мрак и холод. Он постарался не отставать от дворецкого.       Демон думал, что нужно будет уладить множество дел, прежде чем он начнёт контролировать «великие цели» молодого господина — если таковые имелись. Если к тому, ещё через несколько дней или раньше не прибавится суеты в виде очередного ищейки с автоматом, какого-нибудь не кровного графского родственничка или, хуже того, жнецов! И не прихлопнет Алоиса. Некоторая разность понимания, искаженность, так сказать, внутренних взглядов порождала в демоне странное подобие человеческой тревожности.       Стояла мёртвая тишина, даже птиц не было слышно. Огромный зелёный лабиринт ныне зарос. И стены его тянулись высоко над головой, а тропинки сделались настолько узкие, что Фаустусу приходилось вести милорда, освещая путь лампой.       Когда в старой части дома, в одном из окон граф увидел свет, ему стало жутко. Это было окно той самой комнаты. Их с братом спальни, — окно детской. Не зашторенное, оно отчётливо горело ярким зеленоватым светом. В следующее мгновение на свету появилась тень, — тень женщины. За ней прошёл силуэт поменьше, тогда женщина протянула руку и окно зашторила. Алоис не верил своим глазам. Все произошло в несколько мгновений. Его рука, впившаяся в набалдашник трости, побелела, но он продолжал глядеть на мерцающий во тьме прямоугольник света. Стоило, наверное, позвать Фаустуса или приказать проверить комнаты, но он не двинулся с места, глядя на окно. Пока Клод его не окликнул:       — Милорд?       — Скажи тройняшкам, чтобы в ту комнату больше ни ногой, — высказался Транси, внезапно грубым, жестоким тоном, хотя ничто в вопросе дворецкого не имело повода. Алоис, не глядя, Фаустуса миновал и зашагал дальше в темноту.       Демон перевёл взгляд и нахмурился. В доме, кроме первого этажа — ни огонька! «Может, милорд ещё плохо себя чувствует?» (Время от времени мальчишка хромал на раненую ногу, что волновало Клода не меньше). Вообще, странно, несомненно, что мелочи подобные стали демона волновать, однако, разве не дворецкому полагается заботиться о мелочах?       Царственный вид, вероятно, отличавший строение в былые дни его могущества, теперь портили трещины в каменной кладке и запущенный сад, где с трудом отыскивалась дорога. Даже останки исполинского дуба, который будто охранял его своими сухими, покрытыми мхом, ветвями, говорили, что когда-то всё здесь процветало. Иными словами, старое величественное здание, которое нескольких столетий поддерживалось и хранилось людьми, живущими там, рухнет… Оно рухнет, потому его молодой хозяин заложил демону душу и скоро умрёт. В свой последний судьбоносный час менять что-либо было уже слишком поздно…       Но тут случилось непредвиденное. Навстречу им уже у самых дверей вышел дворецкий. С фонарём в руке и в компании трёх молчаливых лакеев. Алоис остановился. И Доминик скоро поравнялся с ним. Тимбер, Кентербери и Томсон встали рядом. Где-то за кустами тускло и высоко вспыхнул ещё фонарь. Транси узнал распахнутые и озарённые светом ворота конюшни, бордовый узкий нос Хэмилтоновского Оберна*, блестевшие окуляры фар и содрогнулся. «Неужели?» подумал он. И отступил в недоумении:       — Доминик, откуда делегация?       Внезапное это появление из темноты кого угодно перепугало бы. Тишина стояла могильная. Ярко-рыжий свет керосинки поймал человеческие фигуры, каменный остов монумента и зелень живой изгороди.       Слуга заговорил:       — Господин Транси, ну вы нас и напугали, сэр! Время четверть восьмого, а вас всё нет… Мистер Фаустус предупреждал, что прогулка до ужина, но уже второй час, как стемнело. И туман. Я начал беспокоиться. Вы гуляли по саду?       И раньше, чем слуга договорил, демон распахнул крышку серебряных своих дорогих часов на цепочке и произнёс:       — Позвольте, как же это четверть восьмого, если ещё семи нет, вас зрение подводит, господин дворецкий?       Тут Доминик глянул на часы Фаустуса, затем на свои часы и самому себе не поверил: стрелка у него на глазах отпрыгнула с восьмёрки на десять минут назад, и время стало ровно полседьмого. Ни больше, ни меньше. Старик затряс головой. Лакеи хитро переглянулись, но и слова не вымолвили. Клод затушил лампу.       — Да ты шутишь? И какой туман, звёзды видно! — сказал Транси, поёжившись, не отводя взгляда от ворот конюшни, и добавил: — Зачем машину выкатили?       Только дворецкий поднял глаза к небу, где от облаков было густо и сияла луна, лицо его нахмурилось, и он не сказал, а зло прошептал:       — Видите ли, сэр! … Не вернись вы к полуночи, я был бы вынужден сообщить шерифу.       «Однако, у меня от вина лицо горит», подумал Транси и, от усталости, едва стоя на ногах, вцепился в рукав Фаустуса. Доминик моргал подслеповато. Вдруг его глаза округлились, и он посмотрел на графа многозначительно, но промолчал. Алоис тотчас понял, что дворецкий догадался, и отшатнулся от демона. Ему, как никогда раньше, стало неловко перед старым Домиником.       — Шерифа не хватало тут ещё, — нервно взвизгнул он, — есть в доме кто-нибудь?       — Нет, сэр мы все же здесь, — ответил дворецкий. Он мгновенно фонарь опустил. И янтарное пламя всюду померкло. Тимбер, Томпсон и Кентербери глядели в сторону графа. Наконец, себя пересилив, Доминик отвернулся от Фаустуса. Воздух принёс запах дождя, листвы и гнилой соломы. Транси приказал немедленно всё закрыть и отказался от ужина.       Вошли через чёрный ход, в кухню. Часы били семь. Доминик был у телефона. Он, с удивлением, будто чего-то остерегаясь, сообщил, что электричество починили. Удалился. Горело тусклое бра в углу. Там же, на кушетке Фаустус помог Транси снять грязные сапоги.       — Дяде отзваниваться пошёл, гад, — тихо шипел Алоис. Его покачивало от усталости. Он подозрительно хмурился и жал губы.       Ветер завывал в каменных трубах и скрипел за деревянными панелями. Где-то в глубине дома хлопала дверь. С важным видом приняв из рук плащик, демон последовал за ним вверх по лестнице. Царила знакомая полутьма. Клод отворил дверь спальни. Там в кромешной тьме вспыхнула и потухла лампочка, — перегорела. По щелчку задышал живой огонь. И Транси поглядел на демона почти с благодарным восхищением. Но скоро поник. Как-то вновь напрягся в безмолвии.       Это была крохотная комната; тесная, тёмно-зелёная и загромождённая деревянной мебелью. Мрачный зелёный цвет расползался в ней подобно болотному мху, от старого ковра на полу, портьер и стен, до пыльного балдахина кровати. Узкие окна, что выходили на восток, пропускали слабый лунный свет. Дверь в ванную была распахнута. Шумел водонагреватель. Гудели трубы отопления. И Клод менял лампочку в люстре, стоя на пуфике.       — Вам не по себе?       — Любопытствуете? — Алоис вскинул на демона взгляд. — Предполагается иное — это же моя спальня, а это моё родовое гнездо! Разве должно быть мне «не по себе»?       — Действительно, — сказал Фаустус и встал так, что мог смотреть на господина, — вам не привычно проводить часы в одиночестве, после Лондона?       Алоис быстро обернулся.       — С вами невозможно чувствовать себя в одиночестве, — прорычал он, — бесит!       — Да, милорд, — поправил его демон. Фаустус будто этот разговор предчувствовал. Только инстинктивное для себя наслаждение муками графа удерживало его начать первым: — Но, не вы ли утверждали утром, что моё присутствие комфортно? Возможно, стоит что-то изменить? Подтолкнуть вас прийти в себя по возвращении в «родовое гнездо»?       — Чашкой чая и твоими нравоучениями? — съязвил Транси, стаскивая с себя безрукавку.       Фаустус глянул на господина с долей смятения. Граф заметно побледнел и смотрел пристально несколько секунд. Он не ожидал спора или личной откровенности.       — Ах, конечно! — продолжил Транси, всплеснув руками. — Что-то изменить? Можно изменить, хоть прямо завтра! Построить тут всё заново! Мистер Малькольм не узнает и откажется покупать. — Алоис тяжко вздохнул, отвернулся, вновь ощутив подкатывающий ком в горле, — я в своём доме, Клод, как вор! Не хозяин…       — Стоит ли думать об этом, как о воровстве, Ваше Высочество? Скажем, вы его позаимствовали.       — Не слишком ли много долгов на пропащую душу? — ответил граф и принялся быстро ходить по комнатке. — Ничего больше нет. Землемеры в поле удерживают эту фамилию от банкротства! Моё наследие! А дядюшка со всей любовью его распродаёт. Сколько заботы. Держи, дорогой Алоис, это тебе на обучение! — он снял запонки и швырнул их в стену, — это на новый дом! — толкнул часы с каминной полки, — это на красивые тряпки, а продав картины, сможешь покататься по миру!       Алоис уже намеревался скинуть раму на пол, когда Фаустус остановил его:       — Не стоит, милорд.       Граф воинственно обернулся:       — Нет, это как раз стоит! Тоже считаешь меня наивным, безвольным мальчишкой, Клод?       Демон сделал несколько шагов, глядя лорду в лицо. Он молчал. Транси, казалось, ожидал с нетерпением его слов.       — Нисколько, — наконец, проговорил Клод, и граф хмуро на демона поглядел. — Лорд Пибоди, вот кто настоящий вор, — сказал Фаустус. — Он, видя плачевное состояние вашей семьи, алчно желает дешёвой наживы. Глупость и нерасторопность вашего дяди ему на руку. Это ли не хитрость? Подоплёка всякой кражи?       — Для Хэмилтона практичный ход! Я не вернусь, Лука мёртв, все родственники на небесах, — мальчишка обошёл кровать, рухнул в кресло и, закинув ноги на пуфик, возвёл глаза к потолку. — Распродать земли соседу — деликатно и скоро! Иначе сожрут судебные приставы, дом отойдёт государству. Впрочем, ему до этого, наверное, нет дела…       Фаустус понимал, о чём говорит Алоис не столько с его слов, сколько по выражению лица, но никак не мог проигнорировать, сдержаться безучастным слушателем, когда в ином положении счёл бы это своей первейшей обязанностью.       — Но вам есть. — Возразил Клод, — Земли, на которых стоит этот дом, по праву принадлежат наследному графу Алоису Транси.       — Я когда-то мечтал, что всё это останется… А теперь что? Гнусь! На тот свет тащить?       — Вы не рассказывали.       — Нет, не рассказывал, — проговорил он тихо. — Я бы вступил во владения, по исполнению восемнадцати лет. Выучился и принял на себя весь груз благородной фамилии. Но граф Транси неожиданно продал душу демону, — добавил Алоис и остановился. — Долгие годы я терпел гнёт человека, которого это тяготит! Ждал, что стану достойным хозяином. Но меня, увы, не спасти. Давай Клод, собирай вещи, прошвырнёмся до Италии, раз уж завтра помирать! Я не имею ни малейшего представления, что предпринять! Не закапывать же этого старика Пибоди, в самом деле? Ты единственный сейчас на моей стороне, Клод… Помоги! — крикнул граф и смолк, не зная как донести до демона то, что переживал.       Алоис любил этот дом. И почитал его, как очаг семьи, где теплились ещё свободы и радости детства. Вот прямо сейчас граф мог приказать спалить это место дотла, без остатка. Покинуть его. Начать другую новую жизнь! Но был долг, жила мысль и жила цель. И не находилось сомнений, что покинув этот дом, жизнь его и закончится…       Клод подошёл совсем близко, позади кресла встал:       — Смерть мгновенно бы устранила наши вопросы, — заметил он, будто между прочим, — согласитесь, мой лорд?       Транси почувствовал у себя на плечах тяжесть и теплоту его ладоней. Нечеловеческая сила, держала графа на месте, с такой аккуратностью и тактом, что Алоис унял мысль о сопротивлении. Фаустус наблюдал его подрагивающие ресницы.       — Ну, нет! — закатил глаза Транси, — тебе, Клод, лишь бы кому голову оторвать. Кончена комедия! К чему нам толпа на его похоронах? Мало нечисти, полиции и подозрительных «типов» моего дядюшки? Нет, нет… Сейчас его бы отсюда… Ко всем чертям! — протянул граф в отчаянье.       Близость огня, сытость и тишина после долгого мрачного пути изнеживали и вгоняли в сон. От вина за висками тихо и мерно гудело, щёки горели. Хотелось застыть, без малейшего движения, вкушая томное чувство близости, дурмана и пламени, не задумываясь о том, что через несколько минут надо делать что-то, говорить, опять кричать и отыскивать правду в нескончаемом чужом обмане.       — Как господина Габриэля, мой лорд? — Клод резко приподнял его подбородок, вынуждая задрать голову и посмотреть на него. Демон ощутил, как ускорился пульс графа, как дёрнулась гортань, и расширились чёрные зрачки. Алоис мотнул головой, Клод в то же самое мгновение отпустил и медленно отступил. Важно оправил очки.       Граф будто вынырнул из чёрной ледяной пучины. И верно камин совсем уже потух. Иначе откуда этот холод? Шея пылала. Он зажмурился. После того, как Транси увидел Сэлдингса днём, не хватало ещё, чтобы образ загубленного старика Пибоди мучил его!       Две оплывших свечи на лосиных рогах почти догорели. В дрожащем их свете зловеще высились фантасмагорические призрачные тени. Могильный холод и тишина заполоняли стены. Клод остановился рядом с ним и, вид приняв гордый, отвязывал полог, подготавливая ко сну постель.       — Встал мне тут, состроил серьёзную мину и задвигаешь об убийствах. Напрочь свихнулся! — ворчал Транси почти шёпотом, с виноватым сожалением и подрагивая от холода, — к-какой ещё Клочестер? Полиция в два счёта пронюхает. — Фаустус настороженно (вздёрнув одну бровь), внимал рассуждениям господина. — Если дед раньше времени копыта отбросит, жнецы шуму наведут, отплёвываться замучаемся. Он маму ведь уговаривал, после смерти отца часть земель продать. За бесценок! Десять лет минуло… не передумает. Ему от такого лакомого куска отказаться — рассудка лишиться!       Транси с доверием посмотрел на своего слугу; но тот принял вид ещё более важный и заинтересованный. Он, будто предугадывая, о чём Транси думал, говорил вежливым и сладким голосом:       — Очень неприятное положение, милорд.       — Я не знаю что делать, — надулся Транси, — весь день сегодня, как кошка из пословицы.       — На горячих кирпичах, милорд? — мягко вставил Клод.       — Скорее уж, которая в перчатках! — сказал граф и ещё больше впал в уныние.       Паук, в свою очередь, вскинул брови, глянул на него серьёзно:       — Вот как?       Глаза у демона блеснули.       — Разрешите предложить вариант, упомянутый вами ранее, — говорил Фаустус, попутно складывая и убирая одежду графа в шкаф. — Насколько подсказывает мой опыт, люди, в большинстве своём, избегают дома с «тёмной» историей. Сторонясь всякого мистического проявления, сложного для понимания или принятия. В сущности это страх смерти. Неосознанный…       — Ближе к делу, Клод, — вскрикнул устало граф, — моё терпение на нуле, не испытывай!       — Хорошо, милорд. Это дом очень старый, — объяснял демон, — подобная «репутация» не могла обойти его стороной. Единичный для гостя такой инцидент не оправдается должным впечатлением. Однако, некоторая их систематичность, вероятно, возымеет эффект на мистера Пибоди, в силу его возраста. И вызовет впечатление обратное любому восхищению.       — Хм… Как ни всякой дьявольщиной отваживать любопытных? — насмешливо спросил Транси, — но в чем уловка?       Фаустус вдруг наклонился к мальчишке близко, осмотрелся с любопытством по сторонам и сказал, понизив голос:       — Забыли, кто я?       — Будешь так таращиться, себя забуду! — огрызнулся Алоис и склонился навстречу. Быстрая, сумасбродная мысль промелькнула у Транси. Он лукаво и подозрительно взглянул на Клода, который безразлично, будто не зная, чего мальчишка от него хочет, отстранился, стал взбивать подушки за его спиной, и графу тут же сделалось стыдно.       — Так что же, господин? Каков будет приказ?       — Согласен, Клод! Как никогда ранее, согласен, — прибавил граф и вдруг рассмеялся, — будет приказ! Будет!       Демон, не ответив ничего, подошёл к Алоису и преклонил перед ним колено. Завораживающе блеснули линзы в золотой оправе.       Транси очень хотел коснуться его лица, снять с Фаустуса треклятые очки. Но у графа подрагивали руки. От вина и теплоты он как-то нетвёрдо стоял на ногах. Вдруг Клод взял мальчишку за руку, легко поцеловал тыльную сторону ладони.       — Я рядом с вами. И никуда не уйду, — прошептал Клод. — Вы больше не один. Помните это, Ваше Высочество.       Стыд, жалость и злость хлынули в сердце Транси. Демон, склоняясь к нему и целуя руку, неотрывно заглядывал графу в глаза, стараясь прочесть, о чём мальчишка думает. Алоис же следил за ним, его приподнятые уголки губ — черта живого характера, как полагал всегда Фаустус, — скорбно опустились, а лицо приняло надменную холодность. Граф дёрнулся, будто его ударили в грудь. И велел демону удалиться.       Даже сумерки не скрыли его глаз, блестящих от слёз. Все свечи в спальне вмиг затухли. Шаги быстро пропали, не достигнув лестницы.       Через минуту в комнату на кухне постучали. Доминик уронил телефонную трубку на рычаг и уставился на дверь. В чёрном проёме возникла фигура Транси. Граф расправился, махнул дверь тростью, и та со скрипом захлопнулась.       — Кому вы только что звонили?       Минуты три в комнате царило молчание. Затем Алоис повернулся к дворецкому:       — Кому вы только что звонили, я спрашиваю?       — Молодой господин, это был личный звонок. Я прошу прощения…?       В сумерках у стола стояли два человеческих силуэта. Пятно масляного света пропитывало страницу царского гримуара* и орловской «истории дьявола»*. Невыносимо пахло ромашкой, которую Доминик добавлял в чай, сколько граф себя помнил. Мальчишка обошёл вокруг, поглядел на дворецкого. И за секунду с ним случилась перемена.       — С кем вы разговаривали? — спросил граф в раздражении, тотчас же ухмыльнулся. Свет двух ламп загорелся в глазах Транси, — а? Только взгляните на себя… Фискал и стукач! Продажная шкура… А ведь с самого детства, как к родному! Выслужились? Повеселились? Врали, что всегда будете на моей стороне…       — Я не лгал вам, господин Транси, — ужаснулся дворецкий.       Алоис цыкнул, хмуро прищурился, потёр глаза и, проведя по шелковистым портьерам набалдашником трости, вернулся к столу. Скучающе заговорил:       — Служили моим родителям… — граф стал загибать пальцы на левой руке, — присматривали за нами с братом в детстве… Не от вас я ждал подлого предательства! Крыса! — что-то со звоном рухнуло на ковёр. Разложенные бумаги взметнулись в воздух. Граф кинулся к дворецкому, — что, язык проглотил?       Доминик не сходил с места, сдерживал себя:       — Вы хотите обидеть меня подозрениями? Молодой господин, не говорите, в чём не уверены. Не было дня моей службы, чтобы я солгал вам.       — Надумали всё Хэмилтону докладывать! Чтобы графа Транси вновь в какие-нибудь застенки упрятали? — прокричал он, уже совсем теряя терпение.       — Господи! — вскричал Доминик. — Милорд. Не заставляйте… Я!       — Замолчи-и-и-те…— взвыл, не стерпев оправданий, Транси и, пьяный от злости, бросился на Доминика с тростью.       Кошмар омрачил побелевшее лицо дворецкого. Уклоняясь от удара, он грохнулся о тумбу с лампой. Граф кинулся на слугу, оскалившись и шипя:       — Вчера всё дядюшке выложили? Ведь знали, что он предпримет! И не подумали обо мне. Никогда не были вы верны моей семье. Никогда!       — Господин Транси — это ложь! — твёрдо заявил мужчина, — обвинениями хотите оскорбить меня? Неужели, мо…       — Могли! Подмазываетесь? Вы крыса! Это низость, не прикрываетесь! За какой грешок дядя купил тебя, Доминик? За безбедную старость? Да вы одной ногой уже в могиле!       — Бессмыслица… Позвольте сказать! Помолчите! — тревожно повторял Доминик, — не кричите! Нет права… но!       — Я считал вас достойным уважения этой семьи. А вы! Шпионите… как долго? Говорите! — изумлённо и тихо крикнул Алоис, — когда мы с Лукой уехали?       — Выслушайте… Милорд… — прохрипел слуга. — Прошу прекратите, вы сами не знаете, что говорите!       Транси окинул сумасшедшими глазами его комнату и начал посмеиваться, тыча в дворецкого тростью. Хохотать! Доминик вздрогнул. Проскрежетал что-то про себя и рявкнул:       — Замолчи, безродный щенок!       Мальчишка смолк, уставился на дворецкого с любопытством. Долго не говорил ни слова, думал.       — Я граф, старший сын семьи Транси, — спокойно ответил Алоис, сжал кулаки, руки его дрожали, — не затыкайте мне рот!       — Сэр, бога ради! — нахмурился слуга.       — Обзвонитесь Хэмилтону, больше я за собой наушничать не дам, — поговорил граф насмешливо и брезгливо, —… А вы! Вон! Вон из этого дома!        Алоис отбросил трость и зашагал к двери. Доминик печально крикнул ему:       — Граф, она обещала сохранить вашу душу!       — Кто, вы сказали? — переспросил в ужасе Транси, — она…       Щёлкнул дверной замок.       — Простите, господин. Это всё что я мог…       — Кто? — прошептал Алоис и попятился.       Кто-то рядом протягивал Алоису его трость.       — Эбигейл…       А по углам расползалась мгла. Мгла.       В церкви звонили службу. И вместе с воздухом настигали Паука скорбные, унылые звуки колокола. Ночь текла прохладная. Спокойная. Раскинулся под лунным куполом сад. Гордо взирал замок на мрачный лоск горного склона. Однако не прекрасный вид тревожил этой ночью Фаустуса, а то, что происходило в доме.       «Не терять выдержки», — уверял себя Клод. Просчитывая на ходу все ниточки вероятных случайностей, множились в его голове разом несколько демонов: вот один проносился по поместью из комнаты в комнату. Другой бежал сквозь лесную тьму. Третий глядел с графом вниз с крыши, чтобы увидеть, как легко нога соскользнёт с парапета, четвёртый яростно вырывал мальчишку из лап жнеца, пятый переламывал эту сволочь среди беспорядка полуразрушенного дома, шестой находил на холодной земле скрюченное тельце. (Кольцо, с красным рубином ещё на безымянном пальце.)       Демон проплыл во тьме подвального коридора, дёрнул ручку двери на кухню. Голоса по ту сторону исчезли. Клод хотел замок сломать, но щелкнул ключ, и путь ему преградил Доминик. В жилете, без фрака, в красных ночных туфлях старый дворецкий как-то вдруг побледнел, замер перед ним, не отводя глаз. Выждав несколько секунд, Фаустус оттеснил его и шагнул в комнату.