***
– «…Когда страданье приведёт Меня к порогу твоему, Ты позови его и сам Дверь отвори ему. Оно все бросит, чтоб взамен Изведать рук счастливый плен; Тропою поспешит крутой На свет в твоём дому... Ты позови его и сам Дверь отвори ему…» Незнакомка погладила мальчика по щеке и поднялась, безлико выплывая в гнетущую пустоту больничного холла.***
Алоис проснулся, с трудом прорвавшись сквозь душные лоскуты воспоминаний. Мир вокруг выплывал, точно заново рождённый, откуда-то из небытия. Перебинтованные ладони белели в сумраке спальни, поверх густой синевы тяжёлого одеяла. Толпились по углам неясные видения раннего утра. Казалось, на секунду он уловил в колебаниях воздуха знакомый запах фиалки и жасмина, но только он вздохнул, аромат покинул его. Наваждение прекратилось. Желание покидать согревающую парную негу сна ушло. Хоть ничего и не снилось. Окинув взглядом простор кровати до горизонта сизой полосы покрывала у ног, Транси приподнялся на локтях, ощутив лишь как обхватили кожу бинты под рёбрами. Боли не было. Туманной пустотой зияли стены: высокие в стерильных панелях. Белый потолок в ломаной раме плинтусов. Наволочки исходили тонкой стиральной химией и свежестью новизны, как и ломкие накрахмаленные простыни. Кожу оглаживал холодный, не согретый человеческим теплом, воздух. Алоис не понимал где находится. Почему так тихо? Он очнулся или умер и это лишь смутный образ, последний в глубине мыслей, не разорванный тенью. Прошлое приходило слепящими вспышками. Горчило. Шторка открылась. Блеснули очки. – Господин Фаустус... — Клод проник бесшумно, чёрное на белом, будто читал его мысли ранее. И с притворством было покончено. – Это действительно вы?.. – распахнул глаза граф, внимательно прослеживая передвижения подступившего к кровати субъекта. Не в силах побороть, раздвигающую его губы улыбку. Фаустус напрягся, думая, что можно ответить, но быстро понял, что вопрос скорее риторический. – Вам требуется что-либо? – Пить, – через силу выдавил граф, хрипло и глухо. Клод кивнул, исчезнув очень быстро. Вдоль позвоночника прошла ледяная волна дрожи. Знакомое лицо, чужой человек. Совершенно чужой, теперь и не человек вовсе… Зачем всё это? Как сейчас поступить? Контракт. Он не помнил о мелочах их соглашения, а может, не хотел вспоминать, но звучало слишком официально. Скоро ли потребует плату и есть ли смысл в желаниях? Есть ли вообще желания? Комната была крохотная, с невесёлыми окнами во двор, там едва помещалась железная белая койка, поперёк себя шире, и на низком столике стеклянная бомба лампы, налитая водой, и в этой атмосфере его личной стеснённости господин Фаустус сразу сделался другим. Не говоря ни слова, прошёл, поставил стакан на тумбочку, отвратно покрашенную в болезненно жёлтый цвет. – Где я? – спросил граф, возвращая полупустой стакан. – В госпитале, милорд... – Клод, обернулся с надменной выразительностью. Он ждал. Во взгляде его спокойном плавал мрак. А вид был угрюм и горек. – Заберите меня от... — их страшно и шумно, непредвиденно, прервали. Врач - маленький, но широкоплечий мужчина с мутно-голубыми глазами и приплюснутым мясистым носом, уверял что-то, с кропотливыми повторениями, чувствуя растерянность от взгляда Клода, задумывался, и, почесав себя за ухом, нерешительно тараторил. И сочувственно цокал языком. Лицо его, точно загримированное, состояло из несуразных очков в роговой оправе и шершавой бородавки на щеке. Фаустус слушал внимательно и вдумчиво и два раза тихонько кивнул, словно против своей воли был увлечен рассказом и чувствовал почтение, даже некоторое — своеобразное такое — уважение к человеку, бесстрашно и просто заглядывающему в лицо смерти. Отвечал со свойственной ему ровностью. Общение выходило до странности конспиративным и невероятным. Было совершенно непонятно, о чём они говорят. А Транси... Да, теперь всё было завершено, он не мог не заинтересоваться Фаустусом, — и как очаровательно ловил пунктуацию в его словах, какой был неоднозначный вопрос, когда Клод остановился, как Транси покосился на сестру, — влажный блеск в сторону, — чтобы, вероятно, убедиться, что та не заметила его возбуждения. Молчание. Медсестра удалилась. Доктор увёл демона, по шахматной диагонали широкого коридора. Вытянул из кармана глянцевый портсигар. Медлил с ответом... Речей их Алоис не слышал, но угадывал общий смысл разговора, который становился нелепым и каким-то сферическим, стоило только прислушаться. Он отбросил одеяло, ступил босиком на жёсткий ворс ковра. Мгновенно ощутив, как тяжесть настоящего затянула его в свои тиски. Всё же, был ещё сон. На стуле рядом лежала одежда, та, что он помнил в последний день. Но одеться ему не дали. Дверь неожиданно вновь отворилась и посреди комнаты, не весть откуда, выросла взъерошенная личность. Красногубая дамочка, наспех завитая, в сером трикотажном платье, под треснутой эмалью халата, что называется, дылда, с кошачьим лицом и беспокойными, подозрительными глазами. Смотря на Алоиса со странной пристальностью, она собрала его немногочисленное имущество и велела, наконец, будто сквозь зубы, поднимая острые брови, следовать, без возражений. Они долго спускались по лестнице, и графа отчего-то страшно мучила мысль, что последний раз он бывал в больнице очень давно, когда навещал кого-то, и что-то был последний раз, когда он видел того человека живым. Живо виляя задом, она провела его по длинному коридору, отперла дверь и, дав переступить порог, всё так же стремительно захлопнула её за ним. Алоис остался один на нижней ступени. Начиналось прескверно. Под колючей моросью дождя пустовал двор. Чёрный асфальт блестел. Вечерело. Осенняя роща, точно громада красного кирпича за жёлтой пеленой, мерцала от холодных порывов. Блёклое золото и алые капли рябины. Листья хлюпали, под каблуками вместе с крошками разбитых плит. В синеватом, сонном воздухе, впереди плавал силуэт машины, сияя на лужах пятнами фар. Клод Фаустус стоял за оградой, за резкой сеткой чугунных пик и паутины, в густой мгле, что плыла над тусклым от сырости газоном. Ветер трепал полы его распахнутого пальто, белый шарф безжизненно висел на шее. Призрак в парах гудящего авто. Он приподнял зонт, зашагал навстречу, и, взяв Транси под чёрный перепончатый купол, смахнул с плеч распахнутое пальто, опрокидывая тяжесть на худенькие озябшие плечи. Вся эта минутная увертюра для самого Клода в своей художественной сжатости точно стремилась к какой-то условной гармонии. Пока они направлялись к машине, ему хотелось зевать от одного вида графа: его худобы и грусти. Транси, словно проплыл рядом с ним, минуя раскрытую пасть ворот. Ускорил шаг, обогнал, далеко перегнал Фаустуса, не смея оглянуться, замедлил шаг, и тот в свою очередь перегнал его столь скоро, что он не успел разглядеть. Хотел открыть ему дверь пассажирского сиденья, но Алоис решил иначе. Ручка автомобильной дверцы была ледяная и мокрая. Усаживаясь, он улыбнулся, откидывая волосы назад, с холодной игривостью оглянулся на Фаустуса. О, сколь высокомерно было презрение в этих отравленных глазах! Рухнул, прокатился по окрестностям дрожащий вой церковного колокола. Автомобиль взревел, взмыл с места в набухающий тёмно-лиловый туман. И шум мотора, шипение шин, слилось с этими матовыми содроганиями невесомым и острым холодом. Солнце было низко, пронизывая стекло дверцы бледным янтарным светом. — Ну даёте! — внезапно воскликнул Транси, когда они тронулись. — Признавайтесь, что вы наплели тому лысому типу, раз он меня тут же на улицу выставил, — усмехнувшись, фыркнул он, и нехотя спустил с плеч пальто. — Я всего лишь выполнял ваше указание. Более того, нужды задерживать вас дольше у врачей не нашлось. — Всё так просто? И ни у кого не возникло подозрений, зачем неизвестному субъекту в кошмарной шляпе забирать совершенно чужого ему подростка? — протянул Алоис, крутя в руках новенькую борсалино*, ловко выуженную им с заднего сиденья автомобиля. Из чистого любопытства. — Я был достаточно твёрд в их уверении вашего со мной родства и необходимости прохождения лучшего лечения в другой клинике. Разрешение было получено, а остальное вас волновать не должно, — констатировал Клод, не отрывая взгляда от дороги. На его белом строгом лице застыло какое-то сосредоточенно-жадное выражение. Он рассказывал всё это ровным, спокойным, даже скучноватым голосом, будто речь шла о вещах незначительных. — Так мы в больницу едем! — спохватился граф, едва ли не подскочив на месте. — Нет. — А куда? — Узнаете. Объяснялось ли умалчивание Фаустуса косностью придирки, недоброжелательностью? Транси знать не мог. Отчаявшись вытянуть из водителя ещё хоть какие-то разъяснения, он удручённо провёл большим пальцем по мягкому ободку, шляпы и, смахнув волосок с блестящей ленты на тулье, пренебрежительно отшвырнул аксессуар обратно. После его припадка разговорчивости всё казалось теперь ужасающе тихим, слышно было, как шуршат шины, как поскрипывает лощёная чёрная кожа водительских перчаток, когда Фаустус, виртуозно проворачивая руль, уводит машину на очередной поворот. Оттого ли, что день был дождлив и уныл, или оттого, что катастрофа, настигнувшая Алоиса Транси, требовала от видимого мира распада, ему казалось, что вот-вот начнёт светать, хотя было уже пять часов вечера. Он вздохнул, усмехнулся насуплено, и, глубоко засунув ладони в бездонные гладкие карманы пальто, прислонился к стеклу в ожидании легко распознать их место нахождения. Над чёрными телеграфными струнами плыла выпуклая исполинская тень густо-лиловой тучи, с нежной отчётливостью расходясь слоистыми синими рёбрами закатных облаков над мелкими зубцами убывающего к западу бора. И получалось что госпиталь, откуда его увозили, стоял где-то в пригороде. Затянутый как в страшной сказке извилистой лесной дорогой, зажатый, Алоис не мог даже обернуться, только чувствовал, как свет за спиной удалялся, дробимый деревьями, и вот уже не было его, кругом теснилась сонно шумящая чаща. Впрочем, и она быстро пропала. Клод повёл автомобиль по маленькой кривой улице с косыми тротуарами, испещренной там и сям узкими плотными краснокирпичными домиками с угловатыми эркерами и светящимися в сумерках белыми прямоугольниками дверей. С каждым таким поворотом, панельные плиты сглаживались, дома росли ввысь, но никак не вширь, всё также плотно прилегая стенами, прибывали люди, мелькали светофоры. Только ряды скользких холодных фонарей не сходили, а лишь загорались большим светом. Узкий переулок, заставленный стенами газон, темные прохлады и арки. Несчастье, однако. — Мы в Лондоне!? — С радостной улыбкой произнёс Транси, подметив название улицы, когда они, наконец, свернули, встав в небольшую пробку на светофоре. — Это Пикадилли*! Не может быть, как скоро! Почему не сказали, что мы в Лондоне? — Вы спрашивали «куда мы направляемся», а не «где находимся». Основного места положения мы не меняли... Тем не менее, ответ Фаустуса стал для графа не так важен, когда из просвета близ лежавшей улицы протиснулся толстобокий зелёный двухэтажный автобус. И покатился дальше вдоль бульвара, уходящего вдаль, плавясь в роскошном сияющем блеске. Его внимание притягивало всё: красное кольцо станции Пикадилли Серкус* подмигивало из матовой полутьмы заднего зеркала, вывеска «Грин Парк», там же над сырой панелью сверкала стена кинематографа и вывеска ресторана с большими иллюминационными буквами. Налитые в сумерках апельсиновым светом стеклянные ярусы огромного универсального магазина на углу. Огни всевозможных пабов и ресторанчиков, точно бенгальские звёзды мелькали перед глазами. Одну долю секунды некоторые заглавия были ещё туманны, но стоило присмотреться, и туман развеивался. Парнишка в жёлтой кепке раздавал прохожим листовки. Черноокая прозрачная тень велосипедиста на столбах мокрого блеска прокатила на переходе. Прошла дама в пальто под леопарда. Сочным адовым пламенем горело табло с рекламой «Кока-Кола» и мигало светом полукруглое окошко над дверью магазинчика напротив, куда вели ступени, как в подземелье. Призрачные фигуры полицейских у серебряной решётки фонтана дрожали в лужах на тротуаре. Не высохшие, окружённые тёмными подтёками, живые глаза асфальта, отражали нежный вечерней пожар. Даже громадное сетчатое полотно, выпирающее на костях строительных лесов, где шла реставрация, полыхая бирюзовым, виделось удивительным и необычным. Город за окном плыл, преисполненный энергией, новой пытливой жизнью. Кинотеатры, метро, электричество, автобусы, трамваи, грузовики и трёхколёсные мотороллеры. Коктейль-бары и универмаги. Новый, возродившийся Лондон шумел вокруг. И сразу, по чудному, тайному сочетанию мысли, мир открылся шире, захотелось бежать, смеяться. От охватившего его странного наплыва счастья, от вечерней праздности чуть кружилась голова. — Что вы творите! — Прогремел над ухом раздраженный, но всё такой же холодный голос Фаустуса, срывая с графа оцепенение. Промчавшийся рядом открытый синий Кадиллак разразился визгливым клаксоном. Мгновенным движением демон захлопнул пассажирскую дверцу с глухим хлопком и сильнее вжал педаль газа. Раздался свист, шипение, машину вильнуло. Алоис отдёрнул продрогшую ладонь от внутренней ручки и оглянулся на Фаустуса, виновато укусив костяшки пальцев. Клод с невозмутимым видом продолжал вести автомобиль, следя лишь за дорогой. Провернув руль, он потянул переключатель скоростей, выправляя занос влево, миновал вираж, плавно прошёл опасный поворот на бульвар. Откуда свернул на заднюю улочку и затормозил. — Однако, водитель вы крайне агрессивный, — возмутился Транси, кутаясь обратно в тёплое примятое пальто. — С вами опасно находиться в одной машине. Он проследил, как Клод молча покинул своё место, открыл перед ним дверь. И, покидая салон, поднял глаза к зданию, у которого они припарковались. Ощутимая разница температур окатила тело неприятной дрожью, вынудила зевнуть. Строение выглядело внушительным. Практически роскошным. Триумф современной архитектуры — небоскрёб из стекла и бетона. Рядами широких окон искрился богатый фасад. По центру от уровня второго этажа тянулась стеклянная вставка в обрамлении геометрического узора - изумрудно-чёрной полосы. С двух сторон от неё окна образовывали пару узких полукруглых выступов, что терялись во тьме. И только прямоугольники света, тлеющие под напряжённым взглядом, описывали масштабы этих высот. — Это отель, да? — Обратился граф с претензией, когда Клод соизволил, наконец, присоединиться к нему. Алоис глянул на блестящие носки своих сапог, затем пожал плечами и внимательно посмотрел на здание. Силясь прочитать чересчур округлённые «G» и «O» в названии. Но попытка ни к чему не привела, и, нахмурившись, он последовал за Фаустусом, обогнавшим его, к четырем большим аркам, где располагались главные двери. — Прошу вас, — произнес лакей в чёрной ливрее с блестящими пуговицами. — Вы притащили меня в отель! — Возмутился Алоис. — Какое благородство! Хорошо, в машине не предложили заночевать, больница и та была... Ух ты! Транси, оглядывая полыхающий светом исполинских размеров холл, стих, на автомате продолжая вышагивать близ демона. Вокруг почти не было посетителей. Скользнув взглядом по ряду колон в чёрной мраморной плитке и пёстрому мозаичному панно на стене, он сдавленно сглотнул, а увидев фонтан, принял его как должное. Клод отошёл, и Алоис увидел его в стороне, у закругленной лакированной стойки консьержа. По близости мялась какая-то смазливая дамочка, укутанная полосатыми мехами, в широкополой тёмно-серой шляпке с красным цветком. Маленький чёрный терьер тёрся близ её ног, то и дело норовя завязать поводок узлом где-то на ее лодыжках. Рядом висело застеклённое табло с номерами комнат или квартир... — Идемте, — позвал его Фаустус, проходя мимо, — не стоит тут задерживаться. Почему им не стоило там задерживаться, Алоис не понял, подцепив тяжёлые полы великовозрастного пальто, он поплёлся следом, преисполненный горячим любопытством к новизне и богатству окружающей обстановки. Едва скрывшись в зеркальной кабине лифта, граф устало повис на хромированной перекладине, расшнуровывая сапоги; натянутые на босую ногу, они натирали жутко, и, кажется, промокли, когда он по неосторожности ступил в лужу на крыльце. Вдруг его плеча коснулась чья-то ладонь. — Повремените с этим, пожалуйста, — обратился к нему Фаустус. — Скоро мы будем на месте. Вы сможете отдохнуть и переодеться. От внезапного акта подобной заботы Транси растерялся. По голосу Клода в жизни нельзя было помыслить, что рядом стоял абсолютно чужой, незнакомый ему чело... Да он и человеком то не был! Спокойный тон просто излучал опеку и мнимое внимание. Но следующее же, с чем обратился к нему демон, заставило Алоиса вздрогнуть. — Раздевайтесь. — Это ещё зачем!? — Дезориентированный подобной алогичностью, выкрикнул граф, смотря на Фаустуса распахнутыми глазами. — Пальто, — ответил ему невозмутимо демон, — снимите, вам ведь неудобно. — Какая проницательность, — огрызнулся Алоис, отворачиваясь и запахиваясь нарочно. Жёлтый клин света захватил перила, ступени, дверь, и граф, тяжело и радостно дыша, вышел на площадку, а по стене скользнула за ним его чёрная высокая тень. На десятом этаже располагались две двери, но, ни это мгновенно заинтересовало юного контрактёра. Он медленно подошёл сначала к ограде лестницы напротив, опасливо склоняясь вниз. Винтовая воронка перил и ступеней крутой спиралью стремилась в бесконечность. И если бы не хорошая освещённость, можно было подумать, что ведёт она к самому центру земли. Обернувшись, Транси подбежал к эркерному окну, которое, начинаясь у самого пола, раскрывало перед глазами неописуемые виды вечерних, пылающих в огнях, Лондонских улиц. Определённо, даже если это отель, то первоклассный и граф был готов остаться здесь подольше. — Господин Транси. Отвлекаясь от своей маленькой экскурсии, Алоис проник за приоткрытую Клодом дверь. И замер очарованный, чуть переступив порог. Это был не отель. — Это... квартира ваша? — Не совсем, — снимая с расслабленных плеч господина пальто, ответил демон и, оставив зонтик в корзине, а шляпу на крючке, прошёл дальше. — Что значит «не совсем»? Я видел внизу, в таблице, напротив этого номера стояла не ваша фамилия! — стягивая сапоги, сказал граф. — Они просто не успели сменить табличку, — произнёс Клод, принимая его маленький яркий плащик. Алоис, оставшись в одной пижаме, босиком зашагал за Фаустусом по холодному полу. — Не беспокойтесь, сейчас эта жилплощадь в полном вашем распоряжении, — продолжил демон, ведя графа через просторную гостиную, где за панорамным окном во всю стену переливался огнями город. Ничего роскошней за всю жизнь Алоис не видел. Даже родовое поместье блекло перед лаконичной утончённостью и буржуазной вычурностью здешних интерьеров, представая перед глазами древним склепом, укрытым вековой плесенью. Комната, что Клод обозначил спальней графа, едва ли уступала размерами гостиной. Впрочем, выглядела при этом достаточно мрачно: пол устилала чёрная плитка, узорные купола абажуров на хромированных ножках-трубках, пышное канапе фиолетового бархата и тахта при кровати. Шкаф высился по левую стену, напротив окна, выхватывая блеском отсветы иллюминации. Граф сделал несколько шагов. Напротив сиял зеркальный квадрат без границ, отражая его хрупкую фигурку в скользком кремовом шёлке пижамы. Клод зажёг бра. Световой поток не рассеял грёз, но комната перестала отдавать серостью, залившись приятными глазу оттенками и линиями, с яркими пятнами пурпура. — Я заварю вам горячего чаю, — как ни в чём не бывало, произнёс Фаустус и покинул Алоиса, даже не дав ему возможности спросить. Хотя о чём было спрашивать? Транси остановился, бросив взгляд на свои обмотанные ладони. Хрупкая марля легче расползалась паутиной на белые нитки, нежели поддавалась аккуратным действиям. Однако, чуть спасительные оковы слетели, кожу приятно защекотала прохлада. Три кротких багровых пореза на одной и несколько мелких, незначительных на другой. Без угрозы для жизни. Бинты смотрелись хуже. Алоис стал одну за другой вынимать стеклянные ромбики из петель, но пальцы не слушались, а пуговицы упиралась специально, потому одним жестом он стянул рубашку через голову. Зеркальные квадраты, целостность в четырёх углах, раздробили цельный образ. Сместили стыки. Алоис в ужасе смотрел на синяки: большие чернильные пятна с фиолетовой тенью по всему телу. Одно самое крупное сияло над ключицей, стекая к плечу, другое ползло по рёбрам куда-то за спину. Остальные как бы и не выделялись особо. Оборачиваться граф побоялся, помнил ясно, что в основном били по спине. Он судорожно повёл плечами, готовый окунуться в боль, но её не оказалось. Ощущения подводили. Вытянул шею и скользнул пальцами к плечу, закусил губу, хотел коснуться самую малость, почувствовать. И вновь обманулся, боль ушла. Транси выдохнул без утверждения, продолжив. Что-то переменилось за ночь, утратилось или настигло, он осознать не мог. Без труда нащупал точку, ритмично бьющуюся точку под косточкой запястья, значит, жизнь была. Значит, оболочка не видимость. Кожа, кости, кровь - всё это до сих пор функционировало, дышало, билось, оставалось его неотъемлемой человечностью. Только какая-то неосязаемая часть него металась, выла внутри, как в клетке. Горела по венам и звала, звала, звала. Но он её не слышал. Заклеймённая, она терялась навсегда, переставала быть его частью. В круговороте красивых иллюзий тонула пострадавшая память. Клод вернулся, раскрыл платяной шкаф. И граф увидел полки, вешалки со своей одеждой, которую ещё перед отъездом паковал в чемоданы. — Откуда мои вещи здесь!? — пристав с кровати, удивился он. — Ключ от камеры хранения был в кармане вашего пальто. Я забрал багаж. И надеюсь, вы не расстроитесь. Вещи, которые были на вас тогда, я их выкину. Они, к сожалению, безнадёжно испорчены. С видом абсолютно невозмутимым он положил перед Транси безупречно сложенное бельё. Тонкий белый джемпер. И, повесив на ручку дверцы вешалку с шерстяным костюмом-двойкой в клетку, обернулся. Без каких либо объяснений начав расстегивать пуговицы на штанах Алоиса. И останавливаться был не намерен, пока граф не стукнул его возмущённо по ладоням: — Это ещё как понимать!? Уберите руки! Вы что себе позволяете, думаете, спасли и всё можно теперь!? — Разве вам не требуется моя помощь, милорд? После недолгой паузы Транси обрёл дар речи. — Я всего только раненный, а не покалеченный. Давайте, шагайте лучше на кухню! Одеться и сам как-нибудь смогу! — Что ж, приношу свои извинения. Проводив Клода глазами, в странном состоянии возмущения и шока мальчишка опустился обратно на кровать. Теперь он запутался и не понимал, как именно ему стоит вести себя с демоном. Ни жесты, ни манера речи не выдавали в нём того Фаустуса, с которым несколько дней назад, перед контрактом, он имел увлекательную тесную беседу. Совершенно другой, не знакомый... человек. Алоис бросил любопытный взгляд на выбранный ему гардероб, хмыкнул и, вскочив с места, шагнул к шкафу.***
Чёрный байховый чай в оболочке дорогого фарфора, ароматы мелиссы и лимона. Звякнуло блюдце, все приготовления кончены и поднос был поднят. Любимый чай Его Высочества, любимый сервиз Его Высочества, любимый дворецкий … Алоиса Транси. Фаустуса несколько тревожило душевное состояние графа. Сейчас распятиями огородится, и будет без обеда и завтрака молитвы читать, а Фаустуса, приблизься он к нему хоть на шаг, святой водой окатывать. Или в себе замкнётся и примется в молчанку играть. Там не то, что приказов или желаний, простого «угу» не дождёшься. Крайности конечно, но насколько они маловероятны в данном случае? А потому Фаустус внимательно караулил его реакцию. Любой другой на его месте взревел бы белугой от страха или от обиды. Но Алоис не плакал. Он держался спокойно, улыбался, восхищался, хмурился и даже смел дерзить. То есть сохранил всю изначальную гамму эмоций. На секунду у Клода даже пробегала мысль, а не тронулся ли его мальчик рассудком после всего пережитого? Люди вообще по сути своей смешны и упёрты, а когда работаешь со стадом это важно учитывать. В принципе, этот контракт совсем не надёжный. Хороший юрист, взглянув разок, разбил бы такое соглашение в пух и прах! Составленное без учёта прав клиента, ещё ему же и во вред. Без какого-либо права расторжения и обращения в Арбитражный суд королевства. Типичный обман. А вы чего ждали от демона? Честности? Или, может, справедливости? Обычно ведь какой контингент попадается – интеллигенция! Мелочность и злость губят! Одному жена изменила, другого на деньги кинули. А бывает так вообще, машина грязью обрызгала. Вернулись домой, Шпренгера с Крамером почитали и принялись кошек над алтарём резать во имя мести да справедливости. А после испуганные и заплаканные: «Не надо в Ад! Я-я не хотел!». Как так?! А вот так! Людям ведь что подавай? Деньги, золото, машину, квартиру. Здесь Фаустус мог загибать пальцы вечно. Хотя, лично для него реакция Транси оставалась весьма странной. Никаких истерик, слёз, молитв, уговоров расторгнуть или повременить. Может, он форму теряет? Да нет, вроде. Вон мучители Алоиса едва дух не выпустили увидев его. И сами на тот свет не попросились. Он чуть сдерживался, чтобы не облизнуться. А этот… «Ничего. Недолгой будет ваша жизнь, господин. Моё в ней присутствие непременно сократит её. Вдвое, втрое или больше, это как мне заблагорассудится». Тыльную сторону его ладони вдруг ошпарило горячей ноющей болью. Внезапный крик. Клод вслушался, стрельнул настороженным взглядом в сторону комнат.***
— Выпрямите спину, не нагибайтесь, иначе мне будет неудобно, – сухим уверенным тоном хирурга произнёс демон, поддев марлю ножницами, и Транси вздрогнул всем телом, ощутив, как по оголенной спине пробежали мурашки от обжигающего прикосновения ледяного метала. — Не двигаетесь, — добавил он, поднимая на мальчика внимательный взгляд, прежде чем с лязгающим щелчком сомкнуть лезвия, — И не смотрите. Только Алоис не послушал. Минуты две, пока Клод заново перебинтовывал его, он искоса поглядывал на Фаустуса блестящими голубыми глазами, делая лишь вид, что смотрит в окно. Когда же Паук поднял голову и внимательным тёмным взглядом сквозь очки посмотрел ему в глаза, в зрачках Транси попеременно отразились изумление, ужас, тревога... Сумасшедшая, неотвратимая волна, так грозно и стихийно овладевшая душой графа, вдруг спала, отхлынула далеко. И Алоис, будто оживая, глубоко вздохнул. Бесцеремонность демона действовала самым неблагоприятным образом. Почему-то сразу вспомнился покойный Анатоль и всё произошедшее, от чего самочувствие только ухудшилось. Но, тем не менее глаз своих Транси не отвёл, пусть и ощущал себя неуютно. Его задевали слишком высокопарная манера отвечать и насмешливо-снисходительный тон Фаустуса. «Почему он говорит со мной как с посторонним? – думал граф. – Или он уже смотрит на меня, как на свою собственность, как на красочную упаковку своего будущего ужина, которую стоит только держать в общепринятом порядке и сохранности?» – Ничего страшного, скоро раны затянуться и вам полегчает, — аккуратно обтирая бледные детские пальцы от крови влажным платком, произнёс демон. Ох, этот запах дурманил его мысли, не давая сил собраться. Сплошная пытка. Нужно было как можно скорее закончить. — Я подам чай в спальню. Вы можете переодеться, — добавил Клод, второпях отстранился, выпрямился и, поправив очки на переносице, протянул Алоису чистую рубашку. Затем, мучительно стараясь побороть вожделенную страсть, облизнуться, чуть потянул воздух носом и быстро, собрав инструменты, твёрдо зашагал к двери. — Эта штука на языке. Это всё? То есть, мне стоит просто приказать, а вы выполните? Повернувшись боком к зеркалу и изогнув назад свою прекрасную обнажённую шею, граф, слегка прищуривая глаза, показал язык и медленно провёл по нему подушечкой большого пальца. Пятиконечная звезда в круге слабо мерцала. Демон остановился на секунду. — Это пентаграмма. С её помощью я почувствую вас, насколько бы далеко вы не находились, и обнаружу. В случае если решите бежать, должен предупредить — это невозможно. — И вы выполните абсолютно всё, что бы это ни было, без исключений? — спросил Транси. — Вы сомневаетесь в моих возможностях? — Медленно приближаясь, спросил демон, блеснув стёклами очков. — Не знаю. Я их не проверял. Алоис поднял глаза и посмотрел на Фаустуса прямо, в упор, с возмущением, с твёрдым и дерзким выражением. Вся комната вдруг потемнела, точно в ней задёрнулись занавески. — И не советую пытаться. Наша сделка состоялась, отныне я ваш верный слуга и союзник, вам этого мало? — густой голос упал в какую-то беззвучную глубину. С каждым шагом Клод подходил всё ближе. — А если вы надумаете нарушить контракт? – не унимался мальчишка. — Вашу сущность вряд ли тяготят моральные принципы или заповеди. Вроде, "не укради", "не прелюбодействуй"… "не убий"? Вот возьмете, и сожрёте меня вместо воскресного ужина, откуда мне знать! — добавил он, не той, а потом той рукой влезая в рукав и одновременно отодвигаясь, но быстро смягчился и повёл плечами. — То, что случилось вчера, это же… вы были там? — Присутствовал. — И всё видели. Так почему остановили их!? Разве вам не выгоднее была бы моя смерть? — бессмысленный сейчас вопрос не давал Алоису покоя. — Души меня вы и так уже лишили! — Мой долг служить и оберегать вашу жизнь от любой угрозы пока есть контракт. Ваша кровь теперь моя кровь, ваша жизнь мне теперь в тысячу раз дороже собственной жизни. В зрачках Фаустуса загорелись алые искры. Алоис опешил, сглотнул испуганно, замерев в напряжении. — Всего лишь в тысячу? — Разве вы отдавали мне приказ их остановить? — отстранившись, оскалился Клод. — Нет... — Алоис запнулся. — Теперь мои способности удовлетворили ваше любопытство? Странный, точно чужой голос шепнул неожиданно извне, и Алоис медленно перевёл глаза на отражение в зеркале. — Ого… — растерялся Транси. Вся белая рубашка его была совершенным образом застёгнута до последней пуговички, бежевый клетчатый костюм и коричневая вязаная безрукавка сидели отменно, хотя он даже не доставал их из шкафа. Более того, на брюках стояли отточенные стрелки, а на ногах поблёскивали зашнурованные кожаные полуботинки, на тон темнее. И ведь Алоис не почувствовал даже что Фаустус к нему прикоснулся! — Если это всё, на что вы способны, может, теперь накормите меня наконец? — Стол через минуту будет накрыт, — удаляясь, бросил Фаустус со свойственным ему равнодушием. — Я буду обедать в столовой, — деланно, точно на сцене, перебил его Транси, задетый этим безразличным ответом, — И оставьте вы этот свой официоз, зовите меня по имени! — Это приказ? — нетерпеливо оглянулся Клод. Такого Транси совершенно не ждал. Какой-то смутный инстинкт осторожности, вызванный необычным тоном вопроса, заставил промолчать. И он ничего не ответил, лишь с промелькнувшей обидой отвёл глаза. И на этом вопрос как-то очень быстро выпал из списка тем для разговора. Дверь захлопнулась. Алоис болезненно нахмурился, стиснув зубы, и топнул ногой. Будто им овладела какая-то ненавистная ему мысль и так крепко держала его, что он не мог сдвинуться с места. Он рванул дверь. — У меня есть для вас приказ. — Я слушаю, господин Транси. Фаустус обернулся, встал напротив, высокомерно смотря сверху вниз, с белым полотенцем, переброшенным через руку. — В Лондоне находится квартира моей матери. Я хотел бы отыскать её, как можно быстрее. — Хорошо, я займусь этим завтра же утром. — Нет! — оборвал Алоис. — Это необходимо выполнить сегодня! — Не объясните мне, чем обусловлена такая спешка? — переспросил демон с таинственной вескостью. — А это вас не касается! Вы, кажется, твердили, что выполните всё, что угодно. Выполняйте! — Что ж, как пожелаете. С горьким предчувствием он вышел из комнаты. Пройдя залу, обернулся. Фаустус стоял в дверях, неподвижно смотрел ему в след. Заметив его движение, он исчез.***
Засвистел жалостливо чайник, кашлянул паром. «Странно, — подумал Клод, проникая в кухню под прикрытием темноты, — Раньше я читал на его лице все движения мысли также безошибочно, как и мысли других, а теперь я его чуть угадываю». Он поставил коробку медикаментов в шкаф. И как-то удивлённо посмотрел на свои ладони. Вынул белый платок. Но передумал и не сдержался. Вздохнул, облокотившись о край стола, блаженно прикрыл веки, слизывая с ладони алые следы. Металлический привкус. Ребёнок — самый безупречный вид человека. Алоис ребёнок. Алоис безупречен. С такими глазами нельзя думать лишь о том, как лучше сэкономить на мороженном. Или какой фильм интереснее посмотреть за киносеанс. Сколько живописных детских переживаний, что как мазки акварели на белоснежном холсте души. Чёткие или расплывчатые, сливаясь в слепых границах, они представляют цельный образ. Сердце, несовершенный орган, застучало у него в висках. Давление повысилось, перешло в журчание воды, в гортанный водяной шум. Демон оскалился. И прежде чем полилось через край, зазвенела крышка. Он повернул вентили до упора, убавил газ. С невозмутимым видом поправил очки. Свет вспыхнул.***
Столовая располагалась в гостиной. И, одновременно вне её. Отстранённая тонкой стеклянной занавесью, что пела от малейшего касания, отделана она была в насыщенных оттенках шоколада, по последней моде, и пол был гладкий, блестящий, как мрамор, с окантовкой, темнее. У стены красовалась буфетная горка глянцевого стекла, насыщенного, цвета вина, в белых узорах, и барная стойка под чёрной стенной панелью, меж двух просторных окон, что возвышались справа. Люстра свешивалась низко над столом хрустальными гроздьями. Сколько всего было комнат в квартире, граф не знал. Обед был сервирован на одного, но сервирован настолько изящно и с такой тщательностью, что даже аккуратно сложенную в перевязке салфетку не хотелось раскрывать из чистого эстетизма. На подносе лежала газета с большой иллюстрацией на обложке. Однако к еде он не притронулся, миновав гостиную и кухню, он столкнулся с Фаустусом, мужчина собирался уходить, и как раз надевал перчатки, когда Алоис заметил его. Клод поднял брови и, подхватив зонт, обратился к нему: — Вам не понравился обед? — Уходите? — без ответа, настоял граф. Они не нарочно столкнулись взглядами. — Ваше поручение не займёт много времени. Я скоро вернусь. Не покидайте квартиру, — перечислил Клод и, поправив очки, забрал блестящие ключи с консольного столика под зеркалом. — Куда я отсюда денусь, — вскрикнул граф, — Бес!***
С тех пор как уехал Клод, в квартире воцарилась нестерпимая тишина. Алоис поднялся на постамент столовой, где на столе тёмной вишни в высокой узкой вазе красовались две белые розы. Лоск и надменная, вычурная пустота новизны вокруг нагоняли лишь душную скуку и тоску. Всё было невозможно тихо. Упал с сухим звуком лепесток розы. На тяжёлой каминной полке не стояло ни часов, ни даже статуэтки. Скучающе оглядевшись, Алоис вернулся в гостиную. Он всё же заглянул под колпак серебряной крышки, но остался разочарован. Все, что ждало его на обед, состояло из двух сэндвичей с огурцом, кекса и горячей тарелки супа. Более того, суп оказался грибным. Мистеру Фаустусу стоило бы лучше разбираться в его предпочтениях, если он не хочет что бы «хозяин» помер раньше срока от голода. Хотя о чём это он! Демону подобный исход будет только на руку. Потянувшись налить себе чаю, граф заметил, что молоко отсутствовало, а чай оказался зелёным. «Ещё один плюс ни в вашу копилку, мистер Клод». Нервное напряжение дня сказывалось тонкой головной болью. Свежо и нежно пропел на улице автомобильный рожок. Одиночество, душно заволакивающее душу, казалось невыносимым. Шедший от гостиной коридор привел Транси, как молчаливого искателя, в комнаты, соседствующие со знакомой спальней. Он не задумываясь отдал их господину Фаустусу. Внутри оказалось более чем роскошно, и Алоис невольно пожалел, что первыми не выбрал их. Всё там поражало его откровенным расчётом на прельщенного баловня — богатая кровать с мягким и пышным проклепанным изголовьем красного кедра, платяной шкаф чёрной эмали, низкий комод с холодными металлическими ручками под золото, в первых из его безынтересных ящичков граф обнаружил письменные принадлежности и свежие простыни, третий то ли заперт был, то ли заел; и пара полукруглых кресел в грубой обивке на изогнутых ножках. Высокое в тяжёлой раме зеркало и тумба у кровати, на которой стояла ваза, лощенная, точно натёртая ваксой, со скошенным под остриё узким горлышком, расписанная белыми стеблями, (минуту назад он вроде бы видел отражение его двойника, но где?) завершали ярчайшую и основную часть эпатажной обстановки. Ванная поразила его своей съёженной теснотой. С яркой росписью черных панелей, китайскими сценками и дивными экзотическими птицами, в обрамлении тонких золотых линий. Ванная походила на полый дубль яичной скорлупы, овально растянутая, зияющая холодной пустотой. Мраморная дымка кафеля плыла под ногами, чаша умывальника под латунь, и глянцевые шишечки краников. Пушистая горка махровых полотенец на пуфике и охапка снежных ирисов у зеркала. Следующей ему попалась спальня для гостей; во мраке бродившая алыми тенями. Алоису же подумалось на секунду, что он слишком юн для вселения в одну из двух гостевых комнат. Движимый неуверенным чувством, что пока длится осмотр комнат, он по крайности чем-то занят, сохраняет подобие дельного времяпрепровождения, иначе разрастётся болезненная пустота томительного досуга, которую нечем заполнить, Транси вернулся в кухню. Маленькую с редко используемым столиком, а из нее в столовую, перетекающую в гостиную — пышную равнину с приземистостью тяжёлой барной стойки чёрного дерева, лакового глянца бархатного дивана и лампы под матовыми куполами. Обставленная в духе того, что французы именовали теперь «стилем арт—деко», она открывалась на лоджию; и на исходе осеннего заката туда вползали через порог тени крупных листьев тополя. В нише под цельным окном, отворявшей щедрый вид на внутренний парк, помещалась покрытая молочным бархатом кушетка с парой подушек. Чета пестрых ваз, не более чем призраки хрусталя и света, стояла, или чудилась стоящей на широком подоконнике. И было свободно от этой просторной лёгкости интерьеров, потому как Алоис полагал, что ничто так не угнетает, как скопление предметов забытой старины. Еще в каком-то месте элегантная, открытая лоджия вывела нестерпимо скучавшего графа в залу, которая представляла собой кабинет домашней библиотеки. Обворожительна была там пятистворчатая ширма с японской росписью створок и бесстыдно льнувшим к ней букетом иссохших рогозовых колосков под присмотром безликой гладкой цапли на блине постамента. Пристроившись у шкафов, он попробовал занять себя рассматриванием толстых фолиантов в шершавых зелёных обложках. "Отверженные" Гюго, «Как вам это понравится» Шекспира и немного Блейка, с красивыми чёрно-белыми иллюстрациями в шаржевом стиле… Метания в четырёх стенах было худшим из мучений. В особенности, когда за окном жил и дышал огромный город в своём вечном свободном беге. Молчание и пустыня. Может, когда Клод вернётся, он уговорит его на прогулку? До этого «настоящего» их знакомства были, впрочем, регулярные встречи на лестнице, в столовой, в кабинетах, и те, слегка встревоженные, поддернутые лукавством взгляды, которыми при случайной встрече обмениваются заговорщики. Нет... Фаустус никогда не выдавал их тайного общения даже взглядом, но смотрел пристально. Приветствовал только вторым, а иногда позволял вольность не здороваться вовсе. Хотя, эту вольность Алоис позволял себе и сам. Все эти лёгкие мысли о простоте жизни приходили ему на ум когда он задумывался о том, с какой лёгкостью могло произойти то, что он никогда бы не оказался той ночью в том переулке. Никогда бы не попался на глаза господину в хорошем пальто, никогда бы не узнал Фаустуса. И не было ни этого контракта, ни ещё очень многих вещей, столь внезапно и непривычно заживших вокруг. Какая ветвистость жизненных возможностей, однако. Было так, а могло сложиться иначе. И расползаются, множатся бессчетные пламенные переломы по чёрному шёлку памяти. Сверни он после призрачного выхода с вокзала на другой улице в другой тесный промежуток стен, быть может, необъятная удача настигла, а может, его бы не было сейчас и здесь, как знать, как знать… Стоя посреди тёмной комнаты, Алоис понял, что всё это он решил не сегодня и не три дня назад, а когда-то давно, в разное время, когда беззаботно стучал в знакомую дверь, переступал порог и позволял первому завести разговор. Удивительное самоистребление! Сколь несуразны и образны вдруг стали прежние представления о предсмертных занятиях. Человека, извещённого о своём лимите, не волнуют обыденные дела, и сядь он сейчас, к примеру, писать завещание, это было бы столь же нелепо, как принятие лекарства от кашля. Ведь мир вокруг растворится вместе с ним, растает, распадётся. И неважно станет, кто после будет жить в твоем доме или кому достанутся твои счета. И тут же среди этой беспросветности, перед раскинутым напротив сверкающим полотном столицы, он ощутил безграничную свободу - насыщающий признак бессмысленности. Захлопнув тяжёлый том, он швырнул его в одну из фигур за стеклянными дверцами, затем ещё один и ещё, он швырял книги, пока снаряды оставались на расстоянии вытянутой руки, а полки не осыпались стеклянной шелухой. Он подумал, что при желании есть реальность выбежать на улицу, спрыгнуть с балкона, рассказать всем о происходящем с ним или убить кого-нибудь, устроить погром в любом магазине. Безнаказанное сумасшествие! Так или по-другому, жизнью он уже расплатился. Ужасна была тишина, ужасны неподвижные шкафы, ужасен металлический глянец хромированных ручек. Опустив голову, он замер, держась за виски, как взрослый. А затем вихрем пронёсся по коридору обратно в гостиную, ничком упал на диван, и пролежал так пока мучительное безмолвие не разрезал дверной звонок. Алоис сразу вскочил и бросился опрометью в прихожую, но замер в нескольких шагах от двери. Разве у господина Фаустуса не должно быть ключа? Так кто? Он терялся в догадках, воображая себе едва ли тайных агентов Скотланд-Ярда. Через некоторое время, если тут можно говорить о времени, звонок повторился. Алоис знал, что, ели захочет, может, позвать Клода, но это казалось крайней мерой. Неведомое превысило и, с лёгким любопытством, на цыпочках он приблизился к двери отстраняя блестящий кружок-заслонку глазка. И тогда мгновенно обрушилось мнимое беззвучное спокойствие вокруг. Внезапная запамятованная мысль кольнула графа и он отшатнулся. Там за дверью в живом свете стоял некогда уже встречавшийся ему человек. Он имел с ним короткий и странный диалог на зелёной школьной площадке, под кедром, в день своего отъезда. Транси не вымолвив и звука, второпях удалился в спальню, причём из панической предосторожности запер дверь. Но зачем он преследует его? Кто этот тип? Забравшись на чисто заправленную кровать с ногами, в ботинках и, обняв колени, уставился на дверь. Пугающее предчувствие твердило что дверь, как преграда, нежданного гостя мало беспокоила. Звонков более не было. Однако, Транси всё внезапно случившееся не напугало и не удивило, словно ожидал этого. А вообще происходило это слегка нелепо, как бывает во сне. Когда же Алоис услышал, как звякнул входной замок, с глухим хлопком затворилась дверь, напряжённо помрачнел, но не шелохнулся. — Господин Транси, — позвал знакомый голос просто и тихо.— Вы здесь? Пребывая поначалу в замешательстве, Алоис быстро соскочил с постели и кинулся к двери. — Там человек, у лестницы! — вылетая из комнаты, повысил голос граф, — Я его знаю, Клод…. — И тут же подозрительно вскинул на него глаза, точно сказал лишнее. — Какой человек? — подозрительно нахмурившись, переспросил Фаустус, обратив своё внимание, сначала на графа, затем на входную дверь. — Он подошёл ко мне, в день, когда я уезжал. Утром, — сказал граф, — сначала стоял, молчал, а потом, ни с того ни с сего спросил, Алоисом ли Транси меня зовут! В очках главное, прям как у вас, — продолжил он, борясь с желанием обратиться на «ты». — И пялился на меня, так пристально, мигалками своими зелёными, словно я ему аукционный экспонат в драгоценностях, с биркой! Меня отвлекли, а он исчез, сквозь землю, верно, провалился! Сумасшедший какой-то! Но, тут, он, что делает?! Он следит, за мной, да? Фаустус насторожился, однако, ни чем этого старался не показать. Подобные визитёры, предвещали крупные неприятности. Но, несмотря на предупреждение, сделанное ему некогда Анафелоуз, Клод поступил по-своему. — Эй, так может вы, объясните, кто это наведывался? — не унимался Транси. — Вам, показалось, — безразлично констатировал демон, только Алоис вспыхнул сильнее. — Это вам показалось! Я видел его уже дважды, и уж точно не ошибаюсь! Если вы знаете, немедленно, говорите. Вы достаточно водили меня вокруг пальца, прекратите врать хотя бы сейчас. Я приказываю! — волнительно дыша, выпалил Алоис со злостью. Большие глаза мальчика вдруг блеснули гневом. Даже напряженная неловкость его позы внезапно исчезла. — Если вам угодно, милорд, – демон резко повернулся к нему, и, опустившись на колено, взглянул пристально, — доверьтесь мне. Ваше спокойствие первостепенная для меня задача. Какой я демон, если не могу обеспечить господину, безопасность и благополучие. Для меня не существует ничего важнее Вас. Фаустус явно почувствовал, как печать на тыльной стороне его ладони пульсировала, больно стекая кровью по запястью. Контракт жестоко наказывал за обман хозяина. Любое сокрытие демоном фактов важных для господина, оборачивалось пыткой. А он знал. Знал, кто был там за дверью. И кто являлся к Алоису тогда. Только говорить было нельзя. «Этим меня не купишь! Ни на грамм не верю…» Усмехнулся про себя граф обидчиво, и скептично выдохнув, отошел, вырываясь мигом из гипнотического плена. Фаустус не только ничего не ответил, но даже не дал ему подступиться, и вероятно его последнее слово было такой же издёвкой, как и все предыдущие. — Я выполнил ваше задание, — извлекая из кармана блокнот, доложил Клод.***
— Вы всерьёз думали, что ваша попытка отговорить меня, что-то изменит? — бросив на сиденье зонтик, обратился граф к Фаустусу. — И дождь перестал. Голос у Транси, был высокий взволнованный. Он стоял у блестящего после дождя Изотта-Фраскини, перегибаясь через дверку переднего пассажирского сиденья. В распахнутом ярком плаще, низко спущенном с плеч. Его собеседник, господин в чёрном пальто, стоял по другую строну, прибирая у машины крышу. Едва с делом было покончено, Клод невозмутимо обогнул машину и подошёл к графу. — Верно, — он довольно дерзким жестом, набросил плащ на плечи мальчишки. Транси вскинул ресницы. — Дождь закончился. Но, вы, же не хотите вернуться в тот госпиталь с воспалением легких, верно? — внушительно добавил Клод, — Застегнитесь и садитесь. Транси опустил взгляд на ладони сжимающие лацканы его плаща и вытаращил свои голубые глаза на Фаустуса. — Ага, как только вы — развязно улыбаясь, сказал он довольненьким голосом, — снимите эту ужасную шляпу! Сорвав с Клода головной убор, граф бесцеремонно отшвырнул его к лощённому остроконечному зонту, на задние сиденье авто. И хитро ухмыляясь, пристально посмотрел на демона, снизу вверх. Фаустус отстранился и, развернувшись, быстро направился к водительскому месту. Запахнувшись Алоис, вздёрнул подбородок и шустро проник в машину. Сел очень прямо, углом перекинув ногу на ногу, расправил манжет рукава и принялся натягивать перчатки. Мужчина замер, подозрительно уставился на него, сдвинув острые брови и, словно что-то вспомнив, положил руку на руль.***
Новенькая пятиэтажная высотка бежевого цвета стояла у королевского театра Друри-Лейн, близь большого зелёного сквера, бульварного кольца и метро. Теперь Алоис едва узнавал эту улицу, загромождённую ночною пышностью каштанов. Впереди горел фонарь, над стеклом склонялась ветка, и несколько листьев, на конце пропитанных светом, были совсем прозрачные. Он подошёл. Тень калитки ломаным решетом хлынула ему с панели, опутала ноги. За оградой, за туманной полосой гравия вырос фасад знакомого дома. Внизу три окна были приоткрыты и горели светом. Было около восьми часов вечера. На лестнице было так темно, что граф споткнулся дважды, добравшись в густом мраке до нужной площадки. Они проникли чёрным ходом. Внутри царила отчаянная атмосфера вынужденной запущенности, мебели было мало, а ту, что попадалась на глаза, сплошь обтягивал белый плен пыльных пожелтевших простыней. Клод шагал, рядом держа в поднятой руке зажженную керосиновую лампу. Он толкнул, какую-то дверь и Транси ахнул, словно кто-то ударил его. «Выдержка, главное выдержка». Повторил про себя граф. Оранжевое мерцание фитиля, жадно губило тьму. Алоис отшатнулся от демона к столу, где что-то было нагромождено и блестело, — потом опять к нему, посмотрел в зеркало, — словно не знал что делать. Недавняя улыбка померкла. Забавная человеческая черта поминать утраты. Сколь бы те не были болезненны. Время не лечит. А иногда и не учит. В этот умерший осыпанный пеплом мирок мальчишка рвался сам. Кладбище души не иначе. Клод ощущал его первую реакцию на появление там и не скрывал самодовольства. Он наблюдал, как меняются выражения его миленького личика. От удивления к растерянности. От печали к страху. — В этой комнате… — его слова были бледны и сквозили отчаяньем. — Мы жили здесь. Самые глубокие раны ещё такие не зажившие. Он вскрывает с огромным наслаждением. — С вашим братом, — достаточно, что бы сердечко болезненно содрогнулось, окатив нервы импульсом боли. Алоис ждал поддержки, Клод видел это. От него, наивный ребёнок, одного малейшего жеста ободрения, обыденного выражения успокоения. Но едва ли Фаустусу хотелось проявить даже жалость. И граф это понял. У него губы задрожали. Но Клод не ушёл. Секундное молчание траурно. Сладок разливающийся в воздухе привкус сожалений. Его слова задели графа. Он доволен. Что же теперь мальчишка раздерет себя сам. Ему хватило надреза. И пока он увлечённо копался в собственных кошмарах... — Оставить вам лампу? — решив за него, сказал Клод спокойным тускловатым голосом, стоя в дверях. Граф отрицательно мотнул головой. И вот что-то звякнуло, стало темно. Он неподвижно смотрел на комнату, когда за Клодом закрылась дверь, шагнул вглубь. Чуть заметная тень недовольства пробежала по лицу его, но обиженная гордость повиновалась необходимости … как быть! Этим ли ещё одним он пожертвовал для своей ужасной цели? В углу, под загнувшимся уголком обойной бумаги, зашуршала и покатилась мышь. Он повернулся на каблуках с быстрым содроганием. Пыльная люстра покачнулась со скрипом и затихла. Её уродливая тень в нерешительности металась по синей кушетке, ломаясь на изгибах. Алоис побродил по комнате и опустился на протёртый цветистый дамаст, на самый край. И кушетка, жалобно скрипнув, удержалась на кривых, в облупившемся лаке, ножках. Граф захотел прилечь, но одёрнул себя, решив, что это лишнее. Он расправил плечи, и подошёл к окну, отодвигая штору. По стеклу, стуча и жужжа, кубарем поднималась и опять съезжала муха; потом потрогал слезшую краску. За шторой рама была приоткрыта, и в шелковистой глубокой тьме улицы, был виден, угол театра, мраморный округ древнего постамента у площади, блистающий в синеве позднего вечера, и цепь фонарей по сумрачному фасаду, криво уходивших во тьму. Мир куда-то спешил, не съезжая с петляющих лент. Там вдалеке на полукруглых слоях освещённых ступеней кишели, вытекая из яркой проймы дверей, мелкие тёмные силуэты и к ступеням скользили, играя фонарями и блестя яркими крышами автомобили. И лишь когда закончился разъезд и, огоньки погасли, Алоис выпустил штору и, покинув спальню, пошёл анфиладой комнат. Минуло вот уже семь лет с тех пор, как он единожды был здесь. Всё это давно было, и ни тени от туманного будущего не обрушивалось на нарядно озарённую совершенную гостиную, лондонской квартиры матери, и была от постоянства тепла её изящная ладонь, ложившаяся на его голову. Транси обращался к самым истокам своих воспоминаний. Чувство обиды прошло, но ему не было легче. После недавних важных и гордых мыслей он чувствовал себя теперь маленьким, жалким, бледным школьником, каким-то нелюбимым, робким и заброшенным мальчуганом, и этот переход был позорен. И ужас, который он испытывал при мысли о своём будущем, приравнивался лишь к отвращению, ощущаемому при мысли, что будущего нет, что его жизнь лопается так же неизбежно, как мыльные пузыри. Чудесный, сизо-радужный, с отражением на глянцевом боку, вот он блестел, летал и нет его. И следа нет. Только щекочущая сырость. Прощено всё и отторгнуто! Сообщённое ему когда-то, принятое на веру и заснувшее на задворках сознания, дрогнуло и проснулось с трагическими последствиями. Истина была куплена, без малейшей скидки на обстоятельства, это не прельщало, его, хотя ведь предупреждали, а он кажется, согласился. Однако, сколь резко и ясно всё прошедшее отлилось в его памяти! Ни одной черты, ни одного оттенка, ни стёрло время. Мир вокруг теперь имел успокоительную незначительность. В любое мгновение граф был готов вызвать и столкнуться с самой ужасающей тенью своего прошлого, ничего по отношению к тому времени не чувствуя, ни сожалений, ни надежд. Ни душевной привязанности или удобства. Замерев посреди пустой гостиной, в нескольких шагах за спиной Фаустуса он посмотрел на маленький блеклый квадратик театральных часов, на более не горящую лампу. Пахло керасином. Сумрак лихорадочно скрывал их. Он деликатно потянул его за рукав и решительно направился в переднюю. И даже на этом кратком промежутке Клод чувствовал, как дрожали детские пальцы.***
Той лёгкой осенней ночью Лондон был особенно прекрасен. Бурое небо блестело в гладких потоках асфальта, гранатовым лаком пылали почтовые тумбы на углах, пролетая мимо, шелестели роскошные авто — весь город мерцал, лживый и дикий, танцующий в праздничной печали. Синева Лондонских сумерек, шатёр углового ильма, лёгкое головокружение мандариновый оттенок преждевременной световой рекламы. И в открытом таксомоторе, на налетающих струях тёмного ветра, между звёздным небом и звёздным асфальтом, Транси почувствовал, что счастлив чрезвычайно. — Квартира, была выставлена на аукцион, два месяца назад, за долги некого Вильяма Питера Хэмилтона. 1893 года рождения… — Чудесно, — Алоис с улыбкой взмахнул руками, — дядюшка Вильям, влез в кредиты. Чего и следовало ожидать! Интересно, он уже дошёл до той грани отчаянья, когда пора вешаться. Какая там сумма? — Стоимость апартаментов оценивается приблизительно в два миллиона фунтов, — ответил Фаустус, — но… — Стой! — выкрикнул Транси. — Простите? — оторвав быстрый хмурый взгляд от зеркала заднего вида, спросил Клод. — Тормози, говорю! Машину, машину остановите! Вон у того поворота. И можете не парковаться. Покинув свой ряд, автомобиль резко пересёк улицу, выехав прямо навстречу движению с площади. Промчался поперёк ближней к тротуару полосе движения и виртуозно развернувшись, затормозил у обочины. Машины, оторопевши, раздались и пустили. Донесся рядовой визг тормозов, гневные возгласы и крики. Совершенно спокойно Фаустус покинул салон и, решительно обогнув авто, открыл дверцу своему настойчивому пассажиру, не обращая ни малейшего внимания на поток движения, который привёл в такой хаос. —Там не было указателя, — пояснил он, обескураженному графу. Весело улыбнувшись, Алоис выбрался из машины, и направился прямиком к дверям ресторанчика. Световая вывеска над входом, мигая плохим красным, призывно гласила что-то на итальянском. Изнутри доносилась заводная музыка. Придерживая дверь, демон заметил как, совсем рядом, на соседней стороне панели, остановился, бордовый «Кадиллак», что ехал следом за ними, вот уже полмили, от самой квартиры. Декор у само провозглашенного «ресторана», был своеобразный: стены, обитые сливовым бархатным гобеленом с золотым цветочным узором, чёрная лакированная барная стойка с высокими табуретами, вдоль одной стены и, окруженные ширмами, кресла с высокими спинками, вдоль другой. Ему не уступала и атмосфера: в самом углу на небольшом полукруглом постаменте, служившем сценой, играл маленький оркестр. У микрофона пела тёмная женщина в искрившемся сером платье, словно сплошь состоявшем из стеклярусного бисера, и чуть доходившего ей до колена. В воздухе витал аромат табака, дешёвых духов и виски. Когда Алоис занял место у окна, Фаустус сел напротив. Музыка позади них оборвалась и тут же заглушилась аплодисментами посетителей. На сцену вышли несколько девушек в белых купальниках, опутанных нитями жемчуга, с пышными перьевыми веерами и стали танцевать, более чем откровенно, под громкую музыку. Хладнокровным, не заинтересованным взглядам Клод какие-то секунды наблюдал за шумной переменой и обернулся. С графом же за одно это мгновение, произошла пугающая штука. Какой пустяк, такой мимолётный: вот они с ним сидят наедине в этой круглой тесноте, напротив, совсем близко, он снимает плащ, Клод остаётся в пальто нараспашку, сосредоточенно и со снисходительным безразличием оглядывает зал. Очки его непроницаемо отражают затушёванные огненные блики, и чёрные пряди наполовину прикрывают скулы, трогательно блестят концы золочёной галстучной булавки на плотном белом воротничке. Вдруг, ни с того ни с сего, Алоису становится страшно от его присутствия. И ощущение это во много страшнее того, что он почувствовал в вечер официального знакомства, в тесном кабинете. Ему сделалась кошмарно, что напротив, сидел другой человек, ужасно от самой сути: другой человек. Так умалишенные не узнают близких.… Но вот Фаустус поворачивает голову, быстро, всеми чертами лица, чуть удивляется такой внимательности чужого взгляда — и от его внезапного страха уже нет ничего. Всего мгновение, случайный спазм нервов. — Господин Транси, вы пришли смотреть танцы? — с долей бездушной снисходительности, обратился, к нему демон. Мальчишка, скоро освободившийся от шока, откинул плащ и, положив ногу на ногу, распахнул корочку меню. — Вы что, нет, конечно, на кой чёрт они мне сдались, — брезгливо перелистывая страницу, ответил Транси. Снова беззаботно весел. Поверхностно. — Тогда зачем мы здесь? — Насчёт вас не знаю, а я лично пришёл поесть, — хмуро вычитывая что-то из списка блюд, сказал он и, перелестнув дальше, претенциозно поднял глаза на спутника. — Раз Мистер «Тёмная Нечисть», не знает, что люди вообще-то изредка питаются, мне придётся думать об этом самому. — Но господин, я разве не оставлял вам на столе обед прежде чем уйти? — справедливо возмутился Фаустус, всё так же спокойно наблюдая за подопечным. — И это, по-вашему, был обед?! — взволнованно уставился на него лорд. — В следующий раз, если это повториться, сами его и будете жевать. К вашему сведению, я не пью чай без молока, зелёный чай не пью вовсе. А от грибов и, всего из них сделанного, меня тошнит! Сэндвичами с огурцом попробуйте накормить бездомных шавок, что вьются у пойки, думаю, они отблагодарят вас больше моего. Выпалил он, и бесцеремонно подозвав официанта, назвал ему свой заказ. А когда они вновь остались наедине вальяжно ослабил узел галстука, расстёгивая несколько первых пуговиц рубашки. — Милорд … Стоит держаться приличнее в общественном заведении. — Демон моралист, какая находка! Вы такой нудный господин Фаустус. — Какие манеры… — Сказал Клод недовольно. — Вам хорошо известны правила этикета? — Достаточно, что бы о них не вспоминать. Вести себя прилично в неприличном месте, вы то сами поняли, что сказали? Упираясь в демона взглядом, парировал граф, однако мужчина даже не смотрел на него, продолжая то и дело коситься в зал, где публика была увлечена бурным музыкальным шоу. Там, среди толпы, за одним из столиков, обращённых к сцене, сидели три джентльмена, которых интересовало явно не представление и не подаваемый ассортимент. В шляпах, низко, надвинутых на глаза, с первого взгляда они походили на обычную компанию, которая пришла хорошо провести время, но Фаустусу была ясна, истинная суть вещей. Он только убедился в этом, столкнувшись со случайным косым взглядом. Это были люди. И следили они именно за ними. С тех пор как они, час назад, вышли из дверей, того злополучного дома. И зачем только мальчишка решил ехать туда? Упрямец! Ведь добился, настоял на своём. Узнали, едва они покинули стены Академии. Госпиталь был Лондонский, следовательно, ниточка вытягивается единая. Где-то в городе. И привела она их, оправдала ожидания. Фаустус не знал, выжидая противника куда крупнее и зубастей, чем кучка вооружённых людишек в дорогих костюмах. Проблемы пока не было. Те, кто вот уже с минуту метали в их сторону слишком поверхностные взоры, даже не знали, где они остановились. Иначе их встреча состоялась бы еще, когда они с Алоисом впервые вошли в квартиру. Значит, был шанс, довольно крупный, сыграть в обманку. Поколесить немного по городу, увести след, затеряться. Можно было бы избавиться от хвоста тут же, или ещё раньше, но нет, слишком много чужих глаз. Но они. … О! Они сомневались. Именно! Вот почему, такие частые перерывы. Возможно, здесь слишком темно. Вряд ли у них имелась с собой фотокарточка, а если и была, минуло два с лишним года, мальчик за это время мог измениться. Главное, что бы граф сейчас не при каких обстоятельствах не смотрел в их сторону. И тогда существовала вероятность избежать суматохи. Быстро сервировав стол, для посетителей, официант в короткой белой куртке, тактично попросил подождать заказ. Движения его были ловки и точны, а вежливость ни в коей мере не переходила в навязчивость. Новая живая музыка набежала, грохнула. Тень рояля и крученой виолончели. Но, Алоис, ничуть не желал выполнять своих мнимых обязанностей, навязанных ему, предосторожностью. Сидя в своем роскошном кресле, он смотрел куда угодно только не на Фаустуса и только не прямо, его губы улыбались, глаза блестели. — Милорд, вижу, вам стало здесь интереснее, чем предполагалось, — аккуратно поинтересовался демон, наблюдая за Транси. Он уставился на него равнодушным, слегка презрительным взглядом. В его сжатых губах сквозило нетерпение, а в глазах горело раздражение. Ответа не последовало. Поворот головы, кратковременный взгляд… Нужно было это остановить, прервать, отвлечь. — Смотрите прямо, Господин Транси… — позвал Клод и граф, отвлекся без желания, медленно. Слишком медленно. Ещё шаг, нет, преграды не будет. Стремительно накрыв ладонь графа, которая лежала на столовом ноже, он резко обхватил мальчика за шею, притягивая к себе. Алоис распахнул глаза в удивлении, — Кто бы говорил о приличиях… — привлекая Фаустуса за галстук, он упрямо хотел коснуться губ. — Нам, к сожалению, пора. — демон поднялся с места, подхватив плащ хозяина и, направился к двери. Транси тяжело сглотнул. Секунда на вздох и вот он уже свободен и немного потерян. Несколько человек в зале скользнули по ним любопытным взглядом, но скоро потеряли интерес. — Эй! Погодите-ка, — вскочив с места Алоис, возмущенно вскрикнул, ринулся следом. — Куда вы? Как это понимать, а мой заказ?! Я вообще-то всё ещё голоден! Граф выбежал в сырую бурную Лондонскую ночь. Облака, разрываясь кусками, мчались по небу. Близилась полночь. Алоис стремительно вырвал из рук демона своё пальто. Порывы ветра неистово кружили вокруг, казалось, норовя вырвать его из пальцев. Достигнув машины, Клод пригласительным жестом открыл дверцу и обернулся к Транси. Он остановился, в нескольких шагах от авто, хмурым пристальным взглядом сверля демона, чей облик, как будто дрожал от ветра в свете фонаря. — Наши планы, изменились, — Алоис не шелохнулся, — сейчас, отсюда стоит уехать. Вернитесь на место. — С чего это! — выкрикнул граф, — Перестаньте давить на меня. На меня где сядешь, там и слезешь. И что это за шуточки? — спросил он подозрительно. — Ни делаете резких движений мистер Фаустус, вам придется ответить мне. Я уже спрашивал, какая муха вас укусила? По мне, там было вовсе не плохо, — он не смог скрыть улыбки и подошёл ближе, в надежде, Клода уговорить, вернуться. Только демон недовольно свёл брови у переносицы. Когда за спиной скрипнули входные двери кафе, Алоис захотел оглянуться машинально. — Идите сюда и садитесь! — сказал Клод с возбуждением, которое на миг чуть не сделало его настоящим. Прежде чем, гонители, сориентировавшись, потянулись за оружием. Чёрный кабриолет, рванул с места, поднимая из-под колёс фонтаны воды и грязи. Двигаться нужно было быстро и только вперед. Клод ударом ладони вогнал рычаг в положение первой передачи и отпустил педаль сцепления. Раздался яростный, гневный крик, похожий на вой, а потом демон нажал до упора правой ногой на педаль газа, словно желая продавить ею стальной пол машины. Автомобиль рванулся вперед с такой прытью, что Транси едва не сбросило с сиденья. Повоевав с непривычно неподвижным рулем, Клод, наконец «поймал» завилявшую машину, и стал переключать передачи. Он сжимал руль так крепко, что костяшки пальцев побелели. Мимо гнали автомобили, звонил троллейбус, ночь была ясная и влажная. Они промахнули под низко склонившимся к дороге нарядным кустом барбариса. Ноздри защекотал приятный, свежий запах дождя. Его сменила кислящая вонь бензина и жженой резины. Во рту пересохло. — Я с вами первый день, — прокричал, задыхаясь от быстроты ночи, граф, внимательно глядя на демона своими мохнатыми глазами. — А происходит это! Машина, не успев изменить траекторию, налетела передним колесом на камень бордюра. Очередная пуля чиркнула по борту. Свернув с проспекта на главный бульвар, Фаустус нажал на педаль газа еще сильнее, и машина, взревев мотором, проскочила через железнодорожные трамвайные пути, перед носом выворачивающего рядом состава. Времени, чтобы притормозить и посмотреть, не идет ли вагон, не было. «Кадиллак» проскочил следом. Прямо перед приближающимся трамваем. Не повезло. Отступать из тактических соображений, было некуда, да и некогда. — Объясните, мне всё, — он замахнулся на Фаустуса, пытаясь отвлечь, и Клод грубо перехватил его ладонь. — Это вам следует мне кое-что объяснить, — демон прищурился, стремительно потянул его за руку ближе к себе. — Не время. Пригнитесь! — Их оглушил звук выстрела. Боковое зеркало хрустнуло, расползаясь паутиной сверкающих трещин. Алоис вскрикнул. Металлическая пряжка плаща, груду которого он сжимал на коленях, больно впивалась в ногу. Едва он поворачивал голову, накрахмаленный воротничок царапал чувствительную кожу, а ледяные порывы ветра, окатывали валом дрожи. Он чувствовал острый запах жженой резины, который, смешанный со зловонием бензина и масла, начинал вызывать тошноту. Графу казалось, словно всепоглощающий поток нёсёт их, и туман расступается под стремительным напором шальной скорости. Фаустус перехватил руль и, резко повернув, въехал в узкий проулок. Заднее крыло чиркнуло о край стоявшей на углу металлической урны, та со звоном покатилась по булыжной панели. Вслепую проскочив какой-то перекресток, визжа шинами, авто нырнуло в кривое ущелье, меж задними стенами домов. И, сделав еще несколько лихих поворотов, выскочило на бульвар. Демон услышал, как следующая пуля ударилась о капот, и стал энергично крутить руль, чтобы виляющая из стороны в сторону машина стала более трудной целью. Но улица была слишком тесна для подобных трюков. Их автомобиль создан для быстрой езды, но не в таких условиях. Долго так продолжаться не могло, и в какой-то момент… — Господин, господин, — Клод ударил его слегка по щеке, жарко дохнув над самым ухом и поспешно, даже грубо отстранил. — Не теряйте сознания. — Алоис распахнул глаза, с удивлением. Хотел было возразить, но вместо этого, сдался тяжёлому, по кошмарам знакомому влиянию. Ослеплённая светом сумасшествия этой погони, ночь рушилась вокруг. Близилась непогода. Но складной верх кабриолета был откинут, и тратить время на него было бы катастрофой. Оглянуться, чтобы проверить это, было бы сейчас смертельной ошибкой. Алоису было непередаваемо страшно. Клод то и дело поглядывал в зеркало заднего вида, следя за приближающимися фарами. Гончая была уже менее чем в пяти метрах. Они, наконец, выскочили из душной сырой темноты меж домами. Впереди, выросли чугунные столбики ограждения, блестящий от сырости, ряд привязанных велосипедов. Дорожный знак показывал пересечение с второстепенной дорогой. Значит, приближался поворот. Фаустус резко сбросил газ, принял вираж. Последний быстрый взгляд в зеркало, то слегка тряслось от скорости. Он заложил руку во внутренний карман пальто. Из облака выхлопных газов, над дорогой, донесся рев работающего двигателя, и пыльную завесу, прямо напротив, взорвала ошеломляющая громада. Свет фар залил всё вокруг. 1.Борсалино — итальянская фирма, с середины XIX века выпускающая шляпы. Название «борсалино» стало нарицательным, и так начали называть шляпы федора, хотя метка «Борсалино» может стоять на федоре, трилби, или даже на соломенной шляпке. 2.Пикадилли (англ. Piccadilly) — одна из самых широких и оживлённых улиц в центре Лондона. Пролегает от площади Пикадилли до Гайд-парка. После восстановления английской монархии в 1660 году, началась застраиваться роскошными домами. Здесь строили дома аристократы, позднее — нувориши вроде Ротшильдов. Самые фешенебельные особняки Лондона. 3.Пикадилли-Серкус (англ. Piccadilly Circus) — площадь, транспортная развязка в центральном Лондоне. Вестминстер. Создана в 1819 г. как развязка между Пикадилли-стрит и Риджент-стрит. Затем к ним добавилась ещё одна улица, Шафтсбери-авеню. С 1906 года под площадью расположена одноимённая станция двух линий метро. 4.«Когда страданье приведет...» ― Рабиндранат Тагор. Перевод Т.Спендиаровой (1906 г.)