Когда осень плачет, всегда идет дождь.

«Власть — это вера, и вера — это власть. Когда вы будете стоять опустошённый и невообразимо одинокий, на обломках прошлого, в ожидании, боясь заглянуть за грань неизвестного. И душа ваша будет безмолвно кричать: „Спаси меня!“, Я приду. Я буду вашим спасением. И бог не скажет: „Оставь его!“. Вы откажетесь от скипетра, шагнёте ко мне в объятья, и ни один ангел не сможет помешать этому. Ведь ваша вера ушла. Я — бесконечное благо. Я пообещаю, что буду охранять. Я пообещаю, что буду защищать. Чтобы никакое зло Вас не коснулось. Ведь самое большое зло — это Я. Аминь».

***

      Соскочив с зелёной ступеньки, Транси устало поплелся к Академии. Неспешно пришла за ночью заря. В объятьях, густой, матовой полутьмы, Алоис брёл, совершенно разбитый, глухой аллеей вековых клёнов. С гулом боли в висках, теплее кутаясь в сырую шерстяную кофту, стараясь не замедлять шага, чтобы не замёрзнуть окончательно. Шептал листопад, исходя тоской. И дробно смеялся стук каблуков по асфальту. Старый, обветшалый вагончик трамвая, с дребезжанием покачиваясь, скрылся за деревьями. Прошлый вечер виделся страшным сном, ужасным кошмаром, что развеется за день, и вовсе не вспомнится на утро, даже отрывками. Но Транси вспоминал каждое слово, каждый жест, старался разобраться в словах Михаэлиса, свести доводы и факты. Проанализировать. Однако, от этого всё делалось только хуже, сильнее болела голова. Он думал, что лучше было никогда не соглашаться на то приглашение, не приезжать, продолжить жить своими иллюзиями. Алоис недобро усмехнулся, представляя, как всё выскажет Сиэлю, когда тот вернётся. Но с яростной болью настигла мысль, что он его уже не увидит. Эта странная история останется историей, если никто не придаст её огласке. Будет ли он скучать по нему, или найдёт себе нового почитателя? Расскажет ли всем о его побеге, или сделает вид, что ничего не произошло? Сохранит ли он его секрет?.. Где-то пролетела птица, задев крылом ветку клёна. Холодный ветер с реки тревожил туман, становилось легче дышать. Перед ним, окутанная пеленой слепого октябрьского тумана, Академия обретала своё настоящее, без прикрас и флёра, холодное, пустынное и жуткое. Транси тяжело выдохнул, шагнул под навес. Скверная штука — самокопание. Растрясет душу, весь ил взмывает наверх, а свободно не становиться. Уехать — возможно, решение. Стараясь никому не попасться на глаза, в дортуар граф проскользнул с чёрного входа. Объяснения, где Фантомхайв, почему вернулся, да ещё в таком виде, лишили бы его последних сил. Представиться новым предметом скандалов и сплетен на ближайший семестр не лучшая перспектива. Оказавшись на площадке второго этажа, откуда расходилось два коридора с комнатами, Транси невольно остановился, вскинув взгляд на следующий лестничный пролёт. Покрытые тёмно-синим ковром ступени, уводили вверх. На этаж учителей. Взявшись за лакированные перила, Транси отдёрнул руку.       «Глупость это. Большая, большая глупость. Её лучше не делать.» — твёрдым поучительным тоном, мысленно произнёс он, неуверенно шагая к своей двери. Если на секунду, на мгновение, он передумает, будет не вернуться, и… Жадно оттолкнувшись от перил, спотыкаясь, не считая ступеней, срываясь на бег, Алоис понёсся вверх. Здравый смысл продолжал твердить, что его поступок слишком не обдуман, глуп и спонтанен. Что он обещал себе больше никогда так не делать. Что рискует. Что ему совершенно нечего сказать. Катастрофически огромное количество мыслей пролетело в голове за секунды, ушедшие, чтобы встать у заветной двери с табличкой за прямоугольником стекла.       «Старший воспитатель корпуса: Клод Фаустус.» И онемели мысли, глухое сердце не тревожа. Алоиса объяла беззаветная сладостная простота. Тревоги и волнения ушли на задворки сознания. Он резко нажал ручку. Рванул дверь. Сердце пропустило удар, за ним ещё, и, кажется, остановилось. Улыбка спала с его лица. Никого. Тикали часы. И соблазненный не столько откровенной, пустующей тишиной, с которой столкнулся, сколько желанием, наконец, раскрыть что-нибудь остренькое, он тихо переступил порог и проник в комнату.       Его уже давно занимала мысль, разгадать все тайны этого субъекта, с неясной принадлежностью фамилии. И вот желание разузнать хоть частичку, стало страстным терзанием.       Он строго оглядел стены в потёртых обоях, узкий шкаф, вроде бюро, с ящиками внизу до половины и стеклянными дверками, кровать, кресло с по-королевски изящным изгибом ножек. И вдруг, мучительно стиснув зубы, смахнул с угла стола все, что попалось под руку, будто винил неподвижно спящие апартаменты за отсутствие хозяина.       Он не сомневался, что если господин Фаустус не уехал, он найдёт среди всех этих атрибутов идеально сотворённого образа, за беспросветным лоском чёрного гауна, в пурпурно-синих разводах клякс и бликами очков, что-то… Подлинник. Первообраз. Уже понимая, что на образ этот повлияют отражения его в душах иных, что в хладнокровной душе он один, а в пылающей является другим… Сам относясь к Фаустусу со странным эстетическим содроганием, Алоис находил особенно увлекательным систематизацию клодовских личин, которые он отчаянно пытался выискивать. Получалось из рук вон плохо. К примеру, он отлично знал, что сдержанный, нерушимый Сиэль видел в Фаустусе подозрительного двуличного хитреца, за спокойной личиной проницательного мыслителя. Но для более точного распознания этой случайной, побочной тени, поведанной графом Алоису в минуту тончайшего откровения, было недостаточно.       Временами Транси улавливал и другие малопривлекательные глухие недомолвки в чужих диалогах. Один из таких принадлежал мисс Анафелоуз, но не принимал их серьёзно. Но щербатый образ выстраивался сам, и он планировал хранить его при себе до конца, если никто не разуверит это абсолютно личное представление о Фаустусе. Лощёный хищник, тайный искатель, читающий чужие шифровки. Вот только начинал он это увлекательной игрой, новым для себя волнением. А сейчас…       Забавно и странно предстаёт чужая комната, когда ты в ней нежданный гость. Поначалу ошеломлённая, она словно нарочно начинает отторгать незнакомое присутствие. Отодвигает стулья, перекладывает и прячет бумаги, захлопывает на ключ ящики, загибает углы ковра. Или даже роняет на вторгшегося наглеца с полок книги в самый неожиданный момент, подставляет под локоть чернильницу.       С жадностью и трепетом, стремительными движениями Алоис раскрывал ящики стола, задвигал обратно, просматривал тетради, журналы и не находил ни единого намёка. Печатная машинка, лампа, ножницы, держатель макулатуры — мраморный бюстик, подставка, карандаш, часы и словарь. Ни беглых, ускользающих пометок на полях блокнотов (лишь официоз), ни личных писем, ни фото, при вспышке магния. Ничего, что способно отразить хотя бы блики подкожной, задушевной наготы. Перед ним был сверхсекретный код, но ключа он не знал.       В столе он нашёл тетради, коробку из–под бисквитов с изображением большой синекрылой бабочки, которыми Фаустус не так давно угощал его за чаем. Никакого внутреннего всплеска эмоций Алоис не испытывал. Ни отблеска трагедии не сопутствовало их престранному общению, но с каждой новой встречей ему делалось всё беспокойнее. Распахнутый журнал сиял на столе, рядом копилась неровная стопка тетрадей, блестел серебрёный угол чернильницы и под всем этим ворохом виднелся обрывок холста: кусок облака, ночное небо и изумрудные волны в пене. Ошеломляющая улика! Алоис зажмурился, на мгновение показалось ему, что до того проста и обнажена жизнь. Горькая до жути, унизительно бесцельная, бледная. Что всё былое забудется и вновь возвратится, как уходит день за днём солнце и рождается на рассвете. Где-то далеко стукнула дверь. Однако, сколь по-разному течёт время. Ах, надо было просто захлопнуть. И кто мог зайти туда? Кроме… Транси резко обернулся и замер в неестественной позе перед столом, перевёл взгляд на Клода. Это было неожиданно и ужасно. Рядом с учителем стоял Энтони.       «Так вот какие скелеты живут в вашем шкафу, господин Фаустус.» — Алоис поднял голову, и как будто бы проглотил что-то горячее, огромное.       — Пардон… — манерно растягивая слова, заговорил граф, прерывая лихорадочное молчание. Будто и не его застали врасплох, а он. — Помешал? Вот зашёл поблагодарить за ваши неоценимые услуги, оказанные мне в этом семестре. Теперь же каникулы, и я даже не отыскал предлога, чтобы наведаться к вам. О, Фаустус мог спасти положение, как-нибудь вывернуться, со всем свойственным ему талантом к этому, новорождённой остроумной ложью или же просто извёртливой насмешкой сдержать то, что рушилось со столь омерзительной скоростью. Но Клод не только не нашёлся, он сделал худшее, что мог сделать. Понизив голос, он хрипло произнёс, обратившись к Энтони:        — Можете идти. И гость без промедлений откланялся, выразил благодарность и вышел, преднамеренно одарив Транси колючим взглядом.        — Но вы здесь, — осторожно продолжил Клод. — Значит, предлог всё-таки был?        — Абсолютно, — на этих словах Алоис шагнул совсем близко и потянулся обнять Фаустуса за шею, — Нет.…        — Господин Транси, что вы делаете? — без единой эмоции спросил учитель.        — А вы как думайте?        — Разве вы не должны гостить сейчас у Фантомхайвов? — с надменным безразличием спросил демон, и, протиснув руку, поправил очки.        — Мне там наскучило, — ответил Алоис беззаботно, и, не коснувшись губ, отошёл в сторону. — Я вернулся. Проведя пальчиком по каминной полке и обнаружив слой пыли, граф брезгливо вытер руку о шорты.        — За три дня?        — Представляете, за три дня, — он небрежным жестом обвёл комнату. — Кстати, у них чудный дворецкий. Прелюбопытнейшая персона. Очень надоедливый тип. А дом, ну просто проходной двор! Столько народу даже Вестминстерское аббатство не вместило бы. Алоис выглядел немного обиженным. Он запрыгнул на край учительского стола и без интереса взялся листать какой-то пыльный забытый журнал. Всё было некстати, безнадёжная лёгкость ситуации начинала требовать какого-то разрешения, но фантазия создавала довольно никчёмный диалог.        — Что же по возвращению привело вас именно сюда?        — По вам истосковался, — огрызнулся Транси и, оставив учительский трон, зашагал по комнате. — А вы по мне нет? — вопрос остался без ответа. И, усевшись в глубокое кресло, Алоис провокационно положил ногу на ногу, одаривая Фаустуса изучающим взглядом.        — Однако, удивительно! Мимолётный визит к Сиэлю заставил меня задуматься. — скользнув по обнажённой коленке ладонью, многообещающе улыбнулся граф.        — А что мне о вас известно? Может, поведаете? Личное, например, — с заискивающим взглядом спросил он. — В деталях. Вот где вы росли? Где учились? С чего вздумали преподавать? Как это неловко. Стоит вернуться к себе, забыть всё. Время в ударах сердца. Тук-тук, тук-тук, тук-тук… Оглушительный звук. Вот и всё. Нечего сказать, нечего сделать.        — А ваша безвозмездная опека, зачем? — нахмурившись, перевёл тему граф. Печаль, появившаяся на мгновение в его голосе, быстро сменилась наглой самоуверенностью.        — Вы здесь не к месту, почему бы просто не проигнорировать? Вы же получили желаемое… Что же молчите? Нет, я понял. Давайте лучше начнём как обычно. — он подцепил пальчиком ручку неполной, но ещё тёплой чашки, — С чая. Алоис улыбнулся, наблюдая, как по лакированной столешнице капля за каплей расползалась лужица, стекая на ковёр.        — Ну, не хотите — как хотите, — нарочито равнодушно бросил Транси, откинув светлые пряди со лба, и, вернув чашку на блюдце, сорвался к двери. Крепко схватив Алоиса за руку, демон развернул мальчишку на себя. Граф испуганно распахнул глаза, впиваясь пальцами в лацкан учительского пиджака. Они стояли, безмолвно прожигая друг друга взглядом. И возникшее напряжение нарастало между ними с каждой секундой, с каждым ударом пульса. Становилось почти осязаемым. Алоис не вырывался, лишь недоверчиво хмурился и оглядывал Клода с ног до головы. До блеска начищенные оксфорды. Чёрный костюм тройка с жилетом, вышитым золотым узором. Накрахмаленная рубашка, шёлковый галстук с жемчужной булавкой. Бархатные перчатки в тон. Чистое бледное лицо, новые очки. Нет, он и раньше умудрялся выглядеть изысканно строго и солидно, даже в учительском балахоне. Но теперь, увидь Транси его случайно, где-то среди толпы на улице, в жизни бы не сказал, что этот человек — учитель.        — Решили уйти не прощаясь? «Надо, надо что-то сказать, надо сделать что-то сейчас, сейчас же! В эту самую секунду! Необходимо…» — нашёптывали мысли, и сердце отдавалось в висках. Тук–тук, тук-тук.        — Я теперь решил всегда и всюду брать пример с вас. Чужие пальцы сжали сильнее, без намерения отпускать. Дерзость Транси приводила Фаустуса в ярость. «У этого щенка хоть малейшее чувство самосохранения есть? Аукнется вам ваша наглость, милорд, можете мне поверить.»        — Со дня сегодняшнего.        — Что ж, лучше поздно, чем никогда, не так ли? Он перевёл взгляд на губы, после чего снова посмотрел в глаза. В этих, вечно пустых, бесстрастных, прожигающих душу глазах, на какой-то момент мелькнула яркая, живая искра.        — Порою и опоздать не грех.        — Боже мой, вы заговорили о грехах! Наверное, снег выпадет! Красный!        — Знаете, я с недавних пор не удивляюсь ничуть вашему поведению. Для других оно, возможно, дерзость, но думается мне, оно ваше истинное. Вы как на ладони.        — А не расскажете ли мне, кто столь искусно открыл вам мой характер?        — Я обещал хранить это в секрете, — сказал он, взглянув на графа пристально, и, наклонившись с напускной ласковостью, шепнул на ухо:        — Один ваш секрет, мне уже раскрылся, будет ли второй интересней первого? Транси поддался в ответ, заглядывая демону в глаза; безразличный и высокомерный, всегда с редкой цианистой усмешкой наготове. Со странным выжидающим выражением жёлтых глаз, этот мнимый благодетель поразительно воздействовал на мелких млекопитающих.        — Вы упрямо напоминаете мне вещи, о которых я хочу навсегда забыть.        — Но ещё не забыли? Клоду казалось, он сходит с ума. Та внутренняя жажда, им же созданная, им же выкормленная, противоречила, противилась, дьявольской сущности. Века, укоренившиеся принципы, трещали по швам.        — Судя по прошлому разу, я считал вас более… смелым, — ничуть не думая о последствиях, ухмыльнулся Алоис.        — Смелым? Бесцеремонно лезть целоваться в вашем понимании — смелость? — холодно спросил демон, упиваясь обидой и возмущением на детском лице.        — Может, отпустите, наконец? — выдохнул граф, прежде чем Фаустус едва коснулся его губ. — Больно. И Клод убрал руку, понимая, что сожми сильнее, сломал бы мальчишке запястье. Мгновенно этим жестом разлучая их. Алоис ловко извернулся, рассмеялся оглушительно и, сняв с Клода очки, отошёл в сторону. Аксессуар полетел на ковёр, с первого шага раздался под каблуком звонкий хруст, хлопнула входная дверь.

***

      «И что это было, Алоис?! Я же отправил тебя к Фантомхайву. Это был мой маленький подарок Вам, господин. Я — великодушный демон. Последние дни в компании этого клеймёного мальчишки стали бы неплохим пикантным дополнением ко всему тому, что после контракта станет для Вас мучительным воспоминанием о счастье. В человеческом понимании. Вернувшись на несколько дней раньше, вы безотлагательно подвигли меня к решению, а себя лишили последнего спасения. Не уж то Михаэлис посодействовал? Впрочем, чего ещё можно ждать от адской твари. Его выходка переменила масти, не тронув карт. И теперь я сделаю всё, чтобы вы отсюда уже никуда не делись, пока не заключу контракт. Будете сидеть здесь, пусть хоть второй библейский потоп хлынет. Вы сами услужливо вырыли себе яму. Сегодня — последний ваш день. Правда, из-за этого проклятого инкуба мальчишка стал дёрганым и осторожным. Надо как-то спасать положение…»       Клод был в бешенстве. Причин задерживаться более не было. А счёт шёл на секунды.

***

«Я убью и воскрешу вас. Я буду жить, пока живы вы, и ни днём, ни минутой дольше!»

***

      Поспешно вернувшись в свою комнату, Транси предусмотрительно запер дверь на ключ. Отшвырнул опостылевший свитер, и шагнул к раковине. После визита к многоуважаемому Клоду Фаустусу, знатоку усопших языков, ему был жизненно необходим отдых в спокойном месте. Ну, ещё может с десяток валерьяновых капель. А судя по сердечному ритму — все пятнадцать.       «Ну и как оно?» Алоис открыл кран, подставляя трясущиеся ладони ледяному потоку.       «А ты чего ожидал? Что он в твою честь банкет устроит? Не на что тут обижаться! И не стоило так обольщаться! Прислушался бы к себе внимательней — возможно, не чувствовал бы себя так паршиво. Паршиво?! А с чего бы? Ведь всё шло вовсе не плохо, всё шло по плану.» Всё шло по плану. Плану, которого никогда не было.       «Ему окончательно и полностью безразлично. Ты ему не рассказал ничего даже! Пусть догадывается сам?»       «А ты смейся, Алоис, смейся. Всё что мог, ты уже испортил.» — ехидно издевалось крикливое подсознание. Не должно, не должно его там было быть по определению, по логике, по горячему желанию самого Транси.       «Почему он не уехал?!» — Алоис злился, раздражённо меряя комнату шагами.       «Сверхурочные не заплатили или письмо рекомендательное зажилили?» Себя граф во всей сложившиеся ситуации виноватым не считал. Ну, взыграли чувства. С кем не бывает? Любопытство не порок! Ну, зашёл в чужую обитель, полюбопытствовал. Двери запирать надо! Другой вопрос, что там забыл Энтони? Он, можно сказать, еле живой, на последнем издыхании вырвался из лап этого Михаэлиса. С таким трудом бежал из поистине дьявольского логова Фантомхайвов, а его тут, понимаете ли, не ждут, не встречают. Ни чем не угощают. А за руки хватать — вообще дурной тон! Сдерживаться положено, коли молчите, как истукан, господин учитель.        — Теперь явно синяки останутся… — раздосадовано произнёс Транси, расстёгивая и закатывая рукава рубашки.       «Сели бы, поговорили по душам, попрощались, как нормальные люди. Продуктивный здоровый диалог ещё и не такие ситуации разрешал.» — при этой мысли граф беспокойно поджал губы, и, с тяжёлым вздохом прислонившись к холодной дверке шкафа, вскинул преисполненный печали взгляд. Не получилось бы у них с Фаустусом «обычного» диалога. … Поздно было строить из себя невинную добродетель. Отношения их уже перешли интимную грань, и теперь подобные ситуации, как минимум, вынуждали объясниться. А этот «этюд» возможных исходных решений имел совсем ничего.       «Про побег ему рассказывать? Тут многого не жди. Донесёт — мало не покажется! С жалобами на тяжёлое детство на шею кидаться? Увольте!»       «Благородные снобистские джентльмены, такие как Фаустус, это за душевный изъян принимают и на дух не переносят. После одной такой сцены, в их глазах ценность моральной твоей организации неизбежно падает. Да так низко, что потом при кратчайшей, незначительной встрече они вид примут независимый, и тебя, как персону не знающий. А если выслушает, то из чистой воспитанности: сочувственно помолчит и задумчиво кивнёт на особо жалостливой фразе. Может даже по руке погладит, если уж совсем растрогается. Всё как полагается в кодексе разговорного этикета, хоть в пример ставь. Знаем, проходили!» Был и ещё один вариант, но при нём граф не ручался как раз таки за свою душевную уравновешенность и здравомыслие. А потому выбрал, как оказалось, вариант самый неподходящий. Уход по-английски — традиционно и с гордостью. И пусть потом убиваются! Вот только Фаустусу решение его не приглянулось. Зачем, спрашивается, останавливать, если сказать нечего? Ведь за все те несколько секунд, показавшихся графу вечной пыткой, он не проронил и слова!       «Вы, достопочтенный лаолан Клод Фаустус — жадный паук, поразительный охмуряло, врун и просто сволочь. От вас одни проблемы. Пожалуйста, вернитесь в ад, там вас заждались.» Услышав в коридоре шаги, Транси посмотрел на запертую дверь. Он испытал уже не в первой нежный таинственный толчок в душе, и замер, прислушиваясь. Объятый страхом и разочарованием, он пребывал во власти ужасного замешательства, в глубине души надеясь на что-то невозможное. Полностью утратив ощущение реальности, он простоял так несколько минут. Душа была напряжена до крайности, мысли затмевались, и, придя в себя, он не сразу вспомнил, почему стоит у двери. Граф ощущал себя настоящим глупцом, помешанным в последней стадии. Нервозная, пульсирующая в глубине сознания, мысль, имя которой «Фаустус», помогала пережить сумасшествие последних дней, выдержать, а теперь… теперь это неважно. Он забудет Фаустуса, он должен его забыть. Фаустуса нет. Не было никогда. Это всё прошло. Транси шагнул к двери, берясь за ключ, торчащий в замочной скважине. Хватит! Второй раз он эти танталовы муки не стерпит! Пообещал с Фаустусом дел больше не водить, контактов не иметь, значит так надо. Пусть катится ко всем чертям! Нахмурившись, без колебаний Алоис вырвал ключ, уверенно положил его на стол, распахнул дверки шкафа. Кое-что, конечно, осталось у Фантомхайва, но самое необходимое собрать возможно. Взобравшись на шаткий скрипучий стул, за изящную медную ручку он потянул с антресолей большой пыльный чемодан рельефной жемчужной кожи. Предмет словно прирос к шкафу и поддавался его усилиям с большим трудом. Когда же у Транси сдали нервы, и он из-за всех сил рванул громаду на себя, старенький стул не выдержал, покосился, оглушил наипротивнейшим предсмертным скрипом. И, понимая, что падает, граф зажмурился, вцепившись в чемодан, как в спасительную соломинку. От удара из лёгких словно выбило весь воздух, не давая возможности вздохнуть, а стоило Алоису чуть отстраниться, тело свело мучительной волной боли. На мгновение Транси показалось, что это был чересчур громкий шум в образовавшейся тишине, но его никто не услышал. Отшвырнув придавивший его чемодан в сторону, Алоис закашлялся в пропитанном пылью воздухе. Горло оцарапало острой болью. И, испытав головокружение, озлобленно пнул чемодан с такой силой, что тот, качнувшись, с позвякиванием перевернулся, встал на бок и раскрылся. На пол вывалился помятый тёмно-красный саквояж из крокодильей кожи. В кармашке на фоне чёрного шёлка подкладки, светился белый бумажный уголок письма. Судорожно вздохнув, Алоис сжал зубы, и, превозмогая боль, протянул руку, чтобы достать листок. Бумага пахла кожей и парфюмом. Развернув сложенный пополам тетрадный лист, Транси выловил глазами первую строку: «Прошедшие шесть месяцев моей жизни…», и тут же отвернулся. Не было нужды читать полностью. Алоис лучше кого-либо помнил каждое слово в каждой строчке. Ведь он сам его написал.        — Прости, Лука… Я не хотел… Голос прервался. Его душили слезы.       Едва очистившееся от пелены небо сжимали тяжёлые тучи. И никакому свету не пробиться было через них. Шла гроза. Тусклый последний луч выхватил слезинку у Алоиса на реснице, блеснул мокрый след на щеке. Разбился солнечный зайчик в красном камне кольца. Это кольцо осталось ему от матери. Ещё одно маленькое напоминание о счастливой жизни. Само по себе оно не значило ничего. Но тогда он видел его каждый раз, когда мать протягивала ладонь, чтобы погладить его по щеке. В те далёкие дни счастье имело запах, цвет и даже форму. Оно было многогранно и переменчиво. Воплощаясь в приторно сладком аромате духов, который он слышал, когда мама обнимала его, или в одобрительной улыбке отца. Оно могло быть любимым лакомством на завтрак или лишним часом игры с братом по случаю отмены занятий. Лишь пустые безделушки, напоминавшие о некогда утраченной жизни. Как и это письмо. Но наравне с ними Алоис верно хранил и лелеял следы от побоев и злобу, ставшие тяжёлой мраморной плитой над его некогда красивой жизнью. Они услужливо и ненавязчиво напоминали ему, что он больше не дома. Что он остался один. Они были напоминанием о том, что он отомстит. У Алоиса Транси были желания, мечты и один незначительный секрет… И душа Алоиса Транси жаждала сохранить его. Любой ценой. А всякий раз, когда залегала малейшая тень сомнения, он гладил красный камень кольца, и уверенность с новой силой наполняла его.

***

У людей есть интересное развлечение: в какую-нибудь ничтожную тёмную минуту своего настоящего, они оглядываются на прошлое, спрашивая себя «А что было бы если бы…?» И, заменяя одну случайность другой, выстраивают иллюзорные образы настолько прекрасные, что событие, в своё время пустое, превращая в поистине переломный момент всей жизни, в упущенную возможность безграничного счастья. Вот только забава эта столь же весёлая, сколь и бесполезная. Потому как люди не знают что такое счастье. Потому как счастья не существует. Потому как счастье — иллюзия. Иллюзия настолько притягательная, что люди готовы ради неё на всё. Последние деньги? Пожалуйста! Честь, достоинство? Забирайте! Душу…? А почему бы и нет! Но что ещё глупее, они готовы на это не столько для себя, они рвутся сполна наградить этим своё окружение. Стоит только поманить этим «счастьем». Хотя, в действительности, счастье купить можно в любой подворотне за бесценок. Его способен достать каждый, кто не окончательно слеп. Счастье можно найти в людях, предметах, эмоциях, событиях. Очень человеческое чувство — они все так устроены. Когда у матери выздоравливает тяжело больной ребёнок, что она чувствует? Счастье! Когда кто-то оставил дома кошелёк и у него не хватает на трамвайный билет, и вдруг он находит в кармане крупную монетку, что за ощущение он испытывает? Именно — счастье! Но всё это не имеет значения, потому что, каким бы оно ни было, демоны его не испытывают. По крайней мере, не должны испытывать. Но чем дольше Фаустус общался с Алоисом, тем больше ощущал, что заражается этой дрянью. Как смертельно опасной болезнью. Хуже яда — человечностью. Потому что маленькие мальчики, обнимающие демонов за шею, не должны вызывать у них чувства, которые люди испытывают, находя в кармане эту самую монетку. Это… словно внезапно отыскать давно утраченную и очень дорогую когда-то вещь. Но если счастье вполне посредственно и у всех одинаково, то эмоции, испытываемые людьми, куда разнообразней. Ярче. Печаль испытывают все, и каждый испытывает её по-своему. Восхитительная особенность! А ненависть! Это же просто настоящий пир! И не важно ненавидит ли человек сам или испытывает ненависть другого.

***

Эта ночь никогда уже не обратится в день. В пронзительно звенящей тишине гулким эхом отдаётся стук вашего испуганного сердца. Что вы почувствуете, когда я перейду черту?

***

Гроза усилилась. Сухая — самая страшная. Деревянный паркет предательски скрипел от каждого шага. Тусклые блики света ложились на заправленную стёганым одеялом высокую кровать. Окружающая обстановка производила впечатление странной незаконченности. Не хватало чего-то или кого-то… Чемодан собран. Раскрытый саквояж на углу стола. Тёмно-синий дафлкот на спинке стула — единственное, что, судя по погоде за окном могло спасти от воспаления лёгких.       ― Прямо чьё-то плохое настроение, — хмыкнул Транси, раскрывая зонт. — Суеверия — это не про нас. — с улыбкой добавил он, проверяя аксессуар на наличие сломанных спиц. Слова звонко отдались от стен, ещё раз напоминая графу, что он один. Вдруг за окном громыхнуло так, что Алоис вздрогнул. Облегчённо убрав сложенный зонт на кровать, он подхватил с тумбочки мятый лист, где от руки быстрым неровным почерком было написано расписание поездов до Лондона. На пятичасовой он уже опаздывал, а вот тот, что уходил вечером ровно в девять, был в самый раз. По его подсчётам, к обеду следующего дня он уже будет в городе. Транси положил список перед собой, и, поставив ногу на стул, принялся застёгивать ряд пуговиц на боку высоких белых гамаш. Пара хороших резиновых галош в такую погоду была бы кстати, но именно их он, к сожалению, оставил в доме Фантомхайва. Из чистой неосторожности, не правда ли? «Интересно, Сиэль вернётся раньше или останется дома до конца каникул?» — задумался Транси, бросив мимолётный взгляд на часы, и принялся убирать в саквояж красную кофту. С тихим лязгом на край покрывала выпало что-то блестящее. Транси отложил кардиган, поднимая находку. И пожалел. Это были очки Фаустуса. Как назло он раз за разом натыкался на них, но всё равно не выкидывал. «Зачем я только согласился вступить в этот несчастный клуб с их глупыми правилами! Зачем выбрал Фаустуса? Какое ребячество!» — мысленно ругал себя граф, крутя в руках окуляры в золотой оправе. Примерив чужой аксессуар, Алоис шагнул к зеркалу, и, склонив голову на бок, взглянул на своё отражение. Нет, маленькая, едва заметная трёшника в верхнем углу одной из линз всё портила. Более того, они были ощутимо велики, то и дело соскальзывая. «Это ужасно!» — с отвращением морщась, граф сорвал очки, закинул их в раскрытые створки саквояжа. «Зачем вообще я их держу?! Даже если удастся заменить стёклышко, с глазами у меня всегда всё было великолепно. Не хранить же мне их как сувенир? Ещё чего! Больно надо!» — он напыщенно выдохнул и рассеяно отвёл взгляд. Прошёл к распахнутым створкам шкафа, стаскивая с плеч сырое полотенце, которым вытирал голову после душа. Но затем, словно внезапно передумав, резко шагнул к незакрытому саквояжу, выудил оттуда аксессуар и, завернув в шарф, бережно убрал обратно. «Так гораздо лучше. Выкину их, когда приеду. Из окна. Полюбуюсь, как разобьются. Или швырну под колёса автобуса.» — усмехнулся про себя Алоис, озадаченно хмуро оглядывая сумку. «Именно. Так и сделаю.» Довольно потянувшись, он претенциозно сложил руки на груди. Багаж был собран, а до отправления оставалось ещё четыре с половиной часа. Где в пансионе можно убить время и не засветиться своим присутствием, граф не имел ни малейшего представления. Можно конечно было выйти город, посидеть в каком-нибудь пабе. Там и до вокзала добираться быстрее. Но ощутимая ограниченность в финансах давала о себе знать.       ― Это на билеты, это на еду, это на… — педантично пересчитывал бумажки граф, когда в дверь неожиданно постучали. Короткий и быстрый стук напугал Транси. Он смертельно побледнел. И, сложив банкноты в портмоне, обернулся. Стук не повторился. Граф, было подумал, что это очередной раскат грома. Нервы последнее время были не в порядке, но когда на его глазах стала поворачиваться дверная ручка, Алоис испугался не на шутку. В голове промелькнула не пойманная мысль, что–то о Фаустусе. Преисполненный странной уверенности, Транси подошёл к двери, повернул ключ. И замер на пороге. Перед ним стоял никто иной, как Жак Матти.       ― Значит, не соврал Энтони… ― окидывая графа с ног до головы удивлённым взглядом, негромко произнёс гость. Поняв, что отступать некуда, Алоис расправил плечи, делая невозмутимый вид. ― Чему я обязан вашим визитом? ― с безразличием произнес он, придерживая дверь. ― Да вот, зашёл пригласить, а заодно убедиться… ― усмехнулся Жак, всё ещё не отрывая взгляда от Транси. ― Выкладывай что хотел и проваливай. — раздражённо огрызнулся Алоис. ― Говорю же, мы с друзьями решили выбраться… в город. Сегодня вечером. И подумали, почему бы не пригласить тебя. — ответил Жак, как ни в чём не бывало. — Или у тебя какие–то другие планы на сегодняшний вечер? — многозначительно добавил он, заглядывая Транси за спину. ― А если я откажусь? — твёрдо парировал граф. Жак наигранно задумался и мгновенно взглянул Алоису прямо в глаза. ― Думаю, за побег Габриэль тебя по головке не погладит. ― ядовито скалясь, протянул староста. ― Конечно не погладит, ― скалясь в ответ, прошипел граф. ― Для этого у него есть ты, ― и хлопнул дверью. Вот теперь ситуация принимала не лучший поворот. Он распахнул окно. На улице было светлее, чем в комнате, но уже зажигались огни. Хлынула рябь по глади дождевой лужи, и задрожали ореолы вокруг фонарей; от лёгкого ветра колыхнулись клёны, проснулись два окна в соседнем дортуаре. ― Переберём возможности. ― с усмешкой сказал граф, косясь вниз со второго этажа на чёрные блестящие волны плюща, шары кустистого рододендрона и тёмно–серые ленты щебёночных дорожек. Постояв у окна, Алоис обернулся, с тяжёлым сердцем взглянул на собранный багаж, осмотрел свою потемневшую комнату, где предметы, все приподнятые волной сумерек, не стояли, а плавали как во время наводнения. И поспешно сорвав со спинки стула пальто, подхватил чемодан с прикреплённым к нему ремешками зонтом, выбросил их под дождь в тяжёлые мокрые сумерки. Уходить надо было как можно быстрее.

***

      Раздался раскат грома. И, поразив тёмное небо яркой вспышкой света, со страшной силой хлынул дождь. Фаустус аккуратно настроил иголку граммофона и вернулся за стол. В комнате разлились первые аккорды тринадцатой Глории Магнификата. Стёкла его очков поблёскивали в свете сиявших за окном молний. Держа оцепеневшую бабочку за кончик огненно-жёлтого крылышка, он уложил её на квадратный кусочек картона, прокалывая мохнатое тельце короткой булавкой. Пленница судорожно дёрнулась и утихла. Следующие несколько булавок вошли под разными углами, намертво распиная ещё живое насекомое. Его движения были как будто небрежны, но это была особая, безошибочная небрежность опытного хирурга.Демон извлёк вторую. Но пленница, словно зная сколь кошмарная участь её ожидает, заупрямилась, отчаянно забила своими большими бирюзовыми крыльями. Клод чуть сильнее сжал хрупкое мохнатое тельце, и насекомое принялось сопротивляться с большим упорством. Казалось, чем интенсивнее он пытался удержать невольницу, тем оживлённей, смелее она пыталась вырваться из его хватки. Бабочка вырвалась, взвила вверх и исчезла в сумраке тени, оставив на пальцах драгоценную пыль. Настольная лампа затрещала, дрогнула неровным светом, на мгновение, погрузив комнату во тьму, и вспыхнула с новой силой. Фаустус усмехнулся, наблюдая как пленница, ещё недавно так отчаянно бившаяся на смерть за свою мнимую свободу, плавно опустилась в обжигающий яркий свет лампы. Заплясала вокруг тяжёлого плафона. Протянув руку, он осторожно переманил глупышку к себе на ладонь. И в следующую же секунду бабочка загорелась, вспыхнула ярким пламенем, оставляя лишь искристый пепел.       ― Aetate fruere, mobili cursu fugit. — ухмыльнувшись, прошептал демон, ссыпая с ладони блестящий прах. По зеркалу неба пошла трещина, озаряя тяжёлые тучи блаженной вспышкой света.

***

      Оставив чемоданы в одной из ячеек хранения на вокзале, Алоис бродил по знакомым улицам. Мимо пабов и старых кондитерских, куда они выбирались по выходным, тратя последние пенни из родительских посылок на сладости и развлечения. Погода стояла наисквернейшая — сырая и мрачная. Прогулка не доставляла никакого удовольствия. Всю неделю шёл дождь, и маленький городок с его старыми черепичными крышами окутывал густой туман. Но жизнь здесь продолжалась независимо от погоды. Отовсюду слышался стук копыт, грохот повозок, резкие клаксоны, как птичьи крики. Когда стихший дождь принялся накрапывать с новой силой, Транси окончательно пал духом, оглядываясь в поисках укрытия. Тяжёлый густой воздух поразил колокольный звон. Граф поднял голову, со странной смесью трепета и недоверия осматривая угрюмые многовековые стены, терявшиеся в беспроглядном тумане. Под каменными сводами разносились густые низкие звуки органа. Пел хор. Народу в церкви собралось совсем мало, но Алоиса охватила дрожь при мысли, что даже среди них он наткнётся на кого-то знакомого. Он прошёл по красному ковру вдоль рядов, остановился у зажжённых свечей и занял место в пустующей темноте жёстких деревянных лавок. Внезапный визит Матти стал для него худшей из неожиданностей. Их отношения нельзя было назвать дружескими, даже приятельскими. И в том, что Жак в любом случае настучит Габриэлю, сомнений не было. Сегодня же вечером. Впервые он увидел Жака, когда стал жить вместе с Фантомхайвом. Они всюду ходили вместе. Точнее, это Матти ходил за Сиэлем, а Сиэль ходил один. Один,. всегда. Эта мысль заставила Алоиса задуматься. После знакомства с Фантомхайвом, он не видел его в одиночестве. Сиэль всегда был где–то рядом. За завтраком, на уроках, в комнате. Он больше был не один. Даже в былые дни их взаимной ненависти Сиэль не отходил от него, словно специально. Что бы лишний раз напомнить, сколь отвратительно ему подобное соседство. Транси грустно улыбнулся. Наверное, стоило пару строчек на прощание черкнуть. Нет, это уже сантименты. Надо будет — напишет. И в надвигающихся октябрьских сумерках Алоис почувствовал, как холод и жутковатая пустота укрывала это место. И тусклые лучи, пронизывающие цветные стёкла высоких витражей, не разгоняли мрака. Под высокими каменными сводами в унисон звучали голоса церковного хора. Он думал, что вынужден будет до конца жить где-то за стеклом от реальности, расплывчатой тенью своей громкой фамилии и настоящую существенность жизни никогда не узнает. Много думал о том, что если бы были живы родители, если бы их не разбили те кошмарные неясные годы войны, может быть, всё сложилось бы лучше. Что может это последнее время зари его взросления прошло бы в уюте семьи, что Лука бы остался с ним… Что не было бы этих случайных отрывочных и суетливых пунктов настоящего, что всё текло бы по размеренному руслу. И, возможно, что однажды он бы даже поступил в один из этих «Краснокирпичных университетов» и обзавёлся галстучными друзьями, которые до старости заваливались бы к нему с визитами на каждый незначительный праздник. Но как должно, мысли всё возвращались с каждой точки своей далёкой эфемерной окружности по радиусу к эпицентру, необъяснимой точке действительного и материального. В занятие его вмешалось нечто постороннее. Это вышло неожиданно и мучительно. Как быть? О чём он только что думал? Что за воспоминание это было? Он уже давно не чувствовал кровной связи между собой и этим воспоминанием, ибо оно осунулось, умерло, и то, что он теперь помнил, являлось лишь воспоминанием о воспоминании. Он укладывал мысленно всю свою недолгую, развороченную под коркой сознания, биографию. Из настоящего в прошлое и, наоборот, против ветра. Укладывал второпях, бегло, как укладывают вещи в подмывающей, нервной уборке. Что-то пряча нарочно, что-то открывая для себя впервые, выковыривая из–под самых глубин долгого забытия. Но получалась какая-то пугающая несуразица, две различные жизни. Одна удачная, другая нет… А Фаустус… Не так Транси представлял себе их встречу. Он не думал, что она выйдет такой странной, напряжённой и неловкой для обоих. Что-то противоестественное, неистинное, ложное крылось в этом человеке. Несмотря на то, что за последние месяцы отношения между ними приобрели новые аспекты. Многие из которых, признаться откровенно, льстили Алоису и были приятны. Фаустус по-прежнему оставался для него тёмной личностью. Временами ему не хотелось и на минуту прерывать их общения, будь то урок или куда более интимная беседа в стенах учительской спальни. А порой он едва сдерживался от желания бежать со всех ног от господина Фаустуса подальше. Холодное безразличие и тёплая опека — идеальное двуличие! Серый Кардинал. Кто угодно, только не учитель! Что ему надо в школе? Почему именно к Алоису он изъявил столь неоднозначный интерес? Ведь Клод не был с ним жесток, не принуждал, не навязывался? Зачем? Кто он такой? Последний вопрос отозвался раскатистым эхом. Вероятно, это тишина и таинственность подобным образом повлияли на его мысли и воображение. Алоиса вслед за растерянностью поглотила ярость. Он злился на Фаустуса за переживания мысли и эмоции, которые тот вызвал у него, за то, что между ними после всего произошедшего осталось лишь недосказанность и неизвестность. Он не верил в мистику. И старался не думать ни о Михаэлисе, ни о том разговоре, после которого покинул дом Фантомхайва. Но даже малая вероятность, подтверждающая его догадки, не придавала графу спокойствия. Все указывало на то, что интерес мистера Фаустуса к его персоне был далеко не преходящим. Среди обилия трудно запоминающихся ситуаций и диалогов он не видел ничего, что могло бы для него собрать образ Господина Фаустуса воедино. В другой раз он бы с уверенностью отнёс их встречу к метаморфозам абсолютно случайных жизненных совпадений. Но попытки обмануть себя, обществом которых он сладко тешился на протяжении последних месяцев, рушились. И если догадки не убеждали Алоиса до конца, то оставался единственный путь выяснить всё на чистоту. Раз и навсегда. «Боже мой, но ведь мне нужно это знать!» Огромное небо, налитое густой тяжестью, темнело. Мигали огни, и расплывался трамвай блестящей кляксой в мокром асфальте. Растерянный, страстно терзаемый и встревоженный, он шёл быстро в хлещущей ночи, не замечая ни редких луж, ни прохожих. В глазах мелькал влажный блеск ночных отражений. Его тень, угодив в свет фонаря, вытянулась, обогнала, опять затерялась в темноте. Эта странная, молчаливая погоня пьянила. Алоис забыл о времени. Улицы горели, обрывались пустотой и снова вспыхивали.Тогда он уехал, ни о чем не разузнав, не думая. Теперь он не повторит своей ошибки. Едва не попав под бешеные шины красного автокара, набитого людьми в шляпах, он пересёк мостовую и запрыгнул в отходивший трамвай. Страстно хотелось всё выяснить, до всего добраться, пропустить сквозь себя.Гонимые косыми потоками глянцевые сердечки облетающих лип прилипали на мокрое стекло вагона. Не отрывая взгляда от окна, от наплыва шума и тревоги, Алоис защищался вздорными мыслями о том, что утром, когда видел Энтони и тот увидел его, и это было так, будто его застали врасплох. И мысль о том, как он взглянул на него, прежде чем уйти. Враждебно? Насмешливо? Любопытно? И мысль эта перебивалась вопросами: «Знает ли он, знает ли кто-нибудь в пансионе, что происходило между ним и Фаустусом? И зачем Энтони вообще приходил к учителю, и как ему теперь быть, может возвращение это слишком поспешно?» У всех вещей есть сущность, и сущность эту возможно раскрыть.А логика весьма удобна в кратких задачах, но чем дальше уходишь от отправной константы, тем сложнее последовательное продвижение мысли. К чему тогда всё это? Легче ограничиться положением вещей, как есть, пусть и с погрешностями. Без распознания сущности. Ведь при неподвижности вещей ошибка незаметна, а малейший намёк на разъяснение — брешь. Но останавливаться было поздно. Вдалеке за стеной дождя показались острые шпили часовни, и Транси крепче сжал в кармане ключ.Не раскрывая зонта, вон из вагона, под обжигающие капли и брызги. Прямиком в дортуар. Граф направился по тропинке, усыпанной гравием, лишь шаги его были слышны сильнее грома, но они стихли, едва он осмелился ступить на траву. Алоис не знал, что исправить последствия этого решения ему уже никогда не удастся. Транси спохватился вдруг, что волнуется нестерпимо, до неприличия. Куда больше, чем в тот миг, когда стоял утром перед дверьми Его комнаты. Лестница заскрипела и смолкла. Пускай от Фаустуса веяло некоторой загадочностью, пускай прошлое его было довольно туманно, но неужели?.. Граф легко нажал на ручку двери, даже не думая постучаться. И к его удивлению она поддалась. Осторожно переступив порог, притворив за собой дверь, прошёл вглубь, обводя помещение взглядом. На мгновение он готов был поклясться, что именно так всё выглядело, когда он впервые вошёл сюда. Зажжённая бра на стене. У камина в тепле и свете ослепительно пылавшего огня, стоял Фаустус. За окном яростно гремела непогода. Клод не обернулся на звук вероломного вторжения. «Какая приятная неожиданность, мой лорд. Вот вы и явились в мои сети. Сами». Транси шумно выдохнул. С волос на глаза предательски стекали холодные капли дождя. Он небрежно смахнул их холодным мокрым рукавом.       ― Кто. Вы. Такой. — произнёс он вслух и, дрожа, с колотящимся сердцем, шагнул ближе. Остановился. Безмолвие было таким, что Алоис слышал, как кровь пульсирует в его венах. Он напряжённо вглядывался в прямую спину, с трудом фокусируя взгляд. Наконец Клод соизволил обернуться. Он спокойно пересёк комнату и встал за спинкой кресла, с любопытством смотря на графа. Блики света, попеременно освещавшие комнату, плохо давали яснее разглядеть эмоции на детском лице. Транси продолжал, сверлить взглядом пустую стену близ камина, где секунды назад стоял Фаустус. Словно изучал потёртый рисунок старых обоев.       ― Я вас спрашиваю! — тон мальчика стал твёрд и циничен.       ― К чему крики? — с отстранённым спокойствием произнёс Клод, выказывая совершенное презрение. — Успокойтесь. Разденьтесь и обогрейтесь у моего камина. Вы же никуда не спешите? Алоис шикнул, переведя насмешливый взгляд на стоящую в стороне надменную фигуру и скинул распахнутое пальто на стул. ― А что по поводу вашего вопроса, я всё ещё Клод Фаустус, Алоис. Молодой временный учитель латыни и твой наставник. Только и всего. ― Вы окончательно заврались. Но, думаю, не ошибусь, сказав что это уже стало вашей сущностью. — тяжело произнёс граф, вглядываясь в глаза Клода. Расправив плечи, он шагнул вперёд. Медленно обходя диван, мимо камина, направляясь к Фаустусу. Не прерывая зрительного контакта ни на секунду. Делая вид полного безразличия к происходящему. ― Вы, судя по всему, куда-то планировали этим вечером… — не торопясь, следуя за графом, сухо заговорил Клод. ― А вам разве не пора уезжать? — парировал граф, вставая за спинкой кресла. ― Опоздать не боитесь? ― Нет, я лучше останусь и помогу вам собрать вещи. ― Какое благородство. Алоис сел в кресло, вальяжно положив ногу на ногу. Его распирало от желания спросить всё открыто, начистоту. Выяснить правду, какой бы она ни была. Фаустус не сможет увильнуть… Всё должно идти по его плану. Плану, которого нет. Фаустус молча опустился на диван. ― Вы будете отвечать на мои вопросы, — самоуверенно потребовал Транси. Откуда–то снизу, как кулак, ударило сердце. Вытянулось, ударило снова и принялось стучать беспорядочно быстро, заглушая звуки вокруг. Как он на него смотрел. ― Как вас зовут? ― Клод Фаустус. ― Кто вы такой? ― Клод Фаустус. ― Чёрт вас подери! ― ударяя ладонью по столу и вскакивая с места, раздражённо произнёс граф. ― Клод Фаустус. — Не прикидывайтесь болваном! Вы отлично все понимаете! Вы негодяй! Я вас раскусил! Вы намеренно заморочили мне голову! Я вас насквозь вижу! Строите из себя святого! А, на самом деле, в тысячу раз хуже, чем выглядите! Вас надо безжалостно изничтожить! Клод усмехнулся, вальяжно откинулся на подушки, скосив на темпераментного гостя холодный взгляд исподлобья.       ― Кто вы на самом деле?       ― Демон. Транси оскалился, его не на шутку начинала злить эта дьявольская изворотливость. Но нужно сохранять полное хладнокровие, говорить вежливо и спокойно.       ― Что вам здесь нужно? Фаустус метнул в Алоиса настороженный взгляд. На лице его залегла тень.       ― Вы. ― Тон его был настолько серьёзен, что граф никоим образом не смог перевести всё в шутку или насмешку.       ― Зачем весь этот спектакль… ― Алоис нервно хохотнул.       ― Вы не верите мне, ― торопливо и тихо перебив, заметил Клод, садясь прямо. Упрямство мальчишки задевало его.       ― Ни капли, ― спокойно сказал Алоис, заглядывая в глаза учителю.       ― Что же помимо свидетельства ваших собственных чувств могло бы убедить вас в реальности моего существования?       ― Не знаю.       ― Отчего же вы не хотите верить собственным глазам и ушам?       ― Оттого, что доверять им порой крайне ненадёжно, ― сказал граф. ― Чуть выше подскачет температура и мало ли что или кого я увижу. На них влияет всё подряд. Может вы ― вовсе не вы, а лишь сила проницательности вашего голоса и манер, которая вынудила меня так думать. Может быть, вы дурите меня нарочно, откуда мне знать? Вот видите графин с вином в вашем буфете? ― спросил Транси…       ― Вижу, ― промолвил учитель.       ― Да вы даже не обернулись! ― возмутился Алоис.       ― К чему? Я ведь знаю, что он там, ― был ответ.       ― Так вот, ― продолжил граф. ― Достаточно мне поглотить из того графина чуть больше положенного или начать закладывать за воротник ежедневно, что бы лицезреть зелёных чертей, сотворённых моим же подсознанием, ещё очень долго. Короче, чушь это всё! Вздор и ещё раз вздор!       ― Очень напрасно, если вы всё ещё не верите в мою силу…       ― А вы докажите! «Настала пора перерезать торжественную ленточку. Спасибо за ножницы, мой лорд». Фаустус прикрыл глаза, тяжело вздохнул, и поднял на Транси алеющий хищный взгляд.       Поначалу Алоис ощутил больной укол облегчения. В душе на миг распахнулось что-то, застыло удивлённо и захлопнулось опять. Стало легко и ясно. Но его тут же с головой окатила щемящая волна страха. И медленно исчезла улыбка. Таких вещей не бывает. Всё закружилось, сердце замелькало, пятнами отражаясь в темноте под веками, мучительно расплылось, и, дабы это прекратить, Алоис крепко вцепился в резную спинку кресла. Пламя в камине начало медленно меркнуть, огонь постепенно убывал, словно нечто неумолимо тянуло его. Отовсюду вокруг послышался быстрый колючий шорох и треск. Медленно, словно туман комнату стала заволакивать тьма. И тьма та весьма нечётких очертаний, мало походившая на человеческую тень, расползалась позади Фаустуса, обособленная от воздуха и света, уходившая под самый потолок. Алоис отступил, начал спотыкаться, в ушах гудело. Остановился. Верхняя пуговица рубашки впивалась в горло, нечем было, дышать.       ― Прекратите! ― теряя последнее самообладание, выкрикнул он. ― Вы… монстр, ― нахмурившись, прошептал ошарашенный Транси. В голосе его не было ни малейшего оттенка чувства, а потому замечание прозвучало как-то бессмысленно бледно. ― Зачем вы здесь? Граф смотрел на Фаустуса сквозь болезненный туман чувств, и отчего-то казалось ему, что всё это безвредная игра, что Фаустус сейчас встанет, извиниться за каламбур и, как раньше, предложит чаю. Но внезапно, за несколько последних минут, нашло раскалывающее прояснение. Он понял, что всё вокруг проистекающее — не игра вовсе, не вневременная муть, сквозь которую острыми просветами прорывалось далёкое условное настоящее.       ― Ты позвал меня, ― низким вкрадчивым голосом ответил Фаустус. Алоису вдруг стало ужасно и смешно. По ногам прошла дрожь. В памяти, в какой-то точке памяти, что-то мелькнуло. Что-то острое, маленькое. Будто ещё не пойманная, не осмысленная мысль метнулась. И захотелось её запечатлеть, остановить, не дать ей исчезнуть. Он усмехнулся, прыснул:       ― Как я мог позвать вас, если я вас даже не знал! С какой такой стати, как вы мне сдались?! Разве только я тронулся умом. Фаустус повёл бровью. Поправил очки на переносице. И в следующее мгновение он уже стоял за его спиной.       ― Я могу помочь, ― раздался шёпот над ухом. ― Ответьте, вы стремитесь к власти? Или есть кто-либо, на кого вы затаили злость?       Алоис перестал улыбаться. У него тот же одеколон, как… У кого? Нет, нет, он никогда не знал Фаустуса. Граф вырвался из жадных пальцев, сжимавших его плечи. Прикосновения эти вызывали мурашки. Странно — ноги не дрожали. Молча, шагнул к тёплому огню. Всё оборвалось.       Фаустус насторожился. Он не знал чего ожидать от мальчишки. Скорее всего, он сейчас как все. В пустые слёзы, попросит не трогать, будет истерить, злиться. А может молиться начнёт? Ну, это совсем смешно. Хотя, взглянуть забавно было бы.       Транси вернулся на диван, и, с неподдельным аристократизмом опираясь локтями на стол, скрестил пальцы, с ухмылкой хитро смотря на демона.       ― Какова моя плата? ― Уравновешенность, здравомыслие и двадцать капель валерьянки. Да, ровно двадцать. Глаза Клода распахнулись, загорелись. Транси говорил слишком уверенно для перепуганного до смерти ребёнка, однако страх столь ясно читался в его голубых глазах, что Фаустус почувствовал восхищение. Он сел напротив в высокое вольтеровское кресло.       ― Душа, ― он провёл по шершавой обивке подлокотника ладонью. За окном отрезвляюще громыхнуло.       ― Я догадывался, ― Транси расслабленно облокотился на мягкую спинку. Усмехнулся. Фаустус моргнул и глаза его стали привычного цвета. Хмыкнул скептично. «Нет, нет, нет. Транси вновь играется, фиглярствует! Прям уж, догадывался он. Конечно! Догадывался и использовал… Чай, прогулки, визиты, пятёрки… А Клод для него всё… Из кожи вон лез, планировал, переплетал, ждал… А мальчишка догадывался и продолжал спектакль? Может быть, все дело в нарушенной субординации? А теперь явился, выяснил всё и думает, также спокойно и с чистой совестью сбежать? Ну нет, этот контракт будет! Сегодня же, и не днём, ни часом, ни минутой позже. Тогда-то отыграемся!» На секунду Фаустус ощутил, словно его только что обвели вокруг пальца. И гневно сжал кулаки. Но, найдя в себе силы успокоиться, он лишь сдержанно поправил очки:       ― Что ж, теперь, когда мы всё прояснили, ваше желание? ― привычным ходом прожжённого юриста, пошёл Клод. Транси оторопел, скользнул язычком по приоткрытым губам. Так вот в чём дело, Фаустусу душа его нужна была. Всего-то, как просто! А он, было, навыдумывал себе всякого. Где–то межу тем вечером на перроне и этим поздним визитом. Померещилось, видимо. «В таких случаях креститься советуют, ― подумал граф, и самому же стало тошно от сложившей ситуации, от своей улыбки. — Да вы святой, господин Фаустус! Сколько страсти, сколько уступок, ухищрений, выдумок, лжи. Стерпеть неудобства, переступить через гордость ради ненасытного желания получить своё. На что ещё вы пойдёте, что бы достать меня?»       ― Без вашего желания мне нечего с вас взять, ― демон запнулся, будто сам насторожился своих слов. «Очень плохой способ заключения контракта, Фаустус, просто провальный. Сейчас мальчишка смекнёт, что к чему. Да удерёт от тебя только его и видели. Думать, думать надо, прежде чем такое предъявлять. За столько времени пора бы уже усвоить, что с этим, никакие изведанные ходы не действуют».       ― И что вы можете мне предложить? Однако, сколь элегантная возможность.       ― Может, вы кому-то горячо жаждете отомстить? ― проникновенным шёпотом заговорил Фаустус. Глаза его загорелись. ― Помешать, чьим-нибудь планам? С кем размолвка была, порчей наградить? Желаете ли вы вечные красоту и здоровье или алчете узнать все тайны природы? Пожелаете, и все сокровища, в земле скрытые, будут подвластны вам. Захотите, будущее будете узнавать по движению планет. Открыть никому неизведанное? Узнать никем непознанное? Будете видеть строение человеческое, разбираться в силе камней и металлов, птиц и рыб, деревьев и трав, земли и небес. Сможете узнать мёртвые языки, читать повадки всех тварей живых, или вы предпочитаете только людей?       ― Ну, вас занесло, ― протянул Транси, и Фаустус отстранился, выпрямился, раздражённо до треска, впиваясь ногтями в плотную обивку, но тут же отпустил, овладевая с собой. «Да что за мальчишка попался! Чтобы с наглостью такой, ещё перебивал, когда жизнь его на волоске висит! Словно фею лесную вызвал, а не порождение самой тьмы».       ― А как же все эти «Не открывайте путей дьяволу. Сопротивляйтесь, и он убежит от вас!»? То есть, просто так я от вас не отвяжусь? — удивлённо поинтересовался Транси, кокетливо заправляя белокурый локон за ухо. Клод смолчал.       ― Мешать мне, признаться, некому. Порча это какое-то средневековье, вы так не думаете? Про тайны природы я и в библиотечной энциклопедии узнать могу. А про будущее обычно неплохо пишут в «Daily Express*». В гороскопах на последней странице. Ну или может в «Daily Telegraph*». Денег у меня достаточно. С живностью всякой меня болтать тоже не тянет… — рассуждал Алоис, подперев ладошкой щёку. Все это повергало Клода в шок.       На самом деле Фаустус плохо представлял, чем именно будет сманивать Транси на контракт. Демон неистово вожделел пламенных страстей, дабы было потом что вспомнить. А будучи по натуре своей сдержанным, а порою и излишне суровым, Клод, бесспорно, ждал от Транси проявления эмоций поистине неудержимых. Чтобы настоящая битва характеров, чтобы как при взятии Бастилии. Чтобы торжественно и громко. Дабы окончательно и без сомнений сломить эту едкую душонку. Правда, как всё это должно выглядеть «в деле» Фаустус представлял слабо, будучи уверен, что поймёт, столкнувшись с этим. И, тем не менее, пошёл путём им же протоптанным и веками проверенным. Ни перед одним архиепископом захлопывал он райские врата, склоняя меньшим… А что вышло? Транси вальяжно сидел напротив и рассуждал, по-философски взвешивая все «за» и «против» контракта с исчадием ада. Мальчишка что, соглашаться собрался из чистой вежливости? Нет, так дальше продолжаться не могло.       ― Ваше желание? ― небрежнее повторил Фаустус, прожигая графа дьявольским взглядом. Звуки хора перешли в настойчивый гром.       ― Ваше желание? ― настойчивее, повторил Клод. Свет затрепетал и погас, полностью отдаваясь тьме, поглощающей комнату. Высокие голоса достигли своего апогея. Алоис явственно почувствовал, как его сковал страх, накатила паника. Ещё немного и он либо задохнётся, либо лишиться чувств.       ― Ваше желание! Не зная куда смотреть, он покосился на граммофон, но звуков не было, точно пластинка была нема. Он перевёл взгляд на картину. Воздух вокруг зашумел. Зелёные волны живо тронулись, загудели и, ударив об утёс, окатили холодом. И это проклятое движение было как-то связанно с Клодом, и нужно было положить этому конец. Покончить с этим безобразием, разорвать, уничтожить, убить.       ― Или у вас его нет?       ― Есть! ― выкрикнул в ответ Транси, пытаясь прорваться сквозь морок. Он выкрикнул нечаянно, отвечая вслух на свои мысли, и тотчас же испугался того внезапного действия, какое произвели на демона его слова. Алоис вдруг так сильно побледнел и так резко откинулся на спинку, что Клоду показалось, будто он падает… Молния поразила небо, озаряя комнату белой вспышкой. Оконные стёкла дрогнули под хлёстким ударом ливня и ветра. Иголка граммофона соскользнула. Раздался треск, словно револьверный выстрел. Пластинка зашипела, оголяя разрывающую чёрную гладь трещину. Ограда звуков растаяла. В дверь постучали. И музыка, казавшаяся вначале лишь фоном, в действительности стала невероятной тюрьмой, в которой они оба должны были сидеть друг против друга на расстоянии менее метра. Но теперь всё рухнуло, рассыпалось. Транси будто вырвался из сильнейшего наваждения. Не в силах отвести взгляд от лица Фаустуса, он наблюдал, как глаза его приобрели привычный оттенок. Мужчина поднялся, прошёл к аппарату и, удивлённо осмотрев треснувший винил, отложил пластинку. Обернулся к гостю. В дверь постучали вновь. Клод заговорил глухим, точно сразу охрипшим голосом:       ― Господин Транси… Граф сглотнул. Посредством отчаянного рывка он высвободился и вылетел в коридор, оттуда на лестницу, и вот уже словно поняв всё без объяснений, побежал. Голова мерзко гудела.       ― А… Алоис? Не замечая изумлённого мистера Хамфри, Алоис пронёсся мимо. Он пришел в себя, только оказавшись за запертой дверью своей спальни. Прошло не больше пяти минут. Часы тикали в сумраке на полке, стараясь не смотреть на него из вежливости. Случилось что-то невероятное, непоправимое. Человек, которому Транси доверял, которому симпатизировал за положительность, за солидную сдержанность, за молчаливую страсть, оказался совсем иным… Оказался гораздо хуже, чем производимое им впечатление. Наверное, надо было бежать куда-то в полицию, что-то предпринимать, кричать, доказывать. Хотя причём тут полиция? Скорее уж в церковь. Но Алоис продолжал сидеть недвижно. Растрёпанный, в перекошенном жакете.       ― Транси, открывай! Я в курсе, что ты здесь! Открывай немедленно! ― кто-то колотил в дверь, дико дёргал ручку. Он с трудом представлял все последствия открывшегося ему факта, но не сомневался, что-то была конечная сущность. Первая мысль была, почему-то о гипнозе, она же вызвала улыбку. Потом в голове отчётливо прозвучал голос Фаустуса: «Противоречивость, понимаю…». Мысль о смерти необыкновенно точно ложилась на мысль о том, что до утра он не доживёт. И последние слова демона, изящно выгравированные в памяти, виделись куда более настоящими, чем недавние речи, грохот за дверью или даже стук собственного сердца. Алоису неожиданно стало панически плохо. Он поднялся.       ― Чего тебе? ― хмурясь, прошипел граф, отворяя названному гостю.       ― Зашёл осведомиться, не передумал ли ты. Моё приглашение ещё действительно.       ― Передумал… ― Алоис смутно вспоминал, что Матти уже звал его куда–то сегодня. А кажется, это было очень, очень давно.       ― Ну вот и чудесно, раз передумал, ― произнёс он со вздохом и вцепился Алоису в запястье. Этот резкий, какой-то больной, отрезвляющий жест оказался почти живительным, вернув Транси возможность мыслить здраво. Всё сразу стало проще, предстало перед глазами логично и отчётливо, придраться не к чему. И, забыв про напряжение в горле, туман, головокружение, Алоис кивнул.

***

С таким типом, как новоявленный староста, лучше было держать ухо востро. Улыбкам не верить. Мнимому дружелюбию тоже. Они спустились в маленький тёмный холл. Тускло горело бра, вылавливая на паркете пустое блестящее пятно света.       ― Нет, сегодня с такой погодой мы живыми до города не доберёмся… ― раздался в темноте чей-то раздражённый голос.       ― Значит, отменять всё? ― переспросили в ответ.       ― А я только нашу компанию решил оживить, входя во тьму, протянул Жак. Прислушавшись к знакомым ноткам голоса, Алоис остановился на полукруглом выступе, опираясь на перила.       ― Кем это? ― откликнулся в ответ голос, на свет вышел Ричмонд. Транси повёл бровью. Кого ещё он увидит в этой компании? Матти кивнул на лестницу.       ― О, кого я вижу, ― протянул старшеклассник, сталкиваясь с графом взглядом. ― Транси! Складывающаяся ситуация начинала подавать тревожные, отнюдь не безопасные сигналы и Алоис пошёл во банк.       ― Я слышал у вас тут «частные» чаепития проводятся, ― скучающе подпирая ладонью подбородок, с высокомерной усмешкой, намекнул граф. — Хотелось бы поучаствовать. Ричмонд перевёл удивлённый взгляд на Жака и тот что-то тихо шепнул ему на ухо.       ― Фантомхайв разболтал? ― спросил Ричмонд.       ― Я пригласил его, ― тихо вмешался Жак.       ― Ага. А ещё сказал ни на йоту к вам не приближаться, ― расхохотался Транси.       ― Зря ты не послушал… ― утонул во тьме тихий знакомый голос, когда на свет вышел тот, кого Алоис совсем не ожидал там увидеть.

***

Стоял густой бело-жёлтый туман. С улиц долетали редкие голоса, шум копыт, колёс и гудки клаксонов. Звонили церковные колокола. Воздух переполняли дым и сырость — Темза перед грозой. Даже здесь Фаустус угадывал аромат этой гниющей речонки. А когда–то она пахла хвоей. Но здесь он не чувствовал Его. Аромат Его души, который мог с лёгкостью уловить среди сотен подобных. Слишком далеко. И ниточка невольно обрывалась.На первых этажах дома напротив вскипели светом большие панорамные окна. Клод вернулся в зал. Небольшая старая пятикомнатная квартирка блестела идеальной чистотой в стальных объятьях мрака и паутины по углам. Рядом скользнула рваная чёрная тень и к Фаустусу бесшумно вышли трое молодых юношей, как один похожих друг на друга, в строгой аккуратной лакейской форме. Один стоял чуть дальше всех, в центре, а двое других — вполоборота от него по бокам. Лица их были хладнокровно спокойны, а глаза нескрываемо горели багровым пламенем. Окинув комнату поверхностным взглядом, Фаустус поправил очки, посмотрел на слуг и, небрежно взмахнув ладонью, прошёл мимо. Синхронно поклонившись, они растаяли чёрным дымом. Монотонно тикали тяжёлые напольные часы у камина, отмеряя секунду за секундой. Не снимая тяжёлого шерстяного пальто, Клод опустился в одно из кресел у стены. Он положил шляпу на стеклянный чайный столик рядом и, медленно стянув чёрную кожаную перчатку с левой руки, посмотрел на чистую кожу тыльной стороны ладони. Послышался отдалённый гулкий стук каблуков, шорох тёмно–бирюзового бархатного пальто. Клод резко вскинул напряжённый встревоженный взгляд, зная, что пришла сообщить Ханна.

***

Свет фар вспарывал ночь. Скорость — девяносто миль в час. Ветровое стекло в каплях дождя и грязи. Чернеющие луга, маслянистые волны долин и очертания холмов стремительно мелькали за мокрым окном. Машина сверкнула между деревьев, взрывая колёсами листья вперемешку со слякотью, задела крылом кусты, перекатилась через бордюр и выехала на дорогу. Вильнула влево, на свою полосу, и понеслась вперед. Крепко вцепившись в предохранительный ремень на груди, Фантомхайв отвернулся от окна, глянул в зеркало заднего вида — с водительского сиденья на него смотрел Себастьян. Во рту пересохло, язык прилип к небу. Он встретился с ним взглядом. И не произнёс ни слова.

***

Прошло несколько мгновений совершенной тишины. Карл стоял, слегка расставив ноги, покачиваясь с каблуков на носки. В своём фланелевом костюме болотного цвета.       ― Идёмте, раз вылазка в город нам сегодня не светит, хоть чайку попьём, ― бодро произнёс Ричмонд, явно с намёком, который Транси расшифровать не удалось. Они прошли тёмным узким коридором и, минуя комнаты отдыха, вошли в библиотеку. Матти шагал впереди, а по обе руки от него в ногу шли Алоис и Карл. Ричмонд шёл позади всех.       ― Странный выбор места для тайных сборищ, ― поднимаясь на уровень выше, скептично окинув привычный интерьер, протянул Транси.       ― Это ещё не всё, ― ядовито усмехнувшись, ответил Матти, и осторожно подняв деревянный бортик книжного шкафа, отворил сначала верхнюю створку потайной двери, затем нижнюю. Алоис удивлённо присвистнул. За всё время своего проживания в этом корпусе дортуара, он ни разу даже не думал о существовании чего-либо подобного.       Матти повёл всех по тесной винтовой лестнице, что находилась между стеной залы и каменной стеной здания. Ход вывел их к длинному пыльному коридору с высокой двухстворчатой дверью. Жак вошёл первым. Перед Транси открылась огромная мансардная комната, с большим, но единственным высоким полукруглым витражным окном. Сумерки и гроза делали её почти непроглядной. Сделав несколько шагов по серым скрипучим доскам старого паркета, Алоис заметил следы от мела и, брезгливо отойдя в сторону, вскинул взгляд к потолку, оглядывая затянутые паутиной массивные потолочные балки. Предыдущая зала была приличней.Зазвучал незнакомый напористый тембр:       ― Кого я вижу! Значит, всё-таки согласился. Транси вызывающе обернулся и повёл плечами. Дюбуа, в шёлковой, цвета слоновой кости, рубашке с клетчатым галстуком и серых узких брюках, с накинутой на плечи чёрной мантией, виделся ему ряженным. Вообще вся атмосфера вокруг выглядела какой-то нелепой: Дюбуа на кушетке, читающий Энтони у его ног. Темноволосый, с пробором по самой середине головы, худой, в серой вязаной безрукавке, стянутой ремешком, со шрамом на выдающейся косточке запястья. И лиловым платочком, торчащим из карманчика. Склонив голову, напряжённый и вдумчивый, он сидел на полу, у ног Анатоля, который полулежал на дамастовой бурой кушетке, обнажив острые локти заломленных рук. Вслух читая какие-то декадентские стишки знакомого автора, одного из толпы современного изысканного культурного бомонда. Но фамилию его, а может её, Алоис вспоминать не стал.       Транси стоял немного поодаль, плотно сдвинув лодыжки в пегих кожаных сапогах, с лукавым интересом продолжая осматривать громадную холодную комнату.       Доска с начатой шахматной партией, чайным сервизом. Кресло старого стиля, два жёстких стула с ровными плетёными спинками, круглый стол, французские журналы и английские газеты, блестящий нож, две половинки апельсина, чернильница. Несколько высоких этажерок, приспособленных для книг, тяжёлый одинокий подсвечник — угловатая бронзовая дева со стёртым кувшином. Громоздкое зеркало у стены. Круглый ковёр на полу. В углу на табурете пишущая машинка. Тускло горела усеянная свечами напольная жирандоль близ кушетки, в хрустальных подвесках, с бронзовыми рельефами. Эта скудная обстановка казалась чопорной в тёмной наготе окружения. Пахло сигаретным дымом и опиумом. На корешке книги в руках Энтони он прочитал два странных слова: «Город бога». Картины стояли на полу, прислонённые к стене. Опять внимательно скользнул глазами по лицам и взгляд его невольно запнулся на пустом кресле. Харшоу… Людвиг Харшоу! Неужели это тоже был Он? Неужели он на такое способен… Случилось что-то невероятное, непоправимое ― человек, которому Транси доверял, которому симпатизировал за положительность, за солидную сдержанность, за молчаливую страсть, оказался совсем иным… оказался гораздо хуже, чем производимое им впечатление. Кто-то встал, прошёлся по комнате, открыл окно, закрыл его опять. Алоис наблюдал равнодушно, сам не понимая, что делает.       ― С чего вдруг такие любезности? ― неторопливо поднимаясь, поинтересовался у графа Анатоль. В нём появилось что-то издевательское и опасное.       ― Считай это прощальными подарком, ― огрызнулся Транси и, шагнув, сел на подлокотник кресла. Каждое слово его будто отбрасывало в сторону Транси бледную тень оскорбления. И Боже, как Алоис их всех ненавидел… Всё раздражало его. Он жаждал приглашения только чтобы высокомерно отказаться от него, а сейчас приходилось постоянно быть начеку. Он отпил из чашки и бодро сказал:       ― Какая мерзость, ― и, с отвращением возвращая чашку на блюдце, прошипел, ― я пробовал и лучше.       ― Не зазнавайся, Транси, ― оскалился в ответ Жак, ― это лучший виски. Мой отец его в Виндзор бочками поставляет.       ― Вы бы ещё эль предложили, ― дерзил граф, ― удивительно, а мне рассказывали здесь у вас просто… Ему было беспокойно. Особенно когда Карл, закрыв двери на замок и скрестив руки на груди, прислонился к стене, пристально наблюдая за происходящим. Ричмонд стоял у окна, играясь с чёрной тростью.       ― Сволочь, ― со свистом перебил его Дюбуа, развязно улыбаясь, ― знаешь, утром у тебя был такой скучающий вид, что мне стало жалко…       ― У вас абсент есть? ― из чистого любопытства прищурился Транси.       ― Может и есть… ― многозначительно ответил кто-то за его спиной.       ― В чём дело? ― Алоис обернулся, смотря на Карла и Ричмонда. Внешне они были спокойны, но все же граф заметил, что Ричмонд волновался. В глазах у Энтони появился странный блеск. Смотрел он прямо перед собой строго, сосредоточено.       И вдруг началось. Лёгкое, еле заметное движение, его губы, расклеившись, чмокнули, чёрная длинная трость в его руках провернулась, чуть дрогнула и граф уже не мог отвести глаз. Удар пришёлся с размаха по плечу, горячо и звучно. От силы удара Транси закричал в голос и рухнул на пол. Кресло отшатнулось, словно живое. Все замерли в оцепенении, будто фрески, в различных позах по углам комнаты.       ― Расскажи нам, что ты сделал с Харшоу? ― монотонно спросил Жак.       ― Сознайся! ― неожиданно громко рявкнул, вмешавшийся Карл. ― Ты убил его. Убил, как тогда своего брата!       ― Карл… ― в ужасе пролепетал граф, заглядывая в глаза. Следующий удар попал по бедру, а потом ослепительно и ужасно шарахнул его по лицу. Во рту появился привкус крови.       ― Но ведь я видел тебя в пансионе в тот день. Сознайся! ― подхватил Жак. ― Тогда почему ты не остановил его?! ― вновь крикнул он, и Алоиса перекосило от гнева и страха.       ― Говори! ― Энтони замахнулся, скаля зубы. Удар пришёлся по поднятой руке. Алоис кое-как вскочил на ноги, дёрнулся к столу.       ― Я не мог! ― заорал Алоис, пытаясь защищаться, ― Это был несчастный случай! Лука погиб случайно! Я ничего не знал, я был в Лондоне тем вечером! ― срывая голос, из последних сил закричал Алоис. Все вдруг стихли, замерли.       ― Наш отчим был там, проездом. Мы хотели поехать вместе, но брат сказал, что задержится и сможет приехать только вечером. Я отбыл утренним поездом, а его так и не дождался… Я не знал! ― сдерживаясь, через силу, граф всхлипнул. ― Ничего не знал! А к гибели вашего Харшоу я не имею никакого отношения!       ― Как же… ― вдруг подал голос Карл и Транси мгновенно метнул в него гневный взгляд.       ― Обознался, ― оскалившись, прорычал в ответ граф, тыльной стороной ладони стирая кровь. Карл с сожалением посмотрел на него, виновато поджав губы, встревожено взглянул на Матти.       ― У тебя были мотивы отомстить ему, ― спокойно и грозно заговорил Анатоль, расхаживая рядом.       ― Так же, как и у половины пансиона. Сволочь редкостная, был ваш Харшоу! А с тобой знался только потому, что в карты играть не умел. Вот должки свои как верная псина и замаливал. Или думаешь, об этом не знал никто? Сколько он тебе должен был? Тысячу фунтов? Больше? Может, это ты его в расходный материал и пустил? Я бы на его месте уже давно о вашей бурной деятельности Габриэлю поведал. Или они оба с вами?       ― Но алиби у тебя тоже нет, ― низко утробным тоном тихо добавил Ричмонд, всё это время молчавший. Он шагнул к Транси, но Карл осторожно остановил его. Вынув белый носовой платок из нагрудного кармана, он протянул его Алоису.       ― Отчего же? ― с трудом поднявшись на ноги, Транси забрал его, посмотрев на Карла, и приложил к ссадине. ― Я провёл ту ночь в комнате господина Фаустуса. Никто не сказал ни слова, лишь Карл посмотрел на него долгим темным взглядом, выпрямился, отошёл к столу в дальнем углу у окна, закурил. С видом, словно его все происходящее вовсе не касается. С видом, словно он видит это каждый день. Обступавший, его круг тронулся и распался. Энтони, играясь с тростью, сел на подлокотник кресла. Ричмонд и Жак далеко отодвинули столик. Все они смотрели на Транси.       ― Ты никогда не признаешь своей вины. Все существо твоё отвращено от бога, — не унимаясь, с фанатичным воодушевлением продолжал Дюбуа. ― Тело твоё сопротивляется духу. Поэтому нет тебе прощения! Он отверг тебя и не подарит более своей милости. Он покинул тебя. Твоё место в аду. Так отрешись от него!       ― Иди к чёрту. ― он выпрямился, бледный, как воск, отшвырнул платок в угол. Анатоль расхохотался в голос, его смех звучал надменно, и куда-то ушёл.       ― Фанатики. Мне всё равно, чему вы тут поклоняетесь. Я в это не верю, ― тяжело дыша, озлобленно прохрипел Транси, сплёвывая кровь, и загнанно огляделся. Сам же готовый рассмеяться от своих слов. После визита к Фаустусу, высокопарные речи и выходки его мучителей казались не более, чем пустым фарсом. Стоило начинать что-то предпринимать. Звать на помощь, выбираться. Время уходило… Неожиданно в голове эхом отозвался знакомый голос: «Я могу помочь…». И был проигнорирован. Стены качались и выгибались. Бессознательной волной накатывал обморок. Кушетка стояла совсем рядом, но нельзя было быть опрометчивым. Он и так уже сглупил, явившись сюда. Одолев половину расстояния до окна, Транси замер. И тогда нахлынуло что-то сумасшедшее, дикое. Горячее чувство удушья. Теперь они знали, и это становилось огромным, чудовищным недостатком. Боящиеся и подло мечтающие извлечь выгоду из чужой истинности. Их было небезопасно отпускать.       ― Дверь открой, ― обратился он к Матти.       ― Ты же не думаешь, что это всё? ― откровенно изумившись, рассмеялся тот и отбросил ключи.       ― Немедленно выпустите меня! ― дёргая ручку двери, закричал Алоис.       ― Что такое? Наш очаровательный учительский любимчик испугался? ― лилейным, неприятнейшим тоном, протянул Энтони.       ― Тебе не кажется, что ты повторяешься, Дюбуа? В прошлый раз было то же самое. Компанию ещё свою сюда приплёл. Может, обсудим наши разногласия тет-а-тет?       ― Я бы с превеликим удовольствием, ― добавил Дюбуа, делая шаг к своему пленнику, ― но, у нас сегодня несколько иная программа.       ― Не подходи ко мне! ― вскрикнул Алоис, пятясь назад, ― Сиэль знает, что сейчас я здесь, и если ты…       ― Ох, не думаю. Наш справедливый и дорогой Сиэль сейчас прекрасно проводит время за чашечкой своего любимого чая, ― тягуче и ласково пропел Анатоль, ― в теплом семейном кругу. Чтоб он подавился! ― гаркнул тот, расплываясь в обаятельной улыбке.       ― Ты же, его не послушав, причём зря, явился сюда. Что, любопытство сгубило, а, Транси? ― ухмыльнулся он и сделал шаг навстречу. Его окатила волна дрожи и омерзения, когда чьи-то крепкие холодные пальцы схватили сзади за шею.       ― Руки убрал! ― пытаясь высвободится, вскидывая голову, выгнулся Алоис.       ― Да что ты дёргаешься! Ты же вроде хотел поприсутствовать, поучаствовать, ― прикрикнул Энтони и покосился на столик. Там, в железной эмалированной миске, лежал шприц, рядом с пузырьком из тёмного стекла, наполненного непонятной жидкостью, и коробочкой с ватой бинтами.       ― Эта «прелесть» действует посильнее любого абсента с опиумом вместе взятым. Жалко, что твой дружок Фантомхайв, нас покинул так и не попробовав. Кстати, как он там, ты же вроде в гости к нему наведывался, не расскажешь? ― издевательски спросил Анатоль. «Сиэль…». Мысль эта настигла Алоиса с такой мощью, что он прекратил сопротивляться, вздрогнул. Что-то острое проскользнуло в сознании, изранив те нежные места, которые, оказалось, уже были изувечены. Вдох-выдох, вдох-выдох. Ребра словно отказывались подниматься. Невозможно тяжело было втянуть в себя воздух. Сведённые, как судорогой, скулы и голова трещали от боли. «Я могу помочь…» — вновь отдалось в подсознании. Резко извернувшись, Алоис высвободился. Схватив стул, он с размаху ударил Матти так сильно, что тот, скорчившись от боли, упал на пол. Спотыкаясь, Алоис с грохотом и звоном уронил столик, горящую жирандоль, метнулся к окну, но то оказались крепко заперто. И сколько он ни дёргал, две старые кованые створки выпирали, скрипели, шатались, но не открывались. А едва обернулся, очередной удар трости вынудил его съёжиться, хватаясь за голову. После третьего удара вспыхнувшая невыносимая звенящая боль в висках выбила все возможности собраться с силами.       ― Тащите его сюда, ― приказал Матти.       ― Здесь огонь! ― закричал вдруг Ричмонд, пытаясь затушить вспыхнувшую ножку кушетки покрывалом.       ― Так потуши его, идиот! ― прикрикнул на него Жак. Алоис чувствовал, как его проволокли несколько метров до стола, вернее туда, где он недавно стоял, и бросили. Едва ориентируясь в пространстве, он слабо приподнялся. Вокруг звучали громкие знакомые голоса, но граф не мог разобрать ни слова. Он провёл взглядом по исчерченному полу. «Сиэль…» ― вновь прозвенело в голове. «Неужели, неужели он тоже… Ведь он сам признался, что состоял в…». Сильнейший приступ отвращения и ужаса охватили Транси. Весь похолодев, он покрылся мурашками. Желудок его сжался, подскочил к самому горлу, и, зажмурившись, мальчик почувствовал, что ещё немного и его вырвет. Энтони вмиг отпустил, отшатнулся от него, выругался, обтирая ладони о рубашку.       ― Загробной жизни не существует, Алоис! По крайней мере, райской! ― раскинув руки, громко и торжественно констатировал Анатоль. Он шагнул к Энтони, и, мазнув ладонью по лицу, впился в его рот поцелуем. Транси поморщился, слова Дюбуа звучали не столько абсурдно, сколько до театральности пафосно. В своём длинном чёрном балахоне он выглядел отталкивающе нелепо.Впрочем, ни содомской оргией, не своей полоумной жестокостью, Дюбуа не мог переплюнуть Фаустуса в этих жалких, полных сумасшествия и садизма изощрениях. Этой благородной твари удавалось вскрывать Транси без ножа и анестезии с такой болью, что он так и не отошёл.       ― Откинь духовные метания ― живи. Наслаждайся земными радостями. Ни к чему подставлять другую щёку ― мсти! И тут огромное витражное окно расползлось путиной трещин, вовнутрь брызнул дождь из осколков. Алоис только успел закрыть рукавом лицо.

***

Он ехал так быстро, как мог, но не успел. Михаэлис вывернул руль, обгоняя все три машины, и резко затормозил. Мелкая авария крепко перегородила проспект. Машины встали, едва передвигаясь под жестами мокрого злого регулировщика.

***

В шести шагах от Матти, у разбитого окна, в которое влетали капли дождя, стоял Алоис, в ужасе глядя на Анатоля. Белокурые волосы растрепались, лоб был расцарапан, на скуле алела ссадина, а из носа к губе спускалась струйка крови. Транси не обращал внимания на двоих, вставших у него по бокам. Он смотрел на человека, который подходил спереди. В правой руке Дюбуа держал пистолет, дуло которого было направлено на Транси.       — Шагни. — кивая на расчерченный на полу мелом круг, спокойно сказал Анатоль.       — Ты что делаешь?! Оставь его, нам вода нужна! Иначе мы все здесь сгорим к чёртовой матери! — испуганно и возмущённо подал голос Ричмонд, завидев оружие.       — Эй, мы так не договаривались! — вскрикнул перепуганный Жак.       — Это уже не смешно, Анатоль, опусти пистолет, — попытался утихомирить друга встревоженный Энтони.       — Он прав, бросай, сейчас не до этого! Нам надо потушить огонь! — заорал Ричмонд.       — Он был не заряжен… — словно в прострации прошептал растерянный Карл, отрицательно мотая головой и сам же не веря своим словам.       — Правда? — насмешливо переспросил старшеклассник и шагнул ближе, хрустя осколками стекла под каблуками. — Может, проверим ещё разок? Все промолчали.       ― А теперь иди сюда, ― всё так же спокойно добавил он, ―       Сейчас же! Энтони и Жак встревожено переглянулись.       ― Ты всегда был больным садистом, ― усмехнулся Транси. ― Наверное, твои родители поняли это и сдали тебя сюда. Он поднял глаза на своего мучителя и ощутил, как мурашки поползли по коже. Никогда раньше он не видел такой ненависти на лице человека. Голос Анатоля звучал ровно и спокойно, но, замолчав, он с такой силой прикусил губу, что по подбородку побежала тонкая струйка крови. Второй выстрел в тесном помещении прозвучал очень громко. Алоис не успел увернуться. Удивлённо раскрыв глаза, он пошатнулся, медленно касаясь пальцами живота. «Я могу помочь…». Кровь в свете огня казалась странного, неестественно тёмного, багрового цвета. Стало тепло. Боль пришла не сразу.       ― Что ты наделал?! ― в отчаянье закричал Энтони, бросаясь к другу. Карл стоял неподвижно с напряжённой, как тетива, спиной, широко раскрытыми глазами, в ужасе и безнадёжности наблюдая происходящее, Жак нервно рылся в какой-то коробке, что вытащил из-за зеркала. Анатоль побелел, как полотно, в страхе отшатнулся и выронил оружие. В голове звенел колокол, и стены кружились перед глазами. Он не сумел даже уловить движения. Удар. Озверев от разгорающегося гнева и боли, Транси бросился на противника, сбивая с ног.       ― Пусти меня! ― заверещал Анатоль, пытаясь скинуть его с себя, но граф удержался, и он сдавил его горло. Алоис захрипел, стараясь заполучить хотя бы глоток воздуха. В глазах потемнело. Одной рукой он вцепился в руки Дюбуа, другой обшаривая пол вокруг в поисках револьвера. В суматохе подобрав валяющийся на полу нож, он вонзил его. И, рухнув на пол, откатился подальше. Из-под лезвия полилась кровь, расползаясь алой лилией по рубашке. Охваченная огнём этажерка с книгами затрещала, страшно дрогнула и повалилась, поднимая в воздух всполохи искр. Граф моргнул. Это не выстрел. Это сознание рывком вернулось к нему. Почему никто не стреляет? Почему так тихо? Алоис уронил взгляд на окровавленное лезвие в руке, его стальной блеск придавал решимости, и перевёл взгляд на корчащегося в стороне Анатоля. Медленно поднял глаза. Транси смотрел на призрачное видение и под напряжённым взглядом всё начинало плыть, даже тот мучительный фон, на котором развёртывался кошмар… Только заметив, что лицо его мокро от слёз и что остановить слёзы нет никакой возможности.       ― Лука… Со слипшихся каштановых прядей, рыжих в свете огня, капала кровь. И потухший взгляд беззаботного сорванца при жизни, глядел серьёзно, с выразительным укором куда-то за спину Алоиса. Мысль, что Луки давным давно на свете нет, внезапная и совершенно безопорная, была для Алоиса одной из тех непреложных истин, которые уже утверждены и отложены рассудком далеко-далеко и ни в чём никогда не участвуют. И теперь, когда брат, такой, каким он запомнил его, стоял перед ним, до невыносимого трудно было освободиться от старого, застрявшего в мозгу суждения, будто извлечение из тьмы прошлого, одной этой истиной мысли могло не просто повредить всему порядку прочих взглядов, а повлечь немедленную кару за ошибку, за чересчур отвратную правду. Алоис безнадёжно силился вспомнить какие же данные заставили его считать, что Лука мёртв и почему за эти месяцы окрепла череда этих смутных, мечущихся в аду, вторичных сведений, из которых вырастала эта гибель. Как, как он мог примериться с этим исчезновением? Дыра. Куда–то всё скользило, осыпалось, проваливалось. Все ушедшие, бесцельные годы, мокрая земля, фигуры, вещи, привычки, лица… И кривизна чужой могильной ограды удерживала, не давая безмолвно и безропотно рухнуть в эту бездну. Воздушная яма жизни, один из слепых набегов прошлого, взводит сердце и то стучит, стучит как заведённое, волнительно, с пугающими разум перебоями. И нахлынут вопросы, тяжко болеющие, нравственные и верующие, как песчаная буря, только глаза щиплют. И обозначается это всё одним скользким змеиным шипением, «копошение в себе», глубоко истерзанное когтями вертлявой совести захлёбывающееся в тяжёлой пыли грехов! Но какие грехи в памяти, так явно их не знающей, отторгающей и не помнящей? Как долго он ещё сможет убегать от своей вины? Труднее стало определить, что творилось вокруг. Было ли все так, как видел сам бедный граф, или же эти, на взгляд безвредные и занятые люди, столкнувшись с правдой лицом к лицу, оставили его в покое лишь потому, что случилось нечто поистине кошмарное. Рядом, склонившись над Дюбуа, стоял Энтони, пытаясь оказать какую-то помощь. Карл стоял в стороне, монотонно бубня какие-то слова. Граф видел его бледное лицо в центре пожара. Жак и Ричмонд суетились вокруг, но пламени было уже не унять. Алоис сидел, сгорбившись, не реагируя, лишь слушая, как пульсирует в висках кровь. Сердце бешено колотилось. Он осмотрел себя: пуговица на жилетке оторвалась, нитки торчали — некрасиво. Пальто забыл в комнате Фаус… Что-то очень сильно болело, но что именно, он определить не мог. Наверное, всё. «Я могу помочь…» ― прошипел в голове искушающий голос. Каждый вдох причинял ему пытки, но он все равно тянул воздух в лёгкие и кашлял от настигающего дыма. Вокруг смыкался огонь. «Это не выход!» ― вырвалось в ответ. Сколько это продлится? Сколько драгоценных секунд он сможет дышать? Сколько ему ещё осталось? Пламя плыло в воздухе. Осколки стекла сверкали в языках огня и хрустели под ладонями. «Иначе ты умрёшь…» — ещё более приторным тоном разнеслось эхо. Смерть будет его искуплением? Страх парализовал. Мгновения он смотрел на огонь, бушующий вокруг, не веря глазам своим. Алоис не мог оторвать от него взгляда. Головоломный узор из пентаграмм, амулетов и кругов на полу начал двоиться зрительно увеличивая и без того обширное пространство. Белые линии расплывались в неразборчивый калейдоскоп с темными промежутками. В горле словно застряла колючая проволока. Это конец?       ― Умру? ― тихо переспросил Транси, ― Как Лука? Он посмотрел на своё отражение в зеркале, посмотрел себе на руки. Израненные ладони кровоточили.       ― Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum. Adveniat regnum tuum, ― с трудом, по памяти, тяжело зашептал Транси и тут же закашлялся. Вокруг расползался дым, щипало глаза. Время уходило… «Неужели ты думаешь, это спасёт тебя? Ты уже умираешь…» — рассмеялся голос.       ― Умираю… ― слова вышли рваные, изувеченные, ―…но я не хочу умирать, ― с детской растерянностью выдохнул Алоис, погладил красный камень кольца. Никого. Не было, никого, ради кого он хотел бы жить. Лука, отец, мама… все они были там, по ту сторону. И теперь он мог присоединиться к ним. Но разве он уже смерился с их смертью? Как бы тяжело не было, он переносил потери. Он оставался жить. И даже сейчас, здесь. В этом аду именно ему даётся шанс… «Тогда скажи это!» ― властно выкрикнул голос.       ― Я… Я не хочу… ― подхваченный последней волной утекающей силы, граф поднялся. «Громче!» В предсмертной муке он вдруг обрёл голос. Вскинул голову. В лице его не было ни кровинки. Оно стало жутко белым, как мел, а глаза — наоборот, потемнели от гнева, почти до черноты.       ― Я не хочу умирать! Я хочу жить! ― заорал Транси, стараясь перекричать шум этой бешеной ночи. ― Клод! Вдруг Энтони подобрал с пола револьвер, и что-то грозно крикнув Карлу, ринулся к Транси.       ― Не надо! ― выпалил Карл, желая остановить, но юноша раздражённо ударил его.       ― Это всё ты! ― в слезах и гневе прокричал он, целясь дрожащей рукой. В ответ на растерянность, Транси окатил его такой злобой, что тот вздрогнул, забыв о бессилии раненного противника. Оранжевое пламя высилось до потолка, граф чувствовал его жар, слышал треск и запах горящей ткани. Оно двигалось вместе с ним. Раздался выстрел. То была Тьма. «Аминь».

***

Клод мчался быстрее звука или даже света, забыв о городе вокруг. Сейчас его манил только один дом, один голос, один зов. Его зов. Имена ― человечье изобретение. Они важны для них лишь потому, что разрешают тобой пользоваться. Имя ― это ошейник и цепь. Теперь у него было имя. Демоны знают только две роли: раба и рабовладельца. Теперь Клод был рабом. Он мог бы сокрушить весь человеческий род, если бы так захотел, его господин. Он мог создать тысячу гроз, подобных этой, но только по велению хозяина. Он был полностью властен над этой ночью и всеми, кого она застигла, но не над собой. Гром ударил в облака, прозвенев победным зовом.

***

Такой безумный страх отразился на всех лицах, что Транси передёрнуло. Граф ощутил почти болезненный всплеск надежды. Внезапно всех неистово окружил ветер, но огонь не погас. Бешено летел дождь. Кто-то вскрикнул. Ричмонд выругался. Рядом с ним, в темноте, наметилось какое-то шевеление. Алоис не знал что происходит. Энтони обернулся. Губы его силились что-то произнести, но он задыхался от страха. Кто-то или что-то двигалось ему навстречу, сквозь густую завесу дыма. Силуэт постепенно вырисовывался и наконец он увидел его — высокого мужчину в чёрном костюме, отчётливо видимого на фоне пламени. Фигура молчала, не двигаясь. Просто стояла, смотрела, выжидала. Искала? Ветер раздувал чёрное пальто, не тронутый огнём.       ― Кто ты? ― его голос, казалось, прозвучал издалека. ― Что ты? Но фигура не исчезала. Юноша попятился, судорожно нажимая на спусковой крючок. Выстрел. Ещё выстрел, ещё… Его полный нечеловеческого ужаса вопль хлыстом рассёк темноту. Энтони повалился на пол, корчась в предсмертной агонии. Он вышел из тьмы. Он был тьмой. И тьма эта жила, дышала. Рядом с ней было неуютно. Рядом с ней цепенели. Алоис знал эту тьму. Его глаза были прикованы к маленьким людишкам, собравшимся в комнате и этот взгляд Транси чувствовал на себе. Воцарилась тишина. Каждый затаил дыхание, и в комнате не осталось ничего, кроме спёртого воздуха. Созданный лгать и обманывать. Вселять сомнения в самые утверждённые истины. Он, сеющий неверие и фанатизм. В его словах нет ни капли правды, они пропитаны фальшью. Но в них веришь, веришь свято, не задумываясь. На мгновение графу показалось, что его вытолкнули за край этого мира, что мир сорвался в пропасть. Алоис видел его так отчётливо, что это не могло быть сном. Он смотрел на него и думал почему-то, что это всё не с ним. У него защемило сердце. Он заглянул в его алеющие дикие глаза, в красивое суровое лицо. Застучало в висках. Это уже было не Фаустусом. Он шагнул к нему вплотную.       ― Вы жаждете жить, ― скользнув языком по оголённым клыкам, произнесла тень, ―, но какую цену вы готовы отдать за неё? За жизнь.       ― Любую! Слышишь? Любую цену, только спаси меня. Забери меня отсюда. Пусть боль прекратиться! ― отозвался Алоис и испугался собственного голоса ― холодного, ровного. В тот же миг, с секундным опозданием, Ричмонд бросился на Транси, словно желая остановить уже сказанные слова. Только тело его отбросило к стене и оно осталось лежать на полу. Огонь охватил всё вокруг. Тяжёлая потолочная балка с холодящим душу треском опрокинулась на пол, вскрывая паркет кривой зияющей раной.       ― Прекрасно, ― прошипел хаос. Торжественно вспыхнуло адское пламя в глазах демона, выплеснулось и разлилось алым по золоту. Алоис издал тихий страдальческий звук, дёрнулся и не смог пошевелиться. Кто-то крепко зажал его губы ладонью. Мрак комнаты взвихрился, заволакивая шипящий воздух. По углам, щелкая челюстями, заметались членистоногие тени. Пауки бежали отовсюду. Маленькие, размытие очертания быстро двигались за стеной огня. У графа остановилось дыхание, в горло словно залили раскалённого железа и крови. Он закричал насколько оставалось сил. И пришла темнота, а внутри всё продолжало невыносимо раскалываться. Так же внезапно пелена спала с его глаз. Боль позабылась. Перед ним стоял Клод. В своём человеческом обличье он ничем не отличался от того, кого Алоис видел утром. Но глаза выдавали зверя. Что-то дикое, неконтролируемое и ужасное рвалось сквозь зрачки. Их взгляды встретились поверх моря огня, искрящегося, как снег, неуловимого, как свет. И тихим, словно треск пламени, голосом демон произнёс:       ― Приказывайте, Мой господин. Велите мне убить их всех? «Да!» ― в мгновение торжественным громом отозвалось в мыслях Транси. Он был так вымотан, что с трудом мыслил.       ― Что ты задумал? ― зазвенел дрожащий голос. Транси озадаченно оглянулся. Демон протянул руку и схватил противника за горло — равно, что жука булавкой пригвоздить и смотреть, как он издыхает. Теперь, когда контракт был заключен, Клод чувствовал, как сила бурлит в нем. Тело полыхало в ней, как под адреналином.       ― Ну что, хочешь ещё покомандовать? ― спросил Алоис. Безумие блеснуло в его глазах. ― Или хочешь выведать ещё какую мою ложь? Матти и Карл в смятении посмотрели на графа. А Транси не смел, не смел отвести глаз от Анатоля. Он не видел Дюбуа таким перепуганным и отчаявшимся никогда.       ― Ты… — Анатоль поперхнулся кровью. ― Ты сказал н-не…       ― Неправду? Солгал? Обманул? Может быть, но вы ведь об этом никому не скажите? И никто не узнает… совсем никто. ― Алоис нахмурился. Обратился к онемевшему от ужаса Дюбуа.       ― Ты говорил «Ни к чему подставлять другую щёку. Мсти»?       ― Хочу, чтобы они мучились… И никто не видел этого. ― сломлено добавил он. ― Нет им спасения. Приказываю! Жак вздрогнул, почувствовав, как скулу болью обожгло. Нить коснулась шеи. И не выдохнуть без смертельной раны. Матти в ужасе завопил. Плещущие языки пламени озарили тысячи и тысячи нитей, поблескивающих в их свету. Проклятая сетка являлась при движении. Паутина, связывающая воздух. Нечто опасное, острое, словно лезвие, неизведанное. Сглотнув, Жак замолчал. Карл угодил в ту же западню. Пропитанный ужасом, он кричал, бился, и исходил кровью… Паутина наносила удары. Но у него не хватало холодных мыслей понять. Транси взглянул на мёртвого Анатоля перед ним. Медленно перевёл взгляд на Энтони, который замер у стены. Взглянул на Ричмонда, спокойно лежавшего на полу у его ног… Если бы не голова, вывернутая под плохим углом и остекленевшие глаза, то можно было подумать, что тот просто уснул. Алоис перевёл взгляд на демона. Внезапно поняв, что есть Фаустус. Это была Смерть. Это была сила, орудие невиданной мощи. И теперь оно было лишь в его руках. Он взглянул на свои ладони в косых жарких лучах пламени. Жак раскрыл и захлопнул рот. Он вдруг побледнел, испугался, не зная, какой издаст звук, не в силах оторвать от происходящего глаз. «Ибо жизнь, а не смерть будет карой твоей. За грехи твои». Губы Алоиса выдавили кривую дрожащую улыбку. Запрокинув голову, он рассмеялся, бесконтрольно и отчаянно. Захлёбывающиеся, ликующие, бесконечно тяжёлые крики раскололи, взорвали комнату, ибо то уже не был смех, а разрывающая человеческую гортань ужасная неведомая нота, вопль, полный боли страха и безумной агонии. Демон небрежно поднял ладонь, приложил указательный палец к своим губам. Резко замолчав, Алоис всмотрелся в бесстрастное лицо, ноги его подкосились и сознание пропало. Клод подхватил господина. Вдруг двери в комнату распахнулись. Фаустус стремительно обернулся. Алые глаза смотрели на Сиэля сверху вниз и сияли гордостью победителя, заполучившего ценный трофей.На руках демон держал Алоиса Транси.

***

1.Aetate fruere, mobili cursu fugit (лат.) — Пользуйся жизнью, она так быстротечна. 2.Daily Express — британский таблоид. Был основан в 1900 году. Это была одна из первых газет где печатали и сплетни, и спортивные новости, и женские советы. Это первая газета в Великобритании, напечатавшая у себя кроссворд. 3.The Daily Telegraph— британский таблоид (англ. The Daily Telegraph, иногда просто The Telegraph) — ежедневная британская газета, основанная в 1855 году. Одна из наиболее популярных и многотиражных газет в Великобритании наряду с The Times, The Guardian и The Independent.