Когда осень плачет, всегда идет дождь.

Слэш
NC-17
В процессе
187
автор
Eito бета
Размер:
планируется Макси, написано 555 страниц, 36 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Награды от читателей:
187 Нравится 160 Отзывы 60 В сборник Скачать

Глава XXV:«Что ты наделал?»

Настройки текста
      Алоиса Транси знобило от осмысления всего произошедшего, от безумия совершаемого. Связаться с демоном было фатальной ошибкой, а уж привязаться к нему означало только одно ― катастрофу. И граф это понимал как никогда отчетливо. И в реальности всё выходило ужасно. Он видел, что и для Фаустуса это не секрет. Им обоим было всё ясно как день, только каждое действие, что с той, что с другой стороны эту катастрофу лишь распаляло. Лишь ухудшало её... И побег этот был отчаяньем, но не бежать Алоис не мог.       Он сжал в глубине брючного кармана пистолет и похолодел. А ведь не успел, струсил, не воспользовался... Хотя, эта игрушка против демона ― пыль! Нахмурившись, он осмотрелся вокруг, не заметил ли кто. Со смесью странной растерянности и угрозы проследил внимательно, как подошедший кондуктор хмуро и удивлённо забрал протянутую бумажку в пятьдесят фунтов. И зажав квадратным ногтем билетик, проколол его в двух местах, пошарив в кожаном кошеле в поисках монет, мгновенно кошель захлопнул, влил в его ладонь сдачу.       На трамвайной площадке мальчишка второпях споткнулся о ноги дамы в синей шляпе с рябым пером, читавшей журнал. Схватился за висячий ремень, затем суетливо уселся на предпоследнее сиденье. Вагон неуклюже поворачивал, ловя отсветы вечереющей столицы. В широком пролёте окна небо плыло сплошь пурпурное, тяжёлое, точно налитое чернилами. Бежал асфальт. И каким–то сверхъестественным огнём полыхали лампочки вывесок. Мелькали фасады и крыши, и силуэты их сливались в наплывах стекла. Вдали за раздавшимися крышами медным арбузом вздымался купол собора. Прокатил мимо трамвайный состав. Следом, в матовой полутьме продребезжал фургон с ящиками, полными изумрудных пустых бутылок. На перекрёстке рабочие чинили развороченные пути, скользили мимо влажные велосипеды, утробно рычали мотоциклы.       Прогремев через мост, трамвай обогнул на почтительном расстоянии старую пузатую тумбу для афиш и неспешно принялся взбираться по булыжной улочке. Салон медленно пустел. Алоису было холодно в своём будничном костюме. Невыносимо болела голова. Он уже не слышал и не видел сквозь дымку, совершенно потерявшись, совершенно не понимая происходящего, а лишь стремясь инстинктивно поскорее отойти от чего-то гнусного, нестерпимого. Ему было всё равно, куда и как долго он едет. Клод уже, несомненно, обнаружил пропажу и рыщет в его поисках, а если и нет... Рыщет! Рыщет!       Ещё раз грянул звонок коротко и гневно. Кондуктор объявил «Конечная!». Транси вздрогнул и вернулся к площадке, схватился обеими руками за железные поручни, подался вперёд, рассчитывая прыжок и, дождавшись пока трамвай, замедлит движение, прыгнул. Внизу, гладким блестящим потоком лился асфальт. Обожгло подошвы и ноги побежали сами, принуждённо, звучно топая.И внезапно раздался вой машинного клаксона, кондуктор покачнувшегося трамвая яростно крикнул что-то, дорога взмахнула из-под ног. Горящая громада налетела сбоку на Транси. Едва успев отскочить, он испуганно проводил глазами прокативший мимо жёлтый автомобиль. Напротив свет кинематографа обливал тротуар. С прямоугольно светлого, как луна, полотна, проедая темноту, смотрело женское лицо со сверкающими алыми губами и зелёными глазами.       Людей вокруг почти не было. В тусклой тьме над железной дверью маятником заходил висячий щит, деревянная дощечка. Увидев огромные смутные тополя и площадь, граф сошёл с тротуара. Прогремели небеса. Улицы, что сверху казалось налиты были густой темнотой, полнились тонкой моросью тумана. В синеватом воздухе плыли переулки. Завлекая опустевший трамвай в сторону, улица рождалась с угла проспекта, поблёскивая широкими витринами магазинов. И словно начиная новое своё существование, меняла имя после круглого сквера, который трамвай обходил с неодобрительным скрежетом, визжа на повороте, растворялся во тьме за сквером.       Серый горделивый дог, стуча когтями по панели, скучающе вёл гулять вялую девицу в полосатом платье и с зонтом-тростью. Граф был так поглощён этим бесцельным путём, что не заметил, как столкнулся с пожилым высоким господином, выходящим из телефонной будки. С пакетами, он, бурча и отряхиваясь, скоро удалился.       Алоис же пошёл быстрее. Он вновь и вновь пробовал успокоиться, но происходили подозрительные вещи: рекламный проспект у бордюра назывался «la morte*», а в переводе «la morte» ― смерть. Транси решил, что если он досчитает до семи и на семь проедет машина, он не дождется утра ― так оно и стряслось: пролетел чёрный Феррари, в темноте привидевшийся катафалком. Гигантская тень скользнула по домам от света фар. Тогда же решив, что всё это глупости, суеверные мысли, Алоис сделал наихудшее, что мог сделать человек в его ситуации. (В его ситуации?) Он попытался уяснить себе, что есть смерть! Изо всех сил пробуя побороть страх, понять смерть обдумать, не затрагивая религии и философии. И спустя минуту подобных раздумий всё утратило смысл. Стало трудно дышать. Огромный ночной мегаполис вдруг потонул, сжался в один маленький беспросветный островок опустевшей улочки. По нервам прошла холодная ноющая волна дрожи.       И стоило опустить веки, перед ним являлось Его лицо. Лицо Фаустуса, полное готовности и спокойного равнодушия - хладнокровия убийцы. Алоис внезапно для себя почувствовал, что Клод, таким, каким он его помнил с их расставания на перроне, с краткостью, чеканностью его слов, со всеми прочими ужимками стиля, ему свойственных, проникал всюду, заражал образ мыслей. Насмешливое соболезнование разума!       «Мерзость, какая!» Из ниоткуда возродившаяся мысль, что никакого Клода Фаустуса и на свете не существовало, перестала для Транси требовать доказательств. Дабы Фаустус существовал! Он воскрес, явился. Он ― есть, и он смерть. И как чума, как зараза необыкновенная был теперь неразрывно связан с Алоисом Транси. «Он идёт по стопам… Он следит, заманивает, предаёт. Его сети расставлены и прочны. Быть начеку. Не доверять, не доверять скромности вида!» И цепь всех этих переосмыслений так крепла, что ныне Алоис с трудом вспоминал, а какие данные у него были думать, что Фаустус человек?       Вот представлял граф его тогдашний облик, и ему становилось удивительно, что ни он, ни кто другой не видел этой длинной, безобразно угловатой тени бесстыдного двуличия, которую демон всюду за собой влачил, запрятывал концы под мебель. И вся его презентабельная оболочка как бы подразумевала яркое, ослепительное «ядро».       Да что таить ― Алоису мерещилось, что Клод Фаустус (демон!) способен на жалость. Но лишь теперь он определил точный её оттенок.       «И стремления и методы Его приняли оборот совершенно противный всему, что говорилось им». Но главным оставалось то, что по мере роста своей власти граф стал замечать: стеснения, наставления, приказы и все иные виды давления, производимые им, являли в Фаустусе ту сущность, которую он не знал совсем. С детства ему прививали, что зло само по себе омерзительно, невыносимо и требует немедленного осуждения, истребления, в отличие от добра, что вечно и везде предстаёт чем-то данным, необходимым и живым…       Но оба этих понятия оказались слишком расплывчаты, а Алоис Транси слишком молод. Точно человеку, с которым случился кошмарный удар прямо на улице, нет дела до прохожих, до неба, до солнца, а есть лишь в нём страстная всепоглощающая тяга дышать, жить ― так и у Транси было лишь единое желание сохранить здравый рассудок.       Алоис зашагал ещё быстрее, кутаясь в тонкий пиджак. Вообще всё это было словно во сне, словно не с ним. Шлёпая по лужам, он вышел, не глядя названия улиц, по щербатой панели в хлещущую ночь. На углу, под шатром каштана, его обдало пьянящим и сырым запахом Темзы.

***

      Пропуская любые дорожные знаки, Фаустус не обращал внимая на возмущённый свист клаксонов. Колеся по улицам огромного шумного города на самой высокой скорости, которую только мог позволить его автомобиль. Казалось, Он продумал все свои ходы, но выходило что-то совсем неразумное. До конца не окрепшая связь была едва-едва ощутима, приходилось ориентироваться больше на своё чутьё, нежели на контракт. И Клод, обычно восприимчивый к малейшему тону человеческого чувства и всегда умело ловивший за поверхностными взглядами ту грань настоящей людской мысли, которая отделяет истинный порыв от обмана, несколько раз принимался вдумываться, искать всюду, сколько мог, сбивался и принимался снова, совершенно позабыв о присутствии трёх чертей за спиной.       Для него в эти нестерпимые минуты искания в эфире человеческой толпы все, кроме установленной перед ним цели, утратило и образность и смысл. Лицо его приобрело выражение алчное, почти зверское, глаза сияли, костяшки пальцев, что до треска сжимали руль, побелели. Сверкающая точка влекла его взгляд, и он не смел оторваться от неё в то время, как картины вокруг плыли от скорости авто, темнели, сводились в гладкую тусклую тьму, отходили неизвестно куда.       Сначала был гнев - упустил, не усмотрел, не учуял явного подвоха в перепадах тона, в поволоке грозящего взгляда, следом ― нарастающая тревога: не догонит первым, потеряет... Как его скорее найти?.. Только хуже всего было то, что Клод всем своим существом осязал наступление могущественной, но невидимой преграды, которая нарастала точно стена, а потому нужно было петлять и даже иногда останавливаться и слегка пятиться, чтобы разрушить оною. В тоже время мысли оставались ясны: демон знал, что так или иначе он отыщет его, что до этого момента всего несколько минут. … Однако, следовало разыскать Алоиса первым. И если он не успеет, случиться непоправимое. Абсолютно непоправимое!

***

      Он теперь шел, рассчитывая любой свой шаг, и когда ошибался, прохожие оглядывались на него, к удаче их ходило мало - был священный полуночный час, и когда граф добрался до каменного парапета Доков, там было уже совсем никого, ослепительно сияли фонари на углах с бегущими отражениями на мутной воде. И виделось, будто эти яркие вопросительные знаки с кричащими многоточиями трезвонят в его голове. Мерно покачивались на воде остро-шпильные великаны―яхты.       Лучше, впрочем, было остаться ― посидеть у воды, перетерпеть, пока раствориться мысленный, отвратительно густой туман. Это пройдёт, пройдёт, если только он не умрёт. Он чувствовал и то, что небо стало темнее, пропала былая его предзакатная звенящая лёгкость, близился шторм. Какой бесполезный, какой гнетущий бред. Алоис забрался на один из огромных деревянных ящиков, грудой устроенных близ складов - высоких, барачного вида, кирпичных зданий с белыми арочными окнами и башенкой с часами, только самих часов видно не было, как и их циферблата. По другую сторону, дальше от поворота, тянулись узкие кирпичные домики в четыре этажа высотой, одного камня, со складами. Граф сел, закрыл блаженно глаза. Вновь под веками заиграло радужно, полыхнул огненный калейдоскоп. И дабы это оборвать на корню, приходилось хвататься взглядом за случайные образы: заливистость короткого причала, синий отблеск влажного борта, маячившего на волне, текучая багровость угловатых рам последнего этажа. «Вот, значит это конец, неужели, ― подумал граф, ― такой глупый конец. … Всё закончиться. … Не может быть!»       Алоис опять нащупал в кармане пистолет. Ему вдруг стало так панически плохо, что он спрыгнул, и поплёлся вдоль парапета, растерянно перебирая пальцами и косясь на бездонную глубину ночной Темзы.       «…От боли песней исхожу; Заслушавшись ее, Хоть на минуту выйди в ночь, Покинь свое жилье. Как стриж, что бурей сбит во мгле, Та песня бьется по земле. Навстречу горю моему Ты поспеши во тьму, Ах, позови его и сам Дверь отвори ему…»* ― тихо нашёптывал Транси.       «Разве я могу на такое решиться? ― раздумывал он, безотчетно извлекая пистолет, ― секундный разрыв, игольный укол, верно, и то больнее, ведь человек живой боль ощущает долговременно. В книгах описывают это словно мощный удар, а следом всё пламенеет, как от ожога…»       И необходимо лишь одно усилие ― нажать на курок: толчок, вспышка ― конец! А что следом? Что будет там, за гранью? Разве только пустота, всепоглощающая, бездонная пропасть…       А станет ли она покоем? Как благость покоя после тяжёлого пути. Зачем же тогда мучиться исканиями? Будет, разве, кому-то жаль его? Мать мертва, отец мёртв, Лука… Дядя и тот не огорчится! Будет разве кому-то до него дело? Клоду Фаустусу? Едва ли… Редчайшему мерзавцу, франту и адской сволочи? А что он для него? Не больше чем смазливая оболочка. Уж очень душа его демону приглянулось.       «Ежедневно кто-нибудь погибает. Ежечасно…»       Вот умри он прямо в эту секунду, размозжив себе голову одним выстрелом, будет голодный Паук впустую щелкать жвалами. И не станет тогда искать его Фаустус вовсе, а просто исчезнет, как небывало, бросит всё и никто его и не вспомнит. И пропадёт этот контракт, все его долгие усилия и ожидания, пропадёт цель, так назойливо маячившая, так упорно подталкивающая… Неожиданно при мыслях этих стало пугающе легко, просторно существовать. Однако какая странность - отсутствие Фаустуса. Как то возможно представить, определить…? И возможно ли вообще?       Взводимый курок глухо и быстро щелкнул. Транси усмехнулся, и, остановившись, глубоко вздохнул, приставил пистолет к правому виску. Ледяная сталь ошпарила кожу. Морозная волна тут же обдала всё тело.       «Откуда столько холода?» ― с дрожью, пронеслась мысль. ― «Всегда теперь будет так холодно? Будто под землёй, будто в закрытом гробу… Одна темнота и только. … Нет! Нет! Жуть, какая! А если вот… Прямо в эту секунду… успеет ли Он?»       ― Однако как же вы беспощадны, господин Транси. Скажите честно, вам над всеми нравиться так зло издеваться? ― спросил он, не зная, действительно ли в мальчишке созрела решимость или он опять только ломал комедию.       ― Подумать только! Я уязвил вас? ― возмутился Алоис. ― Не может быть!       ― Вы, верно, испытываете моё терпение? ― переспросил Клод.       ― Терпение! ― сказал граф. ― Что бы я испытывал ваше терпение! А вам не всё ли равно? Какие у вас основания для нервов? Кажется, что ещё вчера вы хладнокровно собирались меня убить!       ― В таком случае, ― спокойно отозвался демон, ― почему вы напуганы, господин Транси? ― голос его прозвучал, откуда-то со стороны и, оглянувшись, Алоис увидел его склонившегося над левым плечом. ― Разве вы не сами предложили мне свою душу? ― граф вздрогнул, демон уже стоял подле его правой руки. ― Или прося о жизни у демона, вы полагали, что ваша жизнь будет лёгкой?       Клод легонько, поправил свои очки, стоял он совсем близко перед господином, галантно склоняясь к его лицу. Алоис испугался и, не успев приготовить вразумительного ответа, выругался, отшатнувшись, споткнулся, неуклюже падая на асфальт.       ― Не переживайте так, Ваше Высочество, ― сказал Клод, медленно подходя ближе. Теперь он был всё там же где и раньше, точно в нескольких метрах перед ним.       ― А что мне прикажете делать, ― огрызнулся Алоис, пытаясь подняться, ― раз я связался с такой мразью, как вы? ― он встал на ноги, но сделал опасливый шаг назад. ― Терпение! Терпение! Да провалитесь вы со своим терпением! Имею я право на нервы после всего? Что есть терпение для таких, как вы? Ожидание, когда я окончательно сдамся и приду платить по счетам. И вот я вам свою душу на блюдечке сам подал, а вы возьмите и откажитесь. Убеждаете верить вам, а сами из месяца в месяц с ума меня пытайтесь свести. Никакой правды, одни убытки! Да в ином случае, ― негодующе продолжал Алоис, ― я бы к вам и близко не подошёл, утопил бы живьём в святой воде, а в грудь вогнал кол серебряный!       ― Господин Транси! ― повысил голос демон, шаги его стали быстрее, рука стремительно потянулась во внутренний карман пальто.       ― Господин Фаустус! ― отрезал граф и, вскинув пистолет в дрожащей руке, без колебаний спустил курок. Сила и стремительность, с которой это произошло, поразили даже его самого.       Всё же было для Клода что–то странное в этой ситуации, да не просто странное — немыслимое. С одной стороны ― отыскать его в той забытой Академии и завязать знакомство; не получилось легко — вышло с трудом, свой контракт он ухватил. Но теперь, когда в самой гуще событий, в тот самый момент, мальчишка то предлагает ему свою душу сам, а то намерен стреляться. … Чувство было такое, точно Алоис замышлял нечто ужасное, но решиться никак не мог. И, кажется, ничего удивительного нет, верно, Транси просто перепуган событиями, Клоду ведь удалось отыскать его и он всё сможет контролировать, если что-то пойдёт не так. А, даже учитывая вероятность подобного исхода событий…       Его голова резко откинулась назад, Клод глухо захрипел. В следующий момент, медленно выпрямился, доставая пальцами изо лба пулю, и протянул ту графу на ладони.       Транси не шелохнулся. А вот демон скорбно поджал губы. Стена настигла их. Фаустус вытащил нож из внутреннего кармана пальто и поправил рукой очки.       Алоис в ужасе обернулся, под каблуками захрустела бетонная крошка. Никого на парапете не было, кроме двух случайных господ. Пара нагловатых щёголей в дорогих, не к лицу, ярких костюмах, прогулочным шагом направлялись к нему.       ― Вас не терпит даже ваш контрактер. ― Голос был чужой. ― Мистер Фаустус. - Говорящий был среднего роста, худощав, а по виду довольно силен для своего сложения. Лицо его, с высоким лбом, прямым носом и решительным, острым взглядом, было мужественно и красиво в присущей северной бледности — одновременно серой, матовой. В шляпе, распахнутом тёмно-синем кромби*, из-под которого виднелся отменный шерстяной костюм и белая рубашка при чёрном шелковом галстуке, с блестящей булавкой.       ― О! Это, наконец, неделикатно, так подкрадываться, ― нервно и глухо возмутился Транси. ― Следите вы за мной, что ли? Может, объяснитесь, наконец, или мне лучше требовать объяснений с вас, Клод Фаустус? Кто. Они. Такие!?       На слова Транси незнакомец чуть заметно нахмурился. Алоис вдруг заметил у него в руке серебряный полумесяц серпа и подумал: «А ведь я этот серп раньше видел». Второй — длинный, слабогрудый и прилизанный молодой человек с голым, бледным, хлыщеватым лицом, стоял и вовсе в сплошной тени, так, что граф видел лишь блестящие носки дорогих ботинок при металлических пряжках, да край шляпы. Однако светящиеся зеленью их яркие глаза за стёклами очков выдавали инфернальную сущность.       ― Жнецы, милорд.       ― Жнецы! ― Алоис, бледнея, взглянул с ненавистью в глаза Фаустусу. ― За мной охотятся чёртовы боги смерти, а вы об этом молчали?       Ноги и руки у него внезапно отяжелели, голова сделалась легкой и точно пустой, а сердце упало куда-то абсолютно, вниз и колотило там огромными, болезненными толчками, сотрясая все тело.       ― Моя обязанность обеспечивать вашу безопасность… — вклинился он, как обычно пронизывая господина взглядом.       ― Недоговаривать мне всю правду тоже ваша обязанность? ― граф изучал их с нервным злорадным азартом омерзения. ― Что же, вы опоздали, господа, как видите, здесь обед накрыт лишь на одного и это не вы!       ― Милорд, отойдите и встаньте позади.       ― Джим Маккен родился пятого ноября тысяча девятьсот девятого года, ― раскрыв небольшой блокнот, принялся зачитывать тот, кто стоял в тени, ― скончался от потери крови двадцать девятого ноября тысяча девятьсот двадцат…       ― Всё ложь! Моё имя Алоис Транси, ― пистолет в его ладони шумно плюнул огнем, ― и я жив!       Пуля не задела блокнот в руках незнакомца, и он захлопнул его, точно за совершенной ненадобностью. Фаустус проследил за мальчишкой, широко раскрытыми глазами, с холодом и удивлением. «Зачем вы это сделали»? ― Спрашивал его взгляд. Инстинктивно Алоис сделал пару шагов в сторону. Пистолет был снят с предохранителя.       ― ...Особенных отметин ― не имеется. ― Поправив очки, он закончил таким ломаным, вычурным тоном, что Транси поморщился.       ― Твоё вмешательство, демон, нарушило баланс. Кража души, единожды упомянутой в списке, карается правилами. И согласно этому душа будет изъята немедленно.       ― Приказывайте. Приказывайте, иначе мне нечего будет им возразить. ― Клод колебался. ― Они убьют вас! ― Все происходящее до чрезвычайности отклонялось от правил. ― Приказывайте!       С ужасным ощущением, что его сбили с толку оглушающей правдой, Алоис вытаращил глаза и, заикаясь, произнес:       ― Я–я приказываю, во имя контракта… и меня падшего, приказываю, остановите их. … Убейте их!       ― Да, Ваше Высочество. Раздался звон стали о сталь: демон и жнецы метнулись друг к другу, и Алоис замер, околдованный страшной красотой схватки. Это казалось почти грациозно — каждое их движение, удары и уходы от них. Жнецы взмахнули серпами и два лезвия схлестнулись с тяжёлой блестящей ковкой оградного столбика, которым Фаустус с удивительной лёгкостью маневрировал. Он с холодным вызовом смотрел на противников, вздернув подбородок. Ответом ему была кривая усмешка, а в следующую секунду тонкий металл надломил увесистую балку, точно спичку. Фаустус ускользнул от их новой атаки — и ему это далось крайне удачно. Но, как они были быстры! Они двигались проворно, сверх меры для людей. Однако демон не уступал им в этом. С выражением силы и хладнокровной угрозы на лице он уклонялся от атак.       — Его вы не заберёте, — отчеканил демон. — Он мой. ― После того, как они обменялись несколькими жуткими ударами, демон сделал свой ход. Словно молния, в его руке сверкнули четыре золочёных ножа, и он метнул их.       — Ошибаешься, — ответили ему. — Теперь он — наш.       Один из них бросился вперед, и серп, рассекая воздух серебряным бликом, пролег между Алоисом и Клодом. И потом внезапно тень возникла рядом с графом, пронеслась по левую руку, будто Смерть в длинном плаще. Транси поскользнулся и чуть не упал в воду. Сильно забилось сердце. Он ощутил внезапно близкую связь с лаковой черной водой, плещущей и взбухающей у каменного борта. Только он начал падать, как демон со своей безумной скоростью мгновенно оказался тут же. Послышалось утробное рычание. Клод метнулся к нему и схватил за шиворот, оттаскивая себе за спину. Алоис на секунду зажмурился, а когда открыл глаза, перед ним мелькнуло серебряное лезвие, будто отражение косы. Фаустус распахнул глаза, они сверкнули в полутьме гневным багрянцем. — Больше от меня никуда не уходите, — резко сказал демон. Еще движение — удар, яростный рык… Его манёвры оказывались быстры и плавны, точно зверь в ночи, не успеешь оглянуться, и он там, где надо — около графа.       ― Двое на одного, — сказал Клод. Жнецы снова нападали, а, он мог только уклоняться. Их атака продолжалась не дольше минуты, но прилично лишила демона сил, чем только обозлила его и распалила.       ― Работа, не сочтите за личные обиды. - На долю секунды жнец увёл взгляд вниз, но этого оказалось достаточно, чтобы Фаустус резко выбросил вперед правую ногу:       ― Взаимно.       От удара у жнеца едва не вылетело из рук оружие. Развернувшись, он вдруг нанес удар, и Клод отбил его, отскочив назад. Серп резанул по тому месту, где только что стоял Фаустус, оставив на каменной стене уродливый шрам.       «Жнецу под силу убить демона?»… Алоис не заметил, как скоро они были загнаны в каменный тупик домов, тёмную выбоину плохой архитектуры. Он находился спиной к спине с Фаустусом. Самым лучшим выходом казалось бегство, однако единственный путь отчаянно блокировался. Никакого подходящего оружия! Ничего, чем можно было просто снести им голову. Но что, если их застрелить, это не возымело действия на демона, а на жнеца?       Ноздри у него раздулись, грудь порывисто дышала. Но в душе у него вдруг вспыхнула гордая, дерзкая и злая отвага. Пересекая единственный ход, он вытащил кольт и дважды выстрелил.       Фаустус знал, что сейчас произойдет, но бессилен был предупредить криком или жестом — мог только действовать.       Он летел прямо на Транси — и демон знал, еще до броска знал, что непременно мальчшика, а не он, станет целью. И тут, совершенный в своем роде полет, прервался, потому что сбоку, справа, из совершенно неправильной позиции… жнец все-таки отскочил наискосок. Но за миг до ухода, другой бросился вперед и, почти настигнув, еще в полете Фаустуса, махнул лезвием, так, что косо вспорол демону пиджак, во всю спину. Клод отскочил, тихо охнул, ― скорее от внезапности, нежели от боли. Спина его выгнулась дугой, точно переломившись, срасталась заново. Когда он поднял голову, его глаза были алыми. Добраться до графа демон не успел.       Из того места, куда вонзилось лезвие — чуть выше лопатки, — пошел лучами белый свет. Свет, а не кровь! Алоис зажмурился и вдруг услышал свой голос, точно со стороны, глухое эхо слов. И весь содрогнулся от ужаса, когда понял, что являет собой этот ослепительный свет. Ему казалось, что голос у него какой-то чужой и такой сдавленный, точно в горле что-то застряло.       «Вы предлагаете свою помощь, даже не зная моего имени! ... Господин Фаустус, у вас сегодня урок в… ... Проследите, чтобы все ученики были на мессе. ... ― Фишер? ― Добрый вечер, мистер Фаустус. ― Людвиг? ... ― Вы чванливый, лживый, бесчувственный индюк! ... Любую цену, только спаси меня. Любую! Слышишь? ... Да кто он, чёрт подери, такой! ... А до тех пор, не отходите от меня ни на шаг!..»       Свежие капли крови сверкали в свете фонарей.       ― Ваша кинолента куда интересней, скучной жизни обычного человека. ― Жнец злорадно ухмыльнулся, ― воспоминания демона. … Но не многовато ли усилий на душу одного мальчишки? ― угроза застыла от Фаустуса, менее чем, в полуметре, и одного удара хватило бы, чтобы распороть демону горло.       — Я делаю ровно столько, чтобы господину не угрожала опасность. Я не смею ослушаться его приказа. ― Алоис успел достать из-под пиджака пистолет и резко вскинул его на жнеца, с вызовом заглянул в его лицо. Второй же в секунду приставил лезвие к горлу Транси, в то время как Фаустус извернулся так, что теперь мог в любую секунду избавить господина от «угрозы» за его спиной.       Несколько метров отделяли одного жнеца от другого, и Клод понимал ясно, что если даже один из них успеет нанести удар, то ему придется плохо. В то же мгновение, как Транси выстрелит в одного из них, второй успеет произвести любой манёвр. И пока не спущен курок, под угрозой смерти были они оба. Но как только раздастся первый выстрел, один из жнецов будет еще жив, а один из них будет мёртв...       ― Люди только на вид сильны и смелы, но на самом деле их жизнь очень легко забрать. ― Жнец размахнулся. ― Ваш контракт окончен.       Транси отыскал Клода глазами — по ножам в руках, новомодный дорогой костюм был искромсан в лоскуты. В одной руке его было золочёное серебро, по другой же, стекала кровь, плечо зияло сплошной, рваной раной, а губы сжались в острый решительный штрих.       ― Последнее слово, ― вдруг тихо и вкрадчиво произнёс Фаустус, на его забрызганном кровью лице виднелись только белки глаз, ― господин.       В его голосе прозвучал тот болезненно знакомый вкрадчивый тон, горестная нотка, напугавшая Транси. Он проникал в душу. Он слишком сильно напоминал о живом Фаустусе, о том, который не был чудовищем, который разговаривал с ним, проявлял заботу и внимание.       Оглушительно грохнул «Кольт» 45-го калибра:       — Не согласен!       И в тот самый момент, когда граф нажал на спуск, а пуля, не причиняя жнецу никакого вреда, ударилась в кирпичную стену, с шелестящим свистом Фаустус моментально ушел в сторону. Метнув ножи уже в прыжке, над их головами, демон подхватил мальчишку, пролетел упругой дугой на три метра вперед, перевернулся в воздухе и ловко, по-кошачьи, присел на стоявшую у стены громаду ящика.       ― Быстро Вы… Клод Фаустус. ― Произнёс жнец и тут же опасливо замер в сантиметре от ранения. В бликах света озарились тонкая сеть паутины, что смертельно-узкой невидимой оградой пролегала вокруг.       ― Это лишь имя, одолженное мне хозяином, в день, ― он медленно поднял голову, вставая с одного колена, ― когда наша сделка была заключена, сейчас я ― Он. ― Изящно обрывая нить, ответил демон.       В следующее мгновение, по щелчку пальцев, тени за его спиной разделились на трое и, выйдя из тьмы, обрели форму, не по его воле, почти одинаковую. Трое молодых людей были, как один, в лакейской ливрее, и только внушающее страх оружие в их руках напоминало о целях пребывания. Первый перехватил тяжёлую алебарду, второй вытащил кинжалы, а третий держал длинную двухстороннюю глефу. Они встали по обе стороны от демона.       Вдоль всей стены склада, но до самой крыши, не доходя пару метров, громоздились огромные портовые ящики. Алоис, цепляясь за край того, что стоял следующим, стал карабкаться вверх. Подошвы скользили по гладкой доске. Наконец, он крепче ухватился за край кирпичного желоба и, подтянувшись изо всех сил, взобрался на крышу.       Заметив, что мальчишка сбегает, жнец ринулся за ним. Теперь у графа не было и малейших сомнений о том, что предпринять, если противник окажется рядом. Главное — не дать схватить, остальное неважно. Преследователь бежал быстро, но не достаточно. Будь они на земле, жнец нагнал бы его за секунду, однако ранение давало о себе знать. Только бурые зубчатые куски черепицы качались, съезжали под ногами, словно мелкие камушки. Слышался звон бьющейся керамики. Сначала крыши росли острые и короткие, бежать было невозможно, потому приходилось то карабкаться, то ползти, После очередного «острия» Алоис поскользнулся и с грохотом скатился, хватаясь за карниз.       ― Не отвлекайтесь, это невежливо. ― Прорычал демон сквозь оскаленные зубы. Со скоростью молнии он схватил преследователя за лодыжку и рванул его ногу на себя. Жнец рухнул на землю, и уже в следующее мгновение второй оказался позади Фаустуса. Он сам оказался в опасности, поскольку обернулся к нападающим спиной.       Прошла будто целая вечность, прежде чем Алоис наконец вскарабкался и, оступаясь и пошатываясь, опасливо зашагал по черепице. Сделав несколько шагов, он рухнул на колени. Жнец устремился вверх по скату в тот момент, когда Алоис сумел встать на ноги.       Оглянувшись на погоню, граф ужаснулся. Сама смерть приближалась к нему шаг за шагом. Алоис оглянулся. Небо точно перевернулось у него над головой, но успев опереться ногой о ряд кирпичных зубцов на самом краю, он, спустя несколько мгновений, все же сумел подняться и побежал дальше. Жнец заметил в его глазах страх, ясное осознание того, что вот-вот случится. Однако Транси хотелось рассмеяться, он ускорил бег и под конец настолько разогнался, что едва было не бросился с воду, чуть крыша оборвалась, даря передышку его пульсу.       Граф остановился. Капли пота щекотали лицо, к ладони пристало что-то жёсткое ― осколок черепицы.       «Спрыгнув, я погибну и Клод потеряет мою душу. Никакого контракта. Никакого демона. Если погибает один из нас, сделка аннулируется автоматически, так ведь? ... Но что, если погибнет он?» - граф покрутил головой, высматривая Фаустуса.       ― Позвольте осведомиться, господин Транси, к чему вы так бережёте собственную смерть, в то время как мы можем отсрочить её вам? ― опасность уже подобралась так близко, что слышала его сиплое, прерывистое от бега дыхание, сжимала серп, который как-то завораживающе блестел в тусклом свете ночных огней.       Граф переставил чуть назад ногу и оглянулся вниз, на спокойный чёрный лоск воды. Высота с трехэтажный дом. Сильный удар о воду может вызвать повреждения, и тогда шанса выплыть уже не будет... Однако, какая насмешка фатума, ещё несколько минут назад он так серьёзно размышлял о своей возможной смерти. … И пытаясь примириться с ней, объяснить, граф понимал, что Фаустус способен защитить его — для этого он был достаточно быстр и хорош. Но теперь…       ― Абсурд! Если и так, то не ваша забота, ― крикнул Алоис. ― Я заключил контракт с ним, – добавил он, неожиданно крикнув страшным голосом, что случалось падал, точно раскат грома в ночной тишине. ― Откуда у вас полномочия разрывать его?       ― Дело должно быть закрыто…       Алоис отошел ещё на шаг, остановился и взвел курок.       ― Не подходите, я убью Вас! ― Это была простая констатация факта. И черный зрачок его пистолета, как бы подтверждал слова. Но при этом он так смехотворно, такими неумелыми движениями размахивал револьвером в воздухе, что жнец только смотрел отрешённо и молчал, не ожидая даже невольного выстрела. И графу было страшно и неизъяснимо весело стоять вот так, между жизнью и смертью и уже знать, что он выйдет победителем в этой игре. И возможно тот, кто наблюдал бы эту сцену со стороны, увидел её настоящий тяжёлый смысл. Осознание на мгновение с исключительной броскостью и ясностью вернулось к Транси. Он увидел, что жнец, не сводя с него глаз, медленно поднимает над головой серп. Да, вот он стоит тут, на самом краю, и в любой момент лишиться жизни.       «За что? В секунду? Больно? Ах, не все ли равно! Жнецы! Демоны!» — кричал внутри Алоиса какой-то яростный и счастливый, стремительный голос. И граф знал, что бледнеет сильнее. Голова у него, наконец, стала полна лёгкости и блаженной пустоты.       ― Ваше оружие здесь бесполезно, граф, жнеца невозможно убить...       Того, что за этим последовало, Алоис никак уж не ожидал: Жнец обомлел, речь его потонула в хрипе. Что-то лязгнуло, захлюпало и забурчало, но он продолжал молчать. На секунду графу сделалось жутко. Наступило оглушительное молчанье.       Удар получился каким-то хлёстким, не совсем точным, поскольку и сам демон едва держался из последних сил. Не смотря на свою повышенную скорость реакции, жнец не успел увернуться, его отбросило в сторону. Издав короткий звук, он ударился спиной и кирпичную стенку башни, заскользил по черепице. Его глаза потрясенно и гневно посмотрели на Транси, губы раздвинулись почти в улыбке, болезненной, в чем-то даже отталкивающей и он перевёл взгляд на Фаустуса.       На этом конце крыши было светлее. Клод медленно опустил серп.       ― Господин Фаустус…       ― Стойте на месте. ― Прорычал демон сквозь оскаленные зубы.       ― Ну что ты, демон, посмотри на себя, находясь на грани смерти ты всё пытаешься его спасти, ― он с ухмылкой утёр кровь с подбородка и прикрыл глаза от боли, шумно втянул в себя ртом воздух. На его рубашке постепенно распускался огромных размеров бутон ярко-красной розы, с трудом поднявшись на ноги, жнец опёрся рукой о стену, даже не смотря в сторону недавней жертвы.       ― Я же сказал вам избавиться от них, какого чёрта! ― выкрикнул граф. Оба они упорно и неподвижно взглянули друг на друга, и каждый чувствовал на дистанции настроение другого.       ― Сохранность души, ― с трудом прохрипел демон, делая шаг, истекая кровью, ― имеет больший приоритет. Я никому не дам так просто... ― В следующее мгновение Клод полетел вниз, как камень. ― Лишить меня Вас.       На один опасный миг граф вновь ощутил жгучий, черный прилив ужаса, всё вокруг поплыло… Но он уже бежал. В самый последний момент, вцепившись в Его рукав, он полетел следом. Они падали все ниже, ниже… Во тьму Темзы. И спустя мгновение исчезли из вида. На мгновение его лицо расплылось, и Алоис увидел лишь темную-темную воду, угрожающую поглотить. А потом наступил промежуток чудовищной беспросветной тишины, где не было ни мыслей, ни воли, ни единых внешних воздействий, почти без сознания, кроме одного ужасного понимания, что вот сейчас, сию минуту, происходит нечто дикое, неисправимое. Ничего не будет! Как такое можно представить, что бы совсем ничего, ни темноты, ни вакуума, ни страха, ни звуков, ни чувств. Даже чувств не останется. Чувств! Понимания! Сердце у Алоиса опять дрогнуло и заколотилось, он даже сделал какое-то бессильное движение губами и глотнул мутной ледяной воды.       Чужой, глубокий голос шепнул вдруг в ухо Транси: «Не дышите», — и Транси резко распахнул, глаза, панически выискивая обладателя этого голоса в холодном плену.       В обморочном свете луны, капель воды, плывущего света тусклых фонарей, его рука впилась в узор неровностей: канавку во влажном камне парапета, выступ и впадинку с какой-то неземной шершавостью внутри ― сильно увеличенное, будто под лупой любопытного искателя. И не отыскать этот волшебный выступ вновь.       Ощущение смехотворной сбивчивости, неясности жизни тяготило его. Остановившись на парапете, он поднял глаза вверх, к небу. Там по-прежнему была грузная ширь, бескрайний кошмар. В глазах у Алоиса стоял туман, и он едва держался на ногах. Втянул воздух, словно спасительное лекарство, и закашлялся.       Пошел мелкий дождик, который только ухудшил положение. Хотелось сесть, отдохнуть, свернуться калачиком и не думать ни о чем. Фаустус шагнул к нему откуда-то со стороны. В то же время Транси заметил, что мужчина трясся частой мелкой дрожью: дрожала его голова, дрожали руки:       ― Господин, Ваш… Приказ выполнен... ― Фаустус посмотрел на него. Губы его раскрылись медленно, и из них вырвалось короткое, бессмысленное хрипение. И он, согнулся от боли, защищая сердце, без сил шатаясь, склонился в поклоне.       ― Клод! ― Алоис обхватил его, едва в силах удержать. ― Мне тяжело…       ― Простите, что не могу предстать перед вами в подобающем виде, господин.       ― Держитесь. … Не закрывайте глаза, смотрите на меня. Он опустился на землю почти с ним вровень и протянул руку, легонько провел пальцами по его щеке, а потом замер так, будто не зная, что делать дальше.       ― Вы не должны. Ах…       ― А вы глупы и чрезмерно жестоки… Давайте. Не закрывайте глаз, хорошо? Глядите на меня... П-помните, помните ту глупую игру в цитаты…

«...Он был морозным небом. В октябрьской ночи. Темнейшая туча в грозовом фронте Проливалась дождём из его сердца… Самый холодный снег, самый ледяной мороз…

      ― «Разрывающий весну…*» ― Фаустус схватил ладонь графа, и Алоис ощутил на ней вместе с холодными, липкими каплями крови теплое прикосновение чужих губ. И в следующую секунду демон рухнул на землю, без сознания.       «…Так далеко друг от друга, с самого начала…» ― Тупое, раздражающее ощущение, похожее на то, которое предшествует обмороку, тягуче заныло в груди и в животе у Транси.       Все было кончено, но Алоис не чувствовал того жадного ублажения, и с души его не спала вдруг та грязная и грубая тяжесть. Он теперь чувствовал, что поступил подло, трусливо и гадко, подставив Фаустуса, так смехотворно ясно, лишь чтобы стереть эту липкую горечь вины. Однако всё было выполнено. Всё, что он хотел, было исполнено, и придраться опять было не к чему.       Граф взглянул на демона сверху вниз, растерянным, диким взором, но тотчас же отвернулся, поднялся, из последних сил, давя в себе мучительную жалось бесконечного стыда, охватившего душу.       Эта лихорадочная ночь, отчуждение сна, тотальное одиночество, ровный, неживой свет фонарей и чернеющая глубина у ног. И рядом с ним безмолвный, бездыханный, челов… Фаустус — все, все это виделось каким-то нелепым сном, одним их тех, которые, должно быть, будут сниться в самые последние дни жизни. Но вдруг на приливе теплой, самозабвенной, гордости всё происходящее стало не более чем маленьким и пустячным горем, личным недосмотром. Алоис чувствовал себя взрослым и умным, в сравнении с тем забитым, затравленным мальчишкой. Он нежно улыбнулся Клоду и споткнулся взглядом о троицу напротив, и заговорил твёрдо, со спокойной убедительностью: ― Ну, помогите же. Не стойте столбом.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.