the D word

      Тело Югёма просто разваливается на части от боли; даже от шевеления пальцев ног он начинает кряхтеть. Он без понятия, с чего это он взял, что будет здорово потренироваться с шести утра до шести вечера; его старое, больное насквозь тело теперь наказывает его за это решение. Когда он высказывает эту мысль вслух, то получает по лбу шлепок, пусть и совсем лёгкий, потому что Джексон выслушивал его нытье про раскалывающуюся голову целый час.       И всё равно Югём стонет от боли. Вдруг его охватывает необходимость в отместку укусить Джексона за ляжку. Это было бы очень легко, потому что последние полчаса голова Югёма лежала как раз у Джексона на коленях. Однако ему при этом не хочется иметь дело с последствиями, а именно: Джексон спихнёт его голову со своих колен, и больше никто не будет массировать ему виски.       – Это кого это ты назвал старым, макнэ? – ругает его Джексон, хотя ласковый массаж головы возвращается, а это значит, что опасность миновала.       – Да это я себя называл старым, – Югём закатывает глаза, ворочаясь на диване и вздрагивая всем телом от напряжения в ноющих мышцах.       – Вот именно! – восклицает Джексон. – Если ты старый, я тогда что вообще?       – Почти при смерти? – предполагает Югём, нагло улыбаясь. Джексон скалится в ответ, но его руки продолжают массировать около линии роста волос, и Югём считает, что шутка удалась.       – Гём? – зовёт голос Джинёна из кухни: туда Джинён сбежал полчаса назад от нытья Югёма. – Ты на ужин остаёшься? Мне надо знать, нужно ли готовить только взрослую еду или ещё и еду для младенцев?       Югём обиженно надувает губы: его изысканные предпочтения в еде уже стали очень избитой шуткой, но все всё равно угорают, как только об этом заходит речь. Как вот сейчас, например, когда оба, и Джинён, и Джексон, кажется, вот-вот помрут от смеха, от которого у Югёма чуть барабанные перепонки не лопаются.       – Смеяться над собственными же шутками некрасиво, хён, – говорит Югём и прижимается лицом к бедру Джексона, чтобы спрятать раскрасневшиеся щёки, но отросшие волосы падают ему прямо в глаза, и приходится щуриться. Нет, ему точно нужно подстричься.       – Да ладно тебе, Югём-а! – воркует Джексон, убирая чёлку с его глаз и открывая его ещё больше надутые губы и румяные щёки. – Хватит дуться, ты выглядишь как ребёнок.       Джексон тычет пальцем ему в щёку, и Югём улыбается.       – Так ты остаёшься или нет? – раздаётся голос Джинёна уже где-то поблизости. Югём откидывает голову назад и видит, что Джинён стоит около подлокотника их кресла.       – Хммм, – задумчиво мычит Югём, закусывая губу. Было бы здорово вообще не двигаться с места; к тому же, Джинён готовит очень даже неплохо, поэтому всё, что он приготовит, точно будет съедобно. А потом он вспоминает, что сегодня очередь Бэма готовить. Решение принимается само собой.       – Сегодня готовит Бэм-и, – отвечает Югём, и Джексон кивает: одного этого предложения достаточно, чтобы всё стало понятно. Из них семерых Бэм готовит лучше всех, и никто не может устоять перед его стряпнёй.       При упоминании имени Бэма глаза Джинёна загораются. Только не это!       – БэмБэм-а… – заговаривает он и выглядит, как злодей из мультика; Югёму становится страшно оттого, к чему он может клонить. – И как он поживает?       Джексон фыркает:       – Ты же видел его вчера, Джинён-а.       Джинён не обращает на него никакого внимания и с жирным намёком приподнимает брови, глядя на Югёма.       – Ну… у него вроде бы всё нормально, – говорит он, чувствуя, что ответ был неправильный.       Джинён присаживается на край кресла – его движения грациозные и элегантные, и Югём просто впадает в ужас. Он чувствует себя кроликом перед удавом. Его неприкрытая шея вдруг становится слишком уязвимой. Надо было надеть водолазку.       – БэмБэм тебе когда-нибудь рассказывал про… договорённость с Джебом-хёном? – Джинён поджимает губы, его глаза темнеют.       До Югёма доходит: а, так Джинён хочет узнать побольше про дэдди-кинк. Если честно, он с радостью не стал бы говорить об этом. С тех самых пор, как Джинёну слили грязненькие сообщения Бэма и он стал вещать об этом на всю их групповую беседу, Югём не перестаёт мечтать о том, чтобы повернуть время вспять и вернуться к той жизни, в которой он ничего об этом не знал.       Меньше всего ему хотелось увидеть фотографию своего лучшего друга, на которой у него изо рта подтекает сперма.       («Йа, Югём! Что-то ты не жаловался, когда это была твоя сперма!»       «Клянусь богом, БэмБэм, я думал, мы пообещали друг другу больше не вспоминать о том, что было в универе!»       «А что это ещё такое, Югём-а?!»       «Ничего, Джебом-хён…»)       – Нет, хён, он ничего не рассказывал, – отвечает Югём, молясь и надеясь, что на том разговор и закончится.       А нет, не закончится.       – Ой, да ладно тебе! Я думал, что вы с ним «лучшие друзья», – Джинён показывает пальцами кавычки, и Югём смутно испытывает обиду на Джинёна за то, что тот ставит их с Бэмом дружбу под сомнение. – Он же должен был сказать тебе хоть что-то, когда они начали встречаться.       – Я правда не помню, хён, – этот разговор начинает причинять Югёму физическую боль. – И вообще, последнее, о чём бы я хотел разговаривать с Бэмом, так это зовёт ли он одного из наших хёнов… папочкой, – последнее слово он произносит шёпотом, лицом корча гримасу отвращения.       – Просто постарайся вспомнить…       Допрос Джинёна прерывает Джексон:       – Джинён-и, оставь ребёнка в покое. Он выглядит так, как будто вот-вот расплачется.       Югём бросает Джексону полный благодарности взгляд и садится в первый раз за последний час, постанывая от боли, когда напрягаются и без того больные мышцы. Он думает, что сейчас пора уходить домой, пока Джинён не начал всё снова. Ведь Джексон не сможет удерживать его очень долго.       Он медленно поднимается на ноги и хромает к своим туфлям в коридоре. Джинён следит за ним пристальным взглядом всю дорогу.       – Точно не хочешь остаться на ужин, Югём-а? – Джинён спрашивает снова. Да Югём скорее согласился бы ползти до дома со сломанными ногами, чем оставаться на допрос про дэдди-кинк Джебома, который затянется на всю ночь.       – БэмБэм, наверное, уже почти закончил готовить. Нужно добраться домой побыстрее, чтобы он не начал переживать, где я, – говорит Югём, уже обутый и в пальто. Кажется, Джинён шепчет что-то из соседней комнаты.        – Пока-пока, Гём-и! – кричит Джексон довольным голосом. – Кинь нам сообщение, как будешь дома. И отдыхай, завтра утром станет получше.       – Пока, хёны, – кричит он и, перед тем, как закрыть дверь, слышит шипение Джинёна: «Я почти расколол его, Сэн-а! Почему ты дал ему смыться?!»       Югём, прихрамывая, заходит в квартиру, морщится, когда пытается потихоньку стянуть с себя ботинки на коврик. Приятная расслабленность, полученная дома у Джинёна и Джексона, пропала: три лестничных пролёта окончательно её уничтожили.       Югём замечает, что с кухни не тянется запах еды, и эгоистично хмурится ещё больше. Он очень хотел поесть сразу же, как вернётся. Но, судя по тишине, царящей в квартире, Бэма даже ещё нет дома.       Он скидывает с себя пальто и проходит в квартиру дальше, морщась. Нет даже никаких признаков Бэма: телевизор не включен, из колонки, которую Бэм таскает с собой везде по квартире, не орёт какая-нибудь песня, из кухни не слышится пение или мычание.       Югём включает телефон, видит, что уже почти восемь, и хмурится мрачнее; детское разочарование оттого, что к его приходу не приготовили ужин, стирается и заменяется беспокойством. Бэм заканчивает работать в шесть, а сообщений от него о том, что он задерживается, нет. Сегодня четверг, и он точно не на свидании с Джебомом, потому что они встречаются по средам, и он, скорее всего, не у Джебома дома, потому что Бэм вечно жалуется, что по четвергам у Джебома всегда очень много работы в офисе.       Он подумывает, не бросить ли сумку с грязной одеждой для танцев прямо на диван. Но потом прикидывает, что Джинён или Джексон могут заскочить чуть позже, а им с Бэмом потребуется не меньше недели, чтобы навести порядок, что значит, что им обоим нагорит от этих патологических чистюль. Он всё-таки заставляет себя сделать ещё десять шагов до своей комнаты.       По дороге к себе он замечает, что дверь в комнату Бэма плотно закрыта, и хмурится снова. У Бэма нет привычки закрывать дверь. Югём знает это, потому не раз и не два, ничего не подозревая, проходил мимо его комнаты и был шокирован, заметив, что Бэм танцует в комнате голышом. Он запирает дверь только тогда, когда (почти никогда) приводит в их квартиру Джебома. Такое случалось только два раза, потому что Джебом живёт в шикарном особняке, так что Бэму нет смысла притаскивать его в их крохотную съёмную квартирку. Именно поэтому сам Югём проводит кучу времени в огромном доме Джинёна и Джексона: иметь богатых друзей просто нереально круто.       Он захлопывает после себя дверь, кидая сумку наобум: за эту комнату ни Джинён, ни Джексон ворчать на него не будут. Он снимает телефон с блокировки, собираясь позвонить Бэму, чтобы просто убедиться, что с ним всё в порядке (и уж точно не потому, что они «находятся в патологической зависимости друг от друга», пусть Ёнджэ идёт нахрен, его мнения никто не спрашивал).       Палец Югёма зависает над кнопкой вызова, уже почти нажимает на неё, как вдруг он улавливает приглушённый голос через стенку:       – Хён, ну пожалуйста. У тебя же перерыв, никто к тебе не зайдёт.       Голос Бэма узнаётся легко, даже через стену. Очевидно, Югём беспокоился зря, потому что всё это время Бэм был в квартире. Похоже, он заперся у себя в комнате, чтобы поговорить по телефону с одним из их хёнов, и это… странно.       И эта странность оправдывает себя, как только Югём лучше вслушивается в продолжение разговора.       Бэм молчит, явно ожидая ответа. На другом конце телефона происходит какое-то колебание, потому что Бэм заговаривает снова спустя приличное количество времени.       – Ну хён… я хочу сделать это прямо сейчас, – говорит Бэм ноющим голосом, и даже через стену Югём слышит, что тот дует губы. Ему знаком этот тон, отчего он начинает немного скучать по былым временам, что немного странно… а потом до него доходит…       Это не тот ноющий тон, который «я хочу, чтобы ты одолжил мне своё пальто, поэтому буду строить из себя милашку до тех пор, пока ты не сдашься». Это тот ноющий тон, который «я хочу заняться с тобой сексом».       Брови Югёма взлетают, потому что он почти уверен, что Джебом сейчас на работе; однако он сомневается, настолько ли Бэм потерял стыд/возбудился, чтобы заняться с ним сексом по телефону в его рабочее время. Особенно, после того, как Джинён окрестил это «извращённым сексом по телефону».       Пока Югём думал свои мысли, разговор явно ушёл вперёд, потому что следующее, что он слышит, это:       – Но, папочка, я правда очень хочу сейчас…       У Югёма глаза вылезают из орбит. Очевидно, да, Бэм действительно настолько потерял стыд/возбудился, что пытается заняться извращённым сексом по телефону, пока Джебом у себя в офисе. И, что ещё хуже, Джебом уже смотивирован достаточно, чтобы пойти у него на поводу.       Югём знает, что ему лучше бы перестать подслушивать, он уже и так услышал вполне прилично (и кстати, гораздо больше, чем ему нужно знать). Его любопытство удовлетворено, и ему бы надо оставить Бэма в покое, дать ему спокойненько заниматься сексом по телефону, а самому изо всех сил стараться даже не думать об этом.       Но в нём просыпается маленький извращенец, и он хочет продолжать подслушивать, чтобы узнать, что Бэм будет говорить дальше. А другой извращенец, но чуть побольше, хочет ещё и слышать, что ему отвечает Джебом.       Несмотря на моральное падение Югёма, разговор за стенкой продвинулся ещё больше. Югём почти что орёт вслух, когда слышит:       – Тебе ведь нравится слушать, как я ласкаю себя, папочка? – голос у Бэма неровный, а предложение заканчивается лёгким стоном.       Югём плотно сжимает веки и приказывает себе не представлять, что происходит через стенку. Мысленно он орёт на свой член: «Даже не смей сейчас вставать! У тебя нет дэдди кинка, ты понял?!»       Внутренние вопли ситуацию не улучшают.       Югём отдаёт себе отчёт в том, что Бэм привлекает его в сексуальном плане, иначе все их хорошие деньки в универе никогда бы и не случились. Но вообще, в их компании его в сексуальном плане привлекают все. Он ничего с этим поделать не может, он ведь здоровый парень, ему двадцать с хвостиком, а все его друзья охренеть какие красивые… ну и что, что он дрочил, представляя, как Джинён нагибает его через колено и отшлёпывает его до тех пор, пока он не заплачет, это абсолютно нормально! В конце концов, это же просто фантазии.       А вот это… это настоящая жизнь, и, в зависимости от того, что сделает Югём, последствия тоже будут самые настоящие.       Если Югём решится мастурбировать под телефонный разговор (извращённый секс по телефону!!!) своего друга с его хёном, как он потом будет смотреть в глаза… да хоть кому! Югём не уверен, что сможет выжить с таким стыдом.       А стоит ли оно того, подрочить под то, как лучший друг называет своего парня папочка несколько раз, послушать, как тот кончит, а потом кончить самому? Стоит ли оно того, чтобы их почти что десятилетняя дружба потерпела крах? Югём так не считает. Ему нужно поступить правильно, по морали: дать Бэму и Джебому заниматься их делами наедине, надеть наушники со звукоизоляцией и изо всех сил не замечать, насколько крепко у него встало, хотя с тех пор, как он вошёл в комнату, он в сторону своего члена даже не дышал.       Приняв решение и почувствовав себя очень взрослым и ответственным, Югём прислушивается в последний раз, чтобы убедиться или что-то в этом духе, уж точно не для своих собственных грязных нужд, но…       – Вот видишь, хён, разве не было классно? – по голосу слышно, что Бэм удовлетворён, немного уставший после секса и…       Неужели Югём правда отключился и пропустил весь разговор из-за того, что запаниковал?       – Ага, тоже люблю тебя. Увидимся завтра, – слышится голос Бэма.       Да, похоже, он правда всё пропустил.       Чувствуя себя обманутым таким поворотом событий, он хмурится, глядя на свой член, до которого ещё не дошло, что вечеринка уже закончилась. Через стену слышно, как Бэм ходит по своей комнате, и Югём, пожав плечами, поджимает губы.       Он засовывает руку в штаны, вздыхает и сгребает член в кулак. Он ни за что бы не подумал, что заведётся от одной только мысли о том, что его лучший друг зовёт своего хёна папочкой.