Мне положена желчь, так подай же и мёд

― Мир его челу… Что-то такое же, нежное, с придыханием, шепнула ей Ви. Вергилия смотрит на гладь: Данте идёт вода. В ней он не такой беспросветный придурок, а какой-то мирный, даже спокоен: руки раскинуты в стороны, улыбка мягкая, безо всех этих шутовских ухмылок до ушей, на мраморно-серую и пропитывающуюся водой рубашку кровью капнули лепестки шиповника, чуть насыщенней, чем тянущие на дно полы плаща. Кажется, она вот-вот потеряет его в пучине, но к счастью, они всё предусмотрели. Здесь до дна даже Ви без трости достаёт ногами. Войти, правда, не решается, словно капля отсюда обяжет её к безвозвратному путешествию с Хароном на вёслах. Теперь, когда Данте вырвал её из этого тернистого плена двух сознаний, у неё и Ви появились свои тела. Не сразу ― для этого Данте и остался здесь: безмятежный, улыбавшийся, говоривший, что вытащит её, что поможет, что теперь Ви больше не будет властна над ними, что они теперь вместе навсегда, неважно где и как. Вергилия пальцем приподнимает подбородок Данте: с щетиной почти непохож. Краем глаза она ловит ухмылку Ви ― удовлетворение у них явно одного масштаба. Она гладит Данте по щеке, заправляет волосы за ухо, но те уже не слушаются и начинают серебриться пучками вокруг его головы, словно недорисованный ореол этого не пойми откуда взявшегося смирения. Но зачем оно ей, если так легко и тихо разливается покой в груди, когда Ви прижимается губами к её виску? Какая разница, что им говорил Данте, если Вергилия легко выдыхает на это в ответ, почти не хмурясь, когда закрывает выдающие всю тягу к ней глаза? Ви продолжает вслед за ней: Вергилия касается бархатистых лепестков на воде ― Ви медленно целует её в угол рта. Вергилия резко кладёт руку Данте на шею ― Ви трепетно выдыхает ей в шею. Вергилия оттягивает пальцем намокший ворот рубашки Данте ― Ви прижимается ртом к выступающим венам на её широком жилистом плече. В ответ на объятия Данте Вергилия привычно хваталась за «Ямато». В ответ на приобнявшую руку Ви Вергилия лишь хочет сдержанно выдохнуть сквозь зубы ― приятно. Пальцы Ви гладят её по плечу и на них лишь мягкие намёки на мозоли ― всего-то месяц с тростью, верно? Но от мозолистых рук Вергилия под жилетом она также закрывает глаза ― даже ещё более доверчиво или даже самоотверженно. Но Вергилия не видит в этом глупой людской ошибки ― это ведь буквально доверять самой себе. Шиповник колыхается над ними и теперь облепив руку Ви, словно добавляет красок смолистой вязи на руке, красит красным её макушку и кажется, алой слезой лежит у Данте на скулах и щеках. Данте, увы, так не каялся ― лишь смеялся на все её замечания, снова глупо шутил, пытаясь её подбодрить, а вот слез и крови на его лице было не больше обычного ― словно он забывал, как ей это не нравится. С Ви же ей не хочется боли ― они обе принимают то, сколько кё много в их общей памяти. Но к счастью, Данте легко согласился: помощь такого рода не вызвала в нём ревности. Кажется, сейчас его нельзя назвать более безмятежным, чем когда-либо: Вергилия считает это выражение лица почти ожидающим её поцелуя. ― В некотором роде это прекрасно, ― лаская одним дыханием, шепчет ей на ухо Ви, ― У нас вышло даже лучше, чем мы думали. Думаю, остальные смогут это понять. Вергилия касается упавших в воду листьев: те падают в воду вслед за остатками соцветия. Если разложить вокруг головы ― будет почти венок. Он ей помог, потому что любил, а это, кажется, важно для свершения ритуала. Хотя возможно, ему пришлась по вкусу идея удвоения той части Вергилии, которая носит в себе очень много их общих воспоминаний. Но не все. Вергилия отстраняется и испытующе смотрит на Ви: ― Ясно ли здесь всем, что же здесь было? Хватит ли им ума прочесть это послание без слов? ― Вергилия заранее хмурится, видя, что найдутся те, кто не поймут представшего перед ними зрелища. ― Никто и ничто не могут окончательно решить, что же случилось с Офелией, ― отвечает ей Ви. Вергилия медленно приподнимает уголки рта в понимающей улыбке. Да, сколько ничтожных людских теорий разбилось о чужую тайну. Только вот то, что она видит, тайной для них обеих не является. Ведь как и в случае Офелии, итог был один. И теперь она победила брата уже навсегда — уже не придётся топить его вторично.