Ты создал меня — я тебя уничтожу

                    Отправленный Келебримбором отряд наиболее искусных лазутчиков пересёк Кхазад-Дум, чтобы известным путем достигнуть Лоринанда и получить подкрепление из сил галадрим Амрота. Келебримбор охотно отправился бы с ними сам, если б не понимал, как он важен городу и государству сейчас, когда всякий его долгий отъезд мог быть расценен как постыдное бегство.       Но Тьелпе необходимо было знать наверняка, что он обманут. Если только Аннатар и впрямь собирал армию на востоке, это стало бы последним и решающим доказательством его намерений склонить Мирдайн к себе силой и обратить в рабов и прислужников, — если те не захотят служить ему добровольно, — а то и вовсе попросту сломать чужую слабую волю.       И когда соглядатаи вернулись в Ост-ин-Эдиль, неся с собой мрачную весть, Тьелпе был уже спокоен, поскольку отныне твердо знал, что будет готовиться к войне, когда бы она ни началась. Он отослал два оставшихся кольца на запад, в Митлонд, не сожалея более. Ему уже казалось странным, как он мог так обмануться, поверив, что мир и благословение его земле принесет сила, заключённая в кольцах; в вещах, если разобраться, малых и незначительных в сравнении прочими его трудами — башнями и цехами, налаженной торговлей, дорогами и разумным управлением всей страной. Если разобраться, как он вообще решился ставить власть колец выше созидательной власти их собственных дел, непрерывной и тяжкой, но поддерживающей славу Эрегиона, как края великих мастеров?       Перед глазами после вопроса этого вставали чертоги Финвэ и Феанаро, что помнил он со времени Валинора, и весь хранимый валар благой край, и память о тех временах, неизбывно питающая его. А затем вспомнился ему и Форменос, и Исход, и Альквалондэ, и горькое их бегство после падения Аглона, и Нарготронд — и все те города, где он находил приют — в их постоянном возвышении и падении был непрекращающийся пульс жизни, и Тьелпе думал уже, что преступно с его стороны было заставить его замереть, пусть и ради их желанной вершины, их золотого века.       Но праздные мысли о вещах несбывшихся отвлекали его недолго, а за ними пришли земные заботы — в первую очередь о том, как противостоять Аннатару, решись он вернуться сюда, чтобы взять власть силой или обманом. Тьелпе не разделял убеждения остальных в том, что достаточно просто скрыться, и понимал постепенно, что всего лишь забросить злосчастные кольца и забыть о них — не выход. Аннатара он знал лучше прочих и, вспоминая его ласковые речи и умение непреклонно добиваться своего, догадывался, что, оскорбленный их отказом носить свои кольца под властью Единого, тот не забудет их и не скроется прочь. Если только все они верно начали подозревать в своем Дарителе врага, закрывать глаза на его растущие силы было вдвойне рискованно.       Келебримбор надеялся, что, пожелай Аннатар захватить власть, весть о его выступлении долетит до города задолго до того, как враг достигнет Эрегиона. Так и случилось: дурные вести пришли со стороны Каленардона, омрачив и жителей Золотого леса, и Галадриэль. Ни она и Амрот, ни Келеборн не винили Келебримбора в том, что он вызвал гнев темного властелина, за который придется расплачиваться всем, но не могли игнорировать происходящее: их лес давал приют редким беженцам, в остальном же, будучи под защитой Нэньи, Лоринанд мог чувствовать себя в безопасности. Ведь целью Аннатара был Эрегион и непокорный творец мнимого счастья нолдор — можно было не сомневаться, что гнев Дарителя падёт в первую очередь на него, а уже затем силы Тьмы будут продвигаться далее на запад. Лоринанд же до поры Саурон, вероятно, предпочтет блокировать, удерживая от помощи нолдор Эрегиона — и это означало, что времени ожидать не было. И Галадриэль обратилась к нолдо с дурной вестью.       Келебримбор увидел тьму и ее светлый лик на фоне грозовых туч, как наяву, и отдаленный зов, и просьбу не медлить.       — Гроза… — прошептал он, не понимая, грезит ли во сне, или его светлая госпожа и впрямь решила обратиться к нему через осанвэ.       — Да, Тьелпе. Гроза идёт с востока. Отдаленные области уже испытали на себе её жестокость и те, кто не были истреблены, принесли прочим страшные вести.       — Мы не можем ждать, и потому я хотел бы просить о помощи. Твои воины могут выдвинуться ко мне: мы сможем отразить любую силу, что нападет на нас. Гил-Галад обещал, что вышлет мне в подмогу своих воинов во главе с Элрондом, сыном Эарендила, но их путь дольше, и смогу ли я дождаться их, приняв бой, или погибну прежде?       — Я не знаю, — ответила она.       Келебримбор, видя ее колебания, продолжил:       — В любом случае, прежде думай о себе, а не обо мне, госпожа. Если считаешь, что твои отряды должны охранять вас, то…       Она махнула рукой, останавливая его:       — Нет. Но скоро зима, а с ней и холод. Перевал не преодолеть без риска погибнуть, а гномьи копи… Ты знаешь отношение эльфов к народу кхазад.       — Кхазад-Дум безопасен, и народ их — мои друзья. Мне достаточно предупредить их. Я могу послать отряд навстречу.       Когда образ скрылся, а голос перестал звучать в его ушах, Келебримбор подумал, что отряд надо выслать непременно, — пусть они скорее прождут год впустую, чем позволят отправиться эльфам Лоринанда через Карадрас. «Забудьте же о вражде и обидах прошлого перед лицом новой угрозы. В этот час гномы — наши союзники, и не жаждут ни заманить эльдар в ловушку, ни мстить за прошлые распри. Их пещеры — сквозной безопасный путь ко мне, и вы будете защищены более, чем на открытой местности», — обращался он в послании к эльдар Лоринанда.       Предусмотрительность его сыграла в этот раз большую роль. Келебримбор сейчас проявлял все воспитываемые долго и безуспешно Аннатаром черты — и умение убедить не окриком, а аргументами, и способность поставить себя на место другого, и желание просчитать все ходы заранее. Но сам он в этот миг вовсе не был собой удовлетворен — более того, он ненавидел себя, и творящееся вокруг казалось ему провалом, и сам себе он казался правителем ничтожным и слабохарактерным, какой только и мог поддаться на посулы того, кто обернулся не другом, а врагом эльфов. Но, по крайней мере, последние его шаги призваны были обезопасить Ост-ин-Эдиль и путь из Эрегиона в Линдон.       И, точно видя решимость Келебримбора, Аннатар отнюдь не скрылся и не позволил ему стереть себя из памяти. Он тоже являлся к нему — и Тьелпе не мог прервать черный морок, которым тот обволакивал его.       — Доверься… Доверься мне, Тьелперинквар, брось свою настороженность хотя бы раз, вдумайся, осознай, что моя власть над вами принесла бы вам сотни и тысячи лет процветания, какие были у Дориата. Думаешь, мне не под силу это? Моя власть — не тьма и не зло, она станет для тебя светом знаний, и я открою тебе больше, чем ты сможешь постигнуть. Разве ты не признавал ее раньше, наконец? Разве ты не называл себя моим учеником? Отчего теперь страшиться надеть кольцо, которое просто поможет мне наблюдать, как разумно ты правишь собственным краем?       — Ты сделал его обманом, не спросясь! И ты знаешь — мы оба знаем — что его силы рассчитаны вовсе не на то, чтобы просто наблюдать.       — Разве это не естественно было предположить, друг мой? Разве я не обещал тебе, что милость моя не оставит тех, кто готов ее принять?       И лицо Аннатара казалось все тем же, что и было многие годы и века, умное и чистое, и он увещевал его с улыбкой, словно родитель строптивое дитя — но Келебримбор видел в нем фальшь, а в улыбке — хищный оскал, сквозь который проглядывали зубы зверя.       — Нет. Ты хотел привязать нас к себе, бессмертных — заставить служить осознанно, остальных — сломив волю. А когда они погибли бы, тебе стали бы служить их тени, и твое царство стало бы царством смерти и обмана. И во главе его ты хотел стоять один.       — Разве не я научил тебя всему, что ты умеешь? И ты обернёшь свое оружие против меня?       — Мне придется сделать это хотя бы для защиты своих границ, — отвечал Келебримбор.                            И лик Аннатара из ясного становился мрачным, покрываясь серой мглой, холодными стальными остриями были его глаза, а сам он вырастал многократно, — так, что огромная черная тень накрывала Келебримбора, и ему оставалось стоять, задрав подбородок вверх и судорожно сжимая рукоять откованного недавно меча в руках. Он не хотел войны, как не хочет её любой находящийся в здравом уме. Жизнь его была богата на лишения и невзгоды и, достигнув спокойствия и богатства и основав Ост-ин-Эдиль, он не хотел его лишаться. Готовый защищать, он стоял теперь на страже. Сперва он менял фартук кузнеца на доспех с ненавистью, но теперь успел свыкнуться с ним; отлитые из легкой стали латы с гибкими вставками стали его второй кожей, гнущиеся сочленения их не стесняли движений, но придавали больше уверенности, и с ними не хотелось расставаться ни днем, ни ночью. И вместе с внешней оболочкой крепла внутри Тьелпе уверенность в том, что ради защиты города он пойдет на все.       Элронд, глашатай Эрейнийона, не слышал и отдаленных отголосков собирающейся грозы, и был далеко на севере. Когда вести дошли до него, а приказ выступить был отдан, черная орда уже была на подступах к Эрегиону. Но ещё раньше его достигли несколько сотен конных ратников-синдар Келеборна, пришедших из Харлиндона: капля в море в сравнении с многотысячными полчищами орков, они много значили для Келебримбора. Теперь единственный вопрос заключался уже не в том, что предпримет Аннатар и стоит ли открыто противостоять ему, от чего владыку Ост-ин-Эдиля удерживали многие осторожные советники, а в том, с какой стороны подойдёт к нему враг, решится ли штурмовать перевал или обойдет горную цепь с юго-востока, сделав крюк. Тогда на его пути окажутся две реки, хотя переправа вряд ли отнимет много времени. Тьелпе в оставшееся время всерьез подумывал о том, не окопать ли широким рвом Ост-ин-Эдиль с севера: обстреливать стены, стоя по шею в воде, станет не в пример сложнее и увеличит расстояние для атаки из катапульт, если их будут использовать. Или же стоило употребить время на то, чтобы надстроить стены и усилить периметр городской стены, которая за время тихой жизни успела местами обветшать…       Аннатар не отступался от своего и не переставал являться к нему, в последние разы откровенно требуя передать ему сотворенное им, и противостоять уговорам с каждым разом становилось сложнее — не хватало духу прямо ему возражать. Тьелпе и сам не понимал, к чему спорил: избавиться от колец, чья сила могла стать губительной и обернуться против владельцев, казалось вполне разумно в миг, когда Аннатар просил этого. Но после, когда голос его утихал, и можно было поразмыслить наедине с собой, Тьелпе не отступался от мысли, что власть колец сама по себе могла быть использована и во благо, и в защиту, несли же они защиту и давали силы нынешним владельцам? Для этого требовалось избавить их от власти Единого, которое явно было опасно; но как? Приводили в ужас любые варианты того, как он смог бы сам распоряжаться им. Столь сильное кольцо непременно станет соблазном для любого, кто держит его в руках… Потом он решил не загадывать так далеко и решать проблемы по мере их поступления.       И всё-таки он до последнего не верил, что Аннатар замышлял столько зла: это стало ясно, когда вести о черном войске стали долетать со всех сторон, и казалось уже, что видно черную полосу на стыке гор, дальних равнин и неба. До последнего он надеялся, что Аннатар не станет разрушать созданное им самим — но это стало решающей чертой, перейдя которую, Даритель обратился ко злу окончательно. Тьелпэринквар пытался поставить себя на его место, но никак не мог понять, что управляет тем кроме неограниченной жажды мстить и править. Но войска! Они не взялись бы из ниоткуда, они существовали, ширились все это время, — стало быть, Аннатар замышлял наступление давно, иначе не успел бы собрать или сотворить под своей рукой столько темных тварей — и эта мысль наполняла душу Келебримбора особым трепетом и ужасом, поскольку ему сложно было осознать открывшуюся сейчас степень двуличия бывшего учителя и друга. Он думал о том, на что надеялся Аннатар; думал, что случилось бы, не откройся его обман, но эти мысли тоже были чересчур страшны.       Что же Аннатар? Дело было даже не в том, что нолдо было не объять замысел майа и не проникнуть в его разум: скорее, в различии темпераментов и в том, что Тьелпэринквар не знал предыстории и истины о том, как майа Саурон решился вернуться в Средиземье, а когда узнал, то не хотел ей верить. Аннатар относился к свершившемуся проще и легче, поскольку давно ждал открывшейся возможности начать действовать наконец — и вернуть себе принадлежащее ему по праву. То, что заклинание власти выдало его намерения и обнажило силу кольца, оказалось для темного майа неприятным открытием, а отказ эльфов подчиняться — досадной помехой, но не более.       Рассчитывая наказать их и имея силу, большую силу, в сотни раз превосходящую жалкую пару тысяч постоянного войска, что было в Эрегионе, Аннатар не колебался. Отказ Тьелпэринквара признать его власть стал приговором нолдо, только и всего; за тысячи лет потерь Саурон перенес это с лёгкостью. Он умел легко отпускать и легко созидать, он умел быстро и кардинально менять все планы, и не напрасно считал это сильнейшими своими чертами. Он умел меняться, изображая то, что смотрящий на него желал увидеть, и скрывал свою натуру настолько, что иногда забывал о ней. Но потом он вспоминал, на что надеялся, и как позорно бежал от Эонве в конце Первой Эпохи, и все сильнее желал изменить существующее положение. Быть дарителем прискучило ему; он кинул семена в почву, взрастил посевы и сейчас, как ему казалось, вправе был собрать плоды.       Пусть это и приходилось делать силой. Нет, ему отчасти жаль было непокорных нолдор, что потерпят бессчетные жертвы, но разве он не давал им шанс? Разве он не давал им все, что они использовали и создали? Может быть, часть их смирится с его господством постепенно, может быть, перейдет под его знамёна сразу — это было бы неплохо. Разве неправильно и неразумно то, что жестокость ради жестокости останется в прошлом, и сейчас он добьется всего умом и проницательностью? И разрушений он не хотел, он оставил бы им все, включая их города, разве что обязал бы отсылать часть золота и железа ему — ради общего блага, естественно: нолдор были искуснее в ковке доспехов и оружия, чем орки. Его замысел простирался дальше, а сильнее всего Аннатара сейчас раздражало то, что власть Единого действовала не в полной мере, поскольку эльфийские и гномьи кольца были от него скрыты. Оставалось найти их. Конечно, целый народ не склонил бы голову перед ним, но он непременно поставил бы во главе их наместника с кольцом власти на пальце. В том, что такой нашелся бы, Аннатар не сомневался. И власть наместников будет слабее, чем власть этих упрямых гордецов — это тоже стоило учитывать. Потому Майрон был безжалостен и продвигался с большой охотой достичь окраин Эрегиона скорее и застичь Келебримбора врасплох.       Правда, теперь он не решался надеть Единое, поскольку понял, что выдаст себя, и берег его напоследок, когда исход битвы будет решен. С его бесчисленными силами в этом можно было не сомневаться.       Орки продвигались медленно. Аннатар явился бы в город сам: ему бы не составило большого труда проникнуть в Ост-ин-Эдиль, даже если все ворота будут стоять закрыты. Но ему не хотелось выдавать скорых своих намерений отдать город на растерзание оркам. Он не боялся оговориться, но сам визит его мог встревожить эльфов. О недобрых слухах, что ходили о нем, он догадывался тоже. Если и стоило прокрасться самому — то разве что затем, чтобы сразу похитить кольца, но и это было непросто.       Поддавшись нетерпению и собрав все силы, когда армия его уже стояла на подступах, он решился, наконец, обернуться и проникнуть в ворота незаметной серой тенью; он лишился многих сил, но отвести глаза эльфам-привратникам труда не составило. Впервые он шел по ночным улицам, как шпион, и ненавидел свет, что заливал их ночью. Бледные фонари отливали синим, заставляя фигуру отбрасывать на мостовую тень. Аннатар надеялся, что, по крайней мере, замок в хранилище остался тот же самый; потом, подумав, решил, что сможет проникнуть туда и без него. Бестелесная сущность его все еще могла освободиться от оболочки, хотя и была теперь много, много слабее. У него оставалось мало надежды на то, что все кольца ещё там, но он рассчитывал обнаружить хотя бы несколько первых, слабых. Раньше ему удалось бы разузнать это, проникнув в мысли Келебримбора, но в последнее время ему не удавалось этого, и тот обнаруживал его присутствие так, словно Аннатар являлся перед ним собственной персоной. Разум его был открыт, но возмущение пылало ярко, и пламя его угрожало дотянуться языками до Аннатара. Келебримбор сам искал его, он же скрывался.       Невидимый и неузнанный, бесплотный дух проник под низкий свод хранилища и метался под ним. Аннатару казалось, стоило позвать эти кольца, заключившие в себе части его души, как они отзовутся ему и засияют ярко, подзывая к себе; он и в самом деле отчаянно, страстно хотел овладеть ими. Но их не было. Лишь слабый след присутствия, памяти о том. что когда-то они хранились здесь — но совсем недолго. Выходит, Келебримбор их скрыл от него нарочно! Ему до последнего не верилось, что эльф сможет так легко с ними расстаться. Сам он успел слиться с прежним телом и замер, размышляя. Не мог же Келебримбор так легко отдать их? И насколько тяжело будет их найти? Саурон подозревал, что сумеет отыскать их, если наденет единое и призовет их магией, но сейчас было еще не время.       Пока не время.       Он шагнул вперед и вдруг оторопел. Келебримбор стоял напротив, смотря на него. По обыкновению, лицо его было мрачным, без улыбки, но теперь место задумчивости заняло недоумение. Ярости в его лице, как опасался Саурон, не было.       — Я слышал, как ты взывал ко мне, — заметил он, подходя.       Впервые Аннатар чувствовал, как холодеют от страха руки. Он исчез прежде, чем тот успел открыть рот снова: для этого пришлось надеть Единое и на миг вновь стать всесильным, и выдать свое положение остальным носителям колец, но иначе он поступить не мог.       Явившись всё той же черной тенью на место ставки, в сотне лиг от Ост-ин-Эдиля, он посмотрел на горизонт, где начинала бледнеть заря — а может, то издалека светились огни их с Келебримбором города, которому завтра суждено покориться ему, Аннатару, или пасть.       Что до Келебримбора, то он догадался, что разыскивал его друг и советник — это был мелкий штрих, ещё одно доказательство того, что тот хочет завладеть кольцами. Он уже жалел, что не успел схватить Дарителя. Но можно было не сомневаться, что Аннатар еще явится, и явится не один. Его собственные лазутчики принесли ему весть о наступающем с юго-востока войске спустя несколько дней, но это уже не напугало Келебримбора. Скорее, заставило примириться с очевидным и прекратило все сомнения.       Город, в котором одни волновались, бесцельно кидаясь то в одну сторону, то другую, а другие оцепенело ждали неминуемой грозы, начал быстро перестраиваться в режим обороны. Собранные бригады гномов, эльфов и людей строили укрепления и копали рвы. Берег реки укрепляли, устраивая частокол, через который почти нельзя было перебраться без потерь: это не остановило бы наступление и переправу, но затруднило бы ее.       Келебримбор думал, просчитывая возможные ходы. Больше всего он опасался драконов и прочей летучей нечисти. Город могли поджечь, и хотя каменные строения не пострадали бы, множество старых цехов и служебных построек сгорели бы, так что он велел наскоро укрывать их и прятать все, что было там ценного, в подвалы капитальных построек или каменные хранилища. У Келебримбора теплилась еще надежда на то, что огромное войско — лишь инструмент, чтобы надавить на него и заставить сдаться. В одиночку сопротивляться осаде долго они не смогут. Келеборн привел подмогу, но по новым донесениям орочье войско было куда многочисленнее. Часть разума мастера все еще не могла поверить, что Аннатар так легко решится разрушить созданное. «Если так, какими же лживыми были всё это время его слова о желании слиться с этой землей и вложить себя в рост этого города! — и внутри Келебримбора что-то замирало от ужаса перед вероломством (или безумием) Аннатара. — Как же он пожалеет потом, разрушив город!»              В то, что Аннатар изначально имел замысел подчинить Ост-ин-Эдиль и весь Эрегион себе, Келебримбор не верил: в конце концов, он и так имел тут неограниченную власть и влияние. Кто не любил его и не верил ему? Ему хотелось задать Аннатару этот и много других вопросов.       — Зачем тебе этот город разрушенным, Аннатар? Войди сюда сам, один, без своей черной армии, и ответь, — сказал бы он ему. Потом Келебримбор качал головой. Ответом станут наверняка слова о том, что они неблагодарны и не понимают собственного счастья; они были избраны им, они доверяли ему, он вкладывал многое в их расцвет… Одно и то же. И Келебримбор не мог объяснить бывшему другу, что здесь неверно и почему нельзя завоевать власть силой.       — Ты хочешь заставить нас подчиняться, но куда умнее было бы продолжать добиваться этого куда более дипломатично. Не с помощью полчищ орков, которые не оставят камня на камне.       Всё яснее вырисовывалась перспектива поражения: и в переговорах с тем, кому он так безрассудно доверялся, и в том, чтобы отразить направленные на них отряды его армии. Отправленное Гил-Галаду письмо не осталось без ответа, и Эрейнион сообщал, что Элронд, сын Эарендила выступит ему навстречу с Севера. Войска из Митлонда выступали тоже, но вряд ли и те, и другие удалось бы стянуть к Ост-ин-Эдилю раньше, чем тот будет разрушен, поскольку силы обеих сторон были не равны. На помощь ему готовы были прийти и гномы Кхазад-Дума: они несомненно нанесли бы урон войску Саурона, но и их было недостаточно.       В эти последние дни Келебримбор понимал, что его страсть к познанию и безоговорочное доверие завели его слишком далеко. Он не казнил себя, но с тяжелым сердцем предвидел дурной конец. Аннатар захватит Эрегион, ибо дальше Ост-ин-Эдиля крупных городов и селений, способных задержать его, не было. И тогда все земли, вплоть до Митлонда, окажутся под влиянием Аннатара, и один Гил-Галад сможет их отразить, если к нему вышлют подмогу из Нуменорэ: Аннатар же раздаст кольца своим слугам, готовым подчиниться Единому. Может быть, стоило подчиниться сразу, когда Даритель еще не угрожал разрушить все на своем пути? Сколько жизней было бы спасено. Аннатар обещал им долгую и беспечальную жизнь и, может, для них ничего не изменилось бы… Он знал, что обманывается — и не хотел дать обмануть себя снова — хотя бы и ценой огромных жертв. Город было позволено покинуть всем женщинам и детям, а также тем, кто приехал туда по делам торговли или не желал рисковать собой. Келебримбор хотел, чтобы остались одни воины — но мастера не желали покидать родные стены почти поголовно, и укрепляли их все вместе, от подростков до седобородых старцев. Он пытался взывать к ним, говорил, что Аннатар будет беспощаден, но они отказывались; кто-то вместе с ним ждал смерти, кто-то — победы. И это лишь добавляло груза на его плечи.       Наверху стен свистел ветер, мигом унося прочь крики, которыми обменивались защитники Ост-ин-Эдиля. На равнине за рекой как на ладони видны были поля, опустевшие деревья и темные лога; и все они постепенно заволакивались черной тучей, что в этот раз ползла не по небу, а по земле. Кажется, невозможно было себе представить, что можно привести такое войско в один миг, но оно подступало и не заканчивалось, и один горизонт милостиво скрывал истинные масштабы армии Саурона. Келебримбор все еще отказывался верить себе: ему казалось, что в том время, пока одна часть его ума замерла в ужасе, вторая механически действовала, отдавая последние приказы увести всех слабых дальше, выстроить воинов вдоль стен, подготовиться к обороне. Орки подбирались ближе. Драконов не было, зато вместе с войском в воздух взвилось множество ворон, которые налетели раньше: похоже, это были соглядатаи Саурона. Они не пытались атаковать и высматривали сверху, что творилось за стенами; лучники сбили нескольких, пока Келебримбор не велел им не тратить стрелы понапрасну.       Он ожидал, что у реки орки остановятся и вышлют вперед хотя бы переговорщиков с ультиматумом, если сам Аннатар не явится уговаривать их льстивыми или гневными речами. Но они даже не остановились, и одни перешли реку по телам других. В этот момент он понял, что Аннатар не намерен останавливаться ни перед чем, и сам велел осыпать карабкающихся снизу градом стрел. Орки срывались, продолжали лезть вверх, закидывали крюки на веревках, стреляли сами; один вид копошащейся черной массы и уродливых морд мог вызвать приступ паники. Келебримбор, бледнея, спустился вниз. Он справедливо полагал, что враги попытаются таранить ворота, и недавно велел заложить их камнем. Ворота содрогались от ударов тарана; их проломили, но, увидев свежую кладку, продолжили попытки продолбить стены рядом. Конечно, Келебримбор давно велел устроить и второй ряд заграждений, и давно приказал отступить за него всем, кроме воинов и тех, кто подавал им стрелы и ведра с варом. Он подумал о том, что, в крайнем случае, зажжет костры раньше и велит кинуть в них побольше смолы и серного порошка: пусть ворвавшиеся орки задохнутся в едком дыму.       Посреди битвы его накрыло странное холодное спокойствие. Пусть наступавшие были бесчисленны, Аннатар не добьется своего. Ему не покорятся. Кольца спрятаны, а его собственная жизнь не решит ничего. Он быстро несся верхом от одних участков наружных стен к другим, чтобы руководить защитой, а в глубине души готов был распахнуть ворота и подставить себя под острия пик и мечей, не забрав с собой ни одной жизни взамен. Если бы только это спасло остальных… Но Аннатара не устроит эта сделка.       Он решительно развернулся и направился к Бар Мирдайн, вошел в зал совета один, думая о том, как возможно всех спасти; вероятно, направить всех через подземный ход за пределы крепости было глупо — Аннатар наверняка помнил о них: он же и предлагал когда-то их проложить.       Но теперь его не было рядом с Келебримбором.       Когда не у кого было просить совета, мыслями Тьелпэ обращался ко всему светлому, что помнил, — и к дочери Арафинвэ, что подарила ему когда-то веру в себя. И она явилась, когда он взывал к ней через осанвэ.       — Их всё больше. Мы скоро не справимся.       — Что будет, если вы не сможете продержаться до того, как придет подмога?       — Я умру с мыслями о тебе, моя госпожа, и буду знать, что бился за свою свободу и свободу тех, кто верил мне.       — Его нужно удержать.       Она опасалась призвать Аннатара вслух, но имела в виду Дарителя, конечно же. Тьелпэ возразил:       — Мы постараемся это сделать, но его войско огромно.       — Большую часть своих сил он заключил в Едином кольце, с помощью которого управляет ими. Воля его направляет орков. Стоит ему лишиться кольца, — и сколько бы их ни было, войска Тьмы будут повержены или сбегут.       — Я выступлю вперед и буду биться с ним; и если я завладею Единым, то уничтожу его. Но боюсь, он не дастся так легко и будет избегать прямой схватки.       — Его не победить в обычном бою. Кольцо не даст ему погибнуть.       Тьелпэ подумал, что надел бы свое, не опасайся он подпасть под влияние Аннатара.       — Если мы и сможем справиться с ним, то вместе, — продолжила Галадриэль.       — Как, если наши силы разъединены?       — Тем не менее, мы едины — едины именно благодаря твоим кольцам. Мы должны попытаться противостоять ему и обратить их власть против Единого.       — Но если мы не справимся. он подчинит нас! — возразил Тьелпэ. Ему пришло на ум, что попытаться стоило, несмотря ни на что.       — Времени ждать нет. Взови к Эрейниону. Втроем мы сможем воззвать к валар и разрушить власть Единого.       Если им удастся разрушить кольцо, вместе с ним будет уничтожена значительная часть духа Аннатара, но это казалось Келебримбору разумной платой за предательство.       — Кольца у Гил-Галада. Если ты, он и Кирдан втроем взовете к валар и Эру, надев их, то пути назад не будет. Возможно, само Единое разрушится?       Он сам видел ответ на этот вопрос. Все может быть. А если Единое останется целым, его можно будет сокрыть в надёжном месте — и тогда, возможно, кольцо великой силы ещё сможет послужить добру.       — Твоя задача сейчас не дать Аннатару скрыться.       — Он не покинет войско и не уведет его, — кивнул Келебримбор.       — Судьба Единого важна для нас и для всего Средиземья.       Келебримбор оставил осанвэ, направившись к башням при главных вратах, что были сейчас основным оплотом обороны.       — Если мы укрепим стены изнутри сеткой из стальных прутьев, то она сдержит этих тварей хоть ненадолго?       Он кивнул мастеру и велел скакать к мастерским, распорядиться подтаскивать стальные прутья и вязать их.       — Если есть готовые решетки, пусть тащат и их!       Отчаяние прошло. Он погрузился в дело и лишь изредка в уме его мелькали мысли о том, смогут ли трое эльфийских владык противостоять майа Аннатару. Сам он не решился бы молить о помощи тех, чье терпение они так долго испытывали. Как долго Аннатар убеждал его, что Эрегион не должен просить милости у Эру и сам творить судьбу? Выходило, что и это была лишь часть замысла, имевшего целью разъединить их — и в очередной раз демонстрировало обман Дарителя и то, какими лживыми были все его речи.       Пальцы сами сжимали рукоять меча. Келебримбор вновь поднялся на стену и вглядывался без страха в темную массу орков.       — Но где он? — прошептал нолдо самому себе.       Огромный высокий всадник, закованный в черные стальные латы, в высоком шлеме с короной — Тьелпе узнал его не сразу, так непривычно было видеть Аннатара без обычных одежд. Но то был он и, держась на пригорке у реки, Даритель отрывисто выкрикивал указания командирам орочьих отрядов, приказывая то направить таран в другое место, то кивая туда, где следовало поставить катапульты. Большая часть войска ждала, расположившись за рекой; лишь иногда рассеянные или уничтоженные защитниками отряды сменялись другими; но ясно стало, что конца им не будет, и стены падут раньше, подрытые или проломленные таранами.       Наверное, так и было бы, и орки, хлынув внутрь сквозь высокий пролом в стене, перерезали бы всех непривычных к бою на мечах ремесленников, а Аннатар направил бы их дальше на запад, но ему не менее хотелось схватить их главного мастера и выведать, где тот укрыл остальные кольца. Поэтому в город Даритель въехал в числе первых, спрятав до этого кольцо в надежном месте. Стрелы скользили по его доспехам и падали к ногам его, и ни один меч или секира не могли его поразить. Но Келебримбор, велев отступать вглубь, готов был встретить его на пороге Бар Мирдайн — или погибнуть. Он выхватил меч — но Аннатар легко отбросил стальной клинок и схватил мастера за горло, отшвыривая собственных орков. Майа расхохотался, видя попытки нолдо вырваться или схватиться за его собственный клинок.       — Нет, мастер Тьелперинквар, так не пойдет. Ты мне нужен живым. Я хочу знать, куда ты дел остальные кольца.       Келебримбор выругался сквозь зубы, выворачиваясь, но железная рука держала его крепко, как мышонка. Из-за спины майа он видел, что его последнего приказа никто не слушал, и эльфы рубились с орками, не собираясь отступать — даже те, кто обязан был подчиняться ему, а не Келеборну.       — Сдайся. Я не собираюсь уговаривать тебя поверить. Выдай мне, где кольца, и умрёшь быстро.       — Тебе не узнать этого.       — Я найду их рано или поздно. И я не оставлю никого из твоих мастеров в живых, если…       В этот момент Келебримбору удалось достать припрятанный под доспехом кинжал; не задумываясь, он вогнал его в щель между латами — прямо в руку, что удерживала его; удар не причинил Аннатару особого вреда, но оказался неожиданным. Майа с шипением отбросил его, и Келебримбор упал на камень, которым была вымощена площадь перед башней. Надо было вскочить и бежать, но его точно оглушило; сперва он подумал, что в ушах звенит от боли из-за сильного удара, а потом услышал, как дальний звон превращается в пение, и как, сплетая слова, трое владык возносят молитву. Поле битвы точно озарил отдаленный свет, блеском отразившийся и от начищенных доспехов, и от вышитых шелком стягов Гвайт-и-Мирдайн, и даже от черной стали, в которую был закован Аннатар. Время словно замерло, и непонятно было, отчего он не бросается в бой вновь, — а потом услышал крик, полный боли и ненависти — и он принадлежал не ему самому, а Аннатару. Доспех майа полыхнул пламенем и потемнел, вплавляясь в плоть, будто исчезая, — и сам Аннатар упал тоже, как подрубленное древо. На миг показалось Келебримбору, что он видит и тело майа, и мечущийся его дух. Доспехи Аннатара рассеялись, как пыль, а оставшиеся белые одежды под ними казались истасканными, серыми и грязными, и черные волосы его тоже поседели, а лицо показалось Келебримбору состарившимся и жалким. К ним уже бежали и эльдар, и орки; но вторые, видя, что случилось с их господином, устремлялись прочь.       — Взять его. Кольцо я оставлю себе, — Келебримбор слышал свой голос словно со стороны.       Но кольца нигде не было.