***
Сон не шёл. Артур смотрел в потолок, выпуская из лёгких воздух, что превращался в невесомые облачка пара. К его груди спиной прижимался Джон, укрывший в своих объятиях сына. Марстон редко проявлял нежность, но сейчас, измученное усталостью и стрессом тело действовало само по себе. Вообще это именно Джон предложил спать именно так: скинув верхнюю одежду, плотно прижавшись друг к другу, чтобы не терять драгоценное тепло. Под спиной, на тонком слое соломы, лежала куртка Джека, а сверху они укрылись стёганым пальто Джона и бизоньей шубой, которую всучила Артуру в руки Хелена. Перед глазами стояло лицо Хонораты Ожешко, что помимо всего протягивала ему завёрнутую в тряпицу солонину. Тогда Морган не придал этому значения, однако сейчас ему чудилась странная взаимосвязь. Могла ли странная ведьма знать или догадываться о том, что ждёт их в будущем? Хотела ли она, давая еду, продлить им жизнь, увеличив шанс на спасение? Могла ли она быть связана с появлением человека в цилиндре, и что в таком случае запросил его бывший хозяин у полячки? На все эти вопросы не было однозначных ответов. По крайней мере, ему только сильнее хотелось выжить, чтобы спросить об этом ведьму лично. Хотелось уснуть и проснуться в тёплом доме, слушая гул голосов самой жизни, что наполняла эти стены. Они прошли через все круги ада, они столько раз были на волосок от гибели и неужели они, чёрт возьми, не заслужили сраного «долго и счастливо»? Неужели все, что судьба уготовила Артуру Моргану — это умереть от голода и переохлаждения, надеясь разве что на то, что дорогих ему людей не постигнет та же участь? Слушая тихое похрапывание Джона, Морган позволил себе секундную слабость: непрошенная слеза скользнула из глаз, тут же остывая на промозглом воздухе. В этой мокрой дорожке было всё, что наболело, надоело и надорвалось. Цилиндр говорил, что люди эгоистичные и жадные. Цилиндр предлагал им возможность сделать мир лучше, а те всё равно просили денег, власти и долгой жизни. Но однажды он обмолвился, что нет на Земле ничего более сильного, прекрасного и разрушающего, чем любовь. И только ради этого противоречивого чувства можно было оставить в живых столь взбалмошное человечество.***
Дни тянулись не просто медленно. Время будто издевалось над застрявшими в сарае людьми, превратившись в нечто вязкое и резиновое. В первый день, аккомпанемент вьюги так всех достал, что Джон, наблюдая за нарезающим круги Артуром, начал говорить. Он вспоминал босоногое детство, виселицу, что стала поворотной точкой в его жизни, про добровольное изгнание — побег, про все дурные и не очень поступки. Джек, до этого молчавший и что-то усиленно обдумывающий, тоже вмешался в разговор. Он вспоминал детство и то, каким мир казался дружелюбным. Ещё казалось, что беда никогда не коснётся банды, над которой курицей-наседкой с чёрно-золотыми перьями квохтал Датч Ван Дер Линде. С возрастом мечты и грёзы остались лишь на страницах книг, замок из песка смыло волной из крови, заставив барахтаться в пене из несбывшихся надежд. Но сейчас Джек был почти счастлив. Почти. Дни тянулись за днями. Еда закончилась, как закончились истории из жизни, которая казалось несоразмерно долгой в сравнении с возрастом. В итоге Артур перешёл на сказки, что рассказывал Хозия. Порой Моргану казалось, что он видит силуэт Мэттьюза, ещё молодого, такого, каким он был при их первой встрече, будто госпожа Смерть поглядывала на своих будущих детей, но старалась не пугать их раньше времени. А может, просто Сьюзан послала его приглядеть за неугомонными идиотами, которые вечно прыгают из огня да в полымя. В конце концов, закончилось и это. Джон сидел, сжавшись в клубок, говоря про себя проклятия в сторону непрекращающегося снегопада. Живот на пятый день даже перестал бурчать. Он лишь издавал тоскливые звуки, да и то изредка. Они перепробовали все варианты, которые были доступны, вплоть до того, что они, держась за руки, выходили из сарая на расстояние, которое позволяли вытянутые руки. Но всё было тщетно. Видимо, сарай стоял на огороде, где рос табак и до дома было довольно далеко, а потеряться в снежной пелене было ой как легко. Артур, точно знающий, что Бога нет, застал себя за мысленной молитвой. Смотреть на истощённого подростка было физически сложно. А за деревянными стенами выл ветер, провожая неспешную смену дня и ночи. На шестой день произошёл разговор. — Па, — Джек прижался к отцу в поисках тепла, — а ты любил маму? — Да, — Марстон ждал этого разговора. Ждал, боялся и планировал, прокручивая в уме всевозможные варианты диалога о том, как он расскажет своему неожиданно повзрослевшему сыну, что он и правда любил Эби. Любил нежный голос, строгий взгляд, решительность и непоколебимую веру в собственную правоту. Спустя годы Джону было нестерпимо стыдно вспоминать о том времени, когда он мечтал, чтобы Джек оказался не его ребёнком, что автоматически снимало бы с него кучу ответственности. Но проблема была в том, что любовь к Эбигейл была сильной, крепкой, как морские канаты, но она не была романтической. Они были соратниками, готовыми умереть друг за друга, но трепета в сердце Джона не было. Понимать это спустя столько лет оказалось тяжелее, чем Джон предполагал. — А, — парень тяжело вздохнул, — ты и дядя Артур... — Да, — повторил Джон, поджимая губы и чувствуя, как напрягается Морган, будто ожидая, что он скажет дальше. — Это трудно объяснить. Даже самому себе, но, что есть, то есть, Джек. Я люблю его, как бы тяжело ни было это принять. — Но... — видимо, подросток действительно пытался осмыслить только сказанное, — это ведь неправильно? — Знаешь, — голос Артура за спиной прокатился приятной вибрацией по позвоночнику, — мы за всю свою жизнь совершали очень много неправильных поступков. Наверное, это не самое плохое из того, что мы натворили, но всё же... Я долго пытался выбить эту дурь из себя, из твоего отца, но итог ты видел сам. Возможно, ты будешь разочарован или разозлён. И будешь прав. Но знай одно: твой отец любит тебя с сестрой. Как и я. После этих снов в сарае вновь воцарилась тишина. Джек снова притих, никак не комментируя только что услышанное. Ни Артур, ни Джон не решались добавить ничего, чтобы добить Джека окончательно. В ту ночь, несмотря на голод и холод, все спали чуть крепче и спокойнее, чем до этого, плотно сцепившись в объятиях. Они ещё не знали, что потерпеть осталось совсем немного.***
— Слушай, — на губах Артура яркой коркой запеклась кровь. Останкам туберкулёзной палочки очень нравилось истощённое тело своей упрямой жертвы и сниженный из-за вынужденной голодовки иммунитет. За неделю все они осунулись, рёбра выпирали, живот прилип к позвоночнику, кожа, что плотно охватывала сильно уменьшившиеся мышцы, имела нездоровый сероватый оттенок. Марстон замер перепуганным оленем, что ощущает опасность спинным мозгом за секунду до выстрела. Однако ни щелчка затвора, ни порохового хлопка не последовало. Только тишина. — Я не понимаю, — шепнул он. — Там тихо. — Вот именно, — глаза мужчины сверкнули тёплым светом. На бледном, заросшем лице Артура появилось даже подобие улыбки. Тихо. Ни шума ветра, ни поскрипывания досок, ни плача ледяных искр за стеной. Буран закончился. От такой новости хотелось плакать, но Джон, будучи бывшим матёрым бандитом, только уткнулся в плечо возлюбленному, выпустив из груди едва слышный всхлип. — Надо идти, — Артур переплел свои пальцы с пальцами Марстона, который продолжал мысленно убеждать себя, что мужики не должны реветь, так как это удел детей, женщин и Хавьера, у которого порвалась последняя струна от гитары. — Сейчас же. Пока ветер снова не поднялся. Буди Джека. Джон кивнул и, присев на корточки, озабоченно потряс подростка за плечо. Тот в последнее время спал долго и крепко, почти не просыпаясь. Организм, как мог, спасался от голода. В отличие от взрослых мужчин, запасов в теле младшего Марстона было меньше, а потому и оставаться в сознании ему было тяжелее. — Вставай, — отец усилием поднял сына с лежанки, стараясь игнорировать не проходящую головную боль и придерживая его за талию, постарался усадить на солому. — Нужно идти. Давай! Но парень молчал и вообще выглядел так, будто мало что понимал в происходящем. Джек безропотно позволил себя одеть и, цепляясь за руку Джона, вышел на улицу, вслед за взрослыми. Снаружи было морозно и ясно. Стужа щипала щёки и руки. Пальцы, похожие на тонкие паучьи лапки, мёрзли ужасно, но отпустить сцепленные руки было невозможно. Казалось, если что-то разорвёт это хватку — они потеряются навсегда. Блики мертвенно бледной луны окрашивали высокие сугробы в яркие красочные искры. Свет полнощёкой спутницы земли позволил увидеть очертания домов, что были так близко к их убежищу, но до которых не было возможности добраться сквозь буйство стихии. Город спал. Во всех домах были закрыты ставни и были потушены лампы. Во всех домах... кроме одного. На первом этаже знакомого до боли двухэтажного коттеджа горел свет, а ставень и вовсе не было. Скорее всего, ветер оторвал их с корнем, хотя казалось, что домочадцев это мало волновало. Возможно, они даже сделали это намеренно ещё в первую ночь, когда вышедшие в буран мужчины не вернулись домой. Тёплый свет лился наружу, даря белому снегу мягкий оранжевый оттенок. Мужчины брели вперёд, едва передвигая ноги по метровым сугробам. Путь до ближайшей протоптанной тропинки казался бесконечным. Порой мелькало иррациональное желание свалиться в пушистый, обманчиво притягательный снег и закрыть воспалённые глаза, засыпая навечно. Джек даже пару раз завалился от усталости в сугроб, но его методично ставили на ноги и уговаривали идти дальше. Истощение и головная боль брали своё, но свет лампы, льющийся из застывшего окна, был подобен сиянию спасительного маяка. Он манил за собой, отпечатывая на сетчатке глаз образ девушки, что, уткнувшись в шаль, подкладывала в стеклянную колбу керосинки кусочки цветной ткани, чтобы пляшущее пламя отражалось от лоскутков и приобретало нежные оттенки. А на лавке спал мужчина, в руках которого сопела маленькая девочка, охрипшая от плача. Они брели к дому, потому что там их ждали, не отчаялись за неделю, верили и надеялись. Артур занёс руку, чтобы постучать в тёмное полотно двери, как она внезапно отворилась, выпуская из своего чрева целый букет вкусных запахов: печёный хлеб, шерсть, дерево и лёгкий флёр трав, исходящий от Хонораты, которая подхватила под руки обессилевшего Джека и хриплым криком перебудила весь дом: — Все сюда! Они вернулись!***
Под спиной хрустела накрахмаленная простынь, желудок был наполнен сытным горячим бульоном, а тепло от пухового одеяла разливалось по всему телу, убаюкивая и успокаивая. Джон улыбнулся широкой, почти детской улыбкой, ощущая, как в груди искрится чистое, перманентное счастье. Он плохо помнил прошедшее раннее утро, в основном потому, что всё слилось в полосу поцелуев-объятий-причитаний. Все так и норовили потрогать, погладить и ущипнуть вошедших мужчин, будто пытаясь убедить самих себя, что те действительно живы, и это не наваждение, не проделки нечисти или грёз наяву. Спасла ситуацию мисс Белл, которая растолкала столпившихся вокруг людей и, не терпящим возражения тоном, приказала: — Сначала кормить, — она быстрыми движениями ощупывала лимфоузлы Джека, качая головой и недовольно поджимая губы, — Потом ванна. Потом спать. Все вопросы оставим на будущее, а то бедняги выжили в буране, но ваше любопытство точно сведёт их в могилу! Завтрак состоял из небольшого кусочка хлеба и наваристого супа. Поначалу Джон хотел попросить добавки, но Хелена объяснила, что после долгого голодания быстрое насыщение может быть не только вредно, но иногда и смертельно опасно. — Вот оклемаетесь, — Хавьер достал гитару и принялся наигрывать что-то бодрое и лёгкое, — с меня рагу и сырный хлеб! — Ну наконец-то, Боже, — Сирена с улыбкой глядела на Артура. — Как только вы пропали, Хавьер закинул гитару в сарай и поклялся не играть, пока вы не найдётесь. — Неделю этот дом не слышал музыки, — Датч незаметно от Хелены плеснул бывшим воспитанникам виски в чай. — Без вас тут было плохо и тихо. Он не рассказал о том, как они каждый день по переменке патрулировали город, до хрипоты споря с ветром, что дежурство у окна стало непреложной традицией, а вся жизнь в доме замерла, потому что никто не желал мириться с неизбежным. С тем, что трое мужчин, что были дороги сердцу каждого присутствующего, уснут навечно в глубоких снегах. Он не рассказал об этом, потому что всё было понятно без слов. Пока Артур отмокал в бадье с горячей водой, Ожешко хлопотала над Джеком отпаивая его отварами трав, повышающими тонус организма. Она и Джону подсунула чарку душистого пойла, правда это не особо помогло. После горячей воды, терпко пахнущей лавандой, сон накатил на Марстона товарным составом. И вот теперь он лежал на кровати, упиваясь спокойствием и негой. И свято верилось в то, что теперь всё будет хорошо.***
— Ну-с, — Датч опрокинул в себя стопку виски и пытливым взглядом впился в лицо Марстона, — Рассказывайте. Джон нервно сглотнул и потупился. Когда он, проспав почти двое суток, изредка просыпаясь для того, чтобы Хелена влила в него лекарства и бульон, бодрый и отдохнувший наблюдал своё заросшее хлебало в зеркале, то понял, что буря грядёт. По крайней мере, Хавьер, пришедший его проверить, бросал на мужчину крайне любопытные и нетерпеливые взгляды. Спустившись вниз, мужчина нашёл столы, ломящиеся от еды, и кувшин с травяной настойкой на спирту. Менее «полезные» горячительные напитки Хелена запретила им употреблять категорически. Да и еда, если присмотреться, была всё ещё довольно лёгкая: печёные яблоки в меду, похлёбка из дичи, горячий картофель, от которого шёл густой пар, кукурузная каша и тушёная рыба. Весь этот антураж задушевных посиделок пугал Марстона до чёртиков. С одной стороны, легко было выйти на разговор с сыном в ожидании смерти, когда напрочь отключаются все инстинкты самосохранения, а с другой — признаться разношёрстной компании, которую он привык считать семьей, в том, что он в тихую зажимается с Артуром Морганом, изображая из себя пылкую ученицу пансиона. С Артуром Морганом, которого Датч частенько опекал, как ребёнка, видимо, испытывая чувство вины за всё, что случилось в прошлом, включая бесславный конец некогда знаменитой банды. Так что, в том, что после признания он сдохнет, рухнув на пол с простреленным черепом, Джон сомневался. И в тоже время, его партнёр молчал, не делая ни единой попытки как-то предотвратить предстоящую трагедию. Артур умиротворённо прикрыл глаза, видимо, смирившись и с гипотетической смертью Джона, и перспективой косых взглядов на ближайшую вечность при жизни и после смерти. А может, он просто надеялся, что судьба сжалится над ними, и Марстон наконец подумает межушным веществом, и не будет открывать рот. Вероятно, из всего разношёрстного зверинца, только Хелена бы осталась на их стороне, поскольку её вообще мало интересовала мораль и перипетии человеческих душ. Пока ты не нарушаешь режим дня, пока полезен в экспериментах — еби хоть козу с петухом и пару золотых рыбок, естественно, предварительно вымыв и продезинфицировав все прилегающие отверстия. Иначе соитие будет негигиеничным, что в её глазах было абсолютно недопустимо. Глядя на то, как отец встаёт, с твёрдым намерением похерить к чертям, всё, что только можно, Джек плотнее завернулся в лоскутное одеяло и прижался к боку полячки. Та лишь успокаивающе гладила подростка по плечам. Ожидание висело в воздухе густым мороком. Артур также почти безучастно рассматривал Джона, который пытался справиться с внутренней дрожью. Как бы Марстон ни хорохорился, суть оставалась одной — подобные подробности личной жизни люди порой скрывали сами от себя, а тут у гипотетического «давай расскажем» будут неизбежные последствия. От простого отторжения, до теоретического рукоприкладства. Вообще, в банде нередко практиковали подобное «снятие напряжения», когда у них были длинные переходы или стоянка, а женщин либо не хватало, либо и вовсе не было. Правда одно дело закрыть глаза на те методы внушения, что использовал Хозия на Датче, а другое дело во всеуслышание заявить, что предпочитаешь в постели мужчин. Или одного конкретного мужчину — неважно. Вообще Морган не оставлял надежду, что Джону-таки не хватит духу и он придумывает какую-то другую причину, объясняющую несвойственное и почти суицидальное поведение подростка, но Марстон не был бы Марстоном, если бы слушал все доводы разума и следовал им. Особенно когда в груди зудело нетерпение, а эйфория от недавнего спасения ещё не прошла до конца. В итоге, набрав в грудь воздуха и зажмурившись, как перед прыжком в ледяную воду, он выпалил: — Я сплю с Морганом. Гробовую тишину, которая последовала за этим заявлением, казалось, можно было резать ножом. Никто не решался ничего сказать, пытаясь переварить полученную информацию. Первым взял себя в руки Ван Дер Линде. — Джон, сейчас не время для шуток. Да и шутка вышла так себе, — мужчина кашлянул, убирая першение в горле и улыбнулся, видимо, надеясь на подтверждение своих слов. Он буквально давал шанс на спасение... — Это не шутка, — Марстону хотелось провалиться сквозь землю. Сердце загнанно колотилось в груди, кровь шумела в ушах, а ладони предательски потели. Вообще, сейчас недельное голодание не казалось ему каким-то ужасным испытанием. Он бы с лёгкостью повторил этот кошмарный опыт, лишь бы не видеть, как бледнеет бывшей лидер банды, а гитарная струна рвется с резким, неприятным звуком под сведенными напряжением пальцами. И только Ани совершенно не понимала, почему большие человеки сидят с такими постными и сложными лицами. Она сидела перед камином и тягала за шерстяные локоны куклу Шарлотту, пока пёс упорно пытался укусить себя за хвост. Датч, моргнул и с совершенно беспомощным выражением лица повернулся к Артуру в поисках поддержки. Но тот, вместо того чтобы опровергнуть громкое заявление импульсивного друга, едва заметно кивнул. Стул с грохотом упал на пол, и Сирена, ни говоря ни слова, пулей вылетела из обеденного зала. — Джек, — Ван Дер Линде потёр виски, чувствуя приближающуюся мигрень, — твой отец не врёт? Это тебя так расстроило? — Да... — он вцепился в руку Хонорате, — Да. Мне жаль, что так получилось. — Та-а-а-ак, — мужчина выдохнул и встал на ноги. Впервые за долгое время он почувствовал себя по-настоящему старым. Болела культя, спина и голова. И от этих симптомов у Датча было верное лекарство. — Тебе не за что извиняться, Джек. Главное, что все живы, — он достал бутылку дорогого виски принялся медленно и методично разливать благородный напиток по чашкам. — Пейте, — он раздал всем присутствующим, и даже младшему Марстону напиток. Атмосфера накалилась до бела и это ощущали все. Даже Хелена лишь покачала головой, но не стала ругаться из-за горячительного напитка. В комнате повисла тягостная пауза — никто не знал, как именно реагировать на только что услышанное. Один лишь «побег» мисс Рион был более, чем однозначен. Внезапно эмоциональная реакция от обычно сдержанной девушки не могла не удивить присутствующих, но прямо сейчас на повестке была куда более серьёзная проблема. Краем глаза Морган заметил, как Ожешко что-то шепнула Джеку на ухо и через секунду они вместе с Анабель на руках вышли за дверь. Мужчина мысленно поблагодарил ведьму за то, что детям не придётся выслушивать разборки взрослых. Пусть Джек уже не был маленьким мальчиком, но у Джона должна быть возможность поговорить с сыном в более спокойных обстоятельствах, нежели в сарае на грани жизни и смерти. Ван Дер Линде залпом осушил чашку с виски, поморщился и шумно выдохнул, собираясь с мыслями. Слова не шли. — И что дальше? — первым не выдержал звенящей тишины Джон. — Будем читать нотации или сразу по пуле в лоб? — Марстон! — рыкнул Морган на мужчину, зная, что тот со своим неудержимым нравом способен усугубить и без того не слишком приятную ситуацию. — Я думаю, что тут особо нечего обсуждать, Датч. — И как давно? — Голландец будто бы проигнорировал обоих мужчин, утонув в собственных мыслях и предположениях. Он отлично знал, что между его названными сыновьями всегда была крепкая привязанность, но представить, что их отношения однажды перерастут в это — Ван Дер Линде просто не мог. Впрочем, за последний год приключилось много всего такого, о чём бывший лидер банды не мог бы и помыслить. На фоне всего прочего сегодняшняя новость не была столь из ряда вон выходящей... Но от того не менее шокирующей и приводящей все мысли и эмоции в полнейший хаос. Датч всегда был сторонником свободомыслия и выступал против вековых устоев, что, по его мнению, больше вредили, чем помогали. Но, видимо, он сам не заметил, как стал заложником собственных предрассудков, когда Джон выдал своё порывистое признание. Не таким он видел их счастливое будущее. — А какая разница? — безучастно пожал плечами Марстон, обводя внимательным взглядом тех, кто остался в комнате. Пока кроме Датча никто не вмешивался: Хавьер выглядел крайне растерянным, а Хелена, напротив, словно была заинтригована и ждала продолжения. — Что это меняет? Если бы я по тупости не забыл запереть дверь, и мы бы не спалились перед Джеком — хер бы кто из вас понял, что происходит. — Вообще-то, — голос Голландца вдруг стал значительно твёрже. — Это самая серьёзная проблема. Джек — твой сын, которого ты когда-то уже предал. А теперь вы все могли погибнуть в буране из-за... — Вот только не надо из себя святого корчить, — Джон не дал договорить, понимая, что никакие упрёки выслушивать он не намерен. Хватило ему уже нравоучений от Моргана. — Не кажется ли тебе, что после всей той жизни, что мы вели, осуждать нас — это, как минимум, лицемерно? Я не собираюсь оправдываться. Во всяком случае, не перед тобой, Датч. Не найдясь, что ответить на это, Ван Дер Линде сокрушённо покачал головой и с нескрываемой надеждой взглянул на Моргана, словно тот обязан был образумить своего недалёкого братца и наставить того на путь истинный. Но тот лишь нервно повёл плечом, явно не собираясь поддерживать дискуссию. Артур до сих пор чувствовал себя отвратительно после приключений в буране и хотел только крепкого сна под тёплым одеялом, и чтобы вся эта нелепая ситуация оказалась лишь дурным сном. — Странно, что я говорю это, но Марстон сейчас прав, — всё же ответил мужчина, стараясь не следить за реакцией Джона на его слова. — Мы много чего неправильного творили в этой жизни, чтобы теперь бояться... этого. — Но это... — вяло попытался возразить Голландец. — «Неправильно», да-да, мы в курсе, — так же неохотно парировал Морган, пригубив горький виски. — У нас было время подумать над этим. Поверь мне на слово — было непросто нам обоим. — То, что происходит между вами, парни, — Датч сухо прокашлялся, тут же смачивая горло горячительным напитком, — хоть мне и не нравится, но всё же ваше дело. Я могу только догадываться о том, как вы к этому пришли и... Джон прав: осуждать вас я не в праве. — О чём речь в таком случае? — О детях. Как вы им это объяснять будете. Марстон набрал было в лёгкие воздуха, чтобы что-то горячо возразить, но его остановила широкая ладонь Артура, лёгшая ему на спину в успокаивающем жесте. Джон сам поразился тому, какое действие на него оказывает этот человек: ему хотелось довериться, хотелось слушаться, понимая, что тот сделает и скажет всё, как нужно. — Оставь это нам, Датч, — спокойно произнёс Морган, слегка погладив спину Джона большим пальцем сквозь рубашку. — Марстон должен разговаривать с сыном сам. Мы облажались, да, но никто из нас здесь не безгрешен. Сейчас мы не придём ни к чему. Всем нужно время подумать и успокоиться.