По-человечески и лучше

Рейстлин неохотно бывает на родине. Слишком многие там помнят его не тем, кто он есть сейчас. Эта память сковывает руки, цепляется корявыми ветками за подол мантии, привязывает мага к прошлому, которому — пообещал он когда-то — он никогда не позволит определять своё настоящее и будущее. В устах их Властелина такие слова имеют силу закона, и кажется, будто слово «Утеха» в жизни Рейстлина отныне и навеки пишется только со строчной буквы. Крисания единственная из смертных знает, насколько это не так. Помнит, как гладила сотрясающиеся от рыданий костлявые плечи, сцеловывала слёзы, сквозь которые маг шептал имена людей и мест, отказываясь признавать, что они для него что-то значат. Рейстлин, если уметь его разговорить, становится потрясающим рассказчиком — и места, виденные жрицей раз в жизни, к тому же впотьмах и проездом, встают перед глазами, как живые, обретают цвета и звучание, население и даже как будто запах. Утреннее небо пронзительно чистое, тронь — зазвенит, величественные валлины словно потягиваются, расправляя спросонок кроны. Потом просыпаются люди, воздух наполняется голосами и звуками жизни, и синеют на горизонте острые пики гор. Вечером зажигаются окна, к озеру Кристалмир тянутся дымы из труб и из трубки вышедшего на завалинку Флинта, вдалеке старый Юстас кроет матом потерявшуюся в прибрежных тростниках корову. И именно поэтому на очередную годовщину памятной встречи в «Последнем Приюте» Рейстлин против обыкновения отправляется. Ещё более против обыкновения — с обыкновенным купеческим караваном, а не шагает, прошептав заклинание, сквозь пространство. И что совсем уж немыслимо — не один.