***
Известие о том, что родители отозвали депозит за обучение, вгоняет в ступор. Само по себе это кажется нелепым настолько, что даже не вызывает негодования. Она и сама удивляется своему нехарактерному спокойствию, которое вполне может быть «затишьем перед бурей», либо конечной фазой её депрессии, когда руки опускаются, не в силах больше держать удар. Мимолётное желание позвонить отцу отторгается практически мгновенно… больше нечего говорить или выяснять. Три года обучения в академии прямо сейчас летят коту под хвост и, по всем законам жанра, это должно тревожить, но, наперекор истерике, она не спеша идёт вдоль парковой зоны кампуса. Кларк улыбается собственным мыслям, понимая, что не помнит, когда в последний раз вот так смотрела на небо. Тепло уже не такое по-летнему жгучее… скорее мягкое, ласковое — именно такое, когда август только начинает очень плавно отдавать свои права осени. Этот оптимизм она находит чем-то сродни истерике. Прикрыв глаза, она делает медленный вдох, ощущая запах мокрой земли. Где-то далеко слышится звук работающего оросителя газона. Легкое дуновение ветра. Едва сорвавшись, он проникает сквозь пряди её волос, ласково касаясь шеи. Она запрокидывает голову, подставляя лицо едва пробивающимся сквозь ветви дерева лучам солнца. Пространство и время будто замирает в единственной точке «здесь и сейчас», сквозь которую отдалённым эхом ей слышатся голоса матери и отца, её собственный детский смех, шепот Лексы… всё растягивается, превращаясь в тягучую цепочку воспоминаний. Её отрешенное спокойствие нарушает звук вибрирующего телефона. Игнорируя его несколько секунд, Кларк не спеша тянется к сумке. — Ты знаешь, зачем я тебе звоню? — в трубке звучал голос её матери. — Нет, — щурясь от пробивающихся лучей солнца, отвечает Кларк. — Ты уже была в деканате? — Да… ты хочешь знать, сказал ли Верпланк о моём отчислении? Повисшая тишина лишь добавляет ей уверенности. От чего-то всё происходящее кажется ей до абсурда комичным, почти что с оттенком идиотизма. Собственная мать звонит, чтобы сплясать на её костях, упиваясь своей жестокой находчивостью. — Я звоню сказать тебе, что вы отлично смотритесь… на той фотографии, — загадочно отвечает Эбигейл. — Какой фотографии? — На той фотографии, — Эбби растягивает каждое слово, с упоением наслаждаясь происходящим, — где эта девица обнимает тебя за талию, восседая на капоте этого желтого корыта. Кларк на секунду хмурится, пока в памяти медленно всплывает момент, когда сидя в Камаро мама резко отталкивает к потолку солнечный козырек. Всего лишь одно маленькое фото из полароида. Один чертов снимок выломал выстроенный поэтапно план нескольких взрослых людей… Эффект бабочки во всём своём очаровании. Непостижимо. — Где ты его взяла? — А что? Ты слишком молода для ретроспективы? — ухмыляется Лекса, вертя в руках фотоаппарат. — Последний раз видела такой, когда училась в школе… ты умеешь этим пользоваться? — Думаю, что если люди придумали способ попасть на Луну, то Лекса Вудс найдёт кнопку на фотоаппарате, — бормочет она. Кларк безразлично обводит глазами мастерскую. Двухъярусный бокс с очень высоким потолком. Под самой крышей кабинет хозяйки. Посреди — автомобильный подъемник с повисшим на рёбрах Ниссаном грязно-оранжевого цвета. «Что побуждает людей покупать машины такого цвета?» Через секунду её одёргивает голос Лексы: — Посмотри на меня! Резки взмах головы, разбрасывает её светлые волосы по плечам. Всего лишь мгновение и глаза Кларк неосознанно фокусируются в самом центре объектива, и в этот момент бокс освещает вспышка. — Мне кажется идеально, — шепчет Лекса, глядя прямо в глаза. Её губы едва поддернуты. — Всё дело в фотографе, — отвечает улыбкой Кларк. — Нет. Не в нём. Прижимая телефон к уху, всё еще не открывая глаз, Кларк широко улыбнулась, прикусив нижнюю губу. Теперь… всё что ей остаётся, это упиваться воспоминаниями, которые хранили больше нежности и тепла, чем всё то, что окружает её сегодня. — Я тоже люблю это фото, — спокойно отвечает Кларк, — мы на нём так счастливы… Её мечтательный тон, кажется, нервирует Эбигейл не так сильно, как стоило бы… лишь на секунду Кларк кажется, что, возможно, где-то в глубине души её мать не так искренне желает, чтобы она избавилась от этой привязанности. — Оставишь себе его на память… вместе с ведром на колёсах и возможностью учиться в академии. — Мам… клянусь Богом, ты не представляешь, как мне безразлично то, что ты сейчас говоришь. — Будем считать, что это состояние аффекта… У тебя есть время до начала занятий, Кларк. Порви с ней, и я оплачу обучение. — Мам. — Кларк, я не шучу, чёрт тебя дери! Услышь меня! Ты хочешь всю жизнь проработать официанткой на Кони-Айленд? Или ты думаешь, эта женщина сможет обеспечить твоё будущее?.. Какой прекрасной матерью ты могла бы быть! Дело не в том, что мама может быть хоть на каплю права, даже если её точка зрения является истиной в её собственном понимании, проблема в том, что усталость от вранья и фальши настолько велика, а сердце настолько истерзано, что единственное её желание — это выбросить телефон в реку. На второй линии пробивается вызов Линкольна. Кларк одинаково не хочет слышать ни его, ни свою мать. Любой звонок или смс… почти что предвестник дерьмовых новостей и почти неизменно несёт в себе новый ворох проблем. — Мне нужно идти, — бормочет она. — Кларк. — Мам, мне пора. Извини… Да, Линк. — Кларк, звонил твой отец… они отказались от машины, — он замолкает, набираясь смелости для них обоих, — мы что-нибудь придумаем, — добавляет он тихо. Горькая улыбка отпечатывается глубокими морщинами на её лице. Мотая головой, Кларк пытается сглотнуть подступивший ком к горлу, но он так велик, что она едва сдерживает себя. — Мы ничего не придумаем, Линкольн. Ничего.***
— Насколько же она шалавистая, — простая констатация факта от Рейвен. Она презрительно смотрит, как Мелани с нечеловеческим рвением обслуживает стол двух молодых парней, приправляя каждое слово неестественной улыбкой от уха до уха. — Как уже достали эти приезжие. Изумлённый взгляд Кларк не нуждается в комментариях. — Сказал человек, приехавший в Нью-Йорк автостопом, — бормочет она. — И при всём этом я не пытаюсь с разбегу запрыгивать в каждую койку. — Едва ли, — отстраненно отвечает Кларк, едва придавая значение своим словам. — Да что с тобой? — одёргивает её Рейвен. Глядя сосредоточенным взглядом на экран планшета, Кларк ведём пальцем по электронной накладной. — Нам не нужно столько сливок… и молока. Они испортятся прежде, чем мы успеем их использовать. — Ты меня вообще слышишь? — Я слышу тебя, Рейвен, — хмурится Кларк. — Мел странная, но, если ты еще раз меня собьешь, будешь делать капучино и латте из водопроводной воды и мышиного дерьма из нашей кладовки. — У нас нет мышей. — Продолжай так думать, — раздраженно отвечает Кларк. — Ты злая, потому что тебя никто не трахает. — Я злая, потому что ты никак не закроешь свой болтливый рот! Несколько голов поворачивается в сторону барной стойки. Видимо, последняя фраза вышла чуть громче положенного, нарушая привычный сумбурный ропот кофейни. На несколько секунд в кафе повисает неловкая тишина, после чего народ постепенно возвращается к своим делам. Рейвен безразлично пожимает плечами, её взгляд становится мягче. Она не в силах огрызнуться Кларк, потому что только идиот не понимает причин её напряженного состояния. — Еще пара часов и мы свободны, девочка. Кларк оставляет это без ответа, но слышит мягкую интонацию в голосе Рейвен, её участливый тон, слова, адресованные только ей. Чувство вины по отношению к своему лучшему другу — это всегда что-то болезненное… то, что иногда может заставить твоё горло жечь. Но Кларк продолжает молчать. Весь чертов мир восстал против. Сложности будто вошли в колею порочного круга, цепляясь друг за друга и утягивая всю её жизнь на дно, коснувшись которого, она уже не сможет выплыть наверх. Без Лексы, без веры в себя, в них. В нас. Не зная, как, ноги приводят её домой. Наклейка «выселение» криво сорвана с двери квартиры под номером «8». Остатки липкой ленты контрастируют на грязно желтом оттенке краски, которой она выкрашена. Переступив порог, Кларк даже в темноте замечает разбросанные по полу вещи… одежда, инструменты, её конспекты... тетради, разлетевшись сотнями страниц, укрывают пол апартаментов. Рука тянется к выключателю, пока глаза, не моргая, всматриваются в этот кромешный мрак из полного фарша их с Лексой вещей. Боковым зрением она замечает похожую картину на кухне. Осколки валяются на полу, там же, где и разорванная упаковка кукурузных хлопьев, которые покрывают все возможные поверхности. Делая шаг, она чувствует хруст под подошвой своих кроссовок. Еще один и, кажется, что-то с треском ломается. Аккуратно присев на одно колено, Кларк нащупывает красный футляр среди вороха бумаг. Это тот самый, который еще несколько дней назад хранил секрет намерений Лексы. Он пуст. В тишине она нежно сжимает его пальцами, чувствуя, как слёзы неконтролируемо застилают глаза. Стоит моргнуть, и они сбегут, превращая всё, что её окружает, в неприятную правду. Сокрушительную… и мерзкую. — Мне жаль, Кларк, — тихо говорит Макс за её спиной, стоя у входа в квартиру. — Они принесли ордер… настоящий ордер с подписью окружного прокурора и всей этой хренью. Всё еще крепко сжимая футляр, она торопливо стирает слёзы свободной рукой. Сделав глубокий вдох и поднявшись с колена, Кларк поворачивается к Максу лицом. — Что они сказали? — Что Лекса… — он теряется, будто оторопев, видя сокрушенное выражение лица Кларк, — они сказали… они сказали, что она… что она подозреваемая в убийстве какого-то… Карло Бен… — Карлоса Бенито, — поправляет Кларк, будто знала это имя лучше своего. — Это правда, Кларк? Она правда убила его? — Макс спрашивает с любопытством маленького ребенка, интересующегося, как скоро вернется его мама, даже не предполагая, что эти слова могут ранить. — Нет, — отрезает она. — Но они… они сказали, что доказательства неопровержимы… — И поэтому ты побежал открывать им дверь! — злость в ней становится импульсивней и находит себе жертву. — Я не привык спорить, когда перед моей дверью стоят люди с пушками, Кларк! — Надеюсь, ты успел забрать свой долбанный стаф отсюда! — Я сделал это еще в тот раз, когда они приходили без ордера! Я не такой кретин, Гриффин! В отличии от человека, который возит разводной ключ в кармане водительской двери! И которого в конце концов обвиняют в убийстве, Кларк! Убийство, в котором один человек бил другого в лицо, пока не наступила смерть! И ты считаешь, я должен был им сказать, что я не верю в эти обвинения? А я не знаю, Кларк, может быть и верю! — Ты, блять, шутишь! — Полчаса назад мне вручили повестку, — спокойно добавляет Макс. — Это еще зачем? — Я буду давать показания как арендодатель подозреваемого в убийстве. «Подозреваемого». «В убийстве». Её плечи передёргивает, кожа покрывается испариной от шеи до поясницы. Макс продолжает молча стоять на пороге квартиры, боясь сделать шаг, дабы не раздавить что-либо из вещей, которыми усыпан пол. Не совсем понимая в какой момент, но Кларк ловит себя на мысли, что кивает головой, недовольно кривя губы. Повернув к себе ладонь, замечает в руке футляр. — Мне нужно убраться, — это звучит как не очень вежливая просьба убраться с глаз. Как только дверь захлопывается, Кларк еще какое-то время смотрит вокруг себя. Пол усыпанный тряпьем, выдвинутые ящики комода, раскрытые двери шкафа, оторванная полка, выпотрошенная кровать… они сорвали даже матрас. Будто вывернули всё, что было её личным. Их с Лексой жизнь выпотрошили… обнажили и надругались. Одним движением она вынимает телефон из заднего кармана джинс. На секунду её пальцы зависают над экраном… будто не решаясь. Ещё один вдох. Секунда.Кларк: «Мне нужна твоя помощь» Отправлено абоненту: Честер Бейкер