***
Спустя час после полудня Кларк вихрем проносится сквозь двери Атлантика. Плечом она прижимает телефон к уху, периодично повторяя «Да, мама», что больше похоже на увещевание больного в том, что он здоров, чем на нормальный диалог. На улице снова моросит дождь, восточный циклон нёс с собой пасмурное хмурое небо и холодные, полные одиночества ночи. Одинаковые серые будни для большого зелёного яблока, который в действительности был лишь лабиринтом асфальтированных улиц и бетонных домов. — Чёрт, — шипит Кларк, бросая телефон на барную стойку. — Ты опоздала! — Я знаю, у меня есть часы! — Тогда смотри на них почаще, ах да, и «большое не за что, Кларк, за то, что я прикрыла тебя»! — Чёрт, да где же он? — Кларк продолжает шумно рыться в сумке, не поднимая головы, — дерьмо… прости, Рэй, я опоздала на двенадцатичасовой из Куинса, пришлось ждать следующий. — Что ты делала с утра в Куинсе? Мне кажется, там лучше не бывать вообще, в любое время суток… я знала оттуда одного парня — торговал золотом… — Была у Лексы, — обрывает её Кларк, продолжая копаться в сумке. — Оу! Как она? Уже перешла на подножный корм? Стала чьей-нибудь сучкой? Бля, да что ты там роешь, Ла-Транш? — Ла-Манш. — Насрать. — Мы не очень много говорили, — она отвечает тоном, который не располагает к дополнительным вопросам, но кажется, Рейвен слышит больше, чем Кларк пытается скрыть. — Да ну, — заговорчески улыбаясь, она подпирает подбородок рукой, готовясь выманить все возможные и невозможные подробности этой встречи. — И как это, секс в тюрьме? Горячо? — Щщщ, — шипит Кларк, оборачиваясь на безразличные лица посетителей, — ты не могла бы потише… — Чтоб меня койот прогрыз, — не сдерживая эмоций, Рейвен хлопает ладонью по до блеска натёртой стойке, — серьёзно, Гриффин? — Чёрт тебя дери, ты можешь говорить тише! — Но… как? Там же всё строго? — Возможно я дала взятку начальнику смены, — чуть громче шёпота отвечает Кларк, — ты можешь позвонить мне? Я не могу найти чертов телефон. — Вот этот? — Рейвен указывает пальцем на барную стойку, прямо перед лицом Кларк, и несдержанная улыбка озаряет её лицо с такой силой, что, кажется, вот-вот лопнут щёки, — кажется, кое-кто всё ещё не может прийти в себя. Да, сэр, чем я могу вам помочь? Высокий чернокожий парень занимает внимание Рейвен, она принимает заказ с рвением юного бойскаута и Кларк с облегчением выдыхает, наивно полагая, что она избежала неудобных вопросов, которые со стопроцентной вероятностью с лихвой перевалили бы за детский, а, впрочем, и взрослый рейтинг. Завязывая за спиной фартук, краем глаза она рассматривает новые сверкающие чистотой и блеском стаканы, фужеры и чашки. На дне одной из креманок есть отметка, Кларк переворачивает её пытаясь рассмотреть дно получше. — Небьющиеся. Звук этого голоса заставляет её немного содрогнуться. Не от ужаса или страха… она и сама не совсем понимает, почему в груди неприятно заныло. Пальцы дрогнули, она едва не роняет креманку на пол. — Мистер Бей… — Кларк, — обрывает он её, — просто Чесс, — теперь его голос чуть тише. Он смотрит ей в глаза и эти слова адресованы только ей. — Похоже там… нужно досыпать сахара… в чашку, — блеет Рейвен, её взгляд мечется между подругой и боссом. Её бегство похоже на дезертирство. Не все из них рады этому. Кларк суетливо хватает первый попавшийся прибор, принимаясь натирать его с видом заправской золушки. Это выглядит так, будто Честер выступает в роли узурпатора и от этого им обоим заметно неловко. Она отступает на несколько шагов, преграда в виде барной стойки между ними кажется ей спасительным барьером, но Честер огибает её, приближаясь к Кларк на расстояние вытянутой руки. Его попытки приблизиться оборачиваются её бесконтрольным желанием отстраниться. Шаг за шагом она незаметно отступает, всё ещё сосредоточено протирая ложку. — Кларк, я хочу извиниться, — он пытается накрыть ладонью её запястье, но это служит больше триггером, чем попыткой наладить контакт. Она одергивает свою руку, поднимая колючий взгляд в его глаза. Спасительное молчание для Честера тоже самое, что писк детонатора для Кларк. Она злится, но всё ещё пытается себя контролировать, чтобы не произошло, он её босс и она обязана держать себя в руках. — Я знаю, что виноват, просто… давай поговорим. — Не о чём говорить, — холодно обрывает Кларк, — ты босс, я твоя подчинённая, но это не значит, что ты можешь- можешь целовать меня, без моего на то разрешения. — Я знаю- я знаю, — его лицо, обуреваемое чувством вины, придаёт ей смелости. Кларк с вызовом смотрит ему в глаза, и даже то, что он выше её на голову, не позволяет Честеру ощущать себя сильнее. — Знаешь, что паскудно? Я должна рассказать об этом человеку, которого люблю, и я точно уверена, что это никак не сделает нашу пару крепче. — Так не говори! — В твоём мире очень просто кому-то лгать или недоговаривать, на этом построен бизнес, я понимаю. Но в моём это так не работает, — Кларк с силой бросает тряпку под стойку и тут же обречённо вздыхает, — знаешь… всё нормально, Чесс, просто прошу тебя, больше так не делай. Только сейчас его лицо озаряет понимание того, почему Кларк так сильно злиться. Виновато опустив голову, Бейкер прячет свои руки в карманы. — Мне очень жаль, Кларк, — бормочет он тихо, но этого достаточно для того, чтобы она слышала, — и… полагаю, ей очень повезло. Не дожидаясь ответа, Честер спешно отворачивается и, не прощаясь, покидает Атлантик. Кларк замечает обеспокоенный взгляд Рейвен и по привычке ощущает нарастающее чувство вины. Она ещё не понимает, перед кем она чувствует себя виноватой. Перед Честером, с которым была возможно более груба, чем сама того хотела? Перед Рейвен, которая беспокоилась за Кларк больше, чем её собственная мать? Или перед Лексой, которой вместо правды, Кларк дарила один поцелуй за другим, упиваясь их краткосрочной свободой в стенах следственного изолятора? — Всё настолько плохо? — участливый голос Рейвен выталкивает Кларк из пучины самобичевания. — Что? — будто опомнившись ото сна, спрашивает она. — Он выглядел расстроенным, ты выглядишь злой. Всё настолько плохо? — Я не была готова к этому разговору, он застал меня врасплох и… я сказала то, что на самом деле думаю. Надеюсь, он меня не уволит, потерять работу сейчас… агрх… чёрт, надо было держать себя в руках, — она упирается ладонями в столешницу, сосредоточенно всматриваясь в рисунок керамического пазла. — Кларк, — Рейвен касается ладонью её спины, — я знаю тебя, ты ведь и мухи не обидишь, уверена, ты не сказала ничего обидного. — Я… я случайно сказала о том, что мне придётся сказать Лексе, и, бля… ты представляешь, как она будет себя чувствовать? — Так не говори, Гриффин! В чём проблема? — Ты действительно считаешь, что отношения, строящиеся на доверии так устроены? — Это ведь враньё во благо, — тихо отвечает Рейвен, тут же натягивая свою искусственную улыбку, когда к стойке подходит очередной клиент. Суматоха в зале даёт Кларк отличный повод для того, чтобы не продолжать. Протирая столы, она сосредоточенно смотрит перед собой, куда-то в пустоту, её лицо непроницаемо, руки машинально собирают грязную посуду и отправляют её на поднос. Она не замечает, что Рейвен смотрит на неё чаще обычного. Мысли в голове смешиваются, уступая сомнениям и предположениям. Со временем, идея того, чтобы не говорить Лексе о случившемся оседает в её сознании больше неприятным осадком, чем бурей противоречий. Человек, пытающийся скрыть правду, как ему кажется, во благо того, кому он врёт, неизбежно попадает в ловушку собственной совести. Несказанная ложь — сгусток материи, зависает в воздухе, словно Дамоклов меч. Она никуда не уходит — не исчезает за сроком давности, не забывается в сознании лжеца, не становится давним воспоминанием. Она всегда здесь, рядом с тобой, неприятно сжимает сердце и в конечном итоге лишая тебя свободы. — Будешь злиться, если я уйду сегодня на час раньше? — Если расскажешь про секс в сизо… возможно, — Рейвен делает вид, что сомневается. Улыбка вот-вот сорвётся с её губ, но она всё ещё пытается выглядеть серьёзной. Бордуолк уже разлился вечерней синевой, уличные фонари жёлтыми пятнами освещают сырые от дождя лавки и потемневшие доски мостовой. Погода не располагает к прогулкам, редкий прохожий чаще торопится домой, чем заглядывает в кафе на побережье Атлантики. Воздух здесь прохладный и влажный, от ветра их лица жалобно морщатся, а шеи втягиваются в тонкие воротники летней одежды. — Нет, я не… слушай, это не так весело, как ты думаешь! — Кларк легко, едва ощутимо толкает подругу в плечо. Её губы непроизвольно растягиваются в улыбку, она прячет её, как крошечное сокровище — живой свидетель её нежности к любимой. — Ага, конечно, — подкатывает глаза Рейвен, — можешь не рассказывать, у тебя на лице всё написано. И так вижу, что было хорошо. — Агрх, отлично, — Кларк произносит это, пытаясь замаскировать слова под кашель. Улыбка всё ещё не покидает её губ. Кларк покидает Атлантик, оставляя Рейвен на произвол собственной фантазии и распущенности. Тонкий бирюзовый шарф, как нельзя кстати схваченный утром с комода, сейчас оказывается тем самым спасительным барьером между её бледной шеей и порывистым ветром восточного циклона. Он хаотично разлетается за спиной, хлеща обтянутые чёрной кожей плечи. Куртка Лексы почти впритык, на груди она едва сходится, но чёрт возьми…запах на воротнике сводит Кларк с ума так сильно, что она готова носить эту куртку на голове. Прошло уже достаточно времени, но её губы всё ещё чувствуют нежность шеи Лексы, трепет её дыхания, тихие стоны и пылкие поцелуи. Единственное, что входит в контраст — это скрип металлических ножек стола, царапающих бетонный пол, и мерзкая улыбка конвойного. Едва её собственное тело обмякло, как с той стороны массивной железной двери раздался настойчивый стук, оповещающий о том, что их свидание оборвано, несмотря на то, что по договоренности должно было продлиться еще минимум пять минут. — Мне жаль, детка, — бормочет Лекса в её ухо. Её дыхание неровное и горячее, она возбуждена до предела. — Из нас двоих жаль должно быть мне, — укоризна в голосе Кларк направлена не на Лексу, а на мудака, который вот-вот войдёт, металлический затвор уже оглушил комнату своим лязгом. — Я выйду, — Лекса делает паузу, застёгивая пуговицу на джинсах Кларк, — и первое, что я сделаю, — её губы шепчут, касаясь мочки уха, тёплое дыхание снова разгоняет волну мурашек по шее. — Свидание окончено, Вудс, — громыхает басом конвойный. Лекса едва успевает убрать руки с задницы Кларк. Прерванная идиллия выглядит на их лицах как скорбная тоска, и они смотрят друг другу в глаза, благодарные за скоротечный миг, которым им посчастливилось сегодня насладиться. Пока Кларк витала среди воспоминаний утреннего путешествия, её телефон требовательно зазвонил. Линкольн оповещал, что через пятнадцать минут он будет на месте, и что парковка Уол-маркета не слишком удачное место, жёлтый цвет Камаро не будет выглядеть таким потрясающим в свете безжизненных люминесцентных ламп. Кларк не раздражена, она скорее думает, что Лекса сказала бы тоже самое, потому что… все эти автомобильные загоны, очевидно, то, что Лекса и Линкольн чувствуют очень тонко, почти как художники, однако это не мешает ей безапелляционно приказать ему ехать к подземной парковке супермаркета на пересечении Кори-лэйн и Мелани драйв. И дело вовсе не в лампах. Восточный ветер, леденящий её до самых костей, обещает обернуться неминуемым переохлаждением и температурой, если она вовремя не укроется. — Дерьмо, — ругается она, бросая мимолетный взгляд на часы, оборачивающие её запястье. Каждая минута её опоздания даёт миссис Гриффин железобетонное основание раскритиковать свою дочь. Непунктуальная, неорганизованная, легкомысленная и безответственная — неполный список хвалебных эпитетов Эбигэйл. И с этим будет очень сложно поспорить, когда сама Кларк задерживается уже на четверть часа. Кто знает, чья вина в том, что из-за резкого похолодания график движения общественного транспорта стал не таким точным? Упустив автобус, следующий по Мелани драйв, ты автоматически опаздываешь на Бивер-стрит и попадаешь в круговой водоворот опозданий. Мельтеша быстрыми шагами по подземной парковке, Кларк слышит эхо голоса своего отца. Оно перемешивается с глубоким хрипловатым голосом Линкольна. Заглушая эти звуки, рядом, звеня дребезжащей вовсю тележкой, проходит мужчина. За руку его держит мальчик лет пяти, который играется жёлтым роботом Бамблби, и кажется, он настолько увлечён, что едва не врезается в Кларк, огибая её фигуру в самый последний момент, одёргиваемый своим отцом. Она оборачивается ребенку в след, не сдерживая улыбки, но заметив на себе оценивающий взгляд его отца, резко отворачивается и старается ускорить темп. — Здесь впускной коллектор Hooker, полный ремонт главного блока цилиндров, почти новые впускные форсунки… им не больше года. — Каков её расход топлива в пределах города? — это голос Джейка. Минуя большую бетонную колону с жёлто-чёрной разметкой, Кларк видит взволнованное лицо Линка. Он выглядит так, будто собирается сказать что-то настолько ужасное, что готов скорее замолчать навечно, чем сказать, что эта машина жрёт бензина чуть больше, чем сельскохозяйственный трактор. — О, здравствуйте, я Кларк, — она бодро протягивает руку Линкольну, и он знает, что это спасательный круг, который она выбрасывает ему с берега, — мы говорили с вами по телефону. Кажется, это не работает и Линкольн зеленеет ещё ярче, потому что совершенно не умеет лгать, и продолжает молча пялиться в лицо Кларк, будто Рональд Макдональд, только с улыбкой в обратную сторону. Молчание длится дольше, чем положено, и к несчастью, никто не может прийти им на помощь. Не растерявшись, Кларк использует паузу, чтобы поздороваться с отцом, сердечно целуя его гладко выбритую щеку. Воротник его куртки «пилот» пахнет одеколоном Хьюго Босс, и для неё это запах родом из детства. На секунду закрыв глаза, она вдыхает его, прижимаясь к плечу Джейка. — Поздоровайся с мамой, — тихо шепчет он ей и Кларк незаметно кивает, всё ещё до конца не опомнившись. Эбигэйл, проявив невиданный потенциал, с интересом рассматривала салон автомобиля, сидя на водительском кресле. Её узловатые пальцы цепко сжимали ручки сумки Hermes, стоящей на её плотно сжатых коленях. В целом и в общем, она выглядела зажатой и скованной, несмотря на просторный салон Камаро. Это было похоже… сразу на всё: сконфуженность, брезгливость и непринятие в одном флаконе; симбиоз отторжения и титанического контроля над своими эмоциями. Подойдя к машине, Кларк наклоняется на уровень глаз матери, по-свойски опираясь одной рукой на крышу, а другой на открытую дверь автомобиля. За секунду до того, как их взгляды встречаются, она видит, как мама захлопывает солнечный козырек на потолке. — Как тебе? — с энтузиазмом спрашивает Кларк, изо всех сил стараясь достаточно эмоционально сыграть восторг от возможной покупки машины. Это настолько входило в контраст с её совестью, что, если бы Кларк увидела себя сейчас со стороны, то непременно сказала бы себе «сбавить обороты», как часто выражалась Лекса. Она была честна с собой, не пытаясь прикрыться благородными мотивами или спасательной миссией, Кларк знала, что этим унизит себя ещё больше. Правда заключалась в том, что она собиралась склонить своих родителей к покупке машины Лексы, в конечном итоге оставаясь с чеком на пятнадцать тысяч долларов в одной руке и ключами от Камаро в другой. Технически, это конечно, не было аферой… но только технически, в остальном она манипулировала доверием своих родителей для спасения Лексы. — Архаично. Будто вернулась в детство, — с сухой иронией отвечает Эбигейл, бросая короткий взгляд на солнечный козырёк. Дружный смех Джейка и Линкольна, заставляет женщин отвлечься. Выдыхая про себя, Кларк мысленно благодарит проведение за то, что Линкольна наконец расклинило и он может вести диалог с человеческой особью. Как только они жмут друг другу руки, Эбигейл подскакивает будто на электрическом стуле, её и без того идеальная осанка натягивается как тетива. Не мешкая, она неуклюже вытаскивает себя из салона автомобиля, цепляясь каблуком за порог. Ловя себя на мгновенной потере баланса, Эбби хватается за дверь Камаро, вовремя спасаясь от падения. Кларк готова поклясться, что где-то на задворках сознания слышит гневное «дерьмо собачье, чтоб тебя», исходящее приглушённым шёпотом от её мамы. — Мистер… — нацепив маску искусственного дружелюбия, обращается Эбби. От неё разит пренебрежением, но кажется, это именно тот эффект, которого она добивается. — Линкольн, просто Линкольн. — Что ж… Линкольн, — плохо стараясь не цедить буквы, произносит она, — думаю, нам с мужем нужно взвесить все «за» и «против», посоветоваться и принять решение, которое мы огласим вам по результатам семейного совета. В пятницу. — Мам, — аккуратно вкрадывается Кларк, — машина ведь отличная… она прошла капитальный ремонт, надёжная. — Старая, — продолжает список Эбигейл. — Это мускул-кар, мам. — В ней нет подушек безопасности. — Я буду аккуратно ездить, они не понадобятся. — Эта модель, наверняка, испытывает дефицит запчастей в двадцать первом веке. — Уверяю, мэм, вы не столкнётесь с подобной проблемой, — вовремя вмешивается Линкольн. Кажется, Эбигейл балансирует на грани капитуляции, несмотря на решительное и уверенное начало, несшее окончательный отказ, только с небольшой отсрочкой. Потупив взор, она крепче сжимает ручки ядовито красной сумки, названной именем Джейн Биркин. (прим.авт. birkin bag). Кларк замечает напряжение, застывшее на её лице непринятием ситуации и, опустив взгляд, думает о стоимости той самой сумки… вероятно, тысяч девять. Не меньше. Её мать не экономит на себе. Никогда в жизни. В какой-то момент Кларк кажется, что змеиная кожа Биркин сливается с кожей рук её матери. Этот мираж длится не дольше секунды, но этого хватает для того, чтобы она смутилась, стыдливо отводя взгляд в сторону. — Я думаю, моя жена права. Мы должны посоветоваться и принять решение вместе. Чёрт дери несвоевременную проницательность Джейка, пусть даже с его героической попыткой спасти лицо своей… сомневающейся супруги. Линкольн бросает короткий взгляд в глаза Кларк, который тут же улавливает Эбигейл. Её брови на мгновение хмурятся. — Что ж… мой номер есть у К… вашей дочери. Свяжитесь со мной, когда примете окончательное решение, — не имея альтернативного решения ситуации, Линкольн садится за руль Камаро. Хлопая водительской дверью, он замечает удрученное лицо Кларк. Прикусив губу, он едва сдерживает себя от того, чтобы броситься её утешать. Он хорошо понимает, что сейчас она остаётся одна. Всё, что он видит в боковом зеркале заднего вида — её поникшие плечи и отрешённый взгляд. Чёрт. Он обязательно позвонит ей, когда этот нелепый цирк закончится. Всё образуется, они обязательно что-нибудь придумают, он защитит её и позаботится. Как и обещал.***
Следующий день может служить началом новых начал. Вчерашний ливень порывистым ветром, казалось, смыл всю ложь и налипшую грязь с улиц и коридоров этого города. Купаясь в мягком солнечном свете, верхушки небоскребов сверкают великолепием непоколебимой грации. Привычный шум города… такой знакомый для любого горожанина, звучит как фоновый звук телевизора в уютной тишине дома. Требовательные сигналы кэбов, перезвон велосипедных звонков, шуршание газетных киосков и ропот обречённых расстоянием абонентов. Казалось, гармония наполняла пространство изнутри и снаружи. Не наполняла она только Кларк. Угрюмо насупившись, она с упорством культуриста срезала ножом налипшую этикетку со сверкающей новизной чашки. Совершенно ожидаемо для всех, включая её, нож соскакивает, нанося глубокую колющую рану в ладонь. Чашка с глухим стуком падает на пол. «Небьющиеся» — всплывает в голове голос Честера. — Мать твою, — шипит Кларк, хватаясь за запястье. — Я так и знала, Гриффин, чёрт тебя дери, это было мать его ожидаемо! — Рейвен быстрым шагом уходит в подсобку, продолжая матерится на испанском. С мстительным удовольствием Кларк наблюдает, как кровь растекается по линиям ладони, наполняя её будто колодец. Что это? Временное помутнение? Странно то, что она была уверена в том, что порежется, и будто ждала этого момента. Это кажется каким-то психоделическим обмороком. Ей не хочется быть спасённой. Любой вид боли кажется особо прекрасным, если он может заглушить щемящую тоску, лежащую мёртвым грузом на её груди. — Чёрт, Кларк, держи над мойкой, — Рейвен тянет её за запястье, увлекая в свой угол баристы, — вот так. Смешиваясь с кровью, антисептик стекает вдоль пальцев, следом грохоча о железное дно раковины. Рана глубже и шире, чем ей казалось. Всё произошло быстро… нож соскочил, остриём впиваясь в ладонь. Или нет? — Меня сейчас стошнит, — закрыв рот рукой, она бежит в уборную, не разбирая дороги. Знак WC расплывается перед глазами. Захлопнув дверь, Кларк падает на колени, склоняясь над унитазом. Дрожь. Чёртова дрожь и холод на поверхности кожи, будто слабый, но постоянный ток. Сердце бьётся прямо в горле. Ещё чуть-чуть, и её накроет от ощущения сдавленности в груди. Нечем дышать, глаза застилает туман. — Гриффин, только не говори, что ты залетела, — Рейвен тихо стучится, говоря прямо в щель между дверью и косяком. — Рей… пару минут, — всё, что может выговорить Кларк. — Детка, полчаса уже… ты там полчаса. Может я зайду? Стакан воды, салфетки? Кларк? — Нет… я уже иду. Сидя на полу уборной, Кларк по кусочкам собирает происходящее в единую картину. Всё не кажется слишком сложным… возможно, это реакция на вид крови, может быть шок или, в конце концов, отравление. Привести себя в порядок: умыться и перестать выглядеть как переспелый арбуз — звучит как план. Ковыляя к зеркалу, Кларк замечает тёмные разводы под глазами — следы позорного бегства туши. Шум воды немного приводит в чувства. Она чуть тёплая — то, что надо. Хотелось бы погрузиться в неё полностью, застыть в плавной невесомости, без контроля своих эмоций или тела. Сейчас уже лучше. Её лицо умыто и выглядит не таким помятым, несмотря на горечь в горле и всё ещё сохранившуюся мелкую дрожь. Но это скорее нервное. Голос секретаря из деканата всплывает в сознании, принимая образ диспетчера аэровокзала. Абсолютно отстранённый и равнодушный тон, военная выправка, дикция суфлёра. «Явиться завтра в одиннадцать ноль ноль для личной беседы с деканом Верпланком». Это было сегодня в восемь часов утра, Кларк это хорошо помнит. Видимо, конфликт с профессором Пирсоном выходит на новый уровень. Старый маразматик хочет устроить показательную казнь лучшей ученицы курса, для утверждения своего авторитета и репутации кадровой истерички. Снести его язвительные комментарии и презрительный взгляд… что ж — это был не первый год обучения в Академии, она уже сталкивалась с самодурами разных видов и сортов. Этот будет не первым. Как нельзя кстати на ум приходят слова Лексы: «Кларк, идиотам просто напросто нравится быть идиотами. Прими это… дай им быть самими собой». Невесёлая улыбка едва касается её губ, при мысли об этих словах. Лекса сказала это, когда на одной из вечеринок дальний знакомый Джереми пытался дышать огнём с помощью масла и зажигалки. Естественно, все вокруг понимали, что означает такой перформанс — парень совершенно точно лишался бровей, ресниц, бороды и возможно части волос на голове. Одни подбадривали его, смакуя возможность наблюдать дикое шоу, Кларк же в числе немногих убеждала его передумать. В память врезалось безразличное спокойствие Лексы в тот вечер. Господи, ей было плевать, даже если бы парень сжёг себя заживо. Удивительно, насколько контрастировала в ней способность полностью абстрагироваться, быть безучастной, на грани холодной жестокости — с той нежностью, которая становилась движущей силой Лексы, когда они оставались наедине. Тот парень в конечном итоге получил ожоги второй степени. По дороге домой Кларк роптала на Лексу за то, что та не вмешалась, ведь он почти что наверняка послушал бы её. Лекса имела свой авторитет, её мнение зачастую ложилось в основу многих вопросов, касающихся её друзей и их дел. Это было странно… то, насколько она могла управлять сознанием людей, которые её окружали. Они слушали её, будто студенты Дейла Карнеги на уроках риторики. Если клиент давил на неё, она внушала ему то, что он необъективен. Если торопил — полностью отказывалась от заказа. Конечно она знала о том эффекте, который производила на мужчин… и на некоторых женщин. Красота была её удобным подспорьем, обаяние подручным ножом, флирт был чем-то вроде профессионального навыка. Кларк несколько раз была свидетелем того, как клиент Лексы подписывал невыгодную сделку или выкупал машину, годную только для свалки, дилеры безропотно принимали автомобильные запчасти с неверно указанным Лексой номером. Казалось, ей всё давалось просто, без малейших усилий. — Чёрт, — шипит Кларк, глядя на циферблат. Начало одиннадцатого, дорога до академии займёт не меньше часа. Ползанье по полу, в смеси флэшбэков и собственной крови, отняло слишком много времени. Будто она выпала из реальности на… сколько? Почти что час? Рейвен едва успевает залепить рану пластырем. Кларк на ходу наматывает белоснежный бинт поперек ладони, одновременно набрасывая на плечо сумку. За спиной звучит перезвон дверного колокольчика. Солнце слепит её глаза, вызывая желание закрыть лицо локтём. Тошнота всё ещё не покидает глотку, этот озноб будто держит её тело в тисках… отвратительно. Шума становится слишком много… голоса проходящих мимо людей кажутся гулкими, как в радиоприёмнике, который делает музыку громче по мановению собственной электронной прихоти. Ветер, запах, яркий свет… всё вызывает отторжение. Кое-как добравшись до здания факультета, Кларк чувствует краткосрочное облегчение. Да — она опоздала, но видит Бог — это не самое отвратительное, что она сделала за последние сутки. Весь вчерашний вечер она убеждала родителей купить ей Камаро. Или, если точнее — обманом получить деньги семьи для того, чтобы нанять сносного адвоката для Лексы. Не тянет на расстрел… но это всё ещё обман… сговор, в который она втянула Линкольна, с целью незаконной продажи машины. — Мисс Гриффин, вы опоздали, — декан Верпланк встречает её в приёмной своего кабинета. В его руках подшитая папка. Шрифт на обложке слишком мелкий, но Кларк узнаёт её — в таких хранят личные дела студентов. Абсолютно седой мужчина преклонных лет с мягкими чертами лица и осанкой морского офицера. Жестом он указывает на открытую дверь его кабинета, приглашая Кларк войти. — Присаживайтесь, мисс Гриффин, — Верпланк мягко подталкивает её к тёмно-зелёным креслам из оленьей кожи, стоящим напротив своего стола. Воздух здесь пахнет книгами и библиотечной пылью… килограммы старых архивов имеют своё очарование, Кларк на секунду зависает, наслаждаясь этим запахом. Странно, что нет Пирсона. Он, со своей напыщенной деспотичной натурой, должен был встретить Кларк ещё у порога Академии. Декан усаживается за стол, он выглядит сконфуженным, явно подбирает слова, бесцельно теребя письменные принадлежности на своём столе. Видимо, Пирсон основательно прополоскал ему мозги из-за поведения Кларк в то утро, когда она опоздала. Ничего такого — чего Кларк не ожидала бы. — Мисс Гриффин, — вкрадчиво начинает Верпланк, — Кларк, — добавляет он чуть мягче, — боюсь, ты не сможешь посещать занятия с сентября. — Вы имеете лекции профессора Пирсона? Сэр, я принесу ему свои извинения, уверяю вас, он не будет слишк… — Кларк, дело не в Пирсоне. Он здесь совершенно ни при чём. Её глаза замирают в одной точке на его лице. Растерянность… смятение, по меньшей мере непонимание происходящего… У неё высший бал на курсе, практика у Кейси Бо, научная работа по гиперреалистичности Брайана Вивероса, идеальная посещаемость…. — Кларк, твой депозит на обучение в Академии на ближайшие три года больше не действителен. — В смысле? Я не понимаю… какие-то проблемы с банком? Я могу позвонить своему отцу, уверена, это просто недоразумение, — с каждым словом она чувствует, как дрожь её рук начинает больше походить на нервный тик. Не хватает только дёргающегося глаза и дефекта речевого аппарата. Всё это — какое-то безумие — тупая ошибка банковской системы сейчас сделает её состояние критично близким к инфаркту. В повисшей тишине отчетливо слышен ход настольных часов. Тик- так. Тик- так. — Чек аннулирован, Кларк. Я связывался с твоими родителями, они отзывают внесённые деньги за твоё обучение. Мне очень жаль.