Сложная жизнь непростых детективов

Очевидно, их представления о прогулке сильно разнятся. В то время как Коннор представляет себе парковые дорожки и прибрежные части города, Камски бороздит покой ночного леса. В левой руке он держит фонарь, в правой — бокал, в котором тёмно-красное вино опасно плещется, но никогда не выплёскивается. — Вопрос немного личного характера, но, Коннор, как долго вы знаете друг друга? Они идут рядом, плечо к плечу, немного опережая Хэнка и его преданного партнера Подозрительность. Несогласие лейтенанта со всем происходящим и его мрачный скептицизм можно ощутить за несколько метров. Тем не менее уйти с места событий он позволит себе только тогда, когда на горизонте покажется Найнс со всеми его верными друзьями: студеным объективизмом, словарём «самых бескомпромиссных фраз и выражений» и расширенным набором сардонических улыбок. По мнению Хэнка, только в этом случае зло в лице миллиардера-философа будет пресечено, а Коннор обретет надежную защиту от ненавязчивой промывки мозгов. — Чуть больше года. — Я знаком с ним на протяжении девяти долгих лет, — уголки губ насмешливо стремятся вверх. — У тебя ещё всё впереди. Он по-дружески похлопывает Коннора по плечу. — Полагаю, ты уже знаешь о наиболее выдающихся гранях его личности? — Если под «гранями» подразумеваются нестандартные методы самоконтроля и некоторые радикальные взгляды… Камски испускает непритворный весёлый смешок. — Коннор, прелестное создание! Уверен, чтобы так лестно высказаться о нашем… общем знакомом? Так он обозначил наши с ним отношения, верно? Нужно не только обладать колоссальным запасом терпения, но и большой нежностью где-то… вот здесь, — он мягко постукивает костяшкой указательного пальца по груди, и улыбка смазывается на его лице. — К слову об этом, до недавнего времени я сомневался в том, что у него вообще есть сердце. В самом возвышенном понимании этого слова. Коннор, сам того не сознавая, кивает в подтверждение. При первом знакомстве с Найнсом и поверхностном его изучении трудно сделать другие выводы. — Но я человек широких взглядов. Всегда им был. И довольно, — усмехается, — настойчивый. Я мечтал пробраться сквозь тернии к звёздам, но не знал, что звезда давно угасла. Он делает паузу, давая Коннору возможность подумать над его словами, затем говорит: — Но не будем о грустном. Вероятно, ты уже знаешь, что наш дорогой Найнс садист и жуткий пироманьяк? Элайджа обходит корень, выступающий на поверхности земли, и подсвечивает его фонариком, повествуя в тягучей манере: — Полтора года назад я поделился с ним некоторыми своими идеями в области технологий. На следующий день он поджег мою лабораторию со всеми исследовательскими разработками и заклеймил меня как самое худшее, что когда-либо случалось с человечеством. Забавно, правда? — Не хотелось бы выступать в его защиту, но без оснований он едва ли решился бы на такой поступок. — Да, согласен, в какой-то мере я поторопил события, но, — впервые за всё время Камски выказывает хоть и малую, но всё же степень недоумения, — на мой взгляд это не было достаточным поводом для того, чтобы поступать так, как поступил он. Не сочти меня грубым, Коннор, но иногда Найнс ведёт себя как… — он делает смачный глоток вина, немного выжидает и выразительно смотрит в упор в глаза Коннора, — невыносимый идиот. По лицу Коннора проходит тень улыбки. Такое не станет опровергать даже лейтенант, который, к слову, готов опровергать любую реплику, сказанную Элайджей. Фигура Камски снова приобретает расслабленность, и он останавливается, направляя луч фонарика на ближайший к ним ствол высокого дерева. Удостоверившись в чем-то, он светит на тропинку и просит Коннора посмотреть наверх. — Вернёмся к звёздам? Я думаю, мы сойдемся во мнении, что гибель звезды — разрушительный процесс. Но только ли он разрушительный? Нет. Он также созидательный. Спустя полгода, когда я уже не таил надежды вновь встретиться со своим старым другом, он объявился у порога моего дома. Элайджа выдыхает, смотря на россыпь звёзд на синем небе. — Он извинился. В своей манере, но всё же. И я подумал: «Кто его научил?». Коннор выдерживает всю тяжесть многозначительного взгляда своего собеседника. — Спустя ещё три месяца он сидел в моей гостиной и о чём-то долго размышлял. Свои размышления он закончил фразой: «Элайджа, виски». И я всё понял. Приблизительно в это время их с Найнсом отношения приобрели неожиданный вес. И, к слову, Найнс ненавидит виски. Почти так же сильно как такси, удары по лицу и моменты, когда Коннор вешает ему лапшу на уши. — Не так давно я поделился с ним своими догадками и попросил познакомить меня с тем созданием, которое возвращает звёзды к жизни, — очередной глоток, нечитаемое выражение лица. — Он наотрез отказался. Мне это не понравилось. И вот мы здесь. Камски встает напротив Коннора, это заставляет лейтенанта позади прибавить шагу. — Чтобы он не говорил — я его друг. Чтобы он не делал — я его друг. Действует в обе стороны. Он это знает, я это знаю, и ты теперь тоже… причастен. Он протягивает руку для рукопожатия, ожидающе изгибая бровь, и только тогда, когда чужая ладонь ложится поверх, он говорит: — Я ценю то, что ты сделал. И то, какое влияние ты на него оказываешь. Коннор предпочитает не выказывать своего дискомфорта по поводу повысившейся интенсивности рукопожатия.  — Но к сожалению, иногда он забывает о том, чему ты его научил, и мне приходится ему напоминать. Коннор совершенно не хочет думать о том, что эта фраза под собой подразумевает. — Где он, Элайджа? Ответ «неподалёку» удручает и вызывает бурную реакцию лейтенанта. Он отодвигает Коннора в сторону и тычет пальцем в грудь невозмутимого Камски: — Слушай, если ты сейчас же не скажешь, где он, я лично засажу твою мутную физиономию за решетку! Хищение человека, дружок, это не шутки, уж поверь мне. Угрозы остаются проигнорированными. Элайджа смотрит в карие глаза без стеснения, открыто, с едва заметным пьяным блеском и какой-то малоскрываемой, но искренней забавой. — Не держи на меня зла, ладно? Элайджа вкладывает фонарь в его раскрытую ладонь, улыбается и говорит: — Лопата вон за тем деревом. Раздается громкое карканье одинокой вороны, она взлетает вверх, шумя массивными крыльями. — Извини? Коннор точно не знает, в какой момент времени пистолет, припрятанный за поясом, оказывается в его руке, но он уверен — его реакция оправдана. Лейтенант, застывший на месте в нескольких шагах с недоуменным выражением лица, это доказывает. В противовес двум ошарашенным детективам Элайджа никак не реагирует на явную эскалацию ситуации, а, напротив, чертовски довольный собой он делает окончательный глоток заметно подостывшего на свежем воздухе вина и смотрит на Коннора поверх дула пистолета с нескрываемым наслаждением. — Я сказал: лопата вон за тем деревом, а твой Найнс, — и он многозначительно смотрит вниз.

***

— … никогда… ты услышал меня?.. общего… с тобой!.. — … я вас обоих… а ты, прихвостень… куда подальше… намотаю! … да вас ни одна… не найдёт! Вдруг общий шум сходит на нет, а голоса замолкают. Наступает долгое молчание. Затем становится слышен четкий, ровный голос, сквозящий честной, ничем неприкрытой враждебностью. — Камски, в следующий раз я сожгу тебя. Потом всё, что к тебе прилагается. Пауза. — Расслабься. Пауза. — И, будь любезен, положи пистолет. Коннор открывает глаза. Ему холодно. Он сидит на земле, привалившись к стволу дерева. Сначала он видит чьи-то очень дорогие кожаные туфли, потом — Найнса. Он очень недоволен. И, кажется, встревожен. На нём нет куртки, только чёрная рубашка с закатанными рукавами, а на шее висит какая-то странная повязка. От него пахнет морским ароматизатором для машин и немного вином. Чем это он занимался? Найнс поддерживает его за плечи, но смотрит куда-то вверх. Потом Коннор видит лейтенанта. Он громко ругается и отбирает у Найнса пистолет. Вдруг туфли пропадают из виду, а вместо них Коннор встречается взглядом с серыми глазами, в которых пляшут искры. Элайджа Камски протягивает ему руку, сжимает его ладонь в своей, не смотря на явное неодобрение со стороны Найнса, и говорит: — Поздравляю, Коннор, тест Камски пройден успешно. — Господи, он когда-нибудь заткнётся? — раздается раздраженный голос лейтенанта. — Найнс, тащи Коннора в машину, там очухается. А ты, — он тычет пальцем в сторону Камски, который без всяких усилий это игнорирует, — чтоб на глаза мне больше не попадался, — он разворачивается, чтобы уйти, но останавливается, добавляя, — и шуточки у тебя дебильные, — и уходит, ругаясь себе под нос. Уже сидя в машине, Коннор узнает от Найнса, что его замечательнейший друг подсыпал ему что-то в вино и закрыл в багажнике. — Он наотрез отказался меня с тобой знакомить, Коннор, что мне оставалось делать? — говорит, привалившись к открытой задней двери машины лейтенанта, в одной руке пустой бокал, в другой куртка Найнса. — Для начала — протрезветь. — Ты сомневаешься в том, что я могу проделать подобное в трезвом состоянии? Найнс, ты меня удивляешь. Последний протягивает руку, чтобы забрать свою куртку, но вместо этого он рывком тянет Камски на себя и тихо, но достаточно выразительно говорит: — Не втягивай его в свои «проекты», Камски. Это чревато последствиями. Элайджа, обладатель одной из самых стойких нервных систем, и бровью не повел. Вместо того, чтобы хорошенько обдумать все «за» и «против» и скрыться за горизонтом, как это делает большинство людей, перешедших Найнсу дорогу, он с вызовом смотрит на него в ответ, его «наэлектризованные» глаза сверкают в темноте салона. — Нарушишь неприкосновенность моих исследований — сделаю из тебя величайшее творение человечества. И тебе это не понравится, обещаю. Лейтенант заводит мотор, сварливо подмечая: — Ну это уже совсем дурка. Найнс, закрывай дверь. Найнс тянется за ручкой двери, выдергивая из рук Камски куртку и швыряя ее на колени сидящего позади него Коннора. Он бросает сухо, с предостережением: — Проспись, Камски. Элайджа в свою очередь напирает на дверь, чтобы та осталась открытой, и переключает свое внимание на Коннора, который уже давно оправился от шока и перестал походить на белое полотно, но ведёт себя подозрительно тихо. — С нетерпением жду нашей следующей встречи. С Коннором он говорит очень мягко, но когда обращается к Найнсу, становится понятно, что он не тот, кем кажется, и спорить с ним бесполезно: — Встретимся в следующую пятницу. За ужином. Вы тоже можете составить нам компанию, если хотите, Лейтенант. Acta est fabula*, — с достоинством хлопает задней дверью и удаляется. Машина лейтенанта тут же срывается с места. Несколько минут они просто едут в полутьме, сохраняя тишину: Хэнк то и дело зевает, Коннор задумчиво смотрит в боковое окно, Найнс — на него. Через некоторое время ему надоедает просто смотреть, и он тянет того за рукав, заставляя опустить голову на свое плечо. Коннор не сопротивляется, и Найнс наклоняется над его ухом, чтобы прошептать: — Теперь ты понимаешь, почему я так часто наставляю пистолет на тех, кто плохо с тобой обращается? Коннор ничего не отвечает, отстраненно расправляя складки куртки, лежащей на его коленях. С виду он выглядит безмятежно, но на самом деле этот вопрос задевает его за живое. Он всегда удивлялся мастерству, с которым его партнер подходит к выбору именно тех слов, которые в одночасье способны расставить всё по своим местам. С одной стороны, Найнс смотрит на него своим обычным строгим взглядом и спрашивает совершенно безобидный вопрос, который служит оправданием его достаточно грубого подхода к любому человеку, выказывающему неприязнь в сторону Коннора. И кажется, что слово «часто» в его вопросе придает ему легкий шутливый оттенок. На самом же деле Найнс преуменьшил. Стоит сказать, что ради своего же блага, потому что Коннор не одобряет этот подход. Он не имеет ничего против того, чтобы Найнс вступался за него, ему даже очень приятно осознавать, что такой отстранённый и часто безразличный человек, как его партнер, готов выступить в его защиту. Но методы Найнса ужасны. Катастрофичны. Зачастую лишены обоснования. В основном Коннор способен разрешить все эти конфликты самостоятельно и без потерь при помощи дипломатии. Но наивно полагать, что Найнс незнаком с ней и не в силах действовать в её рамках самостоятельно. Он умеет быть деликатным стратегом. Однако, чаще всего он выбирает более прямолинейный путь. С другой стороны, он говорит: «Теперь ты понимаешь, как много для меня значит твоё благополучие? Столько же, сколько для тебя значит моё». Найнс удивительный человек. Иногда складывается впечатление, что в его лексиконе отсутствуют исконно романтичные слова, а на слово «любовь» и на все его склонения вообще наложен запрет. Но в действительности Найнс признался ему в своих чувствах не один раз, не один десяток раз и всегда в разных формах. Да что там, фактически только что он использовал слово «пистолет» в своем признании, и дальше Коннор углубляться не станет. И как после этого можно обвинить Найнса в том, что до деликатности ему как лейтенанту до здорового образа жизни? Коннор улыбается самыми уголками губ, дотрагивается до руки своего партнера и оставляет на его щеке мягкий поцелуй, который тот заслужил. Он никогда не устанет наблюдать за тем, как всегда сдержанный и собранный Найнс практически плавится от его поцелуев, как лёд от прикосновений. А потом Коннор больно тычет его локтем в живот. Это тоже заслужил. В следующий раз и его дружку достанется. К слову о Камски… Серые глаза смотрят на него с ожиданием: — Вопросы? — Да, есть один, — Коннор снова опускает голову на его плечо, устремляя взгляд в темноту ночного леса за окном. — Что подразумевал Элайджа, когда говорил про «величайшее творение человечества»? Найнс утомленно вздыхает. — Будем надеяться, что ничего.