А легко ли обрести покой?

Удушливо краснея, рыжеволосая юная девушка украдкой поглядывала на него. Все попытки вникнуть в суть занятия оборачивались полным провалом, что было для нее, прилежной ученицы, крайне странно. Ее звали Элис Острак*. И сейчас Элис ругала себя за свои мысли на чем свет стоит. Они никак не давали ей покоя! Но о каком покое могла идти речь? То, как он вещал, было подобно музыке – от звенящего полушепота через стремительные пассажи с сильными акцентами до громового раската. Этот уверенный, с приятной хрипотцой голос заставлял Элис дрожать. Он увлекал, манил за собой в новый удивительный мир. А жесты этого человека, как у дирижера, утонченные и четкие, пылко направляли поток прекрасной мелодии в нужном направлении. Каждое его движение порождало в ней бурю совершенно непонятных, навязчивых, противоречивых, но таких чудесных ощущений. То были и страх, и трепет, и восхищение, и уважение и… еще одно, неясное, но согревающее сердце чувство, которое побуждало с улыбкой начинать утро и бежать в школу, не помня себя. Бежать, чтобы снова почувствовать на себе его завораживающий взгляд будто из глубины самой Вселенной. Этот взгляд разрывал ее на миллион частей, но она была совсем не против. Он был ее учителем. Любимым учителем. Страх и обожание – два чувства, что сплелись воедино впервые в ее жизни, стали теперь ее постоянными спутниками. Питер Капальди, учитель истории и, по совместительству, объект восхищения вышеуказанной юной леди, работал в этой школе уже более двадцати лет. За ним не водилось привычки быть улыбчивым и дружелюбным со своими ученицами, напротив, он производил впечатление человека серьезного, собранного, терпеливого и ответственного. Он никогда не выделял никого в особенности, держался отстраненно и на уровне своего статуса. Питер любил свою работу, до полной отдачи - привносить знания в юные умы, хотели того его подопечные или нет, и делал он это абсолютно безупречно. Помимо системы оценок в те времена практиковались и телесные наказания. Это считалось нормой и единственно верным решением – хотя бы страх получить боль мотивировал воспитанниц избегать подобного и все-таки учиться. Мистер Капальди не был тем, кто пренебрегал этой методикой. Однако, он использовал ее лишь в крайних случаях, в отличие от других учителей, лишенных терпения и раздающих побои направо и налево за любую провинность. Только лишь когда ученица откровенно выражала свое полное нежелание учиться, выказывала свою лень и абсолютную незаинтересованность в обучении, несмотря на все его попытки, он был вынужден применять крайние меры. Таких экземпляров в его практике было немного, но все же они были. И плетка прекрасно исправляла положение. Надолго. Впервые с Элис это случилось совершенно неожиданно. Она прекрасно помнит этот день. День, когда он впервые ее наказал. Ученица тонула в своей запретной влюбленности все глубже и глубже, и, наконец, она достигла того момента, когда ее начало затягивать, как в болото. Она перестала приносить девушке радость, напротив – душа изнылась от тоски и невозможности подарить свои чувства и получить на них ответ. Элис решила позволить своему учителю наказать ее. Доведенная до отчаянных мыслей, воспитанница сочла, что, может быть, получив от него сильную физическую боль, она перестанет наконец-то мучиться от душевной, потеряет интерес, рассеется этот розовый туман ее беспочвенных мечтаний. Осознавая, что ее учитель – задачка не из легких, и он не станет наказывать ее за внезапно неподготовленный урок, будучи прекрасно осведомленным о ее безупречной репутации, она решилась на авантюру. Элис перестала выполнять его задания, всеми возможными способами выражала свое халатное отношение к предмету, вела себя даже в какой-то мере нагло, но не переигрывала. Ученицу мучило чувство вины от того, как огорчается ее учитель, как с каждым разом он мрачнеет все больше, когда смотрит на нее. Скрепя сердце, она продолжала задуманное, действуя четко по плану, игнорируя все его попытки вернуть интерес к обучению. Кому как не ей было знать, что и когда именно выведет ее учителя из себя и заставит схватиться за плетку? Элис все тщательно спланировала. Кроме одного. Она не учла, что ей будет так страшно. Наконец, наступило и ее время пасть настолько низко, насколько это возможно. А это больно – падать? Превозмогая стыд и озноб, пронизывающий все ее тело, она встала, когда он приказал ей и опустилась на «скамью позора». Медленно выдохнула, едва сдерживая слезы, не решившись напоследок даже взглянуть на него. Она знала, что мистер Капальди смотрел на нее с разочарованием и тихой яростью. Можно ли забыть те ощущения – пугающе-парадоксальные, когда вместо ожидаемой реакции на наказание, Элис получила… удовольствие? С каждым ударом она чувствовала обжигающую боль, туго сплетенную с нарастающим возбуждением – это было нечто новое для нее, такое шокирующе-прекрасное новое, что, пожалуй, лишь бессвязные звуки, вырывающиеся из нее, могли описать это, и они скорее призывали продолжать процесс, чем остановить его. Первый в жизни оргазм оставил Элис в полной растерянности.