the words you left

Серое небо хмурилось просто в геометрической прогрессии. А дождь лил так, словно какой-то очень грустный человек наплакал просто ведра слез и сейчас их выливал на все человечество. Людей на улицах не было от слова совсем. Может все просто повезло, что такая погода именно в выходной выдалась. Но Кибому это нравилось, хоть и напоминало самые дурацкие кадры из грустных дорам. Нехотя парень поднялся с кровати, дополз до кухни и загнездился прямо на окне. — Дааа… — протянул Ки, запивая грусть чаем, — совсем как в России… В которой, к слову, он никогда не был. Но зато очень много читал, смотрел, разговаривал. С такой тягой к этой большой стране, которую не каждый кореец на карте заметит, Ким жил уже несколько лет. Сам он не знал, почему его туда тянет. Может это влияние литературы, а может тяга к чужой истории и культуре. Дождь, в жизни многих людей, тот период, когда задумываешься о чем-либо, находишь то самое вдохновение и творишь. Вот и для Кибома дождь был чем-то особенным. В такие серые, скучные дни парень обычно брал в руки карандаш и рисовал пробегающих мимо людей, дождливые пейзажи… В общем, все в простом карандаше и всех его оттенках. Укутавшись в несколько пледов, заварив самую большую кружку чая и отыскав тот самый старый альбом, что пылился в недрах книжной полки, Кибом уселся за творчество. Рисовал долго и упорно, сказать честно, не было у него особого таланта в этом, природа решила, что нафиг не сдалось, но самому парню очень хотедось создавать картины, зарисовки, хотя бы малюсенькие. Такие — для собственной тренировки и удовлетворения тяги к прекрасному. Но, независимо от всего, Ким тратил огромное количество времени на один рисунок. На самом деле он никогда не засекал, сколько точно, просто выводил линию за линией, пока на небе не появится первый солнечный луч. Так сидел и сегодня. А когда уже очнулся, то живот ныл всеми серенадами китов, что можно, а со страницы альбома смотрел молодой парень с знакоймой, до боли, улыбкой. Нехотя Кибом выполз на улицу, ведь в холодильнике мышь повесилась, в прямом и переносном смысле. Ветер все не утихал и сносил в стороны, таких же вышедших на улицу бедолаг. Ким всеми силами пытался идти прямо, но ветер швырял худого парня туды сюды по тротуару, не давая даже шанса на сопротивление. Сквозь такие сильные потоки ветра даже вперед смотреть было катастрофически сложно, радовало только знание дороги и полное отсутствие пешеходов. В противном случае, Ки врезался бы в каждого первого и быстрее бы умер от голода, чем дошел до магазина. Внутри тепло и уютно, а продавцы улыбаются так, словно за окном нет никакого урагана, дождя не было и вообще, солнце светит бабочки поют и птички летают. Внутри супермаркета — идиллия, на улице — анархия и хаос самой природы. Кто-то из главного департамента управления погодой явно встал не с той ноги или был настолько зол, что решил испортить настроение абсолютно всем и каждому в этом красивом городишке. Кибом бродил между полок, смотрел на все эти овощи, фрукты, рис и мясо и понимал, что совершенно ничего не хочет, даже свой любимый тортик. Вот в такой вот прострации парень прошел еще несколько кругов по магазину, пока не наткнулся на что-то жесткое, холодное и мокрое. «Если мокрое, — подумал парень, — значит живое… Черт…» — Простите, — пробубнил Ки, — я не смотрел куда иду… — Кибом, — парень поднял глаза и сразу увидел эту легкую, но дурацкую улыбку Джонхена, — какими судьбами ты зд… Боже, ты в порядке? Выглядишь белее смерти… — Дада, все хорошо, — Ким продолжал говорить тихо, — я всегда такой. Не спросив ничего, Джон дотронулся до лба и щек Кибома, пристально смотря на парня: — Кто-то вруша хрюша, ты горячее чайника! Дома есть кто-нибудь? Нужно лечить тебя… — Я временно один живу, родители в отпуске… Все в порядке, честно, я просто возьму себе еды и пойду, хорошо? Он попытался дойти до полки с раменами, но ноги не слушались, а голова кружилась и болела прям как с первого и последнего похмелья. Джонхен сразу заметил все это, схватил своего друга и потащил за собой, напрочь забыв про продукты. Ки не помнил, как шел, куда шел и почему его ноги не слушались. Помнил лишь свист в ушах и завывания ветра. А когда вновь начал осознавать суть происходящего, то уже был уложен на удобный бежевый диван, посреди квартиры Джона. Обстановка здесь была не то чтобы кайфовая, но довольно приятная, на удивление, Кибом даже чувствовал себя как-то комфортно. Голова продолжала болеть, а Джон носился из комнаты в комнату. Он приносил то тазик с водой, то полотенца, то стакан воды, то градусник. — Как ты вообще довел себя до такого? — Ким то ли возмущался, то ли говорил с недоумением. — Просто на улицу вышел… Ки чувствовал себя абсолютно бессильным, может из-за температуры, а может из-за голода, ведь кроме чая больше ничего во рту не было. А еще так в сон клонило, даже сильнее чем на уроке литературы. Хотелось закрыть глаза и больше никогда не открывать вообще в этой жизни. Веки тяжелели с каждой секундой, но Ки пытался сопротивляться, не мог же он вот так уснуть в чужом доме, это же неприлично. — Тебе нужно отдохнуть, я послежу за температурой… Просто… Чтобы было после этих слов, Ки уже не помнил. Он отключился и проспал несколько часов, наблюдая такой странный сон. Его мама сидела рядом и, гладя по голове, напевала какую-то легкую, ненавязчивую песню. Текста было совсем не разобрать, но мелодия такая красивая. Хотелось слушать эту песню просто вечно. А еще этот пейзаж вокруг… Все: цветы, голубое небо, лес где-то в далеке, напоминали идиллию из фантастической книжки, но на то это и был сон, чтобы быть далеким от реальности. Ведь здесь, в этой серой, скучной и однообразной жизни, про Кима забывали все родственники, что есть, даже родители… Но их можно понять, работа требует много жертв и порой самой главной жертвой карьеры становится — ребенок. Проснулся Кибом уже когда солнце вовсю светило, а об урагане все давно позабыли. Птички щебетали, а ветер слегка трепетал тюль сквозь открытую форточку. Джонхен сопел рядом, на соседней части дивана, поджав к себе ноги. Это была довольно милая картина. «Спит как ребенок… " — проскользнуло в голове у Ки. И он попытался запечатлеть в голове эту картину, чтобы в дальнейшем воплотить на бумаге. Нельзя же упускать такие ценные кадры, тем более такие красивые. Через пару минут Джон проснулся, словно почувствовав на себе пристальный взгляд. — О, ты проснулся… — парень сел и потянулся, — Как себя чувствуешь? Голова не болит? — Нет, нет, все в порядке, — к великому удивлению обоих, Кибом говорил так вежливо, без каких-либо своих типичных выкрутасов. Касанием убедившись в правдивости слов своего друга, Джонхен встал с дивана, раздвинул плотные шторы, немного потянулся и снова повернулся к Ки, смотря на него странным, вводящим в ступор, взглядом. Он смотрел так довольно долго и одному небу известно, что он крутил в своей голове в этот момент. А потом Джон выдал уверенное: — Рамена не хочешь? Живот Кима ответил самостоятельно, издав, наверное, самый протяжный вой за всю жизнь парня в целом. Было максимально неловко, но Ки продолжать лицо аля " я здесь абсолютно не причем…» — Думаю, этим все понятно, — наконец выдал парень, смотря на прекрасной красоты ковер на полу. Оба переместились на кухню. Джонхен готовил с особой старательностью и вовлеченностью в процесс. На такое даже повару профессионалу было бы приятно смотреть, что уж тут говорить о Кибоме. О голодном Кибоме. «Он даже готовит вкусно…» — вот что крутилось в голове у парня, пока кухню заполняли наивкуснейшие ароматы суповой основы для рамена. Пять минут на доведение воды до кипения, парочка минут на вскрытие упаковки и лапша сразу же опускается в бульон, еще несколько минут и добавляем коронные ингредиенты рамена — яйцо и зелень. Немного перемешиваем, даем пару минут постоять под крышкой и вот уже вкуснейший ужин стоит на столе. В дополнение Джон достал кимчи, присланные мамой на этой неделе, и поставил бутылку холодного чая. — Приятного аппетита, — сказали парни в одно время и приступили к трапезе. Какое-то время ели молча, изредка поглядывая друг на друга и сразу же отводя взгляд на всевозможные объекты на кухне. — Знаешь, — Джонхен поставил стакан с чаем на стол, — в Корее рамен имеет как социальное, так культурное значение… — Рамен… — Ки дожевал лапшу и отложил палочки, — не знаю я у него никаких значений. Для меня это просто еда, которую я частенько ем. — В одиночестве, я надеюсь, — Джон вырисовывал в воздухе какие-то непонятные фигуры. — Какая разница с кем? — Разницы никакой, просто запомни, что если кто-то приглашает тебя на рамен, то у него есть к тебе какие-то чувства. — То есть ты… — Ничего я, — перебил Джонхен и сразу начал доедать, — ешь давай, а то еда замерзнет…