***
День рождения с бутылкой винишка и любимыми фильмами и день рождения в кругу семьи оказались, в чем я не сомневалась, двумя большими разницами. Во-первых, еда. Способность Молли Уизли делать потрясающие вещи из простых продуктов была достойна новых мифов и легенд. Половина гигантского красно-золотого торта с гербом Гриффиндора исчезла через несколько минут, после того как появилась на столе после сытного ужина, и никто из нас не собирался останавливаться. Во-вторых, лишние килограммы Перси были бы только к лицу, и я могла есть как не в себя. Хотя, учитывая, что за месяц сидячей жизни и плотных ужинов это тело так толком и не поправилось, ходить мне щепкой до конца дней своих. В-третьих, атмосфера. Дома было шумно с самого утра, потому что никто из детей не расходился по комнатам. Близнецы путались у Молли под ногами до тех пор, пока она не заставила их помогать с обедом, Джинни и Рон играли в шахматы и о чем-то спорили. Они были ближе всех друг к другу по возрасту, поэтому не воспринимали друг друга как старший и младшая и вели себя как равные. Модель поведения близнецов наложила определенный отпечаток на все отношения в семье. Все были внимательны — до той степени, до которой это возможно, когда рядом вот-вот сдетонируют две маленькие зловредные бомбы — и отмечали про себя каждое услышанное слово или увиденное действие. Вся семья мгновенно подстраивалась под перепады настроения Молли, под редкие, но основательные истерики Джинни, под приступы неуверенности в себе у Рона. И, конечно же, на подсознательном уровне почти моментально приходило осознание: Фред и Джордж слишком долго сидели тихо, поэтому сейчас кому-то достанется. Я поняла, откуда у книжного Рона столько обрывочных знаний: он ловил все мало-мальски важные разговоры за столом и в гостиной. Артур рассказывал о работе в Министерстве, Молли иногда вспоминала истории из Хогвартса, близнецы, пользуясь моментом и заставая отца в хорошем настроении (правда, еще ни разу не видела его в плохом), осторожно расспрашивали его на тему будущих изобретений. Атмосфера была особенной, удивительной, очень теплой. Неудивительно, что книжный Гарри так легко в нее влился. Даже мне, учитывая натянутые отношения семьи и Перси, было легко. Изменения в характере приходилось вводить постепенно, чтобы их можно было списать на взросление. Судя по тому, что после ужина Молли тихонько вручила мне потрепанную книжку с полезными уходовыми чарами, это сработало. Я углубилась в раздел по уходу за волосами сразу же, как только оказалась в комнате. Даже если мои кудряшки не оставляли простора для фантазий, не позволю, чтобы в адрес Грейнджер хоть раз прозвучало слово «лохматая». Над остальными аспектами, которые будут основываться на характере, ей придется работать самой, но некоторым вещам ее можно будет научить с самого начала. Как накладывать волшебный мейк-ап, книжка не учила. Учила только тому, что делать с потрескавшейся от холода кожей, как сводить прыщи и, о боже, как облегчить себе выживание в месячные. Отдельная глава посвящалась зельям, которые шли по градации от самых простых, на уровне первого-второго курса, до истинно зубодробительных и обещающих совсем немыслимые результаты, вроде увеличения длины волос на два фута за ночь или их удаления на три-четыре месяца. Тот факт, что в волшебном мире была волшебная депиляция, порадовал меня до звездочек перед глазами, несмотря на то, что приготовление зелья расписывалось на три страницы. Я представляла, как получаю «превосходно» за СОВ по зельям, попадаю в продвинутую группу к профессору Снейпу, а потом месяцами не думаю о том, что растет гораздо быстрее, чем хотелось бы. То, что сейчас я была далека даже от «удовлетворительно», очень мало меня волновало. Как и то, где я буду брать деньги на ингредиенты. Но долго мечтать не было времени. Помимо проблемы с учебой, несостыковками с воспоминаниями и самоубийством Перси, с каждым днем все острее вставал вопрос о том, как я буду ориентироваться в Хогвартсе. На механическую память полагаться было нельзя, и мысли о Карте Мародеров посещали меня все чаще. О том, чтобы стащить ее у Фреда и Джорджа, не могло быть и речи. В их силах было превратить мою жизнь в ад, если это раскроется. Шантаж тоже был такой себе идеей, учитывая, что Идеальной Перси больше не было, а двадцатипятилетняя тетя-попаданка, взявшая в руки палочку меньше месяца назад, будет стопроцентно косячить первое время, пока не втянется. Как бы так не случилось, что компромата будет больше на меня. Поэтому, Дормамму, я приду договариваться.***
Отловить близнецов получилось только за три дня до окончания каникул. Мне удалось проскользнуть в комнату за ними после ужина, и теперь на меня, не мигая, выжидающе смотрели две пары одинаковых глаз. Они очень грамотно разводили беспорядок в своей комнате и дальновидно прятали свои эксперименты, судя по всему, каждый раз, когда нужно было отсюда выйти. Сейчас эта была самая обычная комната двух буйных подростков, аляповатая, с вырвиглазными плакатами на стенах и большим гриффиндорским гербом на потолке. Этот аляповатый интерьер стопроцентно был создан для отвлечения внимания, и в тайниках можно было найти много чего интересного. К этому моменту я начала замечать отличия. Один братец Фордж иногда, вероятно, когда происходил сбой телепатической синхронизации, бросал быстрый взгляд на другого, перед тем как что-нибудь сказать или как-то отреагировать. У каждого из них было свое место на кухне, и этот порядок не нарушался. Тот же братец Фордж, который нуждался в синхронизации, не любил морковку и прохладно относился к яичнице. Второму братцу Форджу чем-то не угодил картофель, и иногда хитрое выражение на его лице на пару секунд сменялось неподдельным страданием. Они так мастерски менялись тарелками за обедом и ужином, что я и не заметила бы, если бы Джинни не сказала об этом. Она их различала (что, конечно, бесило обоих), но не могла объяснить, как именно. А я списывала все непонятные вещи на магию, мне можно, я из провинции и без высшего образования. — Мы надеемся… — …сестрица Персефона… — …что ты не пришла… — …читать нам лекции… — …о правильном поведении. Я поймала себя на мысли, что в полумраке красной комнаты два одинаковых человека, которые говорили друг за друга, выглядели слегка стремновато. Если Стивен Кинг в этом мире тоже написал «Сияние», то стоит сделать все возможное, чтобы братцы об этом не узнали. Вполне возможно, что в таком случае они откроют не магазинчик приколов, а комнату страха. — Я знаю, что у вас есть карта замка, — начала я в лоб. — И подозреваю, что это не простая карта. Воцарилось молчание, которым стоило пользоваться, пока они не придумали пару сотен способов, как закопать меня на заднем дворе. — Я не знаю замок, — честно сказала я. Вряд ли у Перси было время лазить по нему, помимо привычных маршрутов. — Разрешаю вам шутить об этом до Рождества. Шуток ожидаемо не последовало. Мне не приходилось общаться с детьми кроме того времени, когда я сама училась в школе, но тогда я не была склонна к анализу их поведения. И к тому же у меня никогда не было близнецов среди знакомых. И я не читала о них ничего, кроме художественной литературы. Карта была секретом Фреда и Джорджа на двоих. Одной из их маленьких общих тайн, в которую они не собирались никого посвящать до тех пор, пока не созрели. А потом пришла я и вторглась в глубоко личное пространство. — Я не хочу забирать ее насовсем и не собираюсь никому о ней рассказывать, — продолжила я, надеясь, что уже не слишком поздно, и эти две и так едва открытые двери не захлопнулись передо мной насовсем. — Она нужна мне на первую неделю и потом — для патрулирования. Атмосфера немного смягчилась. В духе Перси была бы лекция о нарушении правил и угроза сдать карту Молли, которую не радовали многочисленные письма от декана о шалостях. Да, отношения Перси с семьей — непаханое поле. Ненавижу садово-огородные работы. — Как насчет копий конспектов за третий курс и дополнительного набора ингредиентов для зелий? — выложила я свой главный козырь. И то, и другое уже лежало на столе в моей комнате, чтобы не затягивать решение сделки, если она состоится. Копировальное заклинание — основа библии всех попаданцев, я не могла не обратить на него внимание. Кроме того, оно было первым из «факультативных» заклинаний Перси, которые у меня получились, вот насколько я не хотела выглядеть неудачницей на фоне тех, о ком читала. За аптечным заказом слетал Аид, который отказывался залезать в клетку с того момента, как я выпустила его, и с независимым видом восседал на спинке моей кровати каждый раз, когда возвращался с охоты. Ему было скучно без дела, поэтому с каждым днем у меня уменьшались сомнения в том, стоит ли посылать его с письмами Биллу. Судя по тому, что свернутый пергамент был сунут мне в руки уже через минуту (на полу, и так заваленном одеждой, оказалось еще и содержимое общего сундука), нужно было начинать с плюшек, а потом говорить, чего я хочу. — Мама прибьет меня, если узнает, — предупредила я после того, как метнулась в свою комнату за оплатой. — Учтите, это означает, что вы останетесь без конспектов за пятый курс. — Только потому, что мы… — …впервые в жизни… — …слышим шутку от Персефоны Уизли… — …мы расскажем… — …как пользоваться картой. Ага, то есть до этого момента они ничего делать не собирались и хотели посмотреть на мои мучения. Я запомню. Оказавшись в своей комнате и несколько раз проверив, закрыла ли дверь, я разложила карту на столе и с трепетом провела пальцами по растрепанным краям, не слушая внутреннего топографического кретина, который напоминал, что год назад я заблудилась в собственном районе, в котором жила всю жизнь. Что ж. Торжественно клянусь, что замышляю только шалость. 1.4. Гудок поезда вывел меня из комы, в которой я пребывала с самого утра, потому что последние три дня прошли в адском режиме, когда от «спокойной ночи, Перси» до «время завтракать, Перси» оставалось не больше двух часов. Я понимала, что в школе тоже не высплюсь, поэтому старалась наверстать как можно больше, чтобы оставшиеся хвосты можно было впихнуть между домашними заданиями и обязанностями старосты. Лучше всего у меня шли зелья: не знаю, причиной этому была мотивационная книжечка по уходу за собой или тот факт, что в таблице совместимости ингредиентов можно было применить ассоциативную память. Но возможность попрактиковаться так, как с заклинаниями, у меня появится только на занятии, и одна мысль об этом могла вызвать у меня паническую атаку. Еще один приступ паники у меня вызывала трансфигурация, потому что, закончив с горем пополам конспекты за третий курс, я намертво застряла на преобразующих заклинаниях четвертого и теперь искренне надеялась на библиотеку. Они были где-то за пределами моего понимания, и мне впервые в жизни не хватало воображения. В крайнем случае я была готова подсматривать за четверокурсниками в гостиной, потому что признаваться в том, что я ничего не знаю, мне было некому. Союзников искать было рано, особенно тех, кому я могла бы доверить секрет. К тому же, если с Перси происходило что-то плохое в пропавшие субботы, мне следовало быть осторожной. Школьная мантия приготовила мне очень приятный сюрприз. Над факультетской нашивкой было вышито имя. И так как вряд ли Перси хотела, чтобы весь замок знал, как ее зовут, значит, все ученики были подписаны, и мне не придется краснеть и выяснять имена на уроках. — Спасибо, братец Фордж, — серьезно сказала я, когда один из близнецов помог затащить мой сундук в вагон. Здесь, так как Хогвартс-Экспресс считался территорией школы, его уже можно было левитировать. Мы прибыли рано, когда ученики только-только начинали собираться на платформе, и причиной этому, судя по всему, было то, что все оказались неожиданно собранными уже к утру, и никто не устроил балаган. — Не буду надзирать над тобой всю дорогу, не переживай, — пообещала я Рону, отправляя свой сундук на багажную полку в том же купе, которое выбрал для себя младший братец. Фред и Джордж предсказуемо умчались куда-то в конец поезда, а мне предстояло провести большую часть поездки в первом вагоне, в купе для старост. Сейчас мне хотелось только спать, и когда я ненадолго прикрывала глаза, перед ними вставали вереницы рун. Я исписала несколько свитков, использовав их как прописи, чтобы хоть что-то запомнить. Руки без труда воспроизводили каждую черточку, а в голове что-то задерживалось через раз. По этой причине я так и не смогла начать учить японский, правда, тут у меня не оставалось никакого выбора. Я хочу создавать крутые штуки, черт возьми. Мы с Роном спустились обратно на платформу, к Молли и Джинни. Принцесса, редко впадавшая в плохое настроение, сейчас пребывала в состоянии мрачной меланхолии, что, к слову, выглядело немного комично. Ее можно было понять — она оставалась единственным ребенком дома на целых десять месяцев. Если раньше у нее было хотя бы соперничество с Роном, то теперь не оставалось ничего. Молли бодрилась, хотя по ней было видно, что она тоже не в восторге от того, что значительный кусок ее сердца отрывается и уезжает куда-то в промозглую Шотландию. Семеро детей — это здорово и хлопотно одновременно, а еще они вырастают, и с ними постоянно приходится расставаться. Это в человеческой природе. Я окидывала безразличными взглядами прибывающих людей без особой надежды на то, что кого-нибудь узнаю. Гарри Поттера тоже не было видно, но маленький худенький мальчик мог легко затеряться в толпе, будь он хоть трижды тем, кто выжил. Джинни тоже оглядывалась в его поисках: ее фанатизм не фонтанировал через край каждую секунду, как в книге, но затронуть эту тему означало обречь себя на длинную и восторженную лекцию. Как будто слово «Поттер» активировало колодец чудес внутри нее. Я переживала, что за год эта ситуация только ухудшится, потому что Гарри Поттер был для Джинни чем-то вроде личного эскапизма. И вряд ли она с таким же восторгом ухнет головой в учебу следующей осенью. — Привет, Перси, — весело сказал кто-то за моей спиной, и я едва не подпрыгнула от неожиданности. Уже прошло несколько студентов, посчитавших своим долгом вежливо кивнуть мне, но поздоровался кто-то впервые. Я обернулась. У меня не было памяти Перси, но ее тело без труда делало что-то привычное. И сейчас сердце Перси привычно екнуло, а мой взгляд ненароком уткнулся в сине-бронзовый значок с буквой «С», под которым было вышито «Пенелопа Клируотер». «П.К.». — Здравствуй, Пенни, — просипела я раньше, чем успела подумать. Тот факт, что Перси, возможно, нравилась девушка (или же она просто очень сильно хотела дружить с ней), меня не шокировал хотя бы потому, что ее было сложно осуждать. Пенни до потрясения радовала глаз: невысокая, светловолосая, с большими голубыми глазами и очень, очень красивой улыбкой. Не знаю, что там до чертей в тихом омуте, но не хватало нимба и хорала для завершения образа. Мне в целом было без разницы, кого любить в этом мире, но я не хотела расстраивать родителей, поэтому понадеялась, что моя гетеросексуальность попала в тело Перси вместе со мной. Но Пенни была первым человеком в Хогвартсе, который был действительно рад Перси Уизли. — Мне нравятся твои очки, — продолжила Пенелопа. — И я рада, что ты тоже староста. Будет не так страшно на собраниях. Если она планировала прятаться за мной, это была плохая идея, потому что я сама боялась до усрачки, но у меня язык не повернулся ей об этом сказать. — Спасибо, Пенни, — кивнула я, и она, в последний раз улыбнувшись мне, растворилась в толпе. Плюс один миллион в копилку вопросов. Если Пенни хорошо относилась к Перси, почему Перси не писала об этом? Или она в ответ выражала свое хорошее отношение в коротких одобрениях успеха Пенни? Память волновала меня все больше. Они не были подругами, иначе общались бы летом, да и сейчас пошли бы дальше вежливого диалога. Была ли у этого та же причина, что и у щита из уродливых очков? — Кто эта славная девочка, милая? — спросила у меня Молли. Она выглядела одновременно и доброжелательно, и настороженно. Перси не рассказывала о людях из школы. Только об оценках. — Пенни Клируотер, мама, — ответила я, понимая, что никогда не смогу назвать ее Пенелопой вслух. — Староста Рейвенкло. Мы сидели вместе на чарах в прошлом году. Скоро платформа стала совсем перегруженной, и нас оттеснили ближе к красному боку поезда. Здесь было не так много места, но волшебники продолжали прибывать, колесики чемоданов норовили проехаться по ногам, а от гула голосов начала болеть голова. Поезд прогудел еще раз — до отбытия оставалось пять минут, и настал момент, когда нужно было попрощаться. Молли что-то говорила Рону, вероятно, давала ему последние наставления, и я отметила, что грязного пятна на носу у братца в этот раз не было. Но он вообще не был неряхой, хотя, возможно, это потому, что Молли пристально следила за нашим внешним видом. Джинни прижималась ко мне, пряча лицо, и я подозревала, что на мантии чуть пониже груди расползалось мокрое пятно, поэтому просто гладила ее по волосам и ничего не говорила. Молли обняла нас так крепко, будто прощалась насовсем, из-за чего к горлу подкатил предательский комок. Я запрещала себе плакать весь месяц, даже если не знала, куда деться от паники и осознания собственной тупости. Но сейчас было другое, сейчас мне нужно сесть на поезд и отправиться в школу, где не будет семейных завтраков, комнаты с видом на сарай для метел, славных часов и рисунков. Я сделала вид, что не заметила, как Рон шмыгнул, когда забирался в ближайший вагон, но все же не удержалась и легко провела рукой по его плечу и проводила до купе, которое пока никто не занял. Но едва только отошла в сторону, как услышала: — Извини, здесь свободно? Все купе заняты. И, обернувшись, увидела худенького мальчика с растрепанными черными волосами, одетого в футболку и рубашку, которые были велики ему минимум на два размера. Образ завершался перемотанными скотчем очками-велосипедами. Он смотрел перед собой робко и неуверенно, как будто переживал, что его сейчас развернут и высадят из поезда за внешний вид. Я не услышала, что ответил Рон, но уже через пару секунд мальчик улыбнулся и начал затаскивать в купе свой сундук и клетку с белоснежной полярной совой. Что ж, по крайней мере я могу быть уверена, что мой брат не искал дружбы со знаменитостью — знаменитость нашла его сама. Белка-истеричка внутри меня билась в агонии по мере того, как я шла вперед, к первому вагону. Здесь везде были дети и подростки — полный чертов поезд чертовых детей и подростков, шумных или напуганных, плакавших или смеявшихся. Все это сливалось в один жуткий шумовой фон, и я чувствовала себя так, будто попала в детскую психиатрическую больницу. Но даже в этой психиатрической больнице я смогла различить четкое и уже знакомое: — Уизли. Когда находилась в нескольких шагах от тамбура между первым и вторым вагоном. Пришлось остановиться напротив чьего-то открытого купе, в котором спорило сразу несколько голосов, и обернуться, потому что игнорировать было невежливо. Спасибо привычке некоторых учеников надевать форму сразу, а не ждать, когда поезд начнет подъезжать к Хогсмиду. Я отметила, что слизеринский галстук был довольно небрежно завязан, и, скользнув быстрым взглядом по лицу, выражение которого не изменилось с момента встречи на Косой Аллее, твердо вознамерилась узнать, как зовут этот эталон немногословной выразительности. Но одновременно с тем, как я прочла вышитую фамилию, совсем рядом раздалось: — Флинт. Я видела разных учеников на платформе, разнообразно одетых и выглядящих, но троллеподобных среди них точно не было. Но я все равно удивилась тому, что Маркус Флинт, который в книге описывался как нечто жуткое, выглядел по сравнению с этим довольно… обычно. Справедливости ради стоит отметить, что это очень хорошее «обычно». Для пятнадцати-шестнадцатилетнего подростка. — Вуд. Я сдержала порыв воскликнуть «осел!» и повернула голову вбок, чтобы посмотреть на человека, который вышел из купе спорщиков. Спор, к слову, продолжился без его участия. Мне стоило больших усилий выбросить из головы мысль о странице из девочковой манги под названием типа «Два Школьных Красавчика и Серая Мышь в Очках». Сердце еканьем не отозвалось ни на Флинта, ни на Вуда, но, возможно, это потому, что технически они оба были лет на десять младше меня, и требовалось гораздо больше времени, чем один месяц, чтобы привыкнуть к мысли, что мне снова пятнадцать. Ну а что касается Вуда, вопрос о его мозгах, которые могли остаться на поле, интересовал Перси гораздо больше, чем он сам. Сходства Вуда с Флинтом заканчивались на небрежности в одежде, комплекции и росте — они оба были на полголовы выше меня. И рядом смотрелись как что-то теплое и холодное. До льда и пламени в силу возраста им было немного далековато. Их можно было ставить рядом, чтобы объяснить, как разный тон кожи влияет на внешность. Вуд выглядел немного взрослее своих лет, что довольно часто случается со спортсменами. Его глаза были карими, с зелеными вкраплениями у зрачка, а в каштановых волосах, которые, судя по всему, не видели расческу в лучшем случае с утра, то и дело терялся солнечный зайчик, отброшенный чьими-то часами. От Флинта не веяло холодом, как от пресловутых ледяных принцев, но тот факт, что он стоял в тени, делал картину еще более контрастной. Выражение его темно-серых глаз слегка изменилось после появления Вуда, но это нельзя было назвать «радостью», «узнаванием» или «неприязнью». Если Маркус Флинт тоже делит мир на пятьдесят оттенков безразличия, то его интерес к Перси весьма оправдан. Возможно, у них тоже было какое-то подобие телепатии. Секундный обмен отсутствующими эмоциями, так сказать. Мне кажется, нормальные пятнадцатилетние подростки не должны быть такими. И если что-то вешает ограничители на их эмоции и самовыражение, это очень грустно. — Вот и поговорили, — заключила я, понимая, что никто не горит желанием завязывать разговор. — Если возникнет желание еще раз проверить, откликаюсь ли я на свою фамилию, то меня можно будет найти в купе для старост. Было бы здорово попасть в мангу, где конец главы заканчивается крупным планом, и не нужно придумывать, как выкручиваться из неловких ситуаций. Я молила всех богов, чтобы природная бегемотная грация и невезение не наслоились друг на друга и не заставили меня запутаться в мантии или споткнуться о бугорок на ковровой дорожке, которой был выстлан проход между купе, что сделало бы мой уход менее эффектным. Мне удалось выбросить этот эпизод из головы только потому, что белка-истеричка готовилась вот-вот испустить дух по мере приближения к купе старост, из которого уже доносились голоса. У меня не было настолько большой силы, чтобы компенсировать большую ответственность, но меня никто не спрашивал. И что делать с полной башней отважных и слегка слабоумных от этой отваги детей, я тоже не представляла. Но, возможно, кто-то собирался об этом рассказать — только эта мысль заставила меня остановиться перед дверью и, сделав глубокий вдох, потянуть ее вправо.