* * *
Восходящее солнце едва окрасило небо нежным маревом приближающегося рассвета, когда Лань Сычжуй покинул общие ученические покои и отправился проведать кроликов Ханьгуан-цзюня. Он проснулся раньше обычного и не хотел утренними ритуалами разбудить соседствующих с ним учеников. Полы его одежд намокают от росы, а ещё не увядшие осенние цветы и травы наполняют утренний прохладный воздух тонким ароматом, помогая отвлечься от холода, пока он удаляется от ученической территории. Сычжуй не знает, почему проснулся сегодня так рано: режим не подводит его уже долгие годы — но его нисколько не расстраивает возможность прогуляться по Облачным Глубинам в абсолютной тишине, лишённой всякой суматохи. Он поднимается на холм, за которым откроется кроличья низина — идеальное место, чтобы скрыть возню пушистых зверьков от тех, кто не намерен её наблюдать. Иногда, осенними ночами, низина заполняется туманом, который рассеивается лишь с рассветом, поэтому юноше не сразу удаётся разглядеть, что с ней не так этим утром. Потревоженные им кролики начинают сонно шевелиться и путаться в его ногах. Сычжуй осторожно ступает между снующими туда-сюда пушистыми комочками, не поднимая взгляда, и опускается на корточки, чтобы погладить тянущихся к нему зверьков. Выяснив, что ничего вкусного юноша с собой не принёс, они быстро утрачивают к нему интерес и разбегаются по поляне вместе с собратьями. Сычжуй, улыбаясь, встаёт и собирается идти дальше, когда поредевший вблизи туман вдруг открывает ему картину, от которой мурашки рассыпаются по коже. Кровь. След крови образует на земле круг с магическими письменами, а в центре круга лежит девушка. Её рукав и одежды тоже испещрены красными разводами, кровь засохла на пальцах, а рядом лежит меч ученицы клана Гусу Лань. Ещё не разглядев её лица, Сычжуй знает, кто эта девушка, а склонившись к ней и убрав пряди волос с лица, лишь с горечью убеждается, что не ошибся. Он прикладывает пальцы к её запястью, находит абсолютно нормальный для спящего человека сердечный ритм и начинает с недостойным адепта его клана рвением будить её. — Лань Ниан, Лань Ниан, очнись. Пожалуйста, открой глаза. Девушка морщится и качает головой, пальцы проходятся по траве, и она, словно осознав, что что-то не так, распахивает глаза. Озирается в недоумении, пытается встать и не справляется с этим с первого раза. — Где я? Что… — Ниан хватается за горло и шокированно смотрит на Сычжуя, протянувшего ей руку, чтобы помочь подняться. — Лань Ниан, я понимаю, что нам запрещено даже видеться, но ты не в порядке. Позволь помочь тебе. — Лань?.. — девушка потерянно берёт его за руку и встаёт на ноги. — Я — Лань?! Юношу не удивляет, что она осматривает себя так растерянно, словно видит в первый раз: не всякий раз воспитанница клана Гусу Лань обнаруживает себя в крови посреди поляны. Но с каждым её словом ему всё отчётливее кажется, что у девушки серьёзно повреждена память. — Лань Ниан, скоро все проснутся, возможно, Ханьгуан-цзюнь придёт сюда. Я помогу тебе убрать это место и никому не расскажу об этом, но давай поспешим. — Ханьгуан-цзюнь?! О, нет, я что, в Облачных Глубинах?! — Тс-с, — Сычжуй предостерегающе прикладывает палец к губам и начинает протирать траву комьями земли, чтобы убрать кровь. Лань Ниан выглядит так, словно сию же секунду готова не то взмыть в небо, не то провалиться сквозь землю, лишь бы не быть сейчас здесь. Она в отчаянии озирается, ещё раз окидывает взглядом себя и свои руки и, словно приняв решение, с плотно сжатыми губами принимается стирать кровь рукавами одежд, которые уже все равно не спасти. Сычжуй поднимает на неё обеспокоенный взгляд и, сведя брови, проговаривает: — Тебя зовут Лань Ниан, одна из лучших учениц клана Гусу Лань, и мы находимся в Облачных Глубинах. Если ты не помнишь этого, но помнишь Ханьгуан-цзюня, что же с тобой случилось? — Пока мне понятно не больше, чем тебе. Но если ученик клана Гусу Лань помогает мне замести следы, следует ли мне полагать, что он является моим другом? Уловив на её лице незнакомую лукавую улыбку и вздёрнутую бровь, Сычжуй теряется и забывает расстроиться от осознания, что его она тоже не помнит. — Меня зовут Лань Сычжуй. Пожалуйста, никому не рассказывай, что мы дружим. Ханьгуан-цзюнь разрешил тебе заботиться о его кроликах в наше с ним отсутствие, он не знает, что мы иногда встречаемся здесь. — Кролики Ханьгуан-цзюня, — проговаривает она и вдруг заливается смехом, осматриваясь. — Не просто кролики, а целый кроличий клан! Ох уж этот Ханьгуан-цзюнь, а говорил-то! Юноша шикает на неё, и она, затихнув, с улыбкой кивает: — Прости-прости, я никому не расскажу. Ниан встаёт, чтобы осмотреть результат их работы. После того, как Сычжуй притоптал развороченную землю, поляна стала выглядеть почти прилично. Придирчивый взгляд смог бы разглядеть, что что-то не так, но никто не смог бы понять, что именно здесь произошло. — Тебе лучше идти и привести себя в порядок, — говорит Сычжуй, окидывая девушку встревоженным взглядом, и протягивает ей меч. Как только меч с тихим лязгом уходит в ножны, юноша на всякий случай показывает Лань Ниан нужное направление и какое-то время смотрит ей вслед. В том, как она ходит, как говорит, как смотрит нет больше ничего знакомого. Что бы ни случилось этой ночью, оно полностью изменило знакомую ему девушку.* * *
Вэй Усянь вернулся. Он никого и никогда об этом не просил, особенно — о возвращении в Гусу, и уж тем более ему бы и в голову не пришло желать возродиться в теле гусуланьской воспитанницы. Он даже не был уверен в их существовании! Он слышал женские голоса по ту сторону стены, разделяющей мужскую и женскую территории, и мог построить соответствующие догадки, не более. И если в его прошлой жизни мелькала мысль: “Хорошо бы познакомиться с какой-нибудь симпатичной заклинательницей поближе”, — он имел в виду не это. Сразу за одним из холмов, прячущих кроличью поляну от случайного взгляда, Вэй Ин обнаруживает большой валун. Это хорошо, ему как раз нужно спланировать незаметное проникновение на женскую территорию. Времени подумать о своей несчастной участи у него пока нет, но он всё же задирает окровавленный рукав некогда белоснежных одежд и находит порезы. Пять штук. Последний — самый неровный по глубине, как будто девушка не могла решиться пожелать подобное и колебалась. Вэй Ин считает её отчаяние понятным, он и сам готов выть на восходящее солнце, проведя в Облачных Глубинах не больше часа, но это нисколько не умаляет его досаду от того, что разбираться с её проблемами предстоит ему. Чего могла хотеть эта девушка? Чтобы он в очередной раз отрезал бороду Лань Цижэню? Чтобы переубивал здесь всех и снова обратил Облачные Глубины в пепел? Она выбрала не того. Он не озлобленный дух, что бы ни рассказывала о нём людская молва. Последние годы жизни он был бесконечно уставшим одиноким человеком, который если и молил о чём-то Небеса, то лишь о том, чтобы никогда больше не вернуться в Гусу. Вэй Ин стискивает зубы, прячет порезы и выглядывает из-за валуна. Около пяти утра — дозорные ещё не сменились и устали из-за нарушенного режима, но продолжают смотреть в оба. Гусуланьская дисциплина — это не куриц в Юньмэне воровать. Рядом со стеной растёт дерево магнолии, по которому можно было бы удачно забраться на стену. И что ему с этим делать? Его в ту же секунду заметят. Проверять обстановку около другой половины стены не лучшая идея. Ему бы пришлось пройтись по мужской территории во время пробуждения адептов ото сна. Он бы наверняка попался. А потом ему пришлось бы оправдываться и отвечать на вопросы. Пожалуй, впервые в жизни Вэй Ину не хочется говорить — его новый девчачий голос напрочь сбивает с толку. К тому же, он не желает попадаться и подставляться до тех пор, пока не разберётся, в чём его задача, чтобы ненароком не сгинуть в бесконечном круге наказаний. В уходящей утренней тишине, когда, кажется, весь мир замирает на несколько минут, чтобы тут же задышать жизнью, Вэй Ин вдруг заостряет внимание на давно забытом ощущении. Ощущении, от которого он когда-то с таким трудом отказался. В его новом теле гудит и поддерживает духовные силы золотое ядро. Непохожее на его собственное, оно слабее и спокойнее, но оно есть. Он сжимает белоснежную ткань на груди, будто это осознание ударило его туда, но не успевает распереживаться по этому поводу. До него доносится голос Лань Сычжуя: — Ну, что с вами такое сегодня? Вы знаете, что вам сюда нельзя. Дозорные обмениваются взглядами и отбегают от двери на голос, видимо, рассчитывая застать компанию нарушителей. Вэй Ин не видит, как они находят Сычжуя, пытающегося поймать разбегающихся в разные стороны кроликов, но он благодарен этому юноше за несколько десятков выигранных секунд. Он добегает до дерева магнолии, взмахивает по нему вверх и запрыгивает на стену. За те страшные годы он уже и забыл, насколько легко это может быть при наличии духовных сил. До его слуха доносится, как Сычжуй извиняется и благодарит дозорных за помощь. Улыбнувшись, Вэй Ин спрыгивает на женскую половину территории с мыслью “всем бы таких друзей, как ты”. Ему о стольком хочется подумать, но времени на собственные эмоции и мысли у него нет, зато есть срочная к выполнению задача: найти свои покои и никому не попасться на глаза. Его смешит тот факт, что пробыв здесь меньше часа, да ещё и в теле прилежной и примерной воспитанницы, он уже нарушил по меньшей мере три правила. Как будто само его появление означает, что вещи больше не могут идти своим чередом: правильно, праведно, по-гусуланьски. Спрятавшись за ближайшим домом, Вэй Ин заглядывает за угол и осматривается. Уже точно минуло пять утра, и Облачные Глубины начали пробуждаться ото сна. Как, во имя небес, он должен искать свои покои? Заглянуть в каждую комнату в каждом строении? А может, у него и на этой половине резиденции найдутся друзья? Он вздыхает и снова вздрагивает от звука своего нового голоса. Разве примерные ученицы, у которых есть столько друзей, приносят свою жизнь в жертву озлобленному духу? Осмотрев пятна крови на одеждах, Вэй Ин смекает, что, если сложить руки в рукавах перед собой, следы ночного происшествия становятся почти незаметны. Так он и делает, прежде чем зайти в ближайшие к нему покои. Пусто. В других — тоже. По пути к следующему строению он встречает четырёх тихонько переговаривающихся девушек и улыбается им изо всех сил, но они отводят взгляд. Возможно, слишком широкие улыбки тоже запрещены в Облачных Глубинах. А ведь он ещё мгновение назад готов был поверить, что его возвращение сюда — компенсация за все былые страдания, настолько красивыми оказались ученицы клана Гусу Лань! Стоит ему заглянуть в следующие покои, как рядом с ним вмиг оказывается будто бы ожидавшая его девушка. — Лань Ниан, где ты пропадала? Что с твоими одеждами? Что… впрочем, я не хочу этого знать, чтобы не пришлось потом врать старшим. Скорее, приведи себя в порядок. Вэй Ин радуется, что не нужно ничего говорить — едва ли в нынешнем положении у него получилась бы стройная версия произошедшего. Будто мало ему этого “Лань” со всех сторон. Лань! Каждый раз, когда к нему обращаются так, ему кажется, что мир сошёл с ума. Он одаривает девушку широкой улыбкой, слегка кланяется и бодрым шагом направляется к ближайшему шкафу. — Это не твои вещи. Лань Ниан, ты не пьяна? — голос девушки звучит скорее испуганно, чем с упрёком, но, к счастью, она указывает на нужную часть покоев. — Нет, конечно, нет, — отвечает Вэй Ин и думает, что это самое большое упущение с момента его возвращения. Что бы ему сейчас точно не помешало, так это пара сосудов Улыбки Императора. Он хочет шутить, шуметь, разговорить и развеселить эту запуганную ученицу, но он не знает ни порядков женской половины Облачных Глубин, ни имени этой девушки, ни может ли ей доверять. В и без того паршивой ситуации он задыхается от этих ограничений, но опасается поступать опрометчиво, пока не найдёт хоть каких-то зацепок для разрешения своей проблемы. Нельзя ненароком допустить изгнания или заточения, если его цель находится в этих стенах. В своём шкафчике Вэй Ин находит полный комплект сменных одежд и принимается рьяно стягивать с себя ханьфу, но девушка шикает на него и взглядом указывает на ширму. Он смотрит на украшенную плывущими облаками перегородку, как на спасение, хватает идеально сложенные белые одеяния и скрывается из виду. Вэй Ин нервничает и суетится, это видно в каждом его жесте, и спрятаться от осуждающего за это взгляда действительно кажется избавлением. Ему уже довелось заметить разницу между мужскими и женскими одеждами, и это не добавляет радости. Стоит ему начать расправлять ткань, на ногу падает что-то очень похожее на книгу. Его сдавленный до сипа вскрик заглушает голос ожидающей его ученицы: — Госпожа Лань Юйчжи обнаружила твоё отсутствие во время утреннего обхода. Я жду тебя здесь, чтобы отвести к ней, когда ты будешь готова. — Разве к этому можно быть готовой? — случайно озвучивает Вэй Ин первую пришедшую к нему мысль, вскользь просматривая страницы книги и убеждаясь, что к нему попал личный дневник Лань Ниан. Почему-то при упоминании Лань Юйчжи пред его внутренним взором тут же предстаёт Лань Цижэнь, велящий ему убираться подальше. Он усмехается этому воспоминанию и надеется, что в дневнике всё же найдётся пожелание отрезать Лань Цижэню бороду — иначе зачем вообще это всё? В конце концов, если девушки периодически будут повторять этот поступок, он, возможно, наконец поймёт, что борода ему не идёт. Вэй Ин откладывает дневник, и улыбка сходит с его губ при осознании, что, прежде чем переодеться, необходимо раздеться. Он в жизни не видел обнажённых девушек. Люди болтали о его бесчисленных развратных похождениях, но всё, что он успел сделать в прошлой жизни — подержать за руку красавиц, которых вытаскивал из какой-нибудь передряги. Он опускает взгляд и отказывается признавать это тело своим. Хуже того, едва взявшись за завязки пояса, он заливается краской, как двенадцатилетний мальчишка, совсем неподобающим его зловещему статусу образом. Пару раз глубоко вздохнув, он находит компромисс с самим собой и крепко зажмуривается, раздеваясь и пытаясь одеться на ощупь. — Я понимаю, что тебе не хочется идти к Лань Юйчжи, но ты не сможешь вечно там прятаться. — Отчего же не смогу? Звучит, как план! — Если ты не поторопишься, госпожа сама явится сюда, — голос ученицы звучит ровно, но неспокойно, будто такая перспектива её пугает. В любом случае, Вэй Ин не хотел получить ответ на свой вопрос, тем более — такой. К тому же, он пошутил. Она же, там, за ширмой, судя по всему, даже не улыбнулась. Может, в Облачных Глубинах и шутить запрещено? С каждой секундой он всё сильнее скучает по Улыбке Императора. Вэй Ин насилу влезает в нижние одежды и открывает глаза, потому что возиться со всем остальным вслепую явно выше его сил. Кажется, все завязки и украшения ученических одежд решили запутаться сегодня специально для него. Ему непривычны эти тонкие пальцы, тонкая талия и грудь, наличие которой он никак не может игнорировать. До этого дня он не верил, что облачения адептов Гусу Лань могут выглядеть неряшливо, но, если это так, сегодня он совершает нечто невероятное. Собрав грязные одежды в бесформенную кучу, он запихивает их в шкаф вместе с дневником и поворачивается к ожидающей его ученице. Та же наблюдает за его действиями, не в силах скрыть осуждение во взгляде. — Да что с тобой сегодня? — она подходит и поправляет одежды в нескольких местах, после чего каждая складочка ложится правильно. — С причёской я тебе не помогу. Надеюсь, сама справишься. Вэй Ин уже собирается спросить: “Почему нет?” — но натыкается на предостерегающий от подобной вольности взгляд и со вздохом подходит к зеркалу. На пару мгновений он замирает, встретившись со своим отражением. Девушка, в теле которой он заключён без своего на то согласия, очень красива. Она могла бы дать фору любой из гусуланьских красавиц, встреченных им до этого. Значительная часть её волос собрана в тугую высокую причёску с единственной скромной заколкой, украшенной плывущими облаками, и так как ни единый волос не выбился, несмотря на ночные и утренние злоключения, Вэй Ин заключает, что ему нужно лишь расчесать свободные пряди. Наблюдающая за ним ученица протягивает расчёску, подтверждая его слова. Белоснежная лента толщиной в палец у него на лбу выглядит, как какая-то злая шутка над ним. Не успевает он всерьёз предаться этой мысли, как в помещение вплывает женщина неопределённого возраста со сжатыми в тонкую линию губами и прямой, как остриё меча, спиной. Если брать в расчёт, что женщина эта, вероятно, сильная заклинательница, то малозаметные морщинки на её лице говорят, что ей может быть и шестьдесят, и восемьдесят, и даже сто лет. Помогавшая Вэй Ину ученица тут же глубоко кланяется с выставленными перед собой руками, а сам он застывает в оцепенении, разглядев в строгом пронзительном взгляде и сведённых бровях тень Мадам Юй. Спохватившись, Вэй Ин кладёт щётку на столик и тоже кланяется. Женщина останавливается перед ним, и, даже не поднимая глаза, он чувствует её прожигающий взгляд. — Лань Ниан, почему ты не явилась ко мне сразу по возвращении, как было велено? — Госпожа Верховная наставница Лань, это моя вина, — ученица снова сгибается в поклоне с выставленными перед собой руками. — Я сочла внешний вид Лань Ниан неподобающим и попросила её привести себя в порядок. — Вот как. Надеюсь, Лань Ниан поблагодарила тебя за это. Ты можешь идти. — Слушаюсь, — ученица кланяется и направляется к выходу. Вэй Ин с благодарностью смотрит ей вслед и встречается взглядом с Верховной наставницей. От подобной дерзости та ещё сильнее хмурится и спрашивает: — Где ты была под утро? — Я… мне не спалось, — Вэй Ин лучезарно улыбается. — Думала, в утренней медитации не будет ничего страшного. Но из-за росы мои одежды пришли в негодность, и я опоздала на встречу с госпожой по возвращении. Чтобы не жестикулировать лишний раз, он складывает руки за спиной, но это не спасает от очередного осуждающего взгляда. Хуже того, Лань Юйчжи ещё сильнее поджимает губы и хмыкает. — Лань Ниан, нарушение дисциплины — шутка для тебя? Ты сознаёшься в нарушении, и у тебя ещё хватает наглости улыбаться? А Вэй Ин надеялся, что отсылка к самосовершенствованию была хорошей идеей. По крайней мере, его не обвинили во вранье — это уже неплохо. Так и не дождавшись от него извинений, Лань Юйчжи разворачивается к нему спиной и командует: — Иди за мной. — Госпожа… — Молча! Её ледяной тон и прожигающий взгляд… Всё это навевает воспоминания о спокойных деньках в Пристани Лотоса. Вэй Ин идёт по коридору с опущенными плечами, но, едва выйдя на улицу, начинает с улыбкой разглядывать собирающихся на утренние практики девушек. При виде Лань Юйчжи все они, как одна, опускают взгляды и кланяются в приветствии. Чем только их запугала эта несгибаемая женщина? Пожалуй, даже Лань Цижэнь не вызывал такого трепета у своих учеников. От мысли, что на женской половине Облачных Глубин порядки ещё жёстче, чем на мужской, у Вэй Ина мурашки бегут по спине. Лань Юйчжи приводит его в небольшое строение всего с одной комнатой, из убранства в которой лишь несколько стеллажей книг, два письменных столика в центре да кипы чистой бумаги. Место выглядит светлым и умиротворяющим, но совершенно безжизненным. — Сядь, — женщина указывает взглядом на дальний от входа столик. Вэй Ин опускается на подушку настолько надлежащим образом, насколько позволяет ему память. Лань Юйчжи обходит его сзади и слегка шлёпает веером под лопатками, требуя держать спину ровно. Выпрямив спину, он с удивлением обнаруживает, что такое положение не доставляет былого дискомфорта: это тело натренировано сидеть правильно. Он медленно выдыхает и начинает следить взглядом за расхаживающей по помещению наставницей. — Лань Ниан, я напомню тебе кое о чём. Твой отец — выходец из деревни, прошедший невыносимое для обычного человека испытание ради того, чтобы попасть на обучение к клану Гусу Лань. Добившись статуса ученика, он стал настолько прилежным, праведным и самоотверженным человеком, что вскоре был повышен до приглашённого ученика. Его аскетизм и преданность клану не знали границ. Он погиб во время кампании “Выстрел в солнце”, прикрыв отход адептов Гусу Лань и приняв на себя целый отряд клана Цишань Вэнь. Тогда он уже был награждён за свои заслуги фамилией Лань и ни разу не опорочил её. Я говорю это всё, чтобы ты вспомнила, каким достойным человеком он был. И хотя твоя матушка была простой женщиной и умерла родами, разве твой отец не достоин того, чтобы равняться на него? Как можешь ты так беспечно позорить все его достижения? Его доброе имя? Вэй Ин молчит, опустив взгляд и сжав губы. Что он может сказать Лань Юйчжи? Что если этот человек умер на войне и не смог принять участие в воспитании дочери, её проступки не должны пятнать его имя? Или, может, что сам он, Вэй Ин, не имеет никакого отношения к этой семье? Лань Ниан ошиблась гораздо сильнее, чем он думал до этого, но никому от этого не легче. Он здесь, чтобы исполнить её желания — это всё, что он может. Тёмное знание не должно было так беспечно передаваться из рук в руки. Похоже, мрачное выражение лица девушки удовлетворило Лань Юйчжи. Она шлёпает на письменный стол пачку чистых листов, отчего чернильница и лежащая в подставке кисть жалобно дрожат, и холодно проговаривает: — Перепиши “Раздел о Надлежащем Поведении” три раза и хорошенько подумай над своими ошибками и о своём имени. Окинув воспитанницу разочарованным взглядом, она хмыкает и удаляется, хлопнув дверью. Вэй Ин остаётся наедине с заданием, которое выполнял множество раз. К его счастью, он по-прежнему помнит весь раздел наизусть, и на этот раз к нему не приставили надзирателя. То ли девушки гораздо покорнее юношей, то ли нет на женской половине резиденции ученицы настолько выдающейся, что могла бы пропускать занятия без ущерба для себя, то ли госпожа Верховная наставница недооценила масштаб проблемы. Вэй Ин садится в привычное для себя положение, подпирает голову рукой и начинает машинально покручивать кисть между пальцами. С одной стороны, ему хочется поскорее покончить с заданием и забыть о нём, с другой — он слишком взволнован, чтобы сидеть здесь, в тишине, в одиночестве. Он кладёт кисть на место и начинает расхаживать по комнате пружинистым шагом, размышляя. У него есть план: прочитать дневник Лань Ниан и попытаться выяснить задачи своих порезов. Но если не выйдет — что тогда? Не может же он каждый день отбывать наказания. Он не для того возродился в обители гусуланьских красавиц, чтобы по полдня сидеть взаперти без компании. Но, раз он уже здесь, ничто не мешает немного освоиться в своём новом образе. — Меня зовут Лань Ниан, — проговаривает Вэй Ин и заходится смехом, который звучит для него столь же нелепо. — Лань. Лань Ниан. Я! Всё ещё смеясь, он указывает на себя пальцем и, покачав головой, берёт с подставки веер — одно из немногих украшений в этой комнате. Прячется за ним, затем картинно сворачивает его и повторяет: — Я Лань Ниан, примерная ученица клана Гусу Лань, между прочим, — тычет он сложенным веером куда-то в пространство с таким назидательным видом, будто его только что оскорбили скептически поднятой бровью. Вэй Ин вспоминает, как аккуратно ходят все девушки, увиденные им до этого, и даже Лань Юйчжи не входит, а вплывает в помещение — должно быть, это какая-то особая наука, о которой ему никто никогда не рассказывал. Безуспешно пытаясь повторить гусуланьскую поступь, он размышляет. Какой могла бы быть девушка, увиденная им в зеркале? Едва ли жёсткой. Он на всякий случай пытается придать холодности своему новому голосу: — Я Лань Ниан. А ты кто будешь? Что ж, имеет право на жизнь, но разве что шутки ради. Он может только представить, как нелепо это выглядит со стороны, и не отказывает себе в удовольствии посмеяться. Он ещё несколько раз повторяет картинное сворачивание веера, каждый раз проговаривая “Я Лань Ниан” разными интонациями, и любая из них кажется ему странной. — Это всё потому, что я Лань, — заключает Вэй Ин и смеётся над собой. — Уму непостижимо. Вэй Ин качает головой, возвращает веер на место и садится за своё задание. Переписав “Раздел о Надлежащем Поведении” лишь единожды, он уже хочет выть на четыре стены, в которых заперт. Он снова встаёт и листает случайные книги со стеллажей, ходит кругами, ложится на спину, закинув ногу на ногу, и возвращается на место, так как правила сами себя не напишут. Единственный, с кем Вэй Ин может поболтать здесь — он сам, и, сидя перед очередным чистым листом, не отказывает себе в этом. — Итак, запрещено… ну, это все знают — у вас совсем нельзя веселиться. Даже быстро ходить. Как это вообще возможно? — он торопливо выводит иероглифы особенно глупых правил и задумывается ненадолго, покручивая кисть между пальцами. — Нельзя обнимать друг друга за плечи и даже шептать на ухо. Как они это назвали? Слово такое дурацкое… эээ… интимничать! Точно. Вэй Ин пишет и морщится, будто каждый появляющийся иероглиф дурно пахнет. “Запах занудства и чёрствости”, — решает он и заглядывает в готовую первую копию: — Ночевать вне дома. Ох, госпожа Верховная наставница, хорошо, что обход был утренним, а то бы, даже скажи я правду, разве вы поверили бы, что вместо ваших распрекрасных юношей я ночевала с кроликами? — он усмехается, записывая это правило, и находит кое-что ещё более занимательное. — Не сдать экзамены! Как это вообще можно запрещать?! И вот ещё: марать бумагу небрежным письмом и рисунками. Как мелочно. А соперничать с другими чем плохо? О, точно, вот моё любимое: смеяться без причины. А-ха-ха, посмеялся — объяснись! Вдруг Вэй Ин будто бы сникает, потому что, как ни крути, подавляющим большинством правил здесь запрещён именно он. Во всех своих лучших проявлениях, между прочим! Гулять по ночам, шуметь, быстро ходить, лазать по деревьям, забавляться в воде, опаздывать на занятия, распространять порнографию — это его даже немного развеселило, такие воспоминания! — соперничать с другими людьми, жульничать на экзаменах, сидеть в непристойной позе, пить алкоголь, драться без разрешения — ну, тут его точно вынудили, — дремать или нарушать порядок в классе... он мог бы перечислять их вечно. Всё — о нём, и всё — запрещено. — Да даже в небытии было веселее, чем здесь! Где мой Лань Чжань? Какой смысл наконец понять, почему вы все тут носите траурные одежды, если не с кем этим поделиться?! Вэй Ин кладёт подбородок на сложенные перед собой руки и вздыхает. Пожалуй, он уже привык к этому голосу, раз снова может ворчать и жаловаться. Но ему не даёт покоя понимание, что единственная причина, по которой он всё ещё не сбежал — желание прочесть найденный дневник. Он должен стать его пропуском на выход из Облачных Глубин. С этой мыслью Вэй Ин берёт себя в руки и, продолжая ворчать и периодически восклицать, как глупы и даже губительны эти их бесконечные правила, доводит до конца вторую копию. Когда подходит к концу уже третья, возвращается Лань Юйчжи. Вэй Ин едва успевает сесть надлежащим образом и принять крайне сосредоточенный и преисполненный раскаяния вид. Женщина окидывает взглядом исписанные листы и говорит: — Перепиши всё ещё раз. Иероглифы ненадлежащего качества. И уходит так же внезапно, как появилась — Вэй Ин даже не успевает ничего сказать. Он пару мгновений сидит с букетом невысказанных вопросов на лице и со вздохом отчаяния роняет голову на стол. Слово “надлежащий” определённо изобрели в Облачных Глубинах, чтобы сводить им с ума неокрепшие умы и доводить людей до отчаяния. Выпрямившись, Вэй Ин смотрит на испещрённые иероглифами страницы и берёт новый лист со словами: — Лань Чжань, Лань Чжань, даже ты не был так строг со мной. Как бы он ни старался, его терпения хватает лишь на пару-тройку аккуратных иероглифов, и из-за этого небрежность остальных становится лишь заметнее. Хуже того, его оставили без завтрака и обеда, что нисколько не помогает концентрации. Но не могут же его оставить здесь и на ночь? В очередной раз взвыв от несправедливости, Вэй Ин вскакивает на ноги, тряся исписанным листом, и восклицает: — Зачем всё это?! Почему нельзя учить чему-то полезному, что поможет в борьбе с нечистью? Ученики бесконечно зубрят всю эту чушь вместо того, чтобы научиться отличать монстра от демона! Как правило “запрещено лазать по деревьям” должно спасти кому-либо жизнь? Угх, — он отбрасывает лист на стол и рассерженно сжимает кулаки. — Почему вы не научили своих воспитанников не призывать злых духов для решения своих проблем?! А если уж призвали — так хоть не кидать их обратно в пучину жизни без единой тщедушной зацепки о том, чего от них хотели! Простое человеческое уважение! Я что, так много прошу?! Уже ни одна благая мысль не мотивирует его корпеть над правилами дальше. Возможно, вспомни он, как миловидна девушка, только что разразившаяся этой тирадой, смог бы и развеселиться, но сейчас ему не до этого. Теперь он отвлекается после каждой новой страницы на складывание фигурок из бумаги. Он кое-как завершает пятый круг своего наказания, положив голову на свободную руку, и больше ничего об этой муке не помнит. Когда солнце начинает ползти к горизонту, Лань Юйчжи находит свою воспитанницу спящей в неподобающем положении прямо за столом, в окружении раскиданных тут и там исписанных листов и сложенных из бумаги лотосов и журавликов. Она хлопает дверью — Вэй Ин тут же просыпается, вздрагивает, выпрямляется и окидывает взглядом окружающий его хаос, пытаясь просчитать, как сильно ему достанется на этот раз. Однако Верховная наставница лишь поджимает губы, нехорошо прищуривается и ледяным тоном проговаривает: — Убери здесь и иди ужинать. Дураку понятно, как многое она не озвучила, и будь на месте Вэй Ина благовоспитанная гусуланьская девушка, она наверняка извела бы себя от ужаса и стыда, но его так просто не проймёшь. Он вежливо кланяется женщине в ответ на эти слова и выдыхает, когда она, забрав часть исписанных листов, покидает комнату в третий раз. Одним движением смахнув оставшиеся листы и бумажные фигурки в ящичек для мусора, Вэй Ин, совершенно счастливый от своего освобождения, выскакивает на улицу и отправляется на поиски ужина. К счастью, все девушки стягиваются в одном направлении, и у него не только нет ни шанса на ошибку, но и есть возможность послушать, о чём они говорят, и посмотреть на них поближе. Он вспоминает о правиле молчания за едой лишь в обеденном зале, где с началом ужина воцаряется такая тишина, что можно услышать упавшее пёрышко. Никто не говорит и даже не переглядывается, один он беззастенчиво глазеет по сторонам. Скука смертная, и пресные постные блюда нисколько не скрашивают эту картину. Попытавшись разговорить сидящую рядом девушку, он не получает ничего, кроме осуждающих взглядов со всех сторон. Его утешает лишь мысль, что, как только ужин закончится, он наконец доберётся до дневника Лань Ниан. После ужина девушки расходятся заниматься вечерними практиками, и лишь одна из соседок Вэй Ина остаётся читать учебные тексты в общей комнате. Она бы и рада была не обращать на него внимания, но он не только развалился в постели неподобающе фривольным образом, так ещё и вздрагивает, посмеивается, кивает, издаёт невнятные звуки — всячески нарушает спокойствие. — Лань Ниан, пожалуйста, потише. Что за трактаты так развеселили тебя? — не выдерживает она. — Тебе такое неинтересно, — отмахивается Вэй Ин. — Вот как? Почему же тебе интересно, а мне — нет? — Сестрица, я отбыла два круга наказаний у госпожи Лань Юйчжи, неужели ты хочешь пойти по одной дорожке со мной? — И то верно, — качает головой его соседка и снова затихает за учебными текстами. А Вэй Ин не может нарадоваться на свою находку. Каждая из записей в дневнике Ниан походит на кроликов, за которыми она ухаживала: мягкая, пушистая, милая и местами смешная. Он понимает, что девушка записывала только то, чем ни с кем и ни в каких обстоятельствах не могла бы поделиться. Очень мало про учёбу, зато Ханьгуан-цзюнь — на каждой странице и не по одному разу. Как она однажды видела его, будучи ещё совсем юной. Как старалась прилежно учиться, чтобы однажды он о ней услышал. Как бесконечно счастлива была, когда он назначил ухаживать за кроликами именно её. Друга она встретила случайно, когда ей не сообщили, что он вернулся с ночной охоты, и радовалась, что он не отказался с ней поговорить — даже представился полным именем: “имя, данное при рождении, Лань Юань, в быту Сычжуй”. Едва ли она записала это из страха забыть — скорее, такое знакомство было большой честью для неё, крайне важным событием. Однако в глаза неизбежно бросается её стремление быть ближе к Ханьгуан-цзюню. Тут и там вздохи о том, какой он растакой. “Он так холоден и отстранён, но я верю, что за этим ледяным обликом прячется бездонная душа и горячее сердце”, “Ханьгуан-цзюнь такой благодетельный, такой недостижимо прекрасный, как я могу даже помыслить о том, чтобы приблизиться к нему?”, и чем дальше, тем больше об этом самом желании приблизиться и бдительном наблюдении за Лань Чжанем. “Да, сестрица, я тоже так думал когда-то”, — усмехается он про себя. Читая эти наивные, но преисполненные стремления и восхищения мысли, он не может не вспоминать собственные бесчисленные проделки. Как искал доказательства горячности Ханьгуан-цзюня, как докучал ему и выводил из себя, как стремился стать ему другом, без особой надежды, но с несгибаемым упорством. Какие только неурядицы их ни связывали! Он не может не посмеиваться, вспоминая всё это, но улыбка мгновенно сходит с губ, стоит ему вспомнить, что было дальше. Тогда он возвращается к чтению дневника, чтобы не увязнуть в прошлом, которому стоит оставаться прошлым. Его взгляд особо цепляет история, в которой Ниан рассказывает, как они с Сычжуем обсуждали вольности, доступные старшим. Например, вино. Она не хотела верить в это, но, со слов Лань Цзинъи, который допускал вольности, даже не будучи старшим, хозяин лавки “Улыбка Императора” рассказал ему о статном молодом господине в таких же одеждах, немногословном и неприступном, как обжигающий лёд, скупившем у него в несколько заходов не менее шести сосудов вина. “Ай, да Лань Чжань!”, — смеётся Вэй Ин про себя. — “Кролики ему не нужны, алкоголь запрещён, и посмотрите на него теперь!”. Но что важнее — Лань Ниан попросила друга добыть один сосуд ей. Не то чтобы она собиралась пить это вино, но узнать вкус, запах, причину, по которой оно так привлекает достопочтенного и праведного Ханьгуан-цзюня, ей хотелось. И, да благословят Небеса этого юношу, он принёс ей “Улыбку Императора”! Значит, где-то на женской территории есть по крайней мере один сосуд. Только вот, Ниан не написала, где именно, и ему придётся озаботиться этим позднее. — Лань Ниан, тебе лучше приготовиться ко сну, — вырвал его из чтения незнакомый голос ещё одной из его соседок. — Госпожа Лань Юйчжи сегодня особенно строга. Лучше перестраховаться и сделать вид, что уже собираешься спать. Вэй Ин и не заметил, как все они вернулись в общие покои. Теперь каждая по очереди переодевается за ширмой, а он все равно не знает, куда себя деть, находясь в одной комнате с тремя красивыми девушками, раздевающимися до нижних одежд. Выглядывая из-за дневника, он наблюдает, что значит эта подготовка ко сну: снять верхние одежды, распустить волосы. Распустить волосы?! Утром ему довелось увидеть, насколько сложное сооружение красуется на его голове, и у него нет ни шанса повторить нечто похожее. Отложив дневник, он со вздохом достаёт заколку из волос, но ничего не происходит. Ему приходится найти и вытащить ещё не меньше десятка невидимых шпилек, приговаривая: — Зачем, во имя Небес, мы это делаем каждый день? Зачем столько мучений? — Странно слышать это от тебя, Лань Ниан, — проговорила одна из девушек, расчёсывая мокрые волосы. — Это ещё почему? — с чувством оскорблённой невинности вопрошает Вэй Ин, пряча под подушку целый кулак шпилек. Девушки переглядываются между собой. Когда он окидывает их недоумевающим взглядом и направляется к ширме, изо всех сил подражая их походке, одна из соседок отвечает: — Ты же сама говорила, как прекрасна эта традиция девушек в Облачных Глубинах — стараться отличиться сложностью причёски. В условиях, когда всё остальное запрещено, у нас нет другого выбора. — А, то есть моего милого личика мне было недостаточно, — случайно озвучивает Вэй Ин свою мысль, пытаясь разобраться, как складывать снятые верхние одежды. — Горделивые речи тоже запрещены, — доносится из-за ширмы, и он прикусывает губу. — Какая беспечность с моей стороны, прошу меня простить. Вэй Ин как можно изящнее возвращается на своё место, мило улыбаясь по пути, но девушки смотрят на него как-то странно и даже не замечают кое-как сложенные одеяния в его руках. — Лань Ниан, ты не заболела? — обеспокоенно спрашивает девушка, до этого момента не отвлекавшаяся от чтения. — Нет, конечно, нет, — с улыбкой отмахивается Вэй Ин и кладёт вещи рядом со своей постелью. — А почему ты спрашиваешь? Он не успевает услышать ответ: в комнату вплывает Лань Юйчжи и проходится строгим взглядом по каждой из воспитанниц. Вэй Ин кланяется вместе со всеми и не поднимает головы, пока дверь не хлопает, оповещая, что хранительница порядков и праведности ушла. То, что она не проронила ни звука, видимо, полагается считать достижением. — До сих пор чувствую её взгляд на себе, — фыркает он и со вздохом облегчения опускается на постель, окидывая взглядом босые ноги Лань Ниан, которым досталось больше всего. И что госпоже Верховной наставнице там не понравилось? Нормальные ноги. Он бы даже сказал, отличные. Очень красивые стройные ноги, загляденье просто. Вэй Ин усмехается и качает головой: будто бы не о чем больше думать! Он всё ещё ничего не знает о своей задаче, и это вызывает неприятный мандраж. Ещё один день в Облачных Глубинах может обернуться катастрофой. Он поспешно возвращается к дневнику и с ужасом обнаруживает, что страница, от которой его отвлекли, — последняя. Что же это получается? Лань Ниан пишет, какие хорошие у неё соседки, прекрасные друзья и милые кролики, вздыхает по Лань Чжаню и… вот так просто отдаёт свою жизнь злому духу? В её записях нет ни намёка на ненависть, зависть, нежелание жить, мстительность — ничего из того, что может сподвигнуть человека прибегнуть к обряду подношения тела. У него нет зацепок. И надежды найти их тоже больше нет. Он стискивает зубы, гневно вскакивает с постели и пихает дневник обратно в свой шкафчик. Задняя стенка полки падает от такого обращения, открывая тайник, в котором обнаруживается тот самый вожделенный сосуд с Улыбкой Императора. — Как раз вовремя, — почти неслышно проговаривает Вэй Ин, хватает его, подцепляет верхние одежды и, кое-как накинув их, поспешно направляется к выходу из покоев. — Лань Ниан! — в ужасе восклицает одна из учениц, когда он открывает дверь. — Нельзя выходить в таком виде! — Я знаю, — безразлично отвечает он и захлопывает за собой дверь. Ему уже все равно. Как он должен выполнить задание, не имея ни одного ключика, чтобы начать?! Как он может выполнить что-то, о чём ничего не знает?! Он в ловушке гораздо паршивее, чем была у Лань Ниан, тут уж он готов побиться о заклад. Возможно, это его первая и последняя ночь в новом теле, но ему хотя бы выдался шанс выпить, прежде чем снова сгинуть в небытие. Много ли времени пройдёт, прежде чем его выставят отсюда с позором? Лучше уж так. Встряхнуть Облачные Глубины, исполнить своё маленькое желание, и будь что будет. На территории пусто, все воспитанницы готовятся отходить ко сну. На небо поднимается бесстыже огромная круглая луна, отчего его белоснежные одежды словно светятся. Навевает воспоминания. Какая ирония, что в этот раз это — его собственные одежды. Вэй Ин хмыкает и решает, что в такую погоду и при такой луне пить вино следует, сидя на стене рядом с деревом магнолии, и никак иначе. Забираясь на стену, он жалеет, что не обулся, — эти стопы явно не приспособлены для босоногого времяпрепровождения. Промучившись с подъёмом немного дольше ожидаемого, он всё-таки взбирается на стену, разделяющую мужскую и женскую территории, и садится на неё, свесив ноги. — Неудобно-то как, — ворчит он, задирая нижнюю юбку до щиколоток, чтобы сесть поудобнее, и откупоривает сосуд. На границе между женской и мужской территориями Облачных Глубин, между весельем и отчаянием, под круглой луной, Вэй Ин пьёт Улыбку Императора, болтает ногами и смеётся. Если у истории с заключением в тело гусуланьской красавицы и должен быть скорый конец, то именно такой. И всё же... — Гусу! Ну, почему опять Гусу?! Всем было бы лучше, если бы меня здесь не было! Этот крик души исчезает в ночной тишине, вскоре сменившейся приближающимся топотом бегущих дозорных. Вэй Ин вздыхает и делает ещё несколько глотков. Подбежавшие юноши ошарашенно замирают, глядя на открывшуюся им картину — они даже не знают, с какого нарушения начать озвучивать их список. — Молодая госпожа, прошу вас спуститься со стены и проследовать с нами. — Неа, — отрезает Вэй Ин, принимая ещё более безмятежный вид. — Молодая госпожа, прошу вас не противиться, иначе… — Иначе что? — он с интересом смотрит на замявшегося юношу, подперев голову рукой. — Трогать меня вам нельзя. Вам даже смотреть на меня нельзя. Что же вы будете делать? Юноши заливаются краской и опускают взгляды. — Иначе мы позовём Ханьгуан-цзюня. — Оу, — оживляется Вэй Ин. — То есть вы вынудите достопочтенного Ханьгуан-цзюня любоваться моими голыми ногами, потому что сами не знаете, как справиться? Это не делает вам чести, ребятки. Дозорные совсем теряются от таких бесстыжих слов и уже не знают, куда себя деть, когда над их головами проносится полоска голубого света. — Ух, ещё бы чуть-чуть, — проговаривает Вэй Ин, едва спасший сосуд от карающего меча, и только после этого до него доходит, что это за меч. — Ханьгуан-цзюнь, — выдыхают все трое: поклонившиеся дозорные — с облегчением, Вэй Ин — с досадой. Впрочем, его появление тоже можно расценить как возможность. Возможность услышать в свой адрес что-то новое, невиданное и неслыханное. Кто знает, каков Ханьгуан-цзюнь в обращении с девушками? Вэй Ин хочет попробовать. Терять ему, в самом деле, нечего. — Возвращайтесь на пост, — голос Лань Ванцзи холоден, как зимний рассвет. — Слушаюсь! — юноши кланяются снова и уходят. Лань Чжань смотрит на девушку долгим непроницаемым взглядом. Дар речи, которым он никогда не славился, сейчас и вовсе покидает его. Он издалека видел, как она сидела на стене, болтая босыми ногами, а ветер трепал распущенные волосы, и уже тогда его пронзило ощущение знакомости. Словно сон, наполненный белым светом луны, эхом чужого звонкого голоса и тонким ароматом вина, вдруг на мгновение стал явью. Он видит знакомый взгляд: одновременно насторожённый и смешливый, — видит растянутые в улыбке губы и обрамляющие лицо тяжелые густые волосы. Лишь осознание, что за девушка перед ним, вырывает его из оцепенения. Это невозможно. Должно быть другое объяснение. — Спускайся, — требует он. — Но… Ханьгуан-цзюнь, разве я не нарушу ещё больше правил, если пройду на мужскую часть территории? Ещё и в таком виде, — Лань Ниан выглядит смутившейся и кротко опускает взгляд, пряча вино за спиной. Свист пронзает воздух, и на этот раз голубая вспышка попадает в сосуд, разбивая его на множество осколков. Девушка с недоумением смотрит на оставшиеся в руке завязки и огорчённо вздыхает. Лань Чжань возвращает меч в ножны, стараясь не придавать внимания осуждающим огонькам во взгляде, возвращающим его в те беспокойные, но всё ещё мирные времена. — Уходи, — тише проговаривает он, не зная, что и думать — ни одна из версий происходящего не укладывается в голове. Эта девушка всегда вела себя примерно, он не слышал ни одного нарекания на её поведение и таланты. Если с ней что-то и случилось, едва ли это можно свести на нет обычными наказаниями. Ему нужно время, чтобы разобраться в ситуации и стряхнуть с себя наваждение, захватившее его разум этой ночью. — Вы что, правда отпустите меня? И не расскажете Лань Юйчжи? — с придыханием вопрошает Лань Ниан, теребя ниспадающую с плеча прядь. — Мгм. Девушка смотрит на него с недоверием, но тут же одаривает яркой счастливой улыбкой и поспешно скрывается за стеной. Лань Чжань ещё какое-то время смотрит на место, где она только что стояла, и в задумчивости направляется к своим покоям. Как бы он ни пытался припомнить похожие случаи вопиющего нарушения правил, ему известен лишь один, и он был родом не из Облачных Глубин. — Ванцзи, что случилось? — вырывает его из раздумий голос Лань Сичэня. Едва ли тот пришёл на шум — просто припозднился за делами клана, как это за ним водится в последнее время. — Брат, — Лань Чжань кланяется подобающим образом в знак приветствия. — Я обеспокоен поведением одной из учениц. Тебе что-нибудь известно о Лань Ниан? — Если не считать того, что она оказалась достаточно примерной воспитанницей, чтобы ты выбрал её следить за кроликами в своё отсутствие… — Цзэу-цзюнь хотел бы сказать, что ему ничего больше не известно, но он вспоминает один случай и качает головой. — Эта девушка неравнодушна к тебе, Ванцзи. Я как-то раз возвращался с источника и увидел её, совершенно расстроенную, в окружении кроликов. Она спросила, всегда ли ты был настолько отстранённым. Чтобы не давать ей ложных надежд, я рассказал ей, что единственным исключением был человек, по чьему пути ни в коем случае нельзя идти. Четырёхтысячное правило на стене послушания, — уловив изменение настроения брата, он обеспокоился. — Неужели мои слова навредили ей? Даже получив ответ, объясняющий всё, Лань Чжань не может смириться с этим знанием. Сходство с его воспоминаниями слишком велико, а перемены в поведении девушки слишком разительны для обычного подражания. И хотя Лань Ниан была в своё время под подозрением в нескольких авантюрах и нарушениях, её вина ни разу не была доказана, а пустые догадки нельзя использовать как истину. Он не может закрыть этот вопрос так просто, даже полностью доверяя способности Лань Юйчжи навести порядок на женской половине. — Я понаблюдаю за ситуацией и дам тебе знать, если это достойно внимания, — отвечает он брату и откланивается. Если это единичный поступок, спровоцированный словами Лань Сичэня, поднимать из-за него шум не стоит. А если нет — он непременно ещё услышит об этом.* * *
Вэй Ин спускается со стены, не до конца понимая, что только что произошло. Лань Чжань отпустил злостную нарушительницу правил? Попутно он, конечно, задолжал ещё один сосуд Улыбки Императора, но пока главное не это. Сама ситуация невозможна и непонятна — разве Лань Ванцзи, которого он знал, когда-то спускал подобное с рук? Что с ним стало за эти годы? Держась за нижнюю ветку магнолии, Вэй Ин замечает, что один из порезов на его руке исчез. Он довольно неуклюже обваливается вниз, еле устояв на ногах, и растерянно смотрит на порезы рядом с локтевым сгибом. Осталось четыре. Можно было бы предположить, что Лань Ниан всегда мечтала выпить на стене в неподобающем виде, но, если вспомнить, сколько Ханьгуан-цзюня было в её дневнике… — Это что же получается? Лань Чжань? Что я такого сделал, чтобы исполнить одно из твоих желаний, Лань Ниан? Он ещё раз с недоверием смотрит на порезы, особенно на самый неровный, заставивший девушку колебаться, и торопливо закрывает их рукавом. Он уже не хочет знать, что за задача скрывается за ним — скрещивает руки на груди и садится под деревом. Если все порезы связаны с Лань Чжанем, получается, она не рассчитывала отдавать своё тело? Взаимодействие с объектом влюблённости — не та вещь, которую хочешь доверить кому-то другому. Это может означать, что среди гусуланьских красавиц ходит по рукам перевранное тайное знание, которое может сгубить кого-то ещё. И, похоже, разбираться с этим тоже придётся ему. В конце концов, именно он создал тёмный обряд. Вэй Ин вздыхает, встаёт на ноги и, зябко поёжившись, направляется обратно в свои покои. Его соседки уже спят, и ему кое-как удаётся пробраться в постель, не разбудив их. Но сон не идёт. Ему по-прежнему холодно, и он по-прежнему в западне, не имея ни малейшего представления о том, как пройдёт завтрашний день. Гулять по Облачным Глубинам остаток ночи и нарываться на неприятности ему больше не хочется — ему один раз уже повезло, а к каким высшим силам взывать, чтобы повезло ещё раз, он пока не придумал. Поэтому он мечется по постели, пытаясь уснуть, и задаётся вопросом: что же он такого сделал? Что, если дело в вине, а не в Лань Чжане? Вдруг Лань Ниан так и не нашла возможности попробовать его? Если брать во внимание, что тёмный обряд понят неправильно, всё возможно. Но ему не удаётся успокоить себя этой мыслью: он знает, как выглядит непочатый сосуд Улыбки Императора. Вспоминая, как открывал сегодняшний, он понимает, что этот сосуд девушка запечатывала сама. Что же тогда? Она не так уж редко видела Лань Чжаня, заговаривала с ним… Заговаривала? Вэй Ин привстаёт на локте и расплывается в улыбке. Конечно же, нет, она лишь обменивалась с ним любезностями и наверняка взгляд боялась поднять. Она столько раз писала об этом! А этой ночью у них состоялось некое подобие беседы, в ходе которой Лань Чжань не только намекал на наказание и прогнал прочь, но даже один раз дал утвердительный ответ! Это его “Мгм”. Вполне можно счесть за беседу. Негромко посмеявшись с этого, Вэй Ин падает обратно в постель и вздыхает, прикрывая глаза. Ничего кроме догадок у него по-прежнему нет, но вдруг ему повезёт снова? — Лань Ниан, ты умерла? Просыпайся! Просыпайся, а то опоздаешь. Он всё-таки заснул. И что бы сейчас ни происходило, как бы его ни дёргали за плечи, терять это достижение прямо сейчас он не собирается. Промямлив что-то нечленораздельное и отмахнувшись, он переворачивается на другой бок и лежит так ещё какое-то время. Вокруг не затихает тихий звук коротких шагов, который только сильнее убаюкивает. Вдруг сквозь полудрёму он слышит, как открывается дверь, и взволнованный голос сообщает: — Утренний обход. Лань Юйчжи выборочно проверяет спальни. Теперь, видимо, это превратилось в ежедневную практику. Вэй Ин знает, что это только что был камень в его огород, но изо всех сил игнорирует происходящее, пока до него не доходит: Лань Юйчжи сейчас опять явится в их покои! Не хватало ещё снова нарваться на неприятности с утра пораньше. Он сонно вскакивает на ноги, кое-как находит свою расчёску и начинает приводить себя в подобающий вид, пытаясь собрать свои волосы хоть в простенький пучок, но понятия не имеет, как эти женские заколки работают. Сначала ненавязчиво, а потом всё более навязчиво он начинает подглядывать за манипуляциями своих соседок. Слишком много движений, быстрых и отточенных — ему за ними не угнаться. Он даже выгребает из-под подушки ворох шпилек, чтобы попытаться, но они только впиваются ему в голову, а потом самым бессовестным образом вываливаются под тяжестью волос. Тогда он ловит под локоть девушку, только что вышедшую из-за ширмы и ещё не убравшую волосы, и просит: — Сестрица, напомни, как делается самый простой пучок? — Это какая-то шутка небожителей, для которой я слишком земная? — та удивлённо и с недоверием смотрит на него. — Ты же мастерица на сложные причёски. — Видишь ли, мне кажется, что, занимаясь сложными причёсками, я совсем забыла основы, — Вэй Ин мягко смеётся, преграждает ей путь и шутливо кланяется. — Пожалуйста, выручи меня. — С чего бы тебе возвращаться к основам? — Э-э-э, я… мне… мне нужно больше думать о своём поведении и учёбе! — находится он и кланяется ещё раз, снова расплываясь в улыбке. Иногда он пытается использовать свои старые методы из разряда “неотразимо улыбнись, и тебе не откажут”, хорошо работавшие на девушках в его предыдущем воплощении, напрочь забывая, что теперь он сам заточён в женском теле. Тем не менее его соседка недоверчиво кивает и выполняет его просьбу. — Сестрица, у меня все равно не получается, — причитает Вэй Ин, в третий раз силясь повторить за ней, и опускает руки. — Покажи, как ты это делаешь, — вздыхает девушка: видимо, он выглядит достаточно несчастным, чтобы растопить её сердце. — Так, пучок ты делаешь правильно, но… как ты направляешь заколку?! Как будто хочешь проделать дыру в голове. Убери концы налобной ленты и дай заколку мне. Вэй Ин делает, как она говорит, и внимательно прислушивается к ощущениям. Когда пучок наконец не разваливается, он заключает, что понял суть этой непростой женской техники, и снова кланяется — на этот раз в знак благодарности. Он ещё внедрит на женской половине новую моду на причёски! К счастью, он уже разобрался, как правильно надевать женские верхние одежды, и с переодеванием проблем не возникает. Верховная наставница, к общему удивлению, так и не удостаивает их своим визитом, и он вместе с соседками покидает покои. Всё утро до начала занятий Вэй Ин проводит, наблюдая за местной рутиной и разбираясь, что к чему. За безмолвным и безвкусным завтраком его клонит в сон. То же самое могло бы случиться с ним и на занятиях по этикету, где в тысячный раз ему в голову скребутся тысячи правил, которые он никогда не хотел знать, но от которых никуда не деться. Хуже того, преподаёт эту дисциплину сама Лань Юйчжи, властно ступающая меж рядов и нагнетающая атмосферу ещё больше. К счастью, здесь он находит свою спасительную соломинку: краем глаза он обнаруживает, что девушка в соседнем ряду тоже занята не изучением зубодробительных основ — едва ли она записывает правила под диктовку. Когда Верховная Наставница минует их столики, Вэй Ин жестами просит девушку показать ему, чем она занята. Та смущённо демонстрирует маленький аккуратный чертёж воздушного змея. Не из Юньмэна ли она? Чертёж не совсем правильный, но теперь, когда у него снова есть духовные силы, он знает, как заставить летать даже это. Очертив пальцем в воздухе силуэт, Вэй Ин направляет светящийся контур на бумагу — крошечный воздушный змей с его лёгкой руки отделяется от листа и взмывает вверх. Он порхает, то поднимаясь выше, то пикируя, пролетает мимо учениц, многие из которых не могут скрыть улыбки. Однако, атмосфера вокруг, видимо, становится слишком радостной, чтобы Лань Юйчжи этого не заметила. Она оборачивается как раз вовремя, чтобы заметить, как что-то белое упало на стол к Вэй Ину. — Лань Ниан. — Здесь! — он улыбается и тянет руку. — Не спросила разрешения говорить, — холодно проговаривает наставница и направляется к его столику. — Процитируй первые два правила из раздела почитания старших. Вэй Ин судорожно соображает, как не выдать нарисовавшую фигурку ученицу: бумага на его столе нетронута. В то же мгновение, не дав Лань Юйчжи подойти достаточно близко, он прячется за спиной перед ним, запихивает маленького бумажного змея в рот и издаёт неразборчивое: “Мгм”. Его едва не разбирает смех от мысли, что вместо наставлений он цитирует достопочтенного Ханьгуан-цзюня. Вэй Ин встаёт, а женщина проверяет бумагу на его столе и рукава одежд. На её подозрительный взгляд он отвечает своим самым невинным и смущённо улыбается. — Я жду. Как только она отворачивается и направляется обратно, он поспешно выплёвывает бумажку и прячет в рукав, вместе с тем отвечая, чтобы не выдать свою возню: — С пониманием относиться к проявлениям старости, даже тем, что несут в себе оскорбление достоинства. Почитать старших и слушать их наставления без оспорения и упрёка, — отчеканивает Вэй Ин и с облегчением выдыхает про себя: именно на эти два правила хватило его концентрации, больше ничего из звучавшего здесь сегодня он не помнит. — Садись. Во взгляде Лань Юйчжи читается понимание, что её обвели вокруг пальца, и бессилие что-то с этим сделать в отсутствие доказательств — совсем как у Лань Цижэня во времена обучения Вэй Ина в Гусу. Она сохраняет бдительность до конца занятия, и ему приходится изображать заинтересованность всё это время. По пути в Дом Звучания Горных Источников — зал обучения игре на гуцине — его перехватывает девушка, нарисовавшая змея, и проговаривает: — Лань Ниан, спасибо, что взяла удар на себя. Ты так меня выручила. Не знаю, как тебя отблагодарить. — Пустяки. Ты же практически спасла мою жизнь. — Как так? — Если бы не ты, я бы уже умерла со скуки. Тихо посмеявшись, они проходят в просторный зал, уставленный столиками с ученическими гуцинями. Вэй Ин ждёт, пока все не рассядутся по своим местам, и занимает единственное оставшееся — к его сожалению, оно находится в первом ряду. Когда приходит время “повторять заученный на прошлом занятии” кусок мелодии, ему, конечно же, не удаётся скрыть неспособность это сделать. Всё, что он может, — это по памяти своего нового тела положить руки на гуцинь правильно. — Лань Ниан, почему ты не играешь? — спрашивает преподавательница. — Я… нехорошо себя чувствую сегодня, не могу найти связь с инструментом, понимаете? — торопливо проговаривает Вэй Ин, взволнованно жестикулируя. — Концентрация… Что-то не в порядке. Я не хочу испортить прекрасную игру остальных. Преподавательница игры на гуцине явно не наслышана о последних проделках некогда примерной ученицы, поэтому хмурится, но медленно кивает. — Тогда лучше иди и покажись лекарю. Не нужно терять время впустую. — Слушаюсь! — он вскакивает, вежливо кланяется и покидает класс, каждым движением и походкой лишь подтверждая свои слова. Закрыв за собой дверь, он едва не подпрыгивает от радости: получилось! Он не сможет притворяться больным вечно, но, если ему будет так везти, вечности, может, и не потребуется. В этом зале, глядя на многочисленные гуцини, он вдруг затосковал по флейте. Были времена, в которые он нечасто вспоминал любимый инструмент, но сейчас, когда никого нет рядом, а заняться до следующего урока особо нечем, у него попросту чешутся руки. Ещё и эта не пойми откуда взявшаяся мелодия в его голове, не дающая покоя с самого утра. Вэй Ин находит заросли бамбука и лёгким движением меча вырезает из него основу для флейты, а затем, усевшись под деревом сливы подальше от ученических строений, аккуратно проделывает на ней и отверстия. Та мелодия… такая нежная, такая чувственная — откуда же она? Откуда-то издалека. Он не может вспомнить. Просто подносит флейту к губам и начинает играть. Эта мелодия разливается, кажется, дальше всего сущего и наполняет его красотой. В ней и зов, и ответ, и нежность, и надрыв. И, может, всего на мгновение, но, играя её, Вэй Ин перестаёт думать, что его возвращение в мир живых было лишь глупой ошибкой.* * *
Лань Чжань медитирует в цзинши, когда до него доносятся звуки мелодии флейты. Сначала будто очень издалека, не из этого мира даже, а из каких-то воспоминаний, которые никогда не поблекнут. Но с каждой нотой она становится реальнее, громче, и он резко открывает глаза. Это она. Мелодия, которую он позволил услышать лишь одному человеку. Человеку, для которого эта мелодия была создана и которому посвящена каждая нота в ней. Сердце Ванцзи тяжелеет и начинает ощутимо биться о рёбра. Он резко встаёт и направляется на женскую половину Облачных Глубин. Запрещено бегать. Запрещено быстро ходить. Но он несётся в сторону ближайшего входа стремительно и порывисто, как северный ветер в одиннадцатом месяце. Ошибки быть не может. Он должен лишь увидеть — убедиться, что это она. Он потом разберётся, как так вышло. Потом задаст необходимые вопросы. Он должен увидеть. Однако, мелодия вскоре резко обрывается, и он останавливается, сжав руки в кулаки. Опоздал. Он опять опоздал. Дозорные рядом со входом кланяются ему, затем повторяют поклон ещё раз в направлении открытых ворот: — Госпожа Верховная наставница. Лань Чжань повторяет их поклон, когда Лань Юйчжи проходит на мужскую территорию. — Ванцзи, почему ты здесь? — она берёт его за локти и тянет вверх, призывая выпрямиться. — Неужто решил пробраться на женскую территорию, чтобы помочь мне навести порядок? В её холодном голосе слышится смесь горечи и упрёка, и ту же смесь чувств он видит в её глазах. — Я не сомневаюсь в способности госпожи Верховной наставницы поддерживать порядок, — отвечает он ей и спрашивает. — Вы знаете, кто играл на флейте? Женщина берёт его под руку и увлекает в сторону библиотеки. — Я попросила Цижэня о встрече и как раз направляюсь туда. Идём со мной, я всё расскажу вам обоим. — Мгм, — он стискивает зубы и следует за ней, тщательно скрывая своё нетерпение. — Ванцзи, ты так напряжён. Звучание мелодии действительно было ужасно, прости мне этот недосмотр. Во время занятий! Просто немыслимо. Именно поэтому я не успела поймать нарушительницу — пока покинула учебный зал, её и след простыл. И ты был бы не так уж неправ, если бы прямо обвинил меня. Лань Чжань ничего не отвечает ей на это — его мысли заняты совершенно другим. Лань Цижэнь уже ожидает в библиотеке с чайничком горячего чая. Когда они входят, он встаёт и кланяется. — Матушка. Они втроём обмениваются приветствиями и рассаживаются вокруг столика. — Матушка, вы давно не посещали нас, что привело вас сегодня? — спрашивает Цижэнь, разливая чай по пиалам. Юйчжи делает один глоток и вздыхает. — Дело в одной из наших воспитанниц. Я не знаю, как передать странность произошедшего так, чтобы вы, мальчики, не сочли это небылицей, но, судя по твоим рассказам, Цижэнь, на женской половине сейчас происходит то же, с чем много лет назад сталкивались вы оба. — Матушка, пожалуйста, рассказывайте, как есть. — Лань Ниан, — женщина качает головой и делает ещё глоток из пиалы. — Что с ней? — не выдерживает Лань Чжань, и без того сидевший всё это время, до боли впившись пальцами в колени и натянутый, как струна. Лань Юйчжи смотрит на него с покровительственным пониманием и со вздохом проговаривает: — Её как будто подменили. Я пыталась найти другое слово, но не смогла. Всегда думала, что она пойдёт по стопам отца. Даже когда её подозревали в разного рода проделках, я думала, что это переходный возраст. Но то, что происходит сейчас… в неё как будто демон вселился! Она ведёт себя по-другому: улыбается направо и налево, паясничает, плюёт на всякий этикет, пропадает по ночам. Но я не чувствую в ней присутствия злой сущности, не нашла ни следа тёмной энергии. Я не знаю, может, это какая-то загадочная болезнь, о которой я никогда не слышала, но… пожалуйста, взгляни на это, — она выуживает из рукава ханьфу две исписанные страницы и протягивает Цижэню. — Это её записи до и после начала странностей. В них нет ничего похожего. Более поздние иероглифы напоминают скорее письмена одержимого демоном, или человека с повреждённой душой, или больного в лихорадочном бреду. Скажи, Цижэнь, может, она правда больна? Как ещё это объяснить? Должна ли я её наказывать? Что мне делать? У нас нет строгих наказаний, и я не уверена, что они помогут. Тот лишь поглаживает бородку, бегая взглядом по строчкам, и качает головой. Он действительно уже видел подобное. И попытки совладать с тем случаем вымотали его настолько, что он приказал начертать на Стене Послушания четырёхтысячное правило, гласящее: “Запрещено приближаться к Вэй Ину”. Нельзя, чтобы его достопочтенная матушка тоже прошла через подобный хаос, тем более в одиночку. — Дядя, позвольте взглянуть, — Ванцзи забирает у него бумаги дрожащей рукой и смотрит на вторую версию иероглифов, забывая дышать. Он не может быть уверен в том, что это тот же самый почерк — все доказательства сгорели вместе с Облачными Глубинами много лет назад. Но его сердце шепчет, что это те же самые правила, написанные теми же самыми иероглифами, что он видел, когда следил за отбывающим наказания Вэй Ином. Так много лет прошло, но те времена намертво отпечатались в его памяти, застыли, как опавшие листья во льду. Можно ли это считать достаточным доказательством, не зная, что в самом деле произошло с Лань Ниан? Что, если она каким-то образом достучалась до души Вэй Ина? Возможно, её собственная душа оказалась повреждена, возможно, произошло что-то из ряда вон выходящее. Оно всегда происходит, когда речь идёт об этом человеке. — Бабушка, вы подозреваете Лань Ниан в игре на флейте сегодня? — с трудом спрашивает он. — Возможно, это она, — кивает Лань Юйчжи. — Ниан никогда не играла на флейте, к тому же, у нас на женской половине нет преподавателей по игре на поперечной флейте, только сяо и гуцинь. А я ещё не так стара, чтобы не различить звучание поперечной и продольной флейты. Однако Ниан никогда не делала многие из тех вещей, что делает сейчас — я уже не знаю, что и думать. Возможно, это она. Особенно учитывая, что звучание её флейты оскорбляет слух и раздражает разум. Женщина негодующе хмыкает и отпивает чай. — Я не знаю, что мне с ней делать. Она может дурно повлиять на других учениц — сегодня подобное уже случалось. Но она сирота. Если её изгнать — куда ей идти? Она слишком молода и не обучена жизни за пределами Облачных Глубин в достаточной мере. К тому же, в моём сердце ещё живо уважение к её достопочтенному отцу. И, по вашим рассказам, встречается в мире такая дурь, которую никакими наказаниями не выбьешь. Если она продолжит в том же духе, ей всё же придётся уйти. — Бабушка, прошу вас не спешить с принятием решения, — Ванцзи складывает руки перед собой, будто в поклоне. — Позвольте мне разобраться в ситуации. Дядя и так очень много сил тратит на помощь брату с делами клана. — Но… Ванцзи… тебе нельзя свободно расхаживать по женской половине территории. И несмотря на свой высокий статус, и из-за него в том числе. Ты можешь поселить смятение в умы учениц. И уж тем более ей нельзя бывать здесь. — Не беспокойтесь об этом. Лань Ниан дозволено выходить заботиться о кроликах. Пусть она придёт туда сегодня после занятий. — Звучит хорошо. Спасибо, Ванцзи. У меня сердце кровью обливается, глядя на неё. Боюсь, я не смогла бы сохранить хладнокровие. — В таком случае, я откланиваюсь, — Лань Чжань кланяется Лань Юйчжи и Лань Цижэню в знак прощания и покидает библиотеку. А что должно помочь сохранить хладнокровие ему? Что бы он ни выяснил в сегодняшнем разговоре, как ему быть? Он не знает. В его душе до сих пор звучит та мелодия. Их с Вэй Ином мелодия, о которой во всём мире не знает никто, кроме них двоих.* * *
Вэй Ин прерывает игру на флейте, едва услышав, как кто-то приветствует Верховную наставницу, и сбегает обратно в сторону ученических строений. В столовой всё готово к обеду, и, когда девушки из зала Звучания Горных Источников начинают стягиваться туда, он тут же примыкает к их компании и даже успевает перекинуться парой фраз со своей напарницей по развлечениям на скучных лекциях, прежде чем в трапезной воцаряется гусуланьская траурная тишина. После обеда ему удаётся стащить несколько морковок на случай побега к кроличьей поляне и дополнительную мантоу — на случай, если придётся остаться без ужина. Раздобыв недозволенный провиант, он отмечает, что его знакомые ученицы направляются к тренировочному полю, и тоже идёт туда, чрезвычайно довольный собой. Все девушки встают на достаточном расстоянии друг от друга и начинают изучение фехтовальных движений. Эта возможность даже воодушевляет Вэй Ина: перенять стиль Гусу Лань полезно и для дела, и для общего развития. В конце концов, не сможет же он фехтовать в юньмэнском стиле, когда их начнут выставлять друг против друга. Он уже отвык от меча, но разум постепенно начинает вспоминать основы, и тело Лань Ниан тоже знает, что нужно делать. Он снова чувствует эту свободу, эту радость, эту силу. Как духовная энергия в его теле отзывается на движения и помогает им, как вспыхивает и затаивается вновь. Этот полёт души ведёт его, как в танце, и каждое движение заставляет сердце трепетать. В эти мгновения он готов благодарить Небеса за возможность испытать это снова. — Прошу вас прерваться, — доносится до его слуха уже слишком знакомый голос Лань Юйчжи. — Лань Ниан, подойди. Тренировка тут же прекращается, и Вэй Ину ничего не остаётся, кроме как подчиниться. Эта женщина всегда объявляется в его жизни так некстати, но даже это огорчение не может стереть улыбку с его лица. — Госпожа Верховная наставница, — кланяется он и вопросительно смотрит на неё. — Продолжайте, — командует она преподавательнице фехтования и переводит взгляд на него. — А ты иди со мной. — Э… слушаюсь, — скомкано отвечает Вэй Ин, пытаясь вычислить, в чём именно провинился на этот раз. Лань Юйчжи ведь не поймала его за игрой на флейте. И воровство еды прошло гладко Неужели его теперь будут наказывать, даже не поймав с поличным? Или, может, Лань Чжань рассказал ей о ночном происшествии, вопреки обещанию? В этот момент на ум приходит непрошеное воспоминание о наказании дисциплинарными линейками, после которого даже на ногах стоять равносильно пытке, и он невольно морщится. — Госпожа.... Отойдя на достаточное расстояние от кого-либо, кто мог бы их услышать, женщина резко останавливается и разворачивается к нему — Вэй Ин едва успевает затормозить и не врезаться в неё самым неподобающим образом. — Ханьгуан-цзюнь высказал намерение побеседовать с тобой сегодня. Отправляйся на кроличью поляну и не смей никуда идти, пока он не явится. Жди его там. Твоя дальнейшая судьба зависит от этого разговора. Ты поняла меня? — Д… да, — он неловко кланяется Лань Юйчжи и, забыв попрощаться, как подобает, уходит в назначенное место с ощущением, будто ему только что влепили затрещину. Лань Чжань вызвал его на разговор. И что же он задумал? Что ему нужно? Будет вести воспитательные беседы? О, это он умеет лучше всех. Все уши прожужжал в послевоенные времена. “Вэй Ин, вернись со мной в Гусу”, “Вэй Ин, этот путь вредит не только телу, но и душе”. — Надеюсь, теперь ты был бы доволен, — ворчит Вэй Ин, пробираясь к кроличьей поляне со сжатыми кулаками. — Вот он я, в Гусу, по воле Небес и обманутой девушки, без своего на то согласия. Надеюсь, ты был бы доволен, — повторяет он совсем тихо и вздыхает. Их отношения в те времена нельзя назвать хорошими, а стремление Лань Чжаня наставить его на Истинный путь, похоже, так и засело иглой в его душе, прямо в области золотого ядра. Там, где зияла пустота и горечь утраты. Вэй Ин не хочет об этом думать, не сейчас, когда ему, возможно, несколько часов предстоит провести наедине с собой, ожидая беседы, не предвещающей ничего хорошего. Он проходит на середину поляны и грузно опускается на землю. Его тут же обступают пушистые зверьки, запрыгивают на колени и принюхиваются. — Ага, учуяли, да? — он с улыбкой выуживает маленькую морковку из-за пазухи и протягивает им. — Знаете, чего мне стоило её украсть? Я, конечно, могла бы и попросить, пользуясь своим положением, но это было бы не так весело, не находите? Ага, правильно, отбери у него, он уже много съел. А с друзьями поделиться? Эй, эй, ну, кто так делает? Если будешь есть больше всех, станешь самым толстым, и тебя зажарят первым, помяни моё слово! А-ха-ха, да, для вас у меня есть ещё одна. Наблюдая за кроликами и общаясь с ними, он не замечает, как оказывается на поляне не один. Уловив краем глаза силуэт в траурных одеждах, Вэй Ин сперва вздрагивает и лишь потом осознаёт, что силуэт этот гораздо ниже ожидаемого. — Лань Ниан, прости, не хотел тебя напугать, — Лань Сычжуй тепло улыбается и тоже опускается на траву напротив. — И всё же, ты меня напугал. Не подкрадывайся так ко мне, а то я ведь и меч обнажить могу, — ворчит Вэй Ин и строго смотрит на юношу. — Что ты тут делаешь в такое время? — Этого больше не повторится, — примирительно обещает тот. — Я собираюсь на ночную охоту и решил проверить, что у кроликов всё в порядке. Лань Ниан, это что у тебя… флейта? Он вдруг оживляется и указывает на торчащий из-за пояса кончик бамбуковой трубки с прорезями и с надеждой смотрит на Вэй Ина. — Ну… можно и так сказать, — Вэй Ин отпускает к товарищам кролика, которого только что тискал, и протягивает импровизированный инструмент Сычжую. — Нет-нет, я просто… У меня давно есть тяга к поперечным флейтам. Что-то внутри сжимается, когда вижу их. Я ничего не помню из раннего детства — оттуда со мной осталась только мелодия, которую уже не забыть. Я знаю, что очень сильно болел тогда, и в лихорадке постоянно просил: “флейта, флейта”. Глава клана дал мне прекрасный нефритовый инструмент, но это не сработало. Я уж и не знаю, что маленький я на самом деле просил. Возможно, хотел, чтобы сыграли эту мелодию. Она всё ещё иногда звучит в моей голове по ночам, но, стоит мне пытаться вспомнить, где я её слышал, мои мысли погружаются в хаос. В Облачных Глубинах для меня не нашлось наставника, чтобы научиться играть её. А когда я учился сам… — он качает головой, неосознанно почёсывая пристроившегося на его коленях зверька, — я не мог выносить извлекаемые мной звуки. И как так вышло, что я не знал, что ты умеешь играть? Вэй Ин затихает в оцепенении. Он смотрит на горько улыбающегося Сычжуя неверящим взглядом, а в голове проносятся по кругу слова из дневника: “Имя, данное при рождении, Лань Юань, в быту Сычжуй”. Лань Юань. Не помнит детства, но помнит мелодию флейты. Ему, на вид, не больше восемнадцати или около того. Не помнит детства, сильно болел. Лань Юань. Вэй Ин сжимает бамбуковую флейту в руках, но не может проронить ни слова. — Лань Ниан, прости, я рассказал больше, чем ты хотела знать? Юноша выглядит очень взволнованно, и Вэй Ин спешит успокоить его улыбкой. — Нет, меня… очень тронула твоя история. И знаешь, я могла бы попробовать сыграть эту мелодию для тебя. Напой её. Ну же, не стесняйся. Стыдно будет мне, если у меня не получится. Сычжуй не знает, куда деться от смущения, но видно, как ему хочется попробовать. Осмотревшись и убедившись, что они одни, он всё же решается и начинает напевать мотив под нос. Выходит очень хорошо, узнаваемо, будто он так уже делал. Будто этот мотив уже стал неотъемлемой частью его самого. У Вэй Ина от услышанного дрожат руки, но он упрямо подносит флейту к губам, прикрывает глаза и начинает играть. Всполохи пламени свечей пляшут на чёрных стенах пещеры. А-Юань плохо спит холодными осенними ночами. Старейшина Илина разрешает мальчику остаться спать в собственной постели, но тот, хоть и молчит, как обещал, всё же не смыкает глаз и пристально наблюдает за каждым движением и каждой тенью. Вэй Ин, работая над компасом зла, косится на него раз, другой, третий — и не выдерживает. Подходит, садится рядом. — Не спится, А-Юань? — Ветер страшно кричит, — бормочет малыш и сильнее кутается в одеяло. — Ну, ну, ветер снаружи, а мы здесь, внутри. Чего тебе бояться? — Страшно, — А-Юань зажимает уши и зажмуривается. Вэй Ин грустно улыбается и проговаривает: — Ты же любишь Чэньцин. Хочешь, она споёт колыбельную для тебя? Она поёт громче, чем кричит ветер. — Пусть Сянь-гэгэ споёт. — Мы вместе споём, хорошо? — тихо смеётся Вэй Ин. А-Юань серьёзно кивает и снова зажмуривается. У Вэй Ина от холода дрожат и немеют руки, но он упрямо подносит флейту к губам, прикрывает глаза и начинает играть колыбельную. Он будет играть её ещё не раз и не два — в каждую из страшных холодных ночей, а потом просто так, потому что только с ней А-Юань засыпает, слегка улыбаясь. Когда мелодия подходит к концу, Вэй Ин открывает глаза, опускает флейту, и по щеке скатывается непрошеная слеза. Лань Юань сидит напротив и смотрит на него ошарашенным взглядом сквозь навернувшиеся слёзы. Лань Юань. Вэнь Юань. Его А-Юань. — А-Юань… ты выжил. Ты жив! — Вэй Ин в одно мгновение оказывается рядом с ним, трясёт его за плечи со счастливой улыбкой на лице и без единой мысли о том, как это выглядит. — Как… Как это возможно? Я напел тебе не всю мелодию. В глазах юноши отражаются сильнейшие внутренние метания. Он начинает вспоминать человека, который улыбался точно так же, как эта девушка перед ним. Не Лань Ниан. Уже нет. Магический круг с заклинаниями из крови. Её смех. Его смех. Тёмный силуэт в пещере. Чёрные одежды, улыбающееся лицо над ним, закопанным в землю, как редис. Всё это с такой скоростью проносится в голове Юаня, что он опасается потерять сознание. — Кто ты? Если ты не Лань Ниан, кто ты? — выдавливает он, силясь держать себя в руках и не начать точно так же трясти девушку за плечи. Откуда-то со стороны до них обоих доносится ледяное и непоколебимое: — Вэй Ин.