Вэй Ин.
Эти слова будто бы застывают в воздухе так, что от них никуда не деться. Его имя… и этот голос, произносивший его точно так же, кажется, сотни раз.
Вэй Ин оборачивается. Лань Чжань стоит поодаль, прямой и неподвижный, как нефритовое изваяние. С его мокрых волос стекает вода — значит, он как раз возвращался с холодного источника. Услышал флейту. Услышал их с А-Юанем разговор. Здесь не о чем врать — всё сказанное мог произнести только один человек. Ещё и этот взгляд Лань Чжаня, непроницаемый и холодный — не прочитать. Что он теперь сделает? Убьёт? Отправит в заточение? Станет читать нотации? Пусть лучше сразу убьёт.
— Вэй Ин? Старейшина Илина? Вэй Усянь?! — Сычжуй всё ещё пребывает в состоянии шока.
Видно, как мечутся его мысли, пока он переводит взгляд с Ханьгуан-цзюня на Вэй Усяня и обратно с немой просьбой объяснить, помочь ему, потому что он не справляется. Но оба они продолжают молчать — Вэй Ин не считает себя вправе рассказывать А-Юаню что-то из того, что от него скрывали всю жизнь. Лань Чжань спас его и вырастил прекрасным отзывчивым человеком с большим будущим. Чего ещё желать? А вот разговорчивостью тот и так никогда не отличался.
Лань Чжань подходит к ним и опускается на землю.
— Сычжуй, я отвечу на твои вопросы позже. Успокойся.
Юноша выставляет руки перед собой и слегка кланяется. Его ладони дрожат, а слёзы продолжают бежать по щекам, хоть он и старается, очень старается их остановить.
— Вэй Ин, объясни, что происходит.
Вэй Ин какое-то время молчит, прежде чем начать. Врать не имеет смысла — он должен хотя бы предупредить Лань Чжаня об опасности, хранящейся где-то среди страниц дневников гусуланьских воспитанниц. Он садится в привычное для себя положение и проговаривает:
— Ещё во время моей… или, правильнее сказать, нашей, — он кивает на Сычжуя, — жизни в Илине я случайно создал обряд, который в теории позволяет впустить в своё тело злого духа. Для этого нужно определиться с желаниями и на каждое желание сделать по порезу на теле, затем кровью из них нарисовать магический круг и обратиться к вызываемому злому духу по имени, назвать условия, на которых отдаётся тело. Злой дух в дарованном ему теле не может покинуть область, где желание должно быть исполнено, иначе будет вырван из тела, а тело умрёт. Это были лишь наброски. И, конечно, я их не проверял. Человек, который может пойти на это, должен быть в полном отчаянии, я думал, этот обряд вообще не имеет ценности и никогда не будет использован. Наброски должны были быть уничтожены… в той бойне, — Вэй Ин стискивает зубы, вдыхает, выдыхает и продолжает. — Что происходит сейчас, я не могу тебе сказать. Эта девушка была счастлива здесь — я уверен в этом так же твёрдо, как и в том, что меня призвали моим собственным обрядом, — он задирает рукав, демонстрирует порезы около локтевого сгиба и скрывает их снова. — Лань Ниан не сказала мне, чего хотела. Однако, видится мне, Ханьгуан-цзюнь, что все её желания были определены влюблённостью в тебя. А значит, суть обряда переврана и по-прежнему передаётся из рук в руки среди учениц. Это всё, что мне известно.
— То есть, если тебя изгонят из Облачных Глубин… — начинает Лань Чжань, и Вэй Ин завершает фразу за него.
— Я умру.
— Я женюсь на тебе, — вытирая слёзы рукавом, выдавливает Сычжуй. — Если тебя соберутся выгнать, я женюсь на тебе. Тогда они не смогут этого сделать, — под растерянным взглядом Вэй Ина и тяжёлым взглядом Ханьгуан-цзюня он тут же начинает оправдываться. — Лань Ниан больше нет. Но нас с господином Вэем что-то связывало в прошлом, я не помню, что, но вы же расскажете… и я… хватит уже смертей.
Вэй Ину кажется, что у Лань Чжаня дрогнули губы, которые тот тут же поджал и вернул себе привычный ледяной облик.
— Не нужно. Тебе нельзя на охоту в таком состоянии. Возвращайся к себе, приведи мысли в порядок. Мы поговорим, когда ты будешь готов.
— Слушаюсь, — Сычжуй встаёт, кланяется с выставленными перед собой руками и уходит.
Вэй Ин провожает юношу взглядом и проговаривает:
— Ты хорошо его воспитал, Лань Чжань. Спасибо за это.
— Не нужно благодарить. Идём.
Ванцзи встаёт и направляется в сторону ученических строений. Вэй Ин не успевает удивиться, вскакивает с земли и спешит за ним, теряясь в догадках, что же тот задумал.
— Ханьгуан-цзюнь, куда мы идём? Если ты хочешь вышвырнуть меня из Облачных Глубин, выход в той стороне. Ты же не наказывать меня ведёшь? Я заточён в этом теле без своего на то согласия! А наказывать меня за ошибки прошлого нельзя. К тому же, это не я виноват в том, что мои записи не только не уничтожили, но и переврали и передают из рук в руки, как фальшивые гороскопы. Лань Чжань, Лань Чжань, — Вэй Ин дёргает его за рукав, но тот не замедляет шаг. — Ханьгуан-цзюнь, мне страшно. Куда ты меня ведёшь? В библиотеку? В вашей библиотеке не найдётся способа исправить моё плачевное положение. Что, в конце концов, ты задумал? Лань Чжань!
Тот молча открывает дверь в библиотеку и, взяв его за руку, решительно проходит внутрь. Лань Цижэнь и Лань Юйчжи снова собрались здесь в ожидании вердикта и о чём-то увлечённо беседовали. Они явно не ожидали скорого возвращения Ванцзи.
Заметив, что он вернулся не один, оба мгновенно замолкают, напрягаются и поднимают на него вопросительные взгляды. От встречи с этими двоими разом Вэй Ину хочется провалиться сквозь землю, но в сложившейся ситуации ему остаётся только бочком пробраться за спину Ханьгуан-цзюня, насколько это позволяет зажатая стальной хваткой рука.
— Я женюсь на этой девушке, — провозглашает тот бескомпромиссно, как всегда.
— Что?! — вырывается у остальных троих практически в унисон.
Лань Юйчжи едва не роняет пиалу с чаем и торопливо ставит её на столик, тогда как Лань Цижэнь вскакивает с места и задыхается, пытаясь произнести хоть слово.
— Ты… Ванцзи, ты что же, ждал, пока одна из наших достопочтенных дев лишится стыда и рассудка, чтобы выбрать себе жену?!
Молчание. Даже Лань Юйчжи не находит слов в этой ситуации.
— А меня никто не хочет спросить? — пытается подать голос Вэй Ин и получает от всех троих единодушное:
— Нет, — во всех возможных интонациях разом.
— Ванцзи, — Лань Цижэнь старается говорить более спокойно, — я знаю, к чему приводят такие браки. Эта женщина, — он тычет пальцем в Вэй Ина, — погубит тебя! Твой отец…
— Дядя, вам не нужно всё это говорить, — прерывает его Лань Чжань. — Я женюсь на этой девушке и буду обучать её сам. Госпожа Верховная наставница будет избавлена от проблем. Ответственность за её дальнейшие поступки я готов принять на себя.
— Объяснись хотя бы! Откуда взялось это решение, будь оно тысячу раз проклято?!
— Цижэнь! — Лань Юйчжи тоже вскакивает с места и кладёт руку сыну на плечо. — Ванцзи, мы оба не понимаем тебя.
Вэй Ин впервые видит Лань Цижэня в таком гневе — даже ему не удавалось довести уважаемого наставника до такого состояния. Как бы там ни было, он понимает в происходящем не больше, чем эти двое. Лань Чжань не стал бы разбрасываться словами. Но не может же он в самом деле…
— Здесь нечего объяснять. Дядя, я сделаю это независимо от того, дадите вы благословение или нет.
— Я не дал бы благословение этому браку, даже будучи одержимым, вышедшим из ума! Ванцзи! — Лань Цижэнь из последних сил берёт себя в руки, поглаживает бородку подрагивающей рукой и выдыхает. — Неужели ты не понимаешь, что, как ни благословляй, этот брак заведомо обречён на одни несчастья? Он никому не принесёт ничего хорошего: ни тебе, ни нашему клану. Пятьдесят второе правило на Стене Послушания существует не просто так! Я уже говорил тебе об этом.
Вэй Ин чувствует, насколько трудно наставнику держать себя в руках. Кажется, сам воздух в комнате вибрирует от его гнева, от его разочарования, от его чувства бессилия. Если бы в клане Гусу Лань была практика для убийства взглядом, Вэй Ин точно уже вернулся бы в небытие. Но в Облачных Глубинах порицают насилие, поэтому он жмётся к Лань Чжаню и поглядывает на того снизу вверх. Минувшие годы сделали его лицо ещё жёстче и непроницаемее. Точёное, безупречное лицо, не верится даже, что живое. Вэй Ина вновь одолевает желание оживить это лицо эмоцией. Любой, совсем любой. Но недостижимая мечта — улыбка. Он всегда, всем сердцем желал увидеть, как Лань Чжань улыбается. Он всегда стремился достичь невозможного.
— Ванцзи, скажи хотя бы, что с ней, — просит Лань Юйчжи, до глубины души потрясённая разворачивающейся сценой.
В сторону Вэй Ина она даже не смотрит. И это при том, что он ни слова не проронил из уважения к Лань Чжаню! Его закономерное возмущение не в счёт. Наверняка достопочтенный Ханьгуан-цзюнь что-то замыслил, не может же он на полном серьёзе намереваться жениться… на Лань Ниан? Или на нём, Вэй Ине? Как ни крути, а оба варианта идут в паре, и всё это выглядит сущей бессмыслицей.
— Лань Ниан стала жертвой неправильно трактованного обряда Тёмного Пути. Источник обряда ещё не изъят и находится на женской половине. Госпожа Верховная наставница, пожалуйста, позаботьтесь об этом. А об этой девушке позабочусь я сам, — Ванцзи кланяется с выставленными перед собой руками, разворачивается, будто не слыша обрушившийся на него шквал вопросов, снова хватает поклонившегося вместе с ним Вэй Ина за руку и уводит из библиотеки.
К счастью, в это время ученики ещё на занятиях, и вокруг тихо и безлюдно — как ни старайся, а лучшего времени для запрещённых девушкам расхаживаний по мужской территории не придумаешь. Когда библиотека оказывается достаточно далеко позади, Вэй Ин наконец даёт себе волю поговорить.
— Лань Чжань, Лань Чжань, куда ты меня ведёшь? Лань Чжань! Лань Ванцзи! Я имею право знать, в конце концов. Угх, что-то не меняется с годами. Ты так и остался холодным, бесчувственным и молчаливым сверх меры. Ну, что мне с тобой делать? — он на пару мгновений затихает, поникнув, но тут же дёргает того за рукав и снова спрашивает. — Ханьгуан-цзюнь, ну ответь мне уже!
— Мы направляемся в Храм Предков.
— Зачем?! Уж не отдать ли три поклона и стать мужем и женой? — он смеётся, но Ванцзи вдруг отвечает:
— Мгм.
Ноги Вэй Ина словно врастают в землю — он резко останавливается и дёргает свою руку, игнорируя боль в запястье. Безуспешно. Ванцзи останавливается и смотрит на него.
— Ты не можешь шутить такими вещами! Если я ещё позволяю себе подобное…
— Я не шучу.
— Ты всерьёз собираешься жениться на мне?!
— Мгм.
— А-ха-ха, — Вэй Ин заходится нехорошим смехом. — Лань Чжань, что ты, в конце концов, задумал? Что за злая шутка? Ты должен понимать серьёзность такого ритуала. Связь на всю жизнь! Со мной! Что за изощрённую месть ты мне придумал? Хочешь перевоспитать меня? Или, может, привязать к себе и контролировать? У меня для тебя новости! У меня снова есть золотое ядро, и я не собираюсь возвращаться к Тёмному Пути. Меня не надо перевоспитывать. И постоять за себя я тоже могу! — использовав духовные силы, он высвобождает руку из дрогнувшей ладони Ванцзи.
Тот отступает на полшага, словно пошатнувшись. Его ладони дрожат. Вэй Ин уже готов поверить, что Ханьгуан-цзюнь дрожит всем телом. Руки сжимаются в кулаки — прячет дрожь. Но остальное не скрыть. Ванцзи не дышит. А когда, наконец, вдыхает, с трудом разомкнув губы, вдох получается натруженным, прерывистым. Вэй Ин никогда не видел его таким. Но он понимает,
что сказал сгоряча. Эти слова возвращают их обоих в те страшные годы. В ту встречу. В тот разговор.
— Ты собираешься всю жизнь провести вот так?
— Есть ли у меня иной выбор, кроме этого? Кто даст мне возможность пойти по легкому и открытому пути? По пути, где я смогу защитить тех, кого хочу защитить, пускай даже без применения Пути Тьмы?
Тогда, прощаясь, они поняли одну и ту же вещь, разделили одну мысль, серую, безнадёжную и упрямую, как попытки гонимых всем миром людей выжить в самом ужасном месте Поднебесной.
Такого пути нет. Решения не существует.
Вэй Ин смотрит Лань Чжаню в глаза и видит смешавшееся с болью сожаление. В подобное невозможно поверить, это всё фантазии. Он не умеет читать взгляды этого человека. Но он по-прежнему не может отвергать остальное. И он не понимает. Почему непоколебимый и безупречно сдержанный Ханьгуан-цзюнь выглядит так, словно у него душа разрывается на части?
— Снова? — еле выдавливает тот почти неслышно, одними губами.
Вэй Ин не знает, почему это должно быть так важно для него. И не хочет знать. Не хочет вспоминать здесь, стоя в окружении ученических строений клана Гусу Лань. Его мысли запутываются в бесформенный клубок, он лишь усмехается и отмахивается:
— Это старая и долгая история. Незачем теребить прошлое. У нас в настоящем есть нерешённая проблемка.
Ванцзи сжимает кулаки крепче и отворачивается. Злится, значит. О, это гораздо привычнее, чем что-либо ещё. Будто они и правда вернулись в те наполненные тьмой, холодом и одиночеством времена, когда от Старейшины Илина либо отворачивались, либо обвиняюще показывали пальцем, либо и вовсе прятались, как от сущего чудовища.
— Вэй Ин, я хочу помочь.
— Не такой ценой! Женитьба?! Лань Чжань, ты сам себя слышишь? Ты едва дышал от гнева в моём присутствии. Да ты ненавидел меня! В конце моей прошлой жизни ты точно ненавидел меня, а теперь… — Вэй Ин задыхается от возмущения. — Жениться! Три поклона! Такими вещами мог бы разбрасываться я, но не ты.
— Я никогда не ненавидел тебя.
У Вэй Ина вдруг кончается воздух в лёгких — как от удара в грудь. Он просто не может ни вдохнуть, ни выдохнуть. Время идёт, а он смотрит на Лань Чжаня и даже пошевелиться не может. Не ненавидел? В каждую из их прошлых ссор, в каждую из драк… не ненавидел?
Я никогда тебя не ненавидел.
Эти слова так и повисают между ними. Как вибрация воздуха от струны гуциня. Как неутихающее эхо в горах.
— Даже если так, — наконец, проговаривает Вэй Ин, смягчившись. — Лань Чжань, ты же понимаешь, насколько это серьёзно? Ты больше не сможешь жениться. Я не могу принять такую жертву от верного традициям и правилам человека.
— Я всё понимаю. Не нужно беспокоиться об этом.
— Хах, вот как. Ну, тогда я не буду, — улыбается Вэй Ин и тут же хмурится. — Так, что ли? Ханьгуан-цзюнь, всегда можно соврать о том, что всё уже случилось. Кто узнает? Как? Это тайная церемония. У нас в любом случае не будет свидетелей.
Он разводит руками и выжидающе смотрит на Ванцзи.
— Лань Ниан могла желать этого, — проговаривает тот, глядя на него совершенно незнакомым взглядом.
Вэй Ин морщится, с досадой поводит плечами, будто пытаясь скинуть с себя тяжесть этих мыслей, и качает головой.
— Я не могу, — он опускается на ступени ближайшего строения, смотрит на свои — не свои, её — руки, окидывает взглядом тело и вздыхает, уронив голову.
Юная обманутая девушка. Что толку, что он исполнит её желания? Вместо неё. Она даже не узнает об этом. Её больше нет. Его проклятие — это его дело. И он не готов принять такую жертву. Нет. Порезов — целых четыре! И ради каждого Лань Чжань будет экспериментировать с ним, искать выход? Раньше, когда новая личность Лань Ниан не была распознана, это было хотя бы смешно. Но теперь… Это просто немыслимо, когда Лань Чжань знает, кто он такой.
Я никогда тебя не ненавидел.
Хватит уже смертей.
А-Юань жив. Он вырос в отзывчивого и воспитанного молодого человека, которым можно гордиться. А-Юань, которого некому обучить игре на флейте. Вэй Ин наконец может исправить последствия своего исчезновения. Может принести пользу людям, неузнаваемый в таком теле. Достаточно ли он эгоистичен, чтобы принять обе жертвы и продолжить жить как ни в чём не бывало? Имеет ли он на это право? Что в нём такого особенного?
Хватит уже смертей.
По крайней мере, забрав у А-Юаня подругу, он мог бы попытаться поучаствовать в его жизни. Раз тот уже начал вспоминать прошлое… не будет ли уход сразу после появления очередным ударом для него? Стоит ли его благополучие невозможности для Лань Чжаня жениться на любимой женщине? Создать семью. Он не может согласиться. Это всё уже слишком для него. Он и так взял у людей достаточно в прошлой жизни, ещё и нарушил самые главные обещания, стал причиной ужасных событий, а теперь снова собирается брать, ничего не отдавая взамен!
Вэй Ин горько усмехается и качает головой. У него, наконец, есть выбор, и он совершенно не знает, что с ним делать. Он хочет согласиться. Хочет жить. Но почему за это всегда должен платить кто-то другой?!
— Почему ты так хочешь помочь мне, Лань Чжань? — не выдерживает он и поднимает взгляд исподлобья.
Слова звучат горько, глухо, устало, как его непрошеные воспоминания, пришедшие издалека. Не его голосом. Он уже перестал это замечать. Кажется, им обоим сейчас нет до этого дела.
— Я всегда хотел тебе помочь.
Такие весомые слова звучат совершенно спокойно, будто он вообще не колеблется. Будто всё уже решил. Впрочем, его голос всегда такой. Не зря о них говорили: “Как лёд и пламя”. Только вот… Вэй Ин мотает головой. Это неправда. Не его голос всегда такой. Лань Чжань говорит так, потому что всегда уверен в сказанном. Он не бросает слов на ветер. В этом они так непохожи.
И что значит это его “всегда”? Когда он всё время твердил “Тёмный Путь вредит не только телу, но и душе”? Когда звал с собой в Гусу? Когда во время бойни в Безночном Городе снова дрался с ним, призывая остановиться? Каждый раз — с добрыми намерениями? Вэй Ин не хочет об этом думать. В любом случае это в прошлом.
А сейчас… что сейчас? Есть А-Юань, в воспитании которого он не участвовал тринадцать лет, который хочет научиться играть на поперечной флейте. Есть проклятие, которое, он сам не знает, когда, начнёт отравлять его тело, а затем уничтожит душу. Есть новая жизнь, в которой он может выбирать, по какому пути идти, возможно — исправить хоть какие-то последствия своих ошибок. И есть Лань Чжань, который всё это время терпеливо ждёт его ответа, не сказав ни слова. Как всегда. Теперь это стало обыкновением.
Вдруг Вэй Ин улыбается и, покачивая головой, словно уличил Ванцзи в чём-то постыдном, протягивает:
— Лань Чжань, Лань Чжань. Скажи честно, ты, должно быть, спишь и видишь, чтобы Лань Цижэнь оставил тебя в покое в вопросе женитьбы. Чтобы ты мог денно и нощно предаваться медитациям и самосовершенствованию! Кажется, я только что раскусил твой истинный замысел, достопочтенный Ханьгуан-цзюнь! — Вэй Ин тычет пальцем в грудь Ванцзи и самодовольно ухмыляется.
Он пытается свести всё к шутке, потому что атмосфера стала слишком тяжёлой. С момента их встречи Ванцзи не сделал в его адрес ничего дурного. То, что они опять поссорились, было только его, Вэй Ина, виной. Это он поссорился с Лань Чжанем, тот и не думал отвечать. Вэй Ин хочет снять проклятие. Хочет прожить новую дарованную ему жизнь. Но он не хочет покалечить ещё одну чужую ради этого. Поэтому он шутит, хоть самому ему совсем не весело.
— Мгм, — отвечает Лань Чжань, заставив его на мгновение застыть, а самодовольную улыбку — вмиг исчезнуть.
— Лань Чжань, — Вэй Ин подбоченивается и назидательно грозит пальцем, пародируя Лань Цижэня. — В Облачных глубинах запрещена ложь. Стой! Подожди! Куда ты идёшь?
Ну, вот, теперь он сам хватает Ванцзи за рукав, хотя пару мгновений назад всеми силами старался держаться от него подальше.
— В Храм Предков, — отвечает тот и не замедляет шаг.
Вэй Ин едва поспевает за ним — он никогда не задумывался о том, что низкий рост подразумевает короткие ноги. И его ни на мгновение не посетила мысль, насколько неподобающим образом выглядят его попытки поравняться с Ханьгуан-цзюнем.
— Но мы же не приняли решение! Я не согласен! — выкрикивает Вэй Ин и врезается в, кажется, каменную спину. — Ауч!
— Разве нет? У тебя свои причины, у меня — свои. Какие ещё пустые разговоры здесь нужно вести?
Вот теперь он похож на себя прежнего. Как ледяная скала. И парой фраз — наотмашь. Что тут скажешь? У него действительно могут быть свои причины. Вэй Ин всё ещё боится, что тот просто хочет закончить спор и сделать то, что решил, но у достопочтенного Ханьгуан-цзюня могут быть и секреты, о которых тот никому не желает рассказывать. Особенно ему. Он хватает Лань Чжаня под руку и остаток пути не идёт, а гордо шествует, нисколько не жалея, что у его спектакля всего один зритель.
Несмотря на паясничество, Вэй Ин чувствует, как это решение камнем ложится на его сердце. Он даже шутить об этом не смеет.
У самого храма он останавливается, и Ванцзи вместе с ним.
— Родители Лань Ниан… — он недоговаривает и поднимает вопросительный взгляд.
Лань Чжань качает головой.
— Не положено. Их поминальные таблички установлены в деревне, откуда родом её отец. В будущем мы сможем посетить их, если захочешь.
Вэй Ин кивает, делает глубокий вдох и выдох, после чего решается войти внутрь. Его тут же окутывает густой аромат мускуса, а взору открывается просторное светлое помещение с парой десятков табличек с именами членов клана Лань. В центре зала располагается пьедестал для благовоний и подношений. На нём — большая чаша с рисом, а по бокам от неё расставлены чаши поменьше — с фруктами, сухофруктами и сладостями.
— Ханьгуан-цзюнь, ты только посмотри! Мёртвых соклановцев у вас кормят лучше, чем живых, — смеётся Вэй Ин.
Лань Чжань не отвечает. Взяв три палочки благовоний, он направляется к одной из табличек и опускается на колени перед ней. Вэй Ин подходит к нему, читает имя и выдыхает:
— Твой отец, — он тут же садится рядом с Ванцзи и слышит тихое:
— Мгм.
— Можно мне тоже одну? — просит Вэй Ин, указывая на палочки благовоний.
Они зажигают каждый по одной, а третью, уже закреплённую в подставке, поджигают вместе от своих палочек. Вэй Ин не замечает, как начинает улыбаться. Почему-то ему начинает нравиться происходящее. Эта их тайна… Он смотрит на Лань Чжаня, сидящего подобающим образом, как украшение зала, и не понимает себя. Тяжесть на его сердце не исчезла, но, по неведомым причинам, его настроение улучшилось.
— Дальше мы должны отдать почести твоему отцу? Их нужно говорить вслух?
— В нашем случае — не нужно.
Вэй Ин косится на Лань Чжаня и выставляет руки перед собой по его примеру. Он ждёт хоть какого-то признака окончания мысленного общения с отцом. Когда Ванцзи переводит взгляд на него, Вэй Ин начинает говорить:
— Господин Лань, я не знаю вашу историю и каким вы были человеком, я лишь хочу сказать, что, какой бы она ни была и какую бы славу вы ни сыскали, вы можете гордиться своим сыном.
Вэй Ин слегка наклоняется, и Лань Чжань, с запозданием, словно выйдя из оцепенения, делает то же самое. Они прикладывают по-прежнему сложенные руки тыльной стороной ко лбу, кланяются в землю и снова выпрямляются, выставив руки перед собой. Они повторяют этот поклон три раза, и Вэй Ин, выдохнув, с улыбкой смотрит на Лань Чжаня.
— Вот и всё?
— Вот и всё, — повторяет за ним Ванцзи, поднимается и протягивает руку.
Вэй Ин встаёт, опираясь на неё, и задирает рукав с уверенностью, что четвёртый из оставшихся порезов, самый неровный и трудный для Лань Ниан, исчез. Но он на месте, все четыре пореза на месте.
— Выходит, всё зря? — выдыхает он. — Твоя жертва…
— Это не было жертвой, — спокойно отвечает Лань Чжань и, как всегда, не даёт никаких пояснений, несмотря на устремлённый к нему вопросительный взгляд. — Идём.
— Лань Чжань, это никуда не годится, — ворчит Вэй Ин, пока они выходят из храма и направляются в сторону жилых строений. — Ты никогда ничего не объясняешь. Молчишь, как каменный истукан. Как я должен это понимать? Ты говоришь, что у тебя есть свои цели, но ничего не проясняешь. Я теперь твоя жена! — он дёргает Ванцзи за рукав и расстроенно выдыхает. — Ханьгуан-цзюнь, ну что мне с тобой делать? Мы ни на полцуня не продвинулись к решению проблемы, к тому же теперь связаны узами брака. Я всё ещё не смирился! Я никогда не смирюсь. И не собираюсь! Знаешь, что? Я найду способ обойти брачный обет. Раз ты не хочешь ничего мне рассказывать, я точно найду обходной путь, и тогда всё это будет не зря.
— Вэй Ин, — Ванцзи вдруг обходит его и встаёт прямо перед ним, ещё и смотрит сверху вниз таким взглядом, что внутри что-то холодеет. — У тебя есть законное право находиться на мужской части Облачных Глубин. И тебя не могут выгнать. У нас будет время подумать. Когда мы снимем проклятие… ты будешь волен делать, что хочешь.
После этой речи Ванцзи возвращается на своё место рядом с ним и продолжает путь, судя по всему, к ученическим строениям. Вэй Ин ненадолго застывает от его последней фразы. Лань Чжань что, готов отпустить его, когда всё закончится? Что с ним стало за эти годы? Конечно, в Облачных глубинах не место для таких людей, как он, но отдать так многое, чтобы просто отпустить… Ему уже хочется задать вопрос: “Кто я для тебя?” — но пока у него не получается добиться даже ответа на самые простые вопросы. Поэтому он игнорирует последнюю фразу и переводит внимание на остальные.
— Ты прав, у нас будет время, — он неосознанно хватает Лань Чжаня под руку, чтобы перестать отставать, — Ни за что бы не поверил, что влюблённая в тебя девушка не пожелала выйти замуж! Немыслимо. Что же она тогда нажелала?
— Сейчас нужно поговорить с Сычжуем. Остальное обсудим потом.
Час от часу не легче. Вэй Ин сразу сникает и ненадолго замолкает. Это будет тяжёлый разговор. Он ведь совсем не знает этого юношу. Он помнит А-Юаня, который лип к ногам тех, кто ему нравится, облизывал Чэньцин и доверчиво смотрел на него снизу вверх, закопанный в землю, как редис. А теперь А-Юань — взрослый юноша, собранный, добрый и отзывчивый. К счастью, он не стал человеком, слепо следующим правилам, иначе беды было бы не избежать с самого начала. Они останавливаются перед незнакомым Вэй Ину строением, и он одёргивает Ванцзи, собирающегося постучаться.
— Что мне сказать ему? — шепчет он, чтобы за дверью его не услышали.
— Правду.
— А он справится? Это не так просто пережить.
— Он справится.
Лань Чжань стучится в дверь ученических покоев. Сычжуй открывает почти сразу и приглашает их войти.
— Оу, на мужской половине ученики ночуют по двое? — удивляется Вэй Ин, осматриваясь. — А нас не прервёт и не подслушает твой сосед?
— Нет нужды переживать, — отвечает Сычжуй. — Лань Цзинъи отправился на ночную охоту. Прошу.
Он указывает на столик с подушками вокруг него. Юноша ведёт себя очень учтиво и сдержанно, но в его глазах поселилась боль, а следы недавних слёз и вовсе никакой вежливостью не скрыть. У Вэй Ина сжимается сердце при виде его А-Юаня в таком состоянии. Из-за него. Из-за того, что в этой комнате он, а не Лань Ниан. Несмотря на то, что Сычжую явно больно смотреть на знакомое лицо и понимать, что перед ним практически незнакомый человек, из воспоминаний о котором осталась лишь мелодия флейты, Лань Чжань садится так, чтобы Вэй Ин сидел напротив его воспитанника. Значит, разговор вести ему. Замечательно. Он-то уж точно главный специалист по общению с детьми. Вообще-то, эта роль была отдана достопочтенному Ханьгуан-цзюню ещё в прошлой жизни!
— Сычжуй… ты… вы… — Вэй Ин никак не может решить, с какого вопроса начать, а тот смотрит на него заплаканными глазами с видом “я весь внимание”.
Лань Чжань молчит. Почему-то он считает, что это их с А-Юанем разговор. Наконец, Вэй Ин вздыхает и проговаривает:
— Ты так переживаешь. Вы с Лань Ниан были близки?
— Дело не в этом, — А-Юань качает головой и глубоко выдыхает, прежде чем продолжить. — Мы дружили. Я иногда помогал ей, она помогала мне, иногда нам удавалось поговорить, — он пожимает плечами и опускает взгляд на свои лежащие на коленях руки. — Это всё. Я переживаю, потому что она умерла, и я был первым, кто обнаружил это, но даже этого не понял.
— Сычжуй, никто на твоём месте не понял бы.
— Я никогда раньше не встречался со смертью. Я никого не терял. Когда я осознал… это был удар для меня.
Это неправда. Ты потерял так много дорогих людей, что твоя память отказалась принять это.
Вэй Ин закрывает глаза и отворачивается, судорожно выдыхая. Лань Чжань привстаёт, но он жестом останавливает его.
— Господин… госпожа… или всё же господин Вэй… простите, как мне к вам обращаться наедине? Я чем-то вас задел? — Сычжуй тоже встрепенулся с его реакции.
Мгновение, и Вэй Ин уже смеётся с этой его заминки и беспокойства. Этого прекрасного юношу совершенно не волнует, что пострадавший тут, вообще-то, он.
— Да уж, непросто нам придётся. Обращайся, как тебе удобно, мне все равно. И нет, ты меня не задел, — Вэй Ин беззаботно отмахивается и снова с подозрением смотрит на юношу, добавляя. — Но это не всё, что тебя беспокоит.
— Не всё, — кивает Сычжуй, опуская взгляд. — Я обеспокоен тем, что Лань Ниан сирота, никто не будет жечь для неё благовония, никто не поможет её душе упокоиться с миром. Возможно, это стоит делать мне?
Вэй Ин хмурится, но, помня их разговор с Лань Чжанем, с трудом проговаривает:
— Её души больше нет. Душа уничтожается этим обрядом, — глядя на зажмурившегося А-Юаня, сжимающего ткань на коленях, он на мгновение поджимает губы, а потом с трудом добавляет. — Сычжуй… мне очень жаль.
Тот молчит какое-то время. Вэй Ин кидает взволнованный взгляд на Лань Чжаня. Тот смотрит ему в глаза и едва заметно кивает. Всё правильно. Всё будет хорошо. Вэй Ин каким-то образом понимает, что значит его взгляд, такой же непроницаемый, как обычно. Он хотел бы обрадоваться, но не может.
— Господин Вэй, у вас ведь... не было выбора?
Вэй Ин отрицательно качает головой.
— Это действительно страшный обряд, — он не замечает, что его голос едва заметно подрагивает. — Человек должен быть в полном отчаянии, чтобы осмелиться пожертвовать собственной душой и призвать озлобленного духа ради исполнения какого-то ужасного замысла. Зная людей, скорее всего, мести. И этот озлобленный дух, кем бы он ни был, будет заключён в теле этого человека, неизбежно, без своего на то согласия. Как такое могло случиться с Лань Ниан… — он потерянно качает головой. — Я не знаю, — и торопливо добавляет. — Мы обязательно выясним! Единственное, что нам остаётся — предотвратить повторение.
А-Юань снова ненадолго замолкает и вдруг едва заметно улыбается.
— Господин Вэй, вы вроде бы должны радоваться, что вернулись к жизни, но переживаете ещё сильнее, чем я. Вы хороший человек. Едва ли вас можно назвать озлобленным духом. Пожалуйста, не вините себя в случившемся.
Вэй Ин содрогается от этих слов. Не винить себя? Но обряд создал он. Создал первопричину. Ему хочется высказать это, но он молчит, потому что иначе всё перевернётся с ног на голову, и утешать будут уже его. Ему это не нужно. Он не может принять слова Сычжуя, но благодарен ему за них.
— Что ж, — выдыхает он и поднимает на А-Юаня взгляд, — если ты способен мыслить подобным образом, значит… ты справишься с этим?
Тот кивает и слегка кланяется с выставленными перед собой руками сначала ему, затем Ванцзи.
— Господин Вэй, Ханьгуан-цзюнь, спасибо за разъяснения. Мне ничего не остаётся, кроме как принять правду такой, какая она есть.
Они оба кивают в ответ, и Лань Чжань встаёт.
— Ханьгуан-цзюнь, у вас не найдётся времени рассказать мне о прошлом? — торопливо спрашивает Сычжуй.
— Нет.
— Ханьгуан-цзюнь, — вступается Вэй Ин, — разве мы куда-то спешим?
— Наоборот, мы никуда не спешим.
Хоть бы нотка в голосе дрогнула! Вэй Ин сердито поворачивается к нему вполоборота и не двигается с места.
— Лань Чжань, неужели ты даже не объяснишь нам это решение? — он смотрит на А-Юаня и снова возвращает взгляд к Ванцзи. — Судя по всему, мы оба не понимаем.
— Сычжуй сам сможет вспомнить, когда приведёт свой разум в порядок. Это не потеря памяти, в таких случаях нельзя помогать.
— Сычжуй, ты понял? — спрашивает Вэй Ин.
— Я понял. Спасибо Ханьгуан-цзюню за объяснение, — он снова кланяется, на этот раз только Ванцзи.
— Правда понял? — удивляется Вэй Ин.
— Конечно, — юноша смотрит на него каким-то оскорблённым взглядом.
В Облачных Глубинах запрещено лгать. Как он мог забыть? Как будто такие вещи нужно вспоминать, только если собираешься попрекать ими Лань Чжаня.
— Ну, хоть кто-то из нас двоих понял, — Вэй Ин вздыхает, встаёт и спешит за Лань Чжанем, который уже ждёт его у выхода.
На Облачные глубины опускается ночь — небо ещё окрашено заревом заката, но солнце уже скрылось, и весь пейзаж утонул в сумерках. Здесь не принято зажигать фонарики на строениях из-за раннего отхода адептов ко сну. Он ещё помнит синие ночи, отличающие это место ото всех остальных.
— Ханьгуан-цзюнь, не мог бы ты объяснить мне, почему мы не можем рассказать А-Юаню хотя бы светлые моменты из его детства?
— Это не провал в памяти, который можно восполнить рассказами о прошлом. Память Сычжуя заблокирована ужасом, который он испытал. Эта проблема исчезнет, когда он будет готов принять свои воспоминания.
— Но он ведь не знает, что ничего не помнит из-за пережитого ужаса. Как же он будет с этим справляться?
— Сычжуй знает, что искать воспоминания следует через медитацию.
— Он рассказывал, что даже попытки вспомнить, откуда он помнит мелодию флейты, приводят его разум в беспорядок. Значит ли это, что он не готов?
— Мгм.
Вэй Ин кивает и сникает. Лучше бы А-Юаню и не вспоминать весь тот кошмар. Даже если это будет означать, что он не вспомнит ничего из того, что их связывало.
На их с Лань Чжанем пути встречается не так много адептов, и всем им воспитание не позволяет задавать вопросы, они даже не слишком демонстрируют удивление, увидев достопочтенного Ханьгуан-цзюня в компании девушки. Однако Вэй Ин не может упустить возможности хоть паре из них гордо сообщить: “Я его жена!” — указывая на Ванцзи, будто они могут понять неправильно. Смутить ему хотелось отнюдь не юношей, но успеха это заявление не возымело ни в первый, ни во второй раз.
Стоит им двоим зайти в цзинши, Лань Чжань сообщает:
— Ты спишь здесь, — и указывает на кровать.
Вэй Ин осматривает просто обставленную комнату, разделённую на две части ширмой-гармошкой, и опознаёт как единственное оставшееся спальное место гораздо менее удобную кровать, скорее напоминающую кушетку, чем настоящее спальное место. Вэй Ин скрещивает руки на груди и отрезает:
— Нет.
Ванцзи, уже собравшийся в другую часть комнаты, медленно поворачивается к нему и слегка вскидывает брови.
Лань Чжань действительно уже слишком многое для него сделал. Не собирается же он теперь ещё и спать на неудобной кровати, чтобы отдать Вэй Ину свою в полное распоряжение? Вэй Ин старательно отгоняет от себя мысли о том, что и ему самому, на удивление, неловко представить ночь в одной, хоть он и убеждает себя в том, что это совершенно нормально. Зная Лань Чжаня, вряд ли тот... Вэй Ин вспоминает их давний разговор о поцелуях в тот день, когда сам он подарил свой первый какой-то скромной, но очень физически сильной девушке, тайно влюблённой в него. Интересно, изменилось ли что-то с тех пор, или Лань Чжань и сейчас хранит полное целомудрие в данном вопросе? Пусть даже Вэй Ин теперь и в женском обличье, более того — его жена, не поставит ли он этим Лань Чжаня в крайне неудобное положение?
Как будто может быть что-то более неудобное, чем женитьба на потерявшей, по мнению старших, рассудок воспитаннице.
Лань Чжань, Лань Чжань, зачем тебе всё это? Да ещё и лишать себя сна на удобном и привычном месте.
— Нет, — повторяет Вэй Ин тоном человека, твёрдо стоящего на своём, но тут же рассыпается в объяснениях. — Ну, куда это годится? Зачем мне такая большая кровать? К тому же, я в женском теле, и мы законно женаты. Какое нарушение здесь может быть?
— Подумай, — отвечает Лань Чжань и собирается удалиться, но Вэй Ин догоняет его и хватает за запястье.
— Мне нужно искупаться, — просит он почти виновато. — Я не решился пойти с девушками — в конце концов, они не знали, что я мужчина.
— Мгм.
Ванцзи направляется к выходу и вдруг останавливается.
— Почему ты идёшь со мной?
— Помочь натаскать воды, конечно же! — отвечает Вэй Ин.
— Тебе не следует забывать, что у тебя сейчас женское тело, тебе нельзя носить такие тяжести.
— А… то есть... мне остаться здесь?
— Мгм.
— “Мгм”, понятно. Это, конечно, многое объясняет, — ворчит Вэй Ин и начинает расхаживать по цзинши, осматриваясь в поисках чего-нибудь интересного. — У тебя теперь женское тело. Вот же большое дело! Ай!
Он еле удерживает равновесие от неожиданности, когда его нога уезжает незнамо куда без его на то согласия и желания. Однако, едва взглянув вниз, он тут же заходится смехом.
— Ай да Лань Чжань. Кто у нас тут нарушает правила? Неужели мой муж подходит мне куда больше, чем я думал?
Прямо у его ног открывается взору истинная сокровищница — потайная ниша в полу с теми самыми сосудами Улыбки Императора, о которых он читал в дневнике Лань Ниан. Вот это удача! Он тут же достаёт один, закрывает нишу и разваливается на своей кровати.
Вернувшийся Лань Чжань ничего не говорит, заметив его с сосудом. Вэй Ин старается не думать о том, с какой стати в цзинши могло оказаться его любимое вино и почему ему даже ничего не высказали за расхищение тайника, но всё же благодарен за возможность компенсировать хоть один из злостно разбитых в прошлом сосудов. К моменту возвращения Ванцзи с последними вёдрами он уже успевает достать второй. А вёдра у них и впрямь чудовищные. Будто в Облачных Глубинах любую бытовую мелочь пытаются превратить в практику.
— Ханьгуан-цзюнь, спасибо! — восклицает Вэй Ин, когда видит, что воды достаточно, и даже слегка кланяется, тем не менее не выпуская сосуд с вином из рук.
Лань Чжань тут же подхватывает его опускающиеся в поклоне руки. Вэй Ин поднимает взгляд, смотрит на него снизу вверх, и ему становится неловко за то, что он чувствует в этот момент. В прошлой жизни слово "смущение" отсутствовало в его лексиконе. Неужели судьба решила сыграть с ним такую злую шутку? Как будто мало ему того, что на его руке порезы, и каждый из них символизирует привязанность юной девы к мужчине напротив, так он теперь ещё и испытывает перед ним... стыд и вину? Он отстраняется и принимается стягивать верхние одежды, не думая даже выпускать Улыбку Императора из рук. Ванцзи тут же отворачивается.
— Лань Чжань, какой ты всё-таки целомудренный муж, — протягивает Вэй Ин и замечает, что тот уже забрал вёдра и покинул цзинши.
Он не может ответить себе на вопрос, какой реакции добивался. Возможно, в этот раз ему удалось исполнить давнюю юношескую мечту и засмущать Лань Чжаня. И почему он этому не рад? У него слишком много вопросов. Гораздо больше, чем ответов, которые ему так нужны.
* * *
Когда Ванцзи возвращается в цзинши, он видит Вэй Ина, сидящего в бочке, закинув ноги на её кромку, с сосудом вина в руке. Как только тот замечает его возвращение, тут же спрашивает:
— Ханьгуан-цзюнь, видишь, какие у меня красивые ноги? — и улыбается ему своей лучезарной улыбкой.
Несмотря на то, что в вопросе были упомянуты именно ноги, Ванцзи смотрит не на них. Его взгляд прикован к лицу — с тонкими чертами, аккуратным носом, чёрными бровями вразлёт, над одной из которых он замечает крошечный шрам, который и не увидеть, если бы не лёгший вскользь свет от свечного пламени. Интересно, как Лань Ниан его получила? На теле Вэй Ина было множество шрамов, но он всегда говорил, что без них не обойтись, ведь он мужчина. Ещё больше таких отметин было на его душе. Стало ли их меньше теперь? Едва ли.
Улыбка Вэй Ина становится ещё шире, но он молчит, ожидая ответа. Ванцзи не знает, что ему сказать. Он коротко смотрит на вытянутую в сторону и чуть опущенную руку с сосудом вина и тонкие пальцы, обвитые вокруг горлышка, и снова переводит взгляд на растянутые в улыбке губы. Сколько раз Вэй Ин улыбался ему вот так, когда Ванцзи не желал ценить это и не знал, сколь многого это на самом деле стоило? Он видит перед собой не девушку, ухаживавшую за его кроликами, а
его — человека, подарившего их впервые и грозившегося зажарить, если Ванцзи откажется их принять. Тогда ещё не было войны, бесконечных потерь, боли и ссор, за которые он корил себя все это время. Была лишь эта улыбка, которая озаряла глаза Вэй Ина внутренним светом. И сейчас этот свет... такой же?
Пусть их разговоры днём и были похожи на те, что они вели когда-то, в те давние мирные времена, Ванцзи всё равно замечал различия и знал их причину. Те шрамы на душе Вэй Ина никуда не исчезли, они по-прежнему там, скрываемые за этой улыбкой, за этими шутками и непристойными порой речами.
Но видеть его улыбку, слышать его смех для Ванцзи все равно отрадно.
— Ханьгуан-цзюнь, ну же? Скажи, ты видел когда-нибудь такие красивые ноги?
Ванцзи лишь на долю секунды позволяет себе скользнуть взглядом по обнажённым хрупким лодыжкам.
— Нет, — абсолютно искренне отвечает он, вновь глядя на лицо Вэй Ина.
Он не может сказать вслух, что в Вэй Ине красиво всё. В какое тело его ни запри, в какие обстоятельства его ни поставь, красивым останется всё: и улыбки, и взгляды, и поступки. А слова, Ванцзи знает, для них обоих никогда не имели значения.
— И я нет. Погоди-ка, — Вэй Ин опускает ноги в бочку и высовывается из неё по плечи, укладывая руку на бортик и устраивая на неё подбородок. Он счастливым взглядом смотрит на Ванцзи. — Ты ответил мне! Не хмыкнул, не ушёл не пойми куда, а ответил! Ханьгуан-цзюнь, если ты сегодня такой сговорчивый, может, расскажешь мне, почему мой муж отказывается даже лежать со мной в одной постели?
— Нет, — не менее искренне отвечает он.
Даже если Вэй Ин не придаёт значения налобной ленте, Ванцзи не может пренебречь её значением, как и всем тем, что скрывается за ним. Он не посмеет коснуться её… никогда. Трудно поверить, что однажды Вэй Ин скажет ему слова, позволяющие это сделать.
— “Нет” да “нет”. Я понял, — протягивает тот и отпивает вина. — Ты вовсе и не был сговорчивым, просто “нет” — второе слово в списке самых часто произносимых тобой слов на моей памяти. Первым было слово “вздор”.
Вэй Ин кивает сам своим доводам и снова откидывается спиной на стенку бочки. Вдалеке бьёт колокол, провозглашая время отбоя.
— Пора спать. Не засиживайся допоздна, — с трудом произносит Ванцзи.
Завтра будет новый день и время поговорить. Возможно, сделать что-то ещё, что заставит Вэй Ина снова улыбаться этой лучистой улыбкой. Этот день, как ни крути, был тяжёлым для них обоих. И не только для них.
Ванцзи тушит свечи и возвращается к своему спальному месту, ложится, закрывает глаза. Он слышит плеск воды и приглушенные ругательства, с которыми Вэй Ин выбирается из бочки, слышит шорох одежд, звук поставленного на пол сосуда и то, как Вэй Ин ложится в постель, а после недолгой тишины — и его голос:
— Лань Чжань, я не могу уснуть, — тот явно ворочается, и, судя по голосу, — хмурится. — Почему ты такой несговорчивый? Лань Чжань! Я знаю, что ты не спишь.
Уже набрав воздуха, чтобы ответить, Ванцзи медленно выдыхает. Однако это не спасает ситуацию — он слышит звук шагов босых, всё ещё мокрых ног по полу. Потом он затихает и снова удаляется. Вэй Ин буквально рушится на кровать, ещё какое-то время ворочается, но вскоре затихает. Усталость этого дня берёт своё. Ванцзи засыпает с неспокойным сердцем, но пытается привести себя в чувство мыслью о том, что он сделал всё, что мог, не переступая границ дозволенного.
* * *
Вэй Ин просыпается, когда солнце уже вовсю светит в окна, от запаха еды, о которой вчера и думать забыл. Заспанный и всклоченный, со съехавшей налобной лентой, он вскакивает на кровати, неосознанно поправляет нижние одежды, задравшиеся ненадлежащим образом, пока он, судя по всему, спал в позе звезды, компенсируя неуютно огромный размер доставшейся ему постели.
Едва начав осознавать, что происходит вокруг, он видит Лань Чжаня, достающего из корзины пару пиал со вкусно пахнущей едой, чайничек с чаем и две маленькие пиалы под него. Пока Вэй Ин кое-как накидывает на себя верхние одежды, чтобы не мёрзнуть от всё более промозглой осенней погоды, Ванцзи красиво расставляет все пиалы и чайничек на столе и поднимает взгляд на него. Взгляд, совершенно не знакомый Вэй Ину, поэтому он на всякий случай решает разведать обстановку.
— Лань Чжань, ты принёс еду! Это что, мне? Ты уже позавтракал?
— Мгм, — отвечает тот на всё.
— А который час? — Вэй Ин с улыбкой опускается на подушку и ни на минуту не перестаёт освещать ею всю цзинши.
— Около десяти.
— О, то есть ты уже пять часов на ногах. Хорошо же я поспал! — качает он головой и берётся за палочки для еды.
— Ты устал, — как-то очень мягко проговаривает Ванцзи и получает сияющую улыбку в ответ.
Попробовав еду, Вэй Ин меняется в лице — его брови приподнимаются, а глаза расширяются от удивления.
— Ханьгуан-цзюнь, ты что, спускался в город за едой?
Он пристально наблюдает за каждым малейшим изменением на лице Ванцзи: как тот отводит взгляд, напускает на себя серьёзный вид, сжимая пальцами ткань на коленях.
— Запрещено разговаривать…
— Нет-нет-нет, Лань Чжань, — Вэй Ин указывает палочками на него и прищуривается. — Ты должен мне ответить.
Ванцзи молчит и опускает взгляд, будто это что-то постыдное. В этот момент Вэй Ин припоминает, что никогда не видел за чёрной работой никого из адептов клана Лань и что вроде бы это запрещено. Поэтому тот так пристыжен?
— Ты что, приготовил её сам? Для меня?! — Вэй Ин не скрывает ни своего потрясения, ни восхищения. — Если бы я знал, что ты, Ханьгуан-цзюнь, так хорошо готовишь, может, и не возражал бы выходить за тебя замуж так рьяно, — ему ничто не мешает говорить и есть одновременно. — Это… гораздо лучше, чем местная кухня. Как тебе это удалось? Ты ещё и перца добавил, да ещё и как надо. Я восхищён! Ты же и не пробовал, наверное, во время готовки? Немыслимо! За что ни возьмёшься, всё у тебя отлично получается.
Тот молча разливает чай по пиалам, но теперь выглядит не уличённым в преступлении, а умиротворённым. Вэй Ин без труда и не замолкая ни на минуту о своих былых кулинарных опытах, опустошает все принесённые пиалы с едой и берётся за чай.
— Ханьгуан-цзюнь, я просто не знаю, как тебя отблагодарить, ты так много делаешь для меня, — он качает головой и слегка хмурится от мыслей о том, что ответить ему, действительно, нечем.
Эти мысли тянут за собой череду других, ненужных, назойливых: о том, почему Ванцзи вообще делает всё это, почему так заботится, почему на всё согласен ради снятия проклятия? Может, тот был неравнодушен к Лань Ниан? И, хоть так, но хочет видеть её рядом с собой? Похоже на правду! Как легко он принял решение о женитьбе, как подчёркивал, что у него свои мотивы. Вэй Ин тут же ругает себя за такие мысли. Это раньше он мог нести любую околесицу, лишь бы не молчать, но не сейчас, когда перед ним не просто старый знакомый, с которым они выбрались из парочки передряг, а по непонятным причинам бесконечно добрый к нему человек, с первой встречи делающий для него всё, заботящийся о нём, несмотря на прошлое, несмотря ни на что.
Видимо, молчание затянулось чересчур надолго, потому что Лань Чжань нарушает его первым:
— Вэй Ин, твоё проклятие… — тот с явным трудом произносит это слово, и его взгляд выглядит… встревоженным?
Вэй Ин, решив всё-таки как можно реже принимать такие взгляды на свой счёт, списывает это на фантазии или неведомые скрытые мотивы, нехотя отставляет чай и задирает рукав. Четыре пореза. Четыре предсмертных желания. И нет души, которую можно было бы расспросить и узнать, чего она хотела. Он поджимает губы, опускает рукав и снова берёт пиалу с чаем. Ему не хочется об этом говорить. Не хочется даже думать, потому что все эти мысли сводятся к одному: Лань Чжань каждый раз будет переступать через себя, пытаясь помочь ему. Каждый раз… независимо от первопричин. Забыть о покое, целомудрии, правилах, чтобы помочь тому, кого называли его врагом. Каких размеров должно быть его сердце?
— Здесь главный вопрос в том, насколько скромной была Лань Ниан в своих желаниях. Объятия, поцелуи… и дальше по списку. Лань Чжань, ты правда готов пойти на это ради меня? — у Вэй Ина опускаются плечи, а на лице отражается переживание на грани страданий.
— Конечно. Я по-прежнему хочу помочь, — невозмутимо произносит Ванцзи и отпивает чай.
Будто это какой-то праздный разговор! Вэй Ин начинает ёрзать на месте, но, если честно, деваться ему особо некуда. Он должен хотя бы попробовать.
— Тогда, — он изо всех сил старается сохранять непринуждённый вид, — сейчас я приведу себя в порядок, и попробуем.
Несмотря на уже усвоенное знание об обращении с женскими одеяниями и вчерашнюю вынужденную возможность изучить своё новое тело со всех сторон, он возится как можно дольше, так, будто вообще ничего об этом не знает, смущается и вообще впервые видит все эти завязки, пояс, заколку.
Ванцзи, глядя на то и дело проигрываемую Вэй Ином войну с причёской, в конце концов не выдерживает и предлагает:
— Давай помогу.
Увидев, что тот уже подходит, чтобы воплотить предложение в жизнь, Вэй Ин отшатывается и начинает отчаянно махать руками, быстро проговаривая:
— Нет-нет-нет, спасибо, не нужно утруждать себя!
Ванцзи тут же замирает, сжимает пальцы руки так, словно они своевольно едва не совершили что-то запретное, медленно кивает и сохраняет то расстояние, которое обозначил между ними Вэй Ин. Тот ещё немного возится с волосами, просто для виду, чтобы не выдать намеренность промедления, и закалывает пучок.
— Теперь, вроде бы, всё в порядке. Что ж, первое в списке у нас объятие.
Он решительно подходит к Лань Чжаню с явным намерением обнять, но резко останавливается в одном чи от него, опускает руки, сжимает их в кулаки и нервным шагом делает один небольшой круг по цзинши, проговаривая:
— Знаешь, это гораздо легче делать шутки ради или когда ты не знаешь, что эта девушка — я.
Попытка приблизиться к Ванцзи в первый раз пробрала его до мурашек, до дрожи. Как тот слегка приоткрыл ладони в его сторону, как смотрел, будто готов принять всё, что с ним было, что стало и что могло бы когда-либо случиться. Вэй Ин не мог прочесть это во взгляде — Ханьгуан-цзюнь невозмутим и непроницаем, как всегда, — но он готов поклясться, что
почувствовал это, увидел в мелочах, в этих раскрытых ему навстречу ладонях, в атмосфере вокруг. Словно эти руки готовы поймать, принять и успокоить его сорвавшиеся с цепи тревоги. Как будто там, в этих руках, всё наконец будет хорошо. И что же он должен делать? Кинуться в эти объятия сломя голову? Лань Чжань, должно быть, все силы вкладывает в то, чтобы он не чувствовал себя неловко. Вэй Ин не может принять это, каким бы прекрасным человеком тот ни был. Или, правильнее, как раз потому, что тот настолько прекрасный человек, попросту пытающийся помочь старому другу не сгинуть в небытие снова, на этот раз навсегда.
Он вздыхает, подходит к Ванцзи сбоку и по-дружески приобнимает его за плечи, про себя сетуя на то, что для этого ему приходится встать на носочки. Тот вздрагивает и медленно, кажется, с дрожью в пальцах, слегка приобнимает его в ответ.
— Как думаешь, дружеское объятие тоже сработает? — спрашивает Вэй Ин, с трудом улыбаясь.
— Проверь, — отвечает Лань Чжань, на мгновение стискивая ткань его верхних одежд, и отпускает.
Вэй Ин думает, что тому тяжело далось даже такое объятие, и без особой надежды задирает рукав — порезов по-прежнему четыре. Они пробуют ещё несколько раз, и один раз Вэй Ину удаётся обнять Ванцзи по-настоящему. И хотя они оба напряжены каждый по своим причинам, Вэй Ин ловит себя на мысли, что вот это объятие — самое тёплое из всех, что он получал с тех пор, как вынужден был покинуть Пристань Лотоса в прошлой жизни. От Лань Чжаня? Как ему вообще духу хватило так утруждать человека, который всё время их прежнего знакомства избегал любого физического контакта с людьми? Как бы то ни было, они оба сделали всё, что могли, а порезы так и остались на месте.
Вэй Ин не собирается предаваться отчаянию — в плане их экспериментов есть ещё несколько невыполненных пунктов, и на их воплощение у них ещё будет время. Он вдруг оживляется и с улыбкой просит:
— Лань Чжань, научишь меня вашему стилю фехтования? Я могу взамен научить тебя юньмэнскому!
— Мгм.
— А когда? — Вэй Ин чувствует, что начинает едва не сиять с этого привычного и такого желанного сейчас ответа.
— Время обеда. Потом у Сычжуя занятия. Позже.
— Да хоть завтра! Главное, что ты согласился, — он действительно на всё согласен ради того, чтобы снова испытать то, чего так долго был лишён, то, ради чего стоило переродиться. — Вчера на тренировке я едва вошёл во вкус, как госпожа Верховная наставница отозвала меня оттуда. Хотел бы я сказать, что не могу поверить, что она приходится тебе бабушкой, но я, как раз, могу. Лань Чжань! Обещай, что будешь тренироваться со мной хоть целый день!
— Как пожелаешь, — Ванцзи кивает и сгибает руку в локте, намереваясь покинуть цзинши.
Вэй Ин берёт его под руку и, всё ещё освещая улыбкой всю округу, направляется за ним. Его не заботит, куда они идут и зачем — почему-то так, под руку с Лань Чжанем, он ощущает себя в полной безопасности ото всех бед. Тот провожает его в зал, где обычно занимается с Сычжуем и Цзинъи в послеобеденное время, и просит оставаться там. Развернувшись к выходу, Ванцзи оборачивается, словно боится, что Вэй Ин может тут же испариться, если оставить его одного.
— Не волнуйся, Ханьгуан-цзюнь, я найду, чем заняться в твоё отсутствие, — заверяет его Вэй Ин.
— Не покидай этот зал, — просит Ванцзи ещё раз. Не требует, а именно просит.
Вэй Ин мягко улыбается и кивает. Он и не собирается испаряться, едва оставшись без присмотра, и выходить ему тоже никуда не хочется. Он садится за учебный стол, достаёт свою “что-то вроде того” флейту и начинает играть. К счастью, в обеденное время никто не бежит на звук и не пытается прервать далёкое от безупречного звучание, которое она выдаёт.
Лань Сычжуй приходит раньше наставника.
— Господин Вэй, — кланяется юноша и подобающим образом усаживается на своё место. — Какая красивая мелодия. Как она называется?
— Понятия не имею, — беззаботно отвечает тот и добавляет. — Я даже не помню, где её слышал. Неспроста всю мою прошлую жизнь все, кому не лень, сетовали на мою дурную память!
— Очень жаль. Господин Вэй, — он вдруг снова выставляет руки перед собой и наклоняет голову. — Не могли бы вы научить меня исполнять нашу с вами мелодию? Её названия я тоже, к сожалению, не знаю.
— Да я и не давал ей никакого названия. Она всегда была для меня “Колыбельной А-Юаня”, — улыбается Вэй Ин, покручивая флейту в руке, но его улыбка слегка гаснет от воспоминаний о тех временах. — Что ж. Твой наставник не запрещал разучивать мелодии из прошлого, а мне, как видишь, совершенно нечем заняться.
* * *
Лань Чжань, вернувшись в зал, застаёт Вэй Ина и Сычжуя настолько увлечёнными, что ни один из них не реагирует на появление в зале третьего человека. Вэй Ин рисует что-то на бумаге, лежащей перед Сычжуем, и объясняет основы игры на флейте, а тот спрашивает, кивает и пытается воспроизвести нарисованное, зажимая отверстия на флейте пальцами. Когда они оба начинают смеяться, его сердце наполняется теплом и радостью, он даже не хочет мешать им своим присутствием. Сжав пальцами сосуд с вином, он собирается развернуться и уйти, пока не придёт время начала занятий, однако, стоит ему подумать об этом, Вэй Ин поднимает взгляд и ошарашенно оседает на пол.
— Ханьгуан-цзюнь, ты что, улыбаешься? — тот и сам тут же расплывается в самой лучистой из своих улыбок.
Сычжуй оборачивается, но Ванцзи к этому моменту возвращает своё обычное отстранённо-холодное выражение лица. Столько лет он думал, что счастливый Вэй Ин останется жить лишь в его юношеских воспоминаниях. Столько лет он мечтал увидеть его счастливую улыбку снова, но не смел надеяться на это. И вот она, перед ним, даже поверх душевных ран, даже переданная другим лицом — точно такая же, как прежде. Та улыбка, что светится во взгляде, в уголках губ, в том, как он слегка подаётся вперёд, к тому, кто её вызвал, как будто опасаясь, что она может не достигнуть чужого сердца. Но разве она может? Она заполняет собой всё вокруг. Ему так сложно держать лицо. Ему хочется сказать: “Я всё сделаю, всё, что попросишь, лишь бы ты был так счастлив всегда, лишь бы эта улыбка появлялась почаще”, — но он знает, что Вэй Ин не примет помощь так просто. И что слова ничего не меняют. Он должен просто быть рядом. Должен был быть рядом
ещё тогда, шестнадцать лет назад. Но он опоздал. У него есть только “сейчас”, .
Ванцзи молча проходит к своему месту напротив Сычжуя, ставит сосуд вина на стол рядом с Вэй Ином, садится, берёт недочитанную книгу с ближайшей полки и смотрит на одного, затем на другого. То, что отражается у них в глазах… он помнит этот взгляд со времён совместного обучения здесь. Этот взгляд и ещё резко ворвавшуюся в помещение тишину — ожидающую, дрожащую, готовую тут же рассыпаться от возражений против его вердикта. Он узнал это всё, когда ловил Вэй Ина, иногда с друзьями, за какими-то нарушениями. Сейчас он впервые видит Сычжуя таким же. Ванцзи хочет улыбнуться, но вместо этого проговаривает:
— Вы можете продолжать. Час обеда ещё не закончился.
Его голос звучит по-другому, и всё внутри него тоже звучит по-другому. Вэй Ин снова улыбается, но уже другой, немного лукавой улыбкой, пока Сычжуй рассыпается в благодарностях.
— Ну, всё, всё, — одёргивает того Вэй Ин, вмиг сделавшийся строгим, хотя улыбка из его глаз не исчезла. — Не растрачивай милость Ханьгуан-цзюня впустую, у тебя не так много времени. Покажи, что усвоил сегодня. И не нужно коситься на Ханьгуан-цзюня, ни у кого не получится впервые сыграть на инструменте идеально, ты же учишься, в конце концов.
— Мгм, — Ванцзи подтверждает сказанное, чтобы они оба смогли сосредоточиться на своём занятии.
А сам, затихнув, оказывается в окружении суматохи. Там, где Вэй Ин, всегда воцаряется хаос, гомон, даже если тот просто сидит на месте, жестикулируя или выводя ноты кистью на бумаге. Лань Чжаня не раздражают несовершенные звуки флейты, его не волнует время, давно перевалившее за обеденный час. Он сидит в объятиях голосов, смеха и улыбок двоих людей, которых не надеялся увидеть живыми снова, и ему впервые в жизни так хорошо, так
спокойно.
— Какая красивая у тебя закладка, Ханьгуан-цзюнь, — вдруг проговаривает Вэй Ин, зажав между пальцами стебель засушенного пиона.
Он рассматривает прожилки высушенных лепестков, подперев голову рукой, и по взгляду видно, что он не узнаёт этот бутон.
Ванцзи не знает, чувствует ли облегчение или горечь. Он не знает, каково было бы Вэй Ину, вспомни тот, кому принадлежал этот бутон и при каких обстоятельствах был получен. Украден. Как и их единственный поцелуй. Это воспоминание пробирает его до мурашек. Он поджимает губы и прячет взгляд в книгу.
— Ханьгуан-цзюнь, сколько времени нужно, чтобы цветок высох до такого состояния? — спрашивает Сычжуй.
Ванцзи решается на честный ответ. Не отрывая взгляда от иероглифов, которые не в силах прочитать, он проговаривает:
— Шестнадцать лет.
Его голос вздрагивает в конце фразы, и Сычжуй, кажется, что-то понимает. Этот цветок помнит времена, в которые юноша ещё не знал Вэй Ина, тот короткий промежуток между войной и кошмаром.
— Удивительно, — проговаривает тот, будто отмахиваясь от этого понимания. — Если я возьмусь высушить такой цветок сейчас, то, когда закладка будет готова, я уже буду вашим ровесником, Ханьгуан-цзюнь.
— Мгм.
Сычжуй улыбается, но не искренне — мысли, побочные, суматошные, не дают ему погрузиться в новое знание и обрадоваться ему, как всегда. Юноша проследил взгляд Ванцзи на Вэй Ина, подчеркнул, что во времена, когда пион ещё был свеж, они оба были примерно его ровесниками, но тайна высушенного цветка, дребезжащая в воздухе, так и остаётся нераскрытой.
Вэй Ин словно гаснет, возвращает бутон Лань Чжаню и проговаривает:
— Я украл так много времени ваших занятий. Ханьгуан-цзюнь. Почему ты нас не прервал? Передаю оставшееся время тебе, — и, переведя взгляд на своего ученика, добавляет. — А ты, А… Сычжуй, хорошенько потренируйся на написанном мной отрывке.
— Хорошо, учитель Вэй, — юноша выставляет руки перед собой, слегка кланяется ему, затем Ванцзи, проговаривая. — Ханьгуан-цзюнь, прошу простить мою беспечность, я совсем не следил за временем.
— Не нужно извиняться. Это не впустую потраченное время, — он бережно вкладывает высушенный цветок обратно в книгу и убирает её на полку.
Они с Сычжуем раскладывают учебные книги и приступают к обычным занятиям. Вэй Ин же ложится на пол там, где сидел, и, судя по всему, глубоко погружается в свои мысли, глядя в потолок. “Шестнадцать лет” для него — совсем другие воспоминания, отчасти радостные, но больше — тяжёлые, напоминающие о том, чего нет и что не вернётся вместе с ним в этот мир. О шицзе, о жизни в Пристани Лотоса, о дружбе с Цзян Чэном.
Когда занятие подходит к концу, а Сычжуй покидает зал, Вэй Ин поднимается, вскидывает руки вверх, потягиваясь, и Лань Чжань, не веря своим глазам, тут же хватает его за запястье, приподнимает рукав и видит то же самое. Ему не показалось: осталось три пореза.
— Ох, Ханьгуан-цзюнь, один порез исчез?!
Вэй Ин улыбается — сначала радостно, а потом, когда его взгляд озаряет понимание, уже лукаво — и, скрестив руки на груди, качает головой.
— Лань Чжань, Лань Чжань, — протягивает он, — у всех, кто тебя знает, должно быть, рано или поздно возникает мысль, а улыбаешься ли ты когда-нибудь. И вот, честь увидеть твою улыбку досталась мне. Ты не разочарован? — он несильно пихает Ванцзи локтем в бок, затем с горделивым выражением лица, сияющий, как полная луна при каждой из их первых встреч, берёт его под руку и покидает с ним учебный зал.
Лань Чжань выдерживает недолгое молчание, наблюдая за сменой эмоций на не-его лице, узнаёт каждую из них, радуется каждой из них и искренне отвечает:
— Нисколько.
Адепты, проходящие мимо них, здороваются с Ханьгуан-цзюнем, но всеми силами стараются не замечать рядом с ним девушку, каждое из движений которой выглядит неподобающе, как и её практически полностью распущенные, лежащие в беспорядке волосы, съехавшая набок налобная лента — как вся она. Ванцзи же замечает лишь то, что чем больше времени Вэй Ин проводит в новом теле, тем сильнее становится похож на себя прежнего. Словно душа меняет облик, если ей не мешать. А может, он сам попросту перестаёт видеть разницу.
— Ханьгуан-цзюнь, я тут подумал… — начинает Вэй Ин, улыбаясь незнакомой, тёплой, немного грустной улыбкой. — Раз уж желания Лань Ниан иногда исполняются самым неожиданным образом, может, пожить немного вот так? Не заботясь об этом. Ни о чём не заботясь.
— Мгм.
Этот крошечный разговор определил их будни на пару недель вперёд. Фехтование, обучение Сычжуя, вечера с историями Вэй Ина и игрой на гуцине и флейте дуэтом. Вэй Ин рассказывал и то, что Лань Чжань обрывками слышал из его разговоров с друзьями, и множество новых историй. Казалось, вся его жизнь состоит из приключений, проказ, наказаний и впечатлений: как он воровал куриц и финики в Юньмэне, как с друзьями совершал набеги на лотосовый пруд и бывал бит палкой за это, как они стреляли по воздушным змеям, как ссорились и мирились с Цзян Чэном — множество их, и грустных, и радостных, и каждую из них он рассказывал с разными улыбками. Ванцзи всё чаще ощущал, как внутри что-то переворачивается, сжимается, вздрагивает от этих историй, от мыслей о проклятии и от ощущения, что времени всё меньше. Ему хотелось уберечь, сохранить, защитить этого человека, но он по-прежнему понимал, что может только быть рядом. И это не изменится, что бы ни случилось между ними.
Можно только быть рядом — настолько, насколько Вэй Ин это позволит.
