Шестое желание

Почти две недели Вэй Ин был счастлив. Почти две недели он не вспоминал о своём временном заточении. Он узнавал что-то новое из секретных техник клана Лань на занятиях с Сычжуем и изучал их стиль фехтования, стараясь вернуть себе уровень заклинателя, равного Лань Чжаню по силе — это у него не получалось, девушек в Гусу обучают немного по-другому, но он почувствовал, что мог бы преуспеть, будь у него чуть больше времени. Чем больше дней совместного быта утекало, тем отчётливее он ощущал себя в безопасности рядом с Лань Чжанем — казалось, тот может защитить от всех бед этого мира, и иногда это чувство давало ему повод для лености. В один из их тихих дней Вэй Ин проснулся и застал Ванцзи шлифующим отверстия на его флейте. Тогда они провели много часов, играя дуэтом. Вэй Ин разучивал новые мелодии, и его душа радовалась, что они не имеют никакого отношения к тёмному пути, как раз наоборот — защищают от воздействий иньской энергии. Совсем скоро он осознал, что это были не просто уроки. Лань Чжань всё понял сам — почувствовал воздействие проклятия ещё в зачатке и старался замедлить его воздействие. Это помогало — Вэй Ин жил спокойно гораздо дольше, чем можно ожидать от следов тёмного ритуала. Но даже такие сильные мелодии не могут защитить от него совсем. Проклятие начало требовать выполнения условий, и Вэй Ина начали мучить кошмары, напоминающие о событиях тринадцати-четырнадцатилетней давности, когда он, одно за другим, терял всё, что было ему дорого. И когда он просыпался в холодном поту, а порой и в слезах, Лань Чжань брал его за руку и говорил: “Я рядом”. И реальность тут же становилась не такой уж скверной. Он боялся проснуться в одиночестве, наедине со своим страхом, но Лань Чжань ни разу не позволил этому случиться. Иногда Вэй Ин думал, как хорошо было бы всегда просыпаться вот так — зная, что этот человек рядом. И тут же ругал себя за это, напоминая: это не навсегда, это из-за скверны, отравившей его тело, и из-за доброты Лань Чжаня, который поселил у себя шумного беспокойного человека, чтобы спасти его от абсолютного небытия. Им пришлось заменить совместные уроки лечением — Вэй Ин медитировал, пока Ванцзи играл на гуцине очищающие мелодии. Тот не заговаривал о выполнении желаний, хотя Вэй Ин видел, что это даётся ему с трудом, и был благодарен за это. За это и за каждый из мирных спокойных дней, показавших ему, каким тихим и спокойным может быть счастье. Немногим после новолуния порезы начали болеть. Вэй Ин чувствовал пятна тёмной энергии под своими белоснежными одеждами, и ему больше не нужно было задирать рукав, чтобы посчитать, сколько отметин осталось. Три. По-прежнему три. И чем больше времени он проводил с Лань Чжанем, чем сильнее становилась привязанность к нему, тем сильнее росло и уважение — он опасался даже коснуться этого человека лишний раз, не говоря уж о том, чтобы искать спасение своей жизни. Совсем не к месту, в это же время он начал ощущать, что желание прикоснуться, обнять, хоть как-то приблизиться к Лань Чжаню стало искренним. Искренним и ноющим, потому что любое признание в его ситуации выглядело бы лицемерием из-за желания снять проклятие. И даже если бы он смог найти нужные слова — что с того? Без взаимности эти чувства останутся вредоносной блажью. В конце концов, Лань Чжань просто очень хороший человек с огромным сердцем, всеми силами оттаскивающий старого друга от края пропасти. Сегодня луна почти превратилась в полукруг, и Вэй Ин не может уснуть ни после отбоя, ни через несколько часов метаний в постели. Терзаемый мыслями, утекающим временем и внутренними противоречиями, он выходит из цзинши в одиночестве — в прохладе ранней осени привести разум в порядок. Садится на ступени, зажимает область порезов рукой и смотрит на луну, стиснув зубы. Как ему теперь быть? Когда время на исходе и бежать от проклятия больше нельзя — что ему теперь делать? Вэй Ину кажется, что эта мысль дребезжит в воздухе, как неловко дёрнутая струна. В этот момент ему на плечи ложится тёплая накидка с клановым узором в форме плывущих облаков. — Лань Чжань, — проговаривает он с улыбкой и оборачивается. — Я бы сказал, что мне жаль, что ты не спишь, но на самом деле я рад. Как бы иначе я рассказал тебе кое-что важное? Ванцзи стоит рядом и выжидающе молчит. Вэй Ин встаёт со ступеней, завязывает накидку и, глядя на луну, произносит: — Такая туманная осенняя ночь, прохладная, залитая лунным светом. Знаешь, что хорошо делать такими ночами? Воровать сливы! Идём, — он хватает растерявшегося Лань Чжаня за руку и тянет к сливовому дереву. Он давно заглядывался на местные сливы, но днём вокруг слишком много и без того осуждающих глаз, а вот ночь, да ещё и туманная — совсем другое дело. По ночам кажется, что в Облачных Глубинах нет ни единой живой души. Когда они подходят к выбранному Вэй Ином дереву, и он цепляется за нижнюю ветку, проверяя её на прочность, Ванцзи проговаривает: — Это наши сливы, их не нужно воровать. — Это ваши сливы, понимаешь? Ваши, а не мои. Лань Чжань, не спорь, ворованные сливы самые вкусные. Азарт на время помогает ему забыть о боли. Он так давно не лазал по деревьям, но всё ещё помнит, что и как нужно делать, и пробирается повыше к макушке, туда, где плоды получают больше солнечного света и тепла. Его беспокоит лишь одно: что он не может полагаться на обе руки. Однако он не собирается использовать духовные силы, даже если сорвётся. Падения всегда сопровождают жизнь тех, кто стремится к невозможному, и Вэй Ин привык к ним за свою прошлую жизнь — привык куда больше, чем к тому, что кто-то схватит его за руку, не дав сорваться, или поймает у самого дна пропасти. Что кто-то вообще захочет сделать это ради такого, как он. Вэй Ин на мгновение замирает и опускает голову, чтобы посмотреть на застывшего под деревом сливы Ванцзи. Лунный свет мягко ложится на его фигуру, путается в волосах невесомыми серебряными нитями. "Вэй Ин, сконцентрируйся, успокойся". "Вэй Ин, остановись!" "Я никогда не ненавидел тебя". Были ли тогда, в то время, ушедшее в историю, ставшее воспоминанием, что мучает и терзает по ночам, эти попытки Лань Чжаня остановить желанием не переделать его, не проучить, а... спасти? Белый лунный свет перед глазами подрагивает, как потревоженная водная гладь, и размывается. Вэй Ин прикрывает веки, чувствуя, как их обжигают слёзы. Больше всего ему сейчас хочется даже не избежать неминуемой расплаты за невыполненные желания девушки, чьё хрупкое тело по недоразумению стало принадлежать ему, а просто осознать, что Лань Чжань поймает его, если он упадёт. Он крепче сжимает пальцы вокруг ветки дерева. “Если он поймает меня, я...”. Он не успевает додумать эту мысль — порезы начинают нещадно жечь, рука соскальзывает, ветка, за которую он пытается ухватиться, обламывается, и он, судорожно вдохнув от неожиданности, срывается вниз, прямо в объятия Лань Чжаня. У того невероятно сильные руки — едва пошатнувшись, он тут же выпрямляется и слегка прижимает Вэй Ина к себе. Вэй Ин обвивает руками его шею, не давая тут же отстраниться, и вдыхает смешавшийся с прохладным ветром тонкий аромат сандалового дерева. Ощутив землю под ногами, он не размыкает объятие. Слегка дрогнувшим голосом шепчет: — Спасибо, — и, прикрыв глаза, ненадолго прижимается губами к щеке Ванцзи. Он хочет сказать: “Спасибо, что ты всегда рядом, что на тебя можно положиться”, — но произносит только первое слово. Лань Чжань, кажется, замирает на мгновение, но всё же проводит ладонями вдоль его тела — осторожно, трепетно, бережно — и останавливается на пояснице. — Не нужно, — отвечает он после недолгого молчания. Они ещё долгое время стоят вот так, обнявшись, под сливовым деревом и растущей луной. Вэй Ину так хорошо и тепло в этих объятиях, он никогда не чувствовал ничего подобного, кого бы ни обнимал до этого момента. Такие они правильные, такие оберегающие. Он с трудом находит в себе силы отстраниться и прямой, словно натянутая струна, как ни в чём не бывало произносит: — В этот раз я ничего не собрал, но в следующий обязательно получится! Идём обратно. Ночи нынче холодные, а накидку ты захватил только для меня. Порезы снова начинают ныть, да так неистово, словно берут своё за всё счастье, что он только что испытал. И Вэй Ин чувствует, что их осталось два. Один исчез? Чем же это объятие отличается от предыдущих? Да, в этот раз он искренне хотел, чтобы Лань Чжань поймал его, но разве имеют значение его чувства? Он не понимает. И не хочет думать об этом. — Больше ничего не хочешь рассказать? — спрашивает Ванцзи. — Хочу, — Вэй Ин болезненно улыбается. — Но об этой ночи мне больше нечего рассказывать. Давай вернёмся внутрь, и ты сыграешь мне одну из этих ваших очищающих мелодий. Они возвращаются в цзинши, Вэй Ин снимает накидку и ложится в постель, сжимая руку, словно тёмную энергию и боль можно засунуть обратно и больше не вспоминать о них. Лань Чжань в это время берёт гуцинь и садится рядом с постелью. Какое-то время помещение заполняют только очищающая мелодия и освежающий запах сандала. Трепещущее пламя свечей оставляет на стенах дрожащие тени. — Ханьгуан-цзюнь, ты ведь не так часто задаёшь вопросы. Мне следовало бы отвечать на каждый из них. Но есть один вопрос, на который я так и не ответил. Ты спрашивал о том “снова”, что у меня вырвалось, когда мы спорили о тёмном пути. Он чувствует, как в воздухе повисает напряжение, но все равно продолжает говорить. — После того, как Цзян Чэна поймал клан Вэнь и лишил золотого ядра, я чуть с ума не сошёл в попытках найти выход. Ведь он глава клана, последний выживший, да ещё и это его стремление быть лучше всех, эта его непомерная гордыня, — Вэй Ин горько усмехается и качает головой. — Он бы не пережил такую утрату. Весь клан Цзян на тот момент можно было считать уничтоженным, при живом-то главе. То ли дело я. Если бы семья Цзян не приютила меня, я бы так и продолжал бродяжничать, воровать и иногда играл бы на флейте, чтобы скоротать бессмысленное время своей жизни. И я нашёл выход. Мне стало известно об операции по пересадке золотого ядра от одного человека другому, о которой писала Вэнь Цин в своих трудах. Вэй Ину кажется, что мелодия дрогнула, и он замолкает, прикрыв глаза. Ему и самому сложно вспоминать об этом. Он очень не хочет возвращаться мыслями в тот момент, когда последнее, что связывало его с будущим, которое казалось ему непреложным, оборвалось, оставив после себя лишь пустоту и холод. Когда то самое лучшее и сильное, что было в нём, перестало существовать. Когда пламя жизни прогорело до ледяного пепла. Но он чувствует, что должен сказать Лань Чжаню эту правду. — Это… это больно? Сначала Вэй Ину кажется, что он ослышался — так тихо, словно шелест осеннего ветра, прозвучали эти слова. — Поверишь ли ты мне, если я скажу, что нет? — Вэй Ин усмехается и смотрит на Ванцзи с мягкой улыбкой. Лицо его непроницаемо, как всегда, но в глазах проступает что-то болезненное, что-то, очень похожее на смесь сожаления с ужасом, сокрытых за обычным спокойствием. Эти эмоции в его взгляде, как отражение во взволнованной воде — поди разбери, видел там что-то или почудилось. Вэй Ин снова приписывает увиденное своей фантазии, ведь это слишком похоже на чувства, что он испытывал в тот день, когда расставался со всем, чего достиг и чем беззастенчиво наслаждался. — Я думал, Вэнь Цин найдёт способ унять боль, — проговаривает Ванцзи, и кажется, его голос дрожит. Вэй Ин снова качает головой. — Снадобья, что она приготовила, не годились. Нужно быть в сознании на протяжении всей операции, чтобы золотое ядро не рассеялось. — Сколько? — Две ночи и один день. Мелодия затихает — Лань Чжань больше не может играть? Это так впечатлило его? Почему? Вэй Ин стискивает зубы. Он уже ненавидит этот вопрос. Слишком часто он возникает в голове, слишком много смутных знаков, которые заставляют и без того беспокойные чувства метаться ещё сильнее. Вэй Ин хочет спросить: “Кто я для тебя?” — но не решается. Возможная правда пугает его. Если он все равно не знает, как отважиться на то, чего, по всей видимости, требует проклятие, не лучше ли пребывать в приятных иллюзиях то недолгое время, что ему осталось? Ванцзи перебивает ворох его вопросов собственным: — Ты был уверен в успехе? — его голос дрожит, теперь Вэй Ин уверен в этом. — Одно из двух: получится или не получится. Но я был уверен, что получится! Не могло не получиться, — Вэй Ин улыбается, но улыбка его меркнет, стоит взглянуть на его обычно спокойного собеседника. — Лань Чжань, право, не нужно так переживать, это же в прошлом. Лань Чжань! Ханьгуан-цзюнь, да что на тебя нашло? Он совсем не хотел довести Ванцзи до подобного состояния. Эта история — лишь одна из многих в его прошлой жизни. И пусть она объясняет, возможно, больше, чем тот хотел знать… Вэй Ин перестаёт думать, когда Лань Чжань мягко заключает его ладонь меж своих и прижимается лбом к костяшкам пальцев, зажмурившись. Этот обычно спокойный человек сейчас выглядит так, словно его душа раскалывается на части — настолько эмоциональным кажется этот жест. От него мурашки рассыпаются по пояснице, а соприкосновение пальцев с налобной лентой делает его и вовсе из ряда вон выходящим. — Лань Чжань, — тихо зовёт Вэй Ин с извиняющейся улыбкой, приподнимаясь на кровати. — Я думал, ты давно догадывался о чём-то подобном. Тот словно просыпается ото сна и отстраняется, не переставая сжимать его руку. Теперь по ней начинает течь духовная энергия. — Я знал лишь, что твоим духовным силам нанесён невосполнимый ущерб. Голос Ванцзи снова ровный — то ли это, то ли текущая по каналам энергия успокаивает Вэй Ина. Он чувствует, что проклятие уже ужасно измотало его, и опускается на постель. — Ничего хорошего не вышло бы, узнай кто-то правду в то время, — он вздыхает, прикрывая глаза. — Да и сейчас… не стоит больше ворошить это. — Мгм. — И передавать мне духовные силы тоже совершенно не обязательно, — с улыбкой проговаривает Вэй Ин уже в полусне. — Я в порядке. И мне нравится слушать, как ты играешь, Лань Чжань. — Мелодии больше не помогают. — Больше не помогают, — словно попробовав на вкус эти слова, Вэй Ин уже ничего не успевает сказать. Впервые за долгое время он проваливается в тяжёлый сон без сновидений, но даже сквозь него — тревожно. Он чувствует уходящее время так же, как раненый человек — вытекающую кровь. Тягучее ноющее чувство покидающей тело жизни не оставляет даже во сне. И лишь теплое, мягкое, почти робкое прикосновение пальцев к щеке, которое он смутно ощущает, засыпая, дарит надежду, которая остается, даже когда оно исчезает, будто его и не было. Когда он просыпается, Лань Чжань, как всегда, рядом. Отказывается отвечать на вопрос: “Спишь ли ты вообще в последнее время?” — и приносит завтрак. Обучает фехтованию, сопровождает на занятия с Сычжуем, где они долго обсуждают различные техники. Вэй Ин придумывает забавные ситуации, где эти практики могли бы применяться, а юноша смеётся, но прилежно “расследует” их. Этот день мог бы показаться обычным, одним из многих, если бы в глазах Ванцзи с прошлого вечера не поселилось что-то, что не прочитать — это тревожит, волнует душу и не даёт о себе ни одного ответа. Сегодня Лань Чжань уходит на ужин, предупредив, что задержится — говорит, для него есть новости от дяди и бабули. Он-то, конечно, продолжает называть её госпожой Верховной наставницей, но для Вэй Ина она останется бабулей — с тех пор, как узнал, кем она приходится Ванцзи, и навсегда. Он ещё слоняется по цзинши, покручивая флейту в руке и решая, чем заняться, когда в помещение без стука и предупреждения входит Лань Цижэнь. Тот прожигает его взглядом, словно ненависть его насчитывает по меньшей мере пару веков, и отчётливо, но натруженно проговаривает: — Вэй Ин! Вэй Ин удивлённо и растерянно смотрит на него, а затем сразу начинает ломать комедию: вскидывает брови ещё выше и указывает на себя флейтой: — Это вы мне? Конечно, это ему. Откуда ему знать, о чём два брата и их дядюшка болтают за ужинами? Он-то отказывается посещать эти траурные застолья. А если узнал один — дядя или брат — наверняка узнает о его истинной сущности и второй. — Ты… — Цижэнь указывает на него пальцем и явно закипает сильнее с каждым сказанным словом, — как ты посмел так обойтись с благовоспитанной девушкой, едва пожившей на этом свете? — Что вы, что вы, я вовсе не хотел возвращаться в этот мир, — он начинает расхаживать взад-вперёд по помещению, похлопывая флейтой по руке. — Меня заключили в этом теле без моего на то согласия. Вы же занимаетесь расследованием появления в Гусу тёмного обряда, должны бы знать. — Ты его создал! — Я! И что же? — усмехается он. — Эти записи должны были быть уничтожены во время той осады. Никто и никогда не должен был узнать об этом обряде, но кто-то из ваших высокоморальных друзей, явившихся убить меня, прибрал эти записи к рукам, вместо того чтобы уничтожить, да ещё и пустил по миру, переврав их суть. А виноват по-прежнему я! Ну, дела. Цижэнь, как всегда, начинает задыхаться от гнева, глядя, как Вэй Ин, изображая оскорблённую невинность, скрещивает руки на груди. Не Вэй Ин даже, а одна из лучших воспитанниц их клана, Лань Ниан. — Если ты никогда не вынашивал злого умысла, почему продолжаешь губить чужие судьбы?! — А? — Вэй Ин и впрямь теряет нить разговора. — Ванцзи… как можно? — Цижэнь подходит к нему вплотную и едва останавливает порыв схватить его за грудки и хорошенько встряхнуть. — Ты проклятие нашей семьи! Брак?! Он заключил брак не просто с сумасшедшей девицей — с тобой! — Я не собирался выходить за него замуж и уж тем более провоцировать его на это. Достопочтенный Ханьгуан-цзюнь сам настоял на женитьбе! Вэй Ин смотрит Лань Цижэню в глаза — снизу вверх, но от этого его взгляд не становится менее прямым и твёрдым. — Он такой же, как его отец! Упрямец, взявший в жёны того, кто его погубит! — наставник яростно жестикулирует — так же, как в старые добрые времена, когда Вэй Ин намеренно выводил его из себя смеха ради, — только в этот раз выплёвывает слова, ударяющие прямо в сердце, и это уже совсем не смешно. — А ты и рад потворствовать его упрямству! Совсем как его мать. Такая же взбалмошная девчонка, что свела его отца в могилу. Такие, как ты, отравляют устои нашего клана! Ты язва на теле этого поколения! Тебе следовало сгинуть в небытие и никогда не возвращаться! Помяни моё слово, если ты не исчезнешь, нашу семью постигнет большая беда. Если в тебе осталась хоть капля человечности… покинь Облачные Глубины, оставь Ванцзи в покое! Он сам никогда не отступится. А ты… ты уже достаточно натворил. Лань Цижэнь отворачивается, взмахнув рукавом, и покидает цзинши так же неожиданно, как появился, не дав и слова вставить в оправдание. Вэй Ин припоминает, что когда-то во времена их юности Лань Чжань сердился точно так же — взмахивал рукавом, отворачивался и уходил. Но, в отличие от своего дядюшки, не являлся с намерением высказать накопившиеся слова и пожелать поскорее отправиться на все четыре стороны. Видят Небеса, Вэй Ин в последние несколько дней и сам мечтает исчезнуть. Больше не мучить Лань Чжаня, не зиять пятном на его безупречной репутации, не мучиться чувствами, противными памяти о том, что он всё-таки мужчина. А теперь ещё и эта семейная история — как будто два поколения постигла одинаково печальная судьба. И омрачает её по второму кругу именно он, Вэй Ин, самим фактом своего существования! Ещё утром он поправлял Лань Чжаню ворот ханьфу, и без того пребывающий в идеальном порядке, и почти сумел попросить о поцелуе. Теперь же ему хочется бежать одновременно по всем направлениям, а лучше — провалиться сквозь землю. Он хочет жить, хочет воспользоваться вторым шансом, свалившимся ему на голову вместе с убивающим душу проклятием, но дело давно не в этом. Уже долгое время для Вэй Ина этот поцелуй перестал быть вопросом жизни и смерти. И это пугает его больше всего. Он не хочет уходить ни сейчас — на верную смерть, ни потом — если всё каким-то чудом наладится, и он выживет. Но он уже слышал похожие слова: “Однажды ты навлечёшь на нашу семью большую беду!” — и тогда предсказание сбылось. Он не может допустить этого с Лань Чжанем, не может подставить под удар ещё одного человека, от которого видел в свой адрес лишь добро и заботу. Ванцзи возвращается в цзинши позже обычного, как и предупреждал. Он опускается на колени перед столиком, ставит на него пиалу с едой, разжигает угли под чайником и поднимает взгляд на Вэй Ина. Как будто заметив что-то странное, тут же обеспокоенно спрашивает: — Что с тобой? Этот вопрос возвращает Вэй Ина в чувство. Он тут же растягивает губы в улыбке и отмахивается: — Ничего. Что может со мной случиться в этом укромном местечке? О, ужин! Спасибо, Лань Чжань. Усевшись за столик, он берёт палочки и начинает ковырять еду в пиале — есть ему совершенно не хочется. Ванцзи всё это время пристально смотрит на него. Его уже не обмануть такими представлениями. И всё же он не настаивает на объяснении. Вместо этого, рассказывает, почему задержался: — Госпожа Верховная наставница и дядя вызвали нас с братом и рассказали, что источник проблемы найден. Одной из приглашённых учениц клана Цзинь по пути в Гусу передали ложное знание и письменное описание ритуала. По её словам, она не знает человека, который это сделал. — Но доверилась ему?! Немыслимо, — возмущается Вэй Ин, так и не притронувшись к еде. — Мгм. Записи изъяты, а учениц предупредили об ужасающих последствиях, — Ванцзи продолжает беспокойно буравить его взглядом. — И как же им описали последствия? — Сказали, что призванный злой дух завладеет их телом, а душа умрёт. — Что ж. Не всё сообщили, но хотя бы не наврали, — Вэй Ин горько усмехается и отставляет пиалу, надеясь, что теперь её содержимое выглядит так, будто он поел. Порезы на руке по-прежнему болят, но он уже так привык к этому, что практически не обращает на них внимания. Тем более их осталось всего два. Сможет ли он избавиться от обоих разом в день, когда желание жить победит всё остальное? Настанет ли теперь вообще такой день? “Всего остального” стало слишком много. — Вэй Ин, — зовёт Лань Чжань, словно прочитав его мысли, и слегка сжимает руки на коленях. — Твоё проклятие… — Что “моё проклятие”? Ханьгуан-цзюнь, я в порядке, и знаешь, — он вскакивает с места и стискивает кулаки, отводя взгляд в сторону, — я не хочу поднимать эту тему. Ты многое сделал для меня, я благодарен тебе за всё. Но я вернулся в мир по ошибке и чужому злому умыслу. Меня не должно быть здесь. А ты… ты тем более не должен делать то, что противно твоему желанию. Ты не должен помогать мне, Лань Чжань… — он оборачивается, услышав, что Ванцзи встал с места, но не успевает ничего сказать. Тёплые ладони бережно обхватывают его лицо, а касание губ к губам выбивает землю из-под ног. Он взволнованно выдыхает и не находит в себе ни сил, ни желания отстраниться — возобновляет поцелуй, прикрыв глаза и стиснув пальцами ткань на спине Лань Чжаня. Если тот принял решение подарить первый поцелуй ему, кроме этого момента, терять уже нечего. Его бросает в жар и одновременно пробивает мурашками, как от холода. Ванцзи осторожно, словно боится, что Вэй Ин тут же сбежит, переводит ладони на его лопатки. Но ему совсем не хочется сбегать, только не сейчас. Он хватает губы губами, поражаясь их мягкости и совершенно теряя голову от взаимности. Лань Чжань целует его всё напористее и углубляет поцелуй, не встречая никакого сопротивления. Вэй Ин проводит ладонями по его груди, кладёт их на плечи и встаёт на носочки, чтобы сильнее прильнуть к чужим губам, чтобы целовать так жадно и бесстыже, как втайне хотел все эти дни. В этом поцелуе не должно было остаться и тени робкого “спасибо”, и намёка на “я просто хочу жить” — только “хочу”, в каждом соприкосновении языков, в страстном слиянии губ, в сбившемся дыхании, безо всяких слов. В этот момент Ванцзи судорожно вдыхает и отстраняется, растерянно глядя на Вэй Ина. Как будто вдруг осознал, кого на самом деле целовал всё это время. Его ладони отдёргиваются, как от горячего, а во взгляде отражается сожаление. В этот раз Вэй Ин не сомневается, что видит в этих светлых глазах — Лань Чжань вот он, перед ним, открытый, как на ладони. Это не спрятать ещё и потому, что его сожаление более чем понятно. Вэй Ин делает шаг назад, убирая с его плеч свои дрожащие руки, затем ещё шаг назад. Он едва не сшибает столик со своим нетронутым ужином и чаем, неловко улыбается и быстро проговаривает: — Я увлёкся, прости. Надеюсь, это не слишком тебя задело. Кстати, порез исчез, ещё один, — не в силах скрыть нервозность каждого движения, он указывает на рукав, скрывающий порезы. — Всё, что ты вытерпел, было не зря. — Вэй Ин… — Лань Чжань тянет к нему руку, но он уворачивается и вмиг оказывается около двери. — Лань Чжань, не нужно ничего говорить, я в порядке, надеюсь, ты тоже. Мне нужно… прогуляться немного, вот и всё, — уже собравшись покинуть цзинши, он вытягивает указательный палец не то в предостерегающем жесте, не то показывая цифру “один”, и добавляет. — Одному! Осенняя прохлада вмиг сдувает жар с его плеч, но припухшие губы отдают болью и продолжают гореть. Вэй Ин несётся куда глаза глядят, не разбирая дороги, и ругает себя на чём свет стоит. Как он мог счесть этот поцелуй чем-то взаимным? Лань Чжань сделал шаг, на который он сам не мог решиться, а он ещё и воспользовался этим. Лань Ниан — хорошенькая девушка, он не должен был и думать о том, чтобы принять это на свой счёт. Как они будут жить вместе дальше? Как ему смотреть в эти ясные глаза после случившегося? Ладно бы они оба были пьяны. Или хотя бы он сам. Но вино в запасах Ванцзи давно кончилось, и он сам не отпускал того в город докупить ещё из-за страха остаться в одиночестве. И вот где они теперь. Вэй Ин проводит пальцами по горячим губам и зажмуривается. Какой же он дурак. Он садится на ступеньку одного из строений. К счастью, уже стемнело, и большинство обитателей Облачных глубин разошлись по своим покоям — вокруг тихо, спокойно, только ветер шумит в кронах деревьев. — Молодой господин Вэй? — раздаётся у него за спиной. Вэй Ин даже не оборачивается: он знает, чей это голос и чьи шаги звучат не громче шелеста листьев. — Цзэу-цзюнь, — проговаривает он и всё же встаёт, чтобы поклониться. Лань Сичэнь отвечает на приветствие и спрашивает: — Почему Ванцзи не с вами? — Оу… мне не спится, я решил прогуляться в одиночестве. Едва ли я смог бы спугнуть кого-либо в такое позднее время. Для Ханьгуан-цзюня не было необходимости сопровождать меня. Лань Сичэнь внимательно всматривается в его лицо и становится необычайно серьёзным — с таким мрачным лицом он ещё больше походит на своего брата. — Молодой господин Вэй, между вами произошел конфликт? — О чём вы, Цзэу-цзюнь? Разве мог между нами возникнуть конфликт? — Вы были неразлучны все эти дни. Ванцзи пропускал все собрания, ссылаясь на ваше плохое самочувствие, чем несказанно гневал дядю. А теперь вы, сам не свой, сидите на ступенях моих покоев. Могу ли я не беспокоиться? — Право, Цзэу-цзюнь, уверен, у вас есть дела поважнее наших с Лань Чжанем отношений, — Вэй Ин понимает, что его слова звучат грубо, но всецело готов сорвать досаду на любом, кто влезает в их дела, будь тот тысячу раз главой клана или Верховным заклинателем. — Вы ошибаетесь. Когда дело касается вас и Ванцзи, для меня оно превыше любых других забот. — Вот как, — Вэй Ин вскидывает бровь. — Что же, позвольте спросить, вас так беспокоит? — Молодой господин Вэй, — Лань Сичэнь сводит брови, и его голос словно покрывается морозным инеем, — вы правда не понимаете или насмехаетесь над чувствами Ванцзи? И над моим беспокойством о нём заодно. — Я… — от этих слов Вэй Ин и впрямь вконец теряется и искренне отвечает. — Я правда ничего не понимаю! О каких чувствах вы говорите? Цзэу-цзюнь, прошу вас, скажите мне! — Молодой господин Вэй, неужели вы, проведя вместе с Ванцзи столько времени, ничего не знали о его чувствах? Вы вышли за него замуж, ни о чём не подозревая? Вэй Ин взбегает по ступеням и хватается за рукав Лань Сичэня с таким видом, будто готов упасть на колени и молить об объяснении. Однако вместе с переполнившей его надеждой он совершенно теряет способность связно мыслить. — Глава клана Лань, вы… вы сказали о его, Лань Чжаня, чувствах. О каких чувствах?! Неужели… неужели… Тот резко выдёргивает рукав из его рук и, словно не в силах поверить в услышанное, проговаривает: — По-видимому, вам действительно ничего не известно. Но разве вы могли забыть, откуда взялись те шрамы от дисциплинарного кнута на его спине? Вы не видели клеймо на его груди? — Шрамы?.. Клеймо?.. Ничего из этого я не видел, и уж тем более мне неизвестно, откуда они появились. Неужели это связано со мной? Но почему? Как?! Эти слова, как искусный удар в грудь, выбивают из груди Лань Сичэня весь воздух. Вэй Ин уже может почувствовать исходящие от того злость и досаду. Каким бы сдержанным по жизни ни был Лань Сичэнь, сейчас, когда дело касается его брата, он по-настоящему разозлился. — Вы женаты и ни разу… не видели эти отметины? Да, конечно, они связаны с вами, с кем же ещё? По какой ещё причине в этом мире у Ванцзи могли появиться такие раны?! Вэй Ин не знает, что из всего балагана чувств, атаковавшего его душу и сердце, отражается на его лице, но, опустив на него взгляд, глава клана будто бы успокаивается и спрашивает: — У вас провал в памяти? Судорожно соображая, Вэй Ин перебирает воспоминания того времени, бормоча: — Не припомню провалов в своей памяти, ни одного… хотя… есть! Тот раз, в Безночном городе, но разве… как… Он? Лань Чжань… что Лань Чжань сделал? Он всегда думал, что сам в полузабытьи покинул побоище, хоть это и казалось невероятным. У него не было ни причин, ни сил, ни времени, чтобы подумать об этом. Лань Сичэнь вздыхает и начинает говорить: — То, что сделал Ванцзи… если вы этого не помните, боюсь, он бы никогда не рассказал об этом сам. А вы бы и не стали спрашивать. Что ж, в таком случае, я напомню. В Безночном городе, когда ваши силы подошли к концу, вы ранили его в приступе безумия. Его состояние было не многим лучше вашего. Он тоже держался из последних сил и с трудом мог стоять, опираясь на меч. Но когда он увидел, что вы намереваетесь покинуть поле битвы, тут же последовал за вами. Тогда вокруг не осталось почти никого, кто сохранял бы трезвость ума. Я и сам ничего не мог поделать, только словно во сне наблюдал, как Ванцзи, хромая на обе ноги, добрался до вас, схватил, поставил на Бичэнь и скрылся. Спустя четыре часа, когда мне, наконец, удалось восстановить силы, я поспешил сюда, в резиденцию, с призывом о помощи. Я беспокоился, что, если остальные кланы доберутся до вас раньше, Ванцзи признают вашим сообщником, и в лучшем случае это станет несмываемым пятном на всю оставшуюся жизнь, а в худшем — его просто казнят на месте, без долгих разбирательств. Поэтому я и дядя собрали старейшин, которые всегда высоко ценили Ванцзи, в количестве тридцати трёх человек и тайно отправились на мечах на поиски. Лишь спустя два дня нам удалось обнаружить ваши следы в землях Илина. Ванцзи спрятал вас в горной пещере. Когда мы прибыли туда, вы сидели на камне внутри пещеры, а он держал вас за руку, передавал духовные силы и всё время говорил с вами. Вы же повторяли ему в ответ лишь одно слово: "Проваливай!". У Вэй Ина в груди что-то рухнуло, как будто сердце, не выдержав этого знания, попыталось тут же разбиться о землю. Он не может произнести ни слова — дыхание оборвалось, в горле пересохло — только смотрит на Лань Сичэня потрясённым взглядом и пытается понять, как ему теперь поступить. Неужели всё это время ему не казалось? Неужели Лань Чжань уже тогда… Но глава клана ещё не сказал ничего, что могло бы означать что-то, кроме дружбы — и тот, словно в ответ на эти мысли, продолжает говорить: — Дядя принялся бранить его, требуя объяснений. Однако Ванцзи, будто давно понимал, что мы вскоре вас найдем, сказал лишь, что нечего здесь объяснять, всё именно так, как есть. С малых лет он никогда не перечил ни дяде, ни мне. Но ради вас Ванцзи пошёл не только против него. Он скрестил мечи с заклинателями собственного клана и нанёс тяжелые раны тридцати трём старейшинам, которых мы привели с собой… — Я не знал! Я… я правда… ничего… — бессвязно выдыхает Вэй Ин, запустив руки в волосы и зажмурившись. Он едва не падает со ступеней, отступая назад, пока подошвы не встают на ровную землю. Лань Сичэнь молчит, сверху вниз глядя, как он раз за разом повторяет “Я правда ничего не знал”, и с трудом, но и с нажимом добавляет: — Тридцать три шрама от дисциплинарного кнута! Он принял наказание единовременно — один удар за одного человека. Вы должны хотя бы представлять, какую боль ему пришлось вытерпеть, как долго он не мог встать на ноги! Сколько времени он простоял на коленях у стены послушания! Когда я приходил к нему, я говорил, что молодой господин Вэй и так уже совершил ужасную ошибку, к чему тебе добавлять к его ошибкам свои? Он ответил… что не может судить, были ваши действия верными или ошибочными, но какими бы они ни являлись, он готов нести ответственность за последствия вместе с вами. Все считают, что он провёл те годы в уединённой медитации. На самом же деле он был прикован к постели тяжёлыми ранами. Но даже в таком состоянии, когда Ванцзи узнал о вашей смерти, из последних сил поднялся на ноги и, не слушая никаких уговоров, отправился к Погребальным Холмам, чтобы убедиться, — Лань Сичэнь резко выдыхает и с ещё большим трудом продолжает говорить. — Когда он спас вам жизнь и спрятал в пещере… то, как он говорил с вами, как он смотрел на вас… Боюсь, даже ослепнув и оглохнув, невозможно было не понять, что у него на душе. Поэтому дядя так сильно разгневался. В детстве Ванцзи ставили в пример другим ученикам. Повзрослев, он стал прославленным заклинателем. Вся его жизнь — образец благовоспитанности, на котором нет ни пятнышка. Единственная ошибка, совершённая им за всю жизнь, — это вы! И вы говорите… теперь вы говорите мне, что не знали. Молодой господин Вэй, вы тайно поженились и каждую ночь проводили бок о бок. Как… Спустя всё это время рядом с ним, когда он заботился о вас, укрывал вас ото всех, снова пошёл против дяди и всего клана… вы по-прежнему говорите мне, что не знали?! Вэй Ин отступает ещё на шаг, но не готов тут же сорваться с места. Что-то не сходится. Почему же Лань Чжань отстранился во время поцелуя? Почему отказывался спать с ним в одной постели? Думал, что это издевательство? Шутка? Желание поскорее избавиться от проклятия? Неужели всё это время он мучился, скрывая свои чувства? Чего он ждал?! Едва ли этот вопрос можно задать Цзэу-цзюню. Он растерянно кланяется главе клана и, подхватив длинные женские одежды, со всех ног срывается в сторону цзинши. Всё это время в его голове одна за другой проносятся только что услышанные душераздирающие факты, и сердце рвётся из груди отнюдь не от стремительного бега. Не разбирая дороги, он вдруг врезается в кого-то и обнаруживает перед собой закипающее от гнева лицо Лань Цижэня. — Вэй Ин! Запрещено… Тот пытается поймать нарушителя правила “В Облачных Глубинах запрещено бегать”, но Вэй Ин уворачивается и бросает уже за спину: — Простите, это очень срочно! Он несётся во весь опор до самой цзинши, к своему и чужому счастью больше никого не встретив на пути, и врывается внутрь, выкрикнув: — Лань Чжань!

* * *

Ванцзи не находит себе места и расхаживает взад-вперёд по помещению, заведя руку за спину. Если бы они находились не в Облачных Глубинах, он не позволил бы Вэй Ину уйти одному, ещё и с разбушевавшимся проклятием. Но здесь безопасно. И всё же он уже готов сорваться и отправиться на поиски. Объясниться, попросить прощения. Он с самого начала был готов выполнить любое из возможных желаний, чтобы снять проклятие. Единственное, что раз за разом разбивало его сердце и не давало упорствовать — понимание, что Вэй Ин не готов. То, что для Ванцзи было желанным, для него лишь пытка, испытание, которое нужно перетерпеть, чтобы выжить. Услышав, что Вэй Ин по-прежнему считает, будто его намерение помочь — дань чувству долга, ещё и мучается, мечется меж двух огней, он не выдержал. Его самоконтроль был готов к напряжению, отстранённости, скованности — да, кажется, к чему угодно, кроме той взаимности, страсти, которую он почувствовал в ответ на свой поцелуй. И он отпустил себя, перестал сдерживаться, а, когда попытался провести пальцами по волосам, тут же наткнулся на концы налобной ленты, и мгновение разбилось о реальность вдребезги. Он нарушил данное самому себе обещание и поступил неуважительно в отношении человека, которого бесконечно любит уже много лет. Чем больше Ванцзи думает об этом, тем невыносимее ему становится от того, что он так и не объяснился. А если с Вэй Ином что-то случится из-за пережитого именно сегодня? Он, должно быть, терзается противоречивыми мыслями. Да и кто бы не терзался? Лань Чжань сперва сам поцеловал его, а затем сам же и оттолкнул. И хотя он просил о возможности побыть в одиночестве… разве за эти дни Вэй Ин не продемонстрировал ему, что не хочет оставаться один, когда ему плохо? Прочь его гонит только собственная гордость, когда ей становится душно в чужом обществе. Ванцзи, в конце концов, не выдерживает и направляется к двери, когда в неё же врывается всклоченный Вэй Ин. — Лань Чжань! Едва успев остановиться, тот вцепляется обеими руками в его рукава и начинает говорить так быстро, будто, если не произнести эти слова прямо сейчас, они навсегда исчезнут из мира, и больше не будет возможности их сказать: — Лань Чжань, Ханьгуан-цзюнь, послушай… у меня действительно плохая память. Многое из того, что случилось в прошлом, я совсем не помню. Произошедшее в Безночном городе и несколько дней после… я тоже не запомнил. Ванцзи вскидывает брови и растерянно смотрит на Вэй Ина. Тот же сильнее стискивает его плечи и смотрит прямо в глаза, продолжая говорить: — Но! С момента моего возвращения сюда я буду помнить всё, что ты делал для меня, всё, что мне говорил. Я ничего не забуду! Вэй Ин отпускает его плечи. Его взгляд наполняется нежным теплом, и такая же мягкая улыбка ложится на его губы. — Ты замечательный. Ты нравишься мне. Ванцзи не может произнести и звука. Не может решиться ни поверить тому, что слышит за этими словами, ни дотронуться хотя бы до ладони, хотя бы кончиками пальцев. Его тело и разум замирают в оцепенении, и Вэй Ин продолжает разбивать в пух и прах все его сомнения, проговаривая: — Или лучше сказать по-другому. Сердце радуется при виде тебя, люблю тебя, хочу тебя, не могу без тебя, все-что-угодно тебя. Я хочу провести рядом с тобой всю жизнь, — словно и этого может быть недостаточно, он складывает три пальца вместе, указывает на небо, землю, затем прикладывает к сердцу, продолжая, — и каждый день делить с тобой ложе. Клянусь, это не какой-то спонтанный порыв, не чувство вины или благодарности, и даже моё проклятие здесь ни при чём. В общем, никакой другой ерунды. Ты просто по-настоящему нравишься мне, нравишься так, что я хочу делить с тобой постель. Не хочу никого, кроме тебя, никто не сможет заменить тебя. Можешь делать со мной все, что хочешь, как хочешь, мне все нравится, лишь бы ты только пожелал со мной… Больше Вэй Ин не может произнести ни слова. Лань Чжань крепко прижимает его к себе и целует, теряясь между порывом чувств и трепетом, не позволяющим смять эти губы так сильно, как хотелось бы. Этот поцелуй не такой осторожный, как первый в начале, и не такой страстный, каким тот стал под конец. Никто в мире не сосчитает, сколько поцелуев и объятий ему нужно, чтобы выразить всё, что у Ванцзи на сердце. Он дышит прерывисто и часто, проводя губами по горячей щеке, и хрипло проговаривает Вэй Ину на ухо: — Сердце радуется при виде тебя… — Да! — тот прижимается ещё крепче, и в его голосе слышится улыбка. — Люблю тебя, хочу тебя… — каждое слово Ванцзи дрожит, как и руки, обнимающие любимого всё крепче, как и весь он. — Да! — Вэй Ин повторяет громче, стискивая его в ответном объятии ещё сильнее. Как будто, даже если станет невозможно дышать, не отступится, не даст ни единого повода заподозрить, что может не выдержать такие чувства, что они могут как-то ранить его. Как будто, даже задыхаясь, он пожалеет лишь о том, что нельзя прижаться ещё крепче. — Не могу без тебя… Не хочу никого, кроме тебя… никто не сможет заменить тебя! Вэй Ин льнёт к нему всем телом, так тесно и искренне, что Лань Чжань не может отличить его и своё сердцебиение. Он готов повторять эти слова снова и снова, но в этом нет нужды — сказанные единожды, они приняты, поняты и разделены на двоих. В это невозможно поверить. Но, вместе с тем, Вэй Ин не даёт ему ни единого повода для сомнений. От настигших душу облегчения и счастья Ванцзи не сдерживает единственную слезу. Скатившись по щеке, она срывается с подбородка, и пальцы Вэй Ина тут же сильнее вжимаются в его спину. — Лань Чжань, — слышит он и ослабляет объятие, давая возможность слегка отстраниться. — Скажи… почему ты так прервал тот поцелуй? В этом вопросе нет никакого напряжения — опустив взгляд, он видит на лице Вэй Ина лёгкое беспокойство и мягкую улыбку. Будто тот винит в случившемся себя и не хочет повторить ошибку. — Налобная лента… — Налобная лента?! — восклицает Вэй Ин, прежде чем он находит нужные слова. — Но в этот раз я её не трогал! Пару раз в прошлом было, конечно… Ванцзи качает головой. — Я дотронулся до твоей, хотя не имел права. Словно только что вспомнив о ней, Вэй Ин ощупывает ленту у себя на лбу и слегка хмурится. — Что в ней такого особенного? — Её может касаться только человек, предназначенный тебе Небесами, человек, которому ты предан всей душой и которого любишь всем сердцем. — То есть тогда… на соревновании у клана Вэнь я… — Вэй Ин взволнованно взъерошивает волосы на затылке и виновато смотрит на него. Ванцзи сам собирался извиниться, а вышло всё наоборот. В этом умении переводить стрелки на себя Вэй Ин так похож на себя прежнего. И раз это умение дожило до сего дня вместе с улыбкой, он всегда был достаточно сильным для такой ноши. Однако, как бы это осознание ни грело душу, сейчас для этого совсем не время. — Тебе больше не нужно волноваться об этом, — голос Ванцзи звучит мягче обычного, несмотря на разрывающие на части чувства, которые он не решается выразить. — Что ж, тогда, Ханьгуан-цзюнь, — Вэй Ин тут же кокетливо улыбается, развязывает свою налобную ленту, кидает на Ванцзи лучистый взгляд и, привстав на носочки, накидывает её на его плечи, — тебе тоже не нужно больше волноваться об этом. Лань Чжань чувствует, как их налобные ленты соприкасаются, и слегка вздрагивает. Этот контакт — ещё одно признание, значащее для адептов клана Лань больше, чем любые слова. Трепет перед этим моментом — то, что взращивается в них с детства, становится частью их плоти и крови, самой их сущности. Даже если для Вэй Ина налобная лента ничего не значит, он знает, какой смысл она несёт. То, что сейчас произошло между ними — клятва в вечной любви и верности, осознанная, искренняя. Вэй Ин не убирает ладони с его плеч, открыто смотрит в глаза и улыбается своей светлой улыбкой, которую Ванцзи узнал бы из тысяч других. Это улыбка храброго и сильного человека, всегда поступавшего так, как велит ему сердце. — Лань Чжань, Лань Чжань, — Вэй Ин манит его к себе, будто собираясь раскрыть какую-то тайну, но, когда он склоняется достаточно низко, тут же припадает губами к губам, обвивая руками шею. Это объятие такое крепкое, словно Вэй Ин боится, что Ванцзи снова отстранится, но он бы не смог, даже если бы захотел. Он обнимает хрупкую талию и запускает ладонь в густые непослушные волосы, слегка стягивает их и углубляет поцелуй, ощущая, как Вэй Ин прижимается к нему ещё сильнее. Нежные поглаживания по шее сменяются ощущением сжатой на плече ткани, а поцелуй становится порывистым, несдержанным. Он снова и снова хватает губы губами, покусывает, посасывает их и не то слышит, не то чувствует тихие стоны, от которых мурашки бегут по коже. Дыхание сбивается у обоих, он ощущает это сквозь поцелуй и, когда начинает казаться, что Вэй Ин задыхается, разрывает поцелуй, чтобы заглянуть в глаза и убедиться, что всё в порядке. Он видит припухшие губы, раскрасневшиеся щёки и взгляд, из томного вмиг сделавшийся лукавым. — Что такое, Ханьгуан-цзюнь, — улыбается Вэй Ин. — Тебе не нравится? Ванцзи не находит, что на это ответить, так же как и не находит ни тени вопроса во взгляде напротив. — Если бы тебе нравилось, разве не был бы я уже вжат в постель и… Он не даёт договорить — стирает улыбку и несказанные слова новым поцелуем, гораздо более жёстким, чем все, что были у них до этого. Самообладание будет бессильно, если он услышит, что должно следовать за этим “и”. Он и так уже еле сдерживался, а своими словами Вэй Ин окончательно развязал ему руки. Ванцзи опускает ладони ему на бёдра, сжимает их и приподнимает его над полом. Вэй Ин крепко обхватывает его ногами и шумно выдыхает: “Лань Чжань!” — когда поцелуй спускается на его шею. Ванцзи целует подбородок, точку пульса, водит губами по коже, теряя голову от стонов, дрожи, ответных объятий. Он осторожно опускает Вэй Ина на кровать и страстно вжимается в его тело. Ему кажется, что это предел чувств и эмоций, которые он может выдержать, но, ощутив толчок бёдрами навстречу, вырвавший из груди не то стон, не то хриплый вздох, он понимает, что предела нет. И двигается в ответ раз, другой, ощущая, как закипает кровь, как становится слишком жарко, но не может остановиться. Он расстёгивает пояс Вэй Ина, распахивает разом верхние и нижние одежды и целует, кусает, гладит, сжимает обнажённую кожу, не опасаясь оставить на ней следы. Это желание кажется разрушительным и опасным, но он хочет его выразить, хотя бы так, хотя бы сейчас, хотя бы здесь. — Ах, Лань Чжань! — Вэй Ин стонет и выгибается под ним, путается пальцами в волосах, оттягивает их, скребёт короткими ногтями по шее и верхней части спины и каждым движением бёдер лишь подливает масла в огонь. — Никогда… никогда бы не подумал, что ты такой… в постели. Лань Чжань… Лань Чжань! Ханьгуан-цзюнь, позволь и мне раздеть тебя. Ванцзи на мгновение замирает и поднимает взгляд. Его волосы щекочут Вэй Ина — тот вздрагивает, и томная улыбка, едва игравшая в уголках его губ, становится шире, а затуманенный взгляд будто бы слегка проясняется. Подрагивающие пальцы касаются его щеки — в сравнении с её жаром, они кажутся прохладными. Он кивает и, приподнявшись, обнаруживает, что пояса на нём уже нет. Вэй Ин припадает губами к его шее и опускается ниже, отодвигая ткань и постепенно обнажая кожу. Он словно в отместку оставляет красную отметину посреди неровно вздымающейся груди и скидывает белоснежную ткань с плеч Лань Чжаня. Открыв след от тавра в форме солнца, шумно выдыхает, осторожно проводит по нему пальцами и вдруг припадает к нему губами. — Вэй Ин! — вырывается у Ванцзи. Он стискивает волосы у затылка Вэй Ина, но быстро берёт себя в руки и не мешает ему. Только закрывает глаза и старается дышать как можно медленнее, чтобы успокоиться. Эта метка — память об отчаянии. И, вместе с тем, память о времени, когда Лань Чжань отказался смириться с тем, что их встреча никогда больше не случится. Однако даже тогда он думал, что Вэй Ин ни при каких обстоятельствах не сможет узнать об этом шраме. И никогда не представлял, каким пронзительным будет этот поцелуй. Его ничуть не беспокоит, что губы эти принадлежат чужому телу, что хрупкие плечи, которые он сжимает, которые только что осыпал поцелуями — “не те”. Когда-то он знал, что тело — инструмент для тренировки духа. Теперь он знает, что тело — ещё и способ дотронуться до другой души. Всё, что остаётся, когда мысли уже не складываются в слова, которые можно было бы произнести. Словно в ответ на это, Вэй Ин, всё ещё касаясь губами отметины в форме солнца, проговаривает: — У меня теперь не то тело, в память о котором остался этот шрам. Скажи, Лань Чжань, неужели тебе все равно, что ты видишь перед собой другого человека? — он поднимает взгляд, а его пальцы нежно проходятся по шрамам на спине. Ванцзи смотрит ему в глаза, проводит большим пальцем по щеке и отвечает: — Я вижу тебя. Вэй Ин удивлённо вскидывает брови, но прежде, чем он успевает что-то сказать, Лань Чжань снова вовлекает его в поцелуй и вдавливает в постель. Поцелуй глубокий, несдержанный, до боли в губах, до стонов, которые в нём же и тонут. Эти слова, которые пришлось произнести вслух, словно сорвали с петель дверь, которую он никак не решался открыть. Вэй Ин здесь, в его руках, распалённый, желанный, выгибающийся навстречу, льнущий к нему обнажённым телом, и ни время, ни материя, ни опасения больше не стоят между ними. Он не может больше ждать и начинает медленно входить. Вэй Ин вскрикивает и сжимается, обхватывая его ногами и впиваясь ногтями в спину. — Тебе больно? — с трудом проговаривает Ванцзи и замирает, взволнованно вглядываясь в его глаза. — Это мой первый раз! Конечно, мне больно. Он не знает, что отражается в его взгляде, когда он, стиснув зубы, едва не рычит от напряжения, желания и злости на себя за то, что, должно быть, слишком груб. Он ничего не может с этим сделать, и никогда не сможет. Однако, поймав его взгляд, Вэй Ин вдруг слегка улыбается и кладёт ладонь на его щёку. — Ты смутился или возбудился? Лань Чжань, Лань Чжань, давай так: если ты будешь меня целовать, возможно, мне не будет так больно. Ванцзи так и делает — накрывает улыбающиеся губы поцелуем и больше не даёт разорвать этот контакт. Собирает с подрагивающих губ стоны, вскрики и вздохи, покусывает их, хрипло постанывает в них в ответ и уже не может замедлить темп. Как бы он ни срывался, как бы быстро ни двигался, ему не даёт покоя не то мысль, не то ощущение: “Мне даже так тебя мало”. Сводимый с ума этой эмоцией, он чувствует, как Вэй Ин постепенно расслабляется, начинает отвечать на его толчки, гладить спину, а не вцепляться в неё, будто в поисках спасения. Но это ничуть не делает его вскрики тише. Ванцзи никогда не слышал своё имя, произнесённое в таком количестве интонаций, иногда настолько искажённое сбитым дыханием и поцелуями, что почти не разобрать. Его сознание тонет в этих криках, прикосновениях, в близости, разрешающей всё. Он не останавливается, когда Вэй Ин начинает с шутливыми нотками в голосе умолять его остановиться. Не останавливается и когда Вэй Ин изгибается под ним, вздрагивает, на мгновение замирает с застывшим на губах вскриком, а потом прижимается к нему крепче. Он не останавливается до тех пор, пока напряжение, державшее его всё это время, не разбивается вдребезги в один миг, исчезнув в глубокой ночи вместе с рычащим стоном. И даже тогда ему по-прежнему мало. — Прости, — проговаривает Ванцзи, когда они оба, взмокшие, обессиленные, в приятной истоме лежат в постели: он — на спине, Вэй Ин — положив голову ему на плечо и закинув на него ногу. Он вслепую перебирает липнущие к спине волосы Вэй Ина, а тот теребит в руке его налобную ленту, сначала потерянную, а затем найденную среди их смятых одежд. — Простить? Тебя?! — возмущённо спрашивает Вэй Ин и даже привстаёт, чтобы заглянуть ему в глаза. — За тот шок, который я испытал от того, что ты такой зверь в постели? Дай-ка подумать, — понаблюдав за тем, как едва заметно меняется в лице Ванцзи, мучимый совестью, он начинает смеяться и коротко целует в губы. — Ну, если ты согласишься, что каждый день — это перебор, и мы договоримся на раз в неделю, то можешь считать, что прощён. — Нет, — коротко отвечает Лань Чжань, по глазам и улыбке понимая, что тот просто дурачится. — Как это “нет”? Ты же ни разу ни в чём мне отказывал за всё время здесь! Хорошо, четыре дня, четыре, лучшего условия не будет, соглашайся, Ханьгуан-цзюнь, — Вэй Ин поднимает четыре пальца и улыбается так счастливо, что его свету могла бы позавидовать полная луна в ясную ночь. — Нет, — Ванцзи ловит его запястье и слегка улыбается. — Каждый день — значит каждый день. Тот кладёт голову обратно на его плечо, умиротворённый и довольный, словно получил всё, что хотел в этой жизни. В этот момент Лань Чжань вдруг замечает, что держит ту самую руку, на которой раньше были порезы. На ней не осталось и следа проклятия. — Когда?... — Когда я накинул свою налобную ленту тебе на плечи. — Почему ты не сказал? — Потому что до этого я сказал, что это неважно. А уж если проблема ушла сама собой, то с чего же о ней переживать? Я был занят. Ванцзи прижимает его руку к груди, с облегчением понимая, что обратный отсчёт остановлен. Они ещё какое-то время лежат молча в полудрёме, и Вэй Ин проговаривает: — Я до последнего не мог понять, что же такое стояло за этими желаниями, что не позволило им исполниться сразу, сколько бы мы ни пытались. Теперь я понимаю: они исполнились, когда я сам искренне хотел того же самого. Желания Лань Ниан стали моими собственными — значит, ключевым условием была взаимность, — он усмехается и качает головой, но не озвучивает последовавшие за этими словами мысли. Уже практически провалившись в сон, Вэй Ин вдруг снова напрягается, привстаёт и зовёт: — Лань Чжань, Лань Чжань! — М? — У меня есть шестое желание. Я хочу быть твоим спутником на пути самосовершенствования до конца своих дней. Ванцзи смотрит на него долгим взглядом, и улыбка, едва различимая, трогает уголки его губ. Он понимает, что это значит гораздо больше, чем просто быть вместе. Это означает никогда не сворачивать на Тёмный Путь. А ещё — что это желание можно исполнять каждый день, ни разу не поставив точку.