Нить уходящей вселенной

      Дикая вишня, седые листья, полумрак и грязные, полные бликов, кривые плиты. ЭйДжей не впервой быть здесь. В двух метрах от скамьи покоится Грэнни Смит, рядом её сын, Брайт Макинтош, а после — маленькая, отделённая иной оградой, могила Эппл Блум. На столиках возле плит лежат аккуратно сплетённые алой лентой ветви статицы, сорванные Эпплджек на пути сюда. Весенний ливень барабанит ледяными каплями по бетону, а грубые порывы ветра срывают ещё уцелевшие грязно-белые лепестки с потухших роз на соседней могиле. Так много дел ещё предстоит, так мало девушка успела сделать с теми, кто сейчас, всплывая в памяти туманными силуэтами, стоит перед ней. Она их видит, улыбается им, но уже ничего не может сказать.       Не подаст бабуле её любимую шкатулку с гравированными иглами и спицами. — Она досталась мне от моей матери, — старушка потирает переносицу, прикрыв глаза. — Бабуля, а что в ней? — девочка с неподдельным интересом смотрит на небольшое деревянное изделие в дрожащих руках. — Семейные спицы, иголки и катушки, на которых выгравирована наша фамилия, — чуть помедлив, отвечает Грэнни на выдохе. — Она сделана из одной из первейших яблонь, посаженных нашей семьёй. В семье Эпплов всего 6 таких шкатулок.       Она не подскажет отцу, как лучше быть с его очередной попыткой сделать семью счастливой и полной. — К этой рубашке лучше красный галстук или бабочка? — О нет-нет-нет! Лучше возьми чёрную бабочку из комода... Пап, ты уверен в этом?       Брайт, погружаясь в свои мысли, примеряет аксессуар, затем отвечает: — О, да, ты права, я уверен, чёрная лучше. — Я не про то, — потупив взгляд, говорит девушка. — Эппл Блум думает, что ты ищешь замену маме, и ей… страшно, а я не знаю, как объяснить. — Это моя забота. Просто будь рядом с сестрой сейчас, ей это нужно, как никогда раньше, хорошо? — мужчина кладёт руку на плечо ЭйДжей. Получив утвердительный кивок, он отстраняется и берёт маленькую бархатную коробочку с того же комода. — Дочунь, а этот браслет ей точно понравится? — Несомненно, его же сделал ты, — одаривает девушка отца родной улыбкой. Брайт ухмыляется, смотря на предмет в руке. Он знает, что Эпплджек не умеет врать. И верит ей.       Она не починит сестре её любимую фарфоровую куклу в платье с золотыми цветами. — Эппл Блум, стой, ты можешь пораниться! — кричит Эпплджек, обуваясь и беря в руки веник, — И как ты умудрилась? — Я не хотела! Правда!.. — в слезах отвечает ей та.       Блондинка лишь томно вздыхает и принимается собирать осколки с пола, понимая, кому их придётся склеивать, и проклиная за это всех богов её мира. Закончив, она убирает бывшую куклу в коробку и проверяет, не осталось ли чего ещё под маленькими ножками. Эппл Блум тихо всхлипывает себе в ладони. — Я правда не хотела, это вышло случайно! Прости, Э-эпплджек, — девочка сквозь пальцы и солёные капли смотрит на коробку, вспоминая, с какой радостью принимала подарок от сестры. И ей очень горько осознавать, что она его испортила, потому что безмерно любила ЭйДжей.       Эпплджек, видя это, тепло улыбается и прижимает младшую к себе, тихо говоря: — Я не злюсь на тебя, всё будет хорошо, — и ласково гладит девочку по голове, — Давай починим её вместе?       Кажется, будто прошла целая вечность с последних похорон, но нет, всего полгода назад на землю падали холодные слёзы разочаровавшейся в своей судьбе, беспомощной, растратившей всякие силы девушки. Тогда ей казалось, что она больше не сможет встать с колен, что всё, что у неё осталось, это она сама, и что даже данному не хочется поддерживать жизнь. Слишком много потерь на одну душу, слишком много бед, одно слишком, и только ничего взамен. Словно сквозь пальцы вода, облики родных утекают из её головы, забываются, становятся пылью на полках. Она хочет забыть их, она должна забыть их, чтобы дышать дальше. Они, как бревно в быстрой реке, встали поперёк лёгких и препятствуют кислороду. Мешают, бьют по самым стальным, но уже ороговевшим, покрывшимся пятнами крови, последним нитям нервов. Она не знает, что именно держит её на плаву, что даёт ей повод вдыхать прохладой сырой земли сквозь трухлявую кору. Она хочет найти этот повод, хочет забыть и забыться, погрузиться в омут, в глубинах которого отыщет себя, уничтожит в себе тот свет, что болит и мешает сердцу биться. И она чувствует, что он рядом, лишь стоит обернуться. Но ЭйДжей не хочет оборачиваться, потому что боится вернуться. Неизвестно, как долго она проторчала в этот лютый, для весны, мороз, как сильно окоченели её пальцы, как покраснели щёки. Заледенелым дыханием девушка напоминает себе, что уже слишком поздно для того, чтобы одной находиться на кладбище в этот глупый, будь он неладен, дождь. Но не может уйти.       Эпплджек любуется тем, как незаметно дождь бьёт по чёрным плитам. Слышит, как хриплый фонарь отмечает свою работоспособность неприятным шумом. Чувствует петрикор, который ранее бы её успокоил, но сейчас только вызывает новый поток воспоминаний. Ей хочется удалить этот запах из мира; или исчезнуть самой. Девушка думает о том, как сейчас бы бабуля гнала её в дом белым, узорчатым платком, который Эпплджек сшила ей на уроках труда в школе, как отец бы заваривал любимый, приготовленный по особенному рецепту кофе, как старший братец Биг Мак игрался бы с любимой собакой Вайноной, пока, как он считал, никто не видит, как малышка Эппл Блум в очередной раз за вечер подбегала б к дверному проёму, отмечая карандашом свой рост и громко крича: "Папа, папа, смотри!". Но даже думая о таком, слёзы не летят на мокрый бетон.       Лишь ЭйДжей на минуту забывает, как дышать.