Антимиры

      — Мда, — выразил общую мысль Эжен и взял ещё картошки фри, обмакнул сначала в сырный соус, затем в кисло-сладкий, задумчиво пожевал. — А это вкусно! — Запил апельсиновым соком. — Итак, Каринка, ты рассказала что-то несусветное.       — Я в курсе, — немного виновато пробубнила Семиградская. — Но я правду говорю.       — А он тебе давал что-нибудь? Есть, пить, жвачку? — уточнила Лена, удобнее устраиваясь на диванчике и разворачивая себе Шримп Ролл.       — Ну, да, я какао пила, а он апельсиновый сок, — медленно кивнула Каринка. — А что?       — Может, он тебе подмешал чего? — предположила Великославова. — А?       — А Дом-вверх-дном и Университет? — парировала Семиградская, дожёвывая креветку. — Эжен, съешь весь соус, пойдёшь новый покупать на свои деньги, — предупредила она не в меру прожорливого друга. — Так вот, нет, похоже, всё вполне реально.       — И шестнадцать лет мы этого не замечали, так что ли? — Лена фыркнула. — Да быть не может.       — Ну может ведь, — возразила Каринка. — Ну я не вру, ну Лен…       — А вдруг там воздух, как в казино? Только галлюциногенный, а не прогоняющий сон, — задумчиво спросил Домбровский, заискивающе пододвинул коробочку сырного соуса к Семиградской. — Не ешь меня, я тебе ещё пригожусь.       — Ну смотри мне, — строго ответила та. — И воздух там был самый обычный, разве что пыльный чуточку.       — Вот! — Эжен стукнул ладонью по столу, и стакан с соком опасно закачался. — Ой, я извиняюсь. — Удержал его. — Может, это пыль такая?       — Ты дурак или притворяешься? — прищурилась Каринка. — Не было там ничего, говорю же. Да и зачем бы?       — Ладно, ладно, прости. — Домбровский примиряюще поднял руки. — Я погорячился, согласен, — признал он. — Но мы просто очень беспокоились, — добавил на всякий случай.       — Да я тоже хороша, — вздохнула Семиградская. — Но кто старое помянет… — Покачала головой. — Вы лучше скажите, что мне делать? Приходить ещё? Продолжать это изучать?       — Ну… Назвался груздем, — повторил их любимую присказку Эжен. — Будем честными, ты в этом увязла достаточно глубоко, чтобы просто забыть, но не особенно, чтобы знать достаточно и уметь использовать. Что там он говорил про Гойю и прочих?       — Нет, в этом ты тоже прав, — согласилась Каринка. — Забыть не смогу, натура любопытная, а сходить с ума что-то не хочется… Делать нечего.       — Учиться, учиться, учиться! — звонко заключила Лена, и Домбровский с Семиградской содрогнулись.       — Владимир Ильич, потише, — попросил Эжен, как самый храбрый.       — Не сидели бы мы среди приличных людей, я бы тебе в лоб дала, — ласково сказала Великославова.       — Тогда, как выйдем, бегом побегу. — Домбровский на всякий случай отодвинулся от неё подальше. — Зато ГТО потом сдам, баллы будут для поступления…       — Наш пострел везде поспел. — Каринка при мысли обо всём это поёжилась. — Так, давайте-ка не будем о грустном, нам о нём и так все уши уже прожужжали. — Она взялась за пончик. — Ой! — Закрыла лицо рукой. — Я дура, ребят.       — А что? — забеспокоилась Лена. — Карин?       — Да я про браслет спросить забыла. Вы заговорили, я про школу вспомнила, потом про это наше приключение, — пояснила Семиградская. — Ну и вот.       — У тебя есть ещё стимул пойти на встречу в следующую субботу, — обнадёжил её Эжен. — Да только это… Когда олимпиады начнутся, конференции, вся эта проектная муть… Ты с ума сойдёшь. Отдыхать, да хотя бы просто спать, тебе когда-то тоже надо!       — Надо-то оно надо, но время не резиновое, а мне двадцать пятый час в сутках сейчас необходим, как слону хобот, — расстроено отвечала Каринка. — Что делать-то будем, а? Я хочу и в школе успевать, и на этих олимпиадах, будь они неладны, и в Москварии… А ведь ещё личная жизнь!       — Какая? — разом прищурились Лена с Эженом.       — Книжки, — мрачно ответила Семиградская.       — А… — вздохнули с облегчением её друзья. — Мы уж думали…       — Индюк тоже думал, и чем это кончилось? — ласково напомнила Каринка.       — Тоже верно. — Домбровский медленно открыл коробку с креветками, с удивлением обнаружил, что она пуста. — Так…       — Те калоши, что мы прислали на прошлой неделе, вы давно уже съели, — ядовито ответила ему Великославова переделанной под их ситуацию цитатой. — Эжен, ты проглот, и да будет тебе стыдно.       — Только не говори, что я и вашу порцию… — страдальчески взвыл тот. — Мерлин Великий! — Это в нём говорил читанный когда-то «Гарри Поттер»: судя по всему, Эжен правда боялся, что ему придётся покупать ещё еду.       — Нет, но наличие совести тебе не помешает, — успокоила его Лена, улыбнулась так, как, наверное, крокодил улыбается добыче, и деловито открыла пирожок с вишней. Домбровский же стыдливо спрятался за стаканом сока и какое-то время сидел молча.       Каринка тоже затихла: она думала о том, что сегодня увидела. И волшебные дома Москварии, и невероятный Университет, и забавный, немного неказистый, но по-своему симпатичный и уютный Дом-вверх-дном — всё это вызывало у Каринки дикий, почти детский восторг. Семиградская поймала себя на мысли, что какая-нибудь волшебная страна, верно, так и выглядит: яркая, гостеприимная, та, где нет бед и несчастий. «Но они есть везде, — одёрнула себя Каринка. — И красивая картинка — это только картинка, а на самом деле». Почему-то она вспомнила обиженные, злые глаза Теодора. «Ему больно, наверное, — решила про себя Семиградская. — Он заносчивый, конечно, но я не хотела его задеть. Может, он и вёл себя так просто из ученической ревности… Вот бы объясниться». Там на ум пришёл и Мрачный лес, который упоминал Коротов, и замаячило чем-то гиблым и тоскливым Зазеркалье. «Где ж лучше? Где нас нет, — кивнула сама себе Каринка. — А на деле у всякой волшебной страны есть свои тёмные закоулки, которые никому не показывают: в мире фантазий реальность не нужна, от неё ведь туда сбегают». И ей стало жаль Теодора ещё больше. Жить в таком чудесном месте и мучиться. Нечестно это, неправильно. «За всё хорошее надо платить», — неожиданно пронеслись в голове слова любимого учителя биологии, Николая Андреевича. Ну да, и цена, прямо сказать, та себе. Каринка хотела было пошутить с собой про известное соотношение «цена-качество», но не стала: почему-то решила, что в такой ситуации это неуместно.       — Ты чего зависла? — осторожно спросил Эжен, глядя на застывшую с надкусанным пончиком в руке Семиградскую. — Всё хорошо?       — Д-да, конечно. — Каринка помотала головой, вздохнула. — Просто много всего свалилось сегодня. Но ничего, прорвёмся. — Улыбнулась. — Итак, доедаем, и в наши края. Нам надо ещё раз осмотреть те кусты.       — А ты думаешь, что что-то осталось? — с сомнением спросила Лена.       — Мало ли… — Каринка пожала плечами. — Тут ещё что: мне дали пару местных штук же… Может, они среагируют как-нибудь?       — Ты права, пожалуй, — согласился Эжен. — Если они предназначены, чтобы что-то там о тебе узнать, то почему бы и…       — Погодите, — нахмурилась Великославова. — А если мы им эту… Как же… Статистику испортим? Что тогда будет? Может, Каринка наша с духами разговаривает, а чудик, который следил — по потолку ходит? И тогда кулон засечёт его, и бедную Каринку вынудят тоже вот… — Она вздохнула, поёжилась. — Да не дай Бог.       — Но кулон я уже надела. По идее, он должен быть настроен на меня… Или нет? Сложно! — Каринка тяжело вздохнула. — Давайте лучше ничего не будем трогать.       — Не влезай, убьёт, так что ли? — предположил Домбровский. — Нет, вообще-то очень похоже на то, но…       — Именно поэтому мы поедем домой и, как все приличные люди, будем играть в «Монополию» у меня в гостях, может, придумаем чего там. И уж точно не станем лазить по кустам, — решила Каринка, делая такие страшные глаза, что Эжен с Леной понимали: или так, или никак.       Сказано — сделано.       И вот, уже через час все трое сидели на полу в Каринкиной комнате и рассуждали.       — Этот твой архимаг физик ведь? Ну, у них техномаг, у нас физик. — Эжен потянулся за половинкой яблока, задумчиво надкусил, пожевал, заел виноградиной. — Он же должен понимать, что ты не одна такая, правда?       — Ну и что? Мы уже решили, что не пойдём. — Каринка прищурилась.       — Ну, а вдруг? — Домбровский ткнул Лену в бок, чтобы та не дремала, удобно устроившись на подушке. — Уж больно интересно…       — Больно — это я могу, — угрожающе начала Великославова, и Эжен тут же спрятался за Каринку, которая задумчиво разглядывала остатки апельсина и теперь лежала на боку, размышляя о том, как дошла до жизни такой. Объелась, то есть.       — Так вот, если он понимает, что ты не одна такая, то кулон настроен, если, конечно, можно так выразиться, на тебя… — продолжал Эжен уже из-за Каринкиной спины. — Лена, не бей, я ископаемое и вымирающий вид, ты потом виновата будешь, — предупредил он, заметив слабую пародию на Тарутинский манёвр со стороны подруги.       — Я тебя породила, я тебя и убью. — Великославова отлично помнила, как подарила ему на двадцать третье февраля в первом классе книжку с динозаврами.       — Не отдам, моё. — Домбровский её нежно любил и хранил на тумбочке у кровати как этакую посылку из детства.       — Тогда совесть имей, ископаемое. — Лена фыркнула. — Ну, Карин, Жека прав?       — Я вам не Жека, — тут же обиделся Эжен. — Но вернёмся к Коротову. Словом, я думаю, что кулон что-то считывать должен только с тебя, а с остальных так… Но на что-то знакомое из своего мира или, если угодно, антимира он может отозваться.       — Сразу видно гуманитария, — пресекла это Великославова. — Или нет… Надо бы твоего папу спросить, Карин, он в этом больше понимает. Он же любит всякую технику…       — Но кулон не техника, наверное, он же нужен, чтобы выявлять людей со способностями. Это ведь не маги… — задумчиво протянула Каринка. — Или я чего-то не понимаю.       — Да мы все, — кивнул Эжен. — Хотя бы ради этого стоит туда вернуться. — Он лёг на спину, заложил руки за голову. — А я тоже хочу! И способности хочу!       — Ну это вообще-то не всегда весело. Я же говорила про сказителей прошлых жизней, — напомнила Каринка.       — Ну так то сказители… — возразил Домбровский. — А сновидящие? А те, кому открывается будущее?       — Нет, ты неправ, — неожиданно отозвалась Лена. — Я бы… Я бы не хотела видеть во сне кого-то постоянно. Не знаю. С одной стороны, приятно побеседовать с каким-нибудь Ференцем Листом, а с другой… А вдруг я влюблюсь, и что тогда? Мучительно встречаться с дорогим человеком только так, на грани яви… Это пытка. Причём для обоих.       — Да и будущее видеть — удовольствие так себе, — согласилась Каринка. — Хотя хотела бы я знать, что будет на контрольной.       — Пожалуй. — Эжен задумался. — Как-то я не подумал… Но погодите! — Он сел, нахмурился. — В таком случае, это же нечестно. А если человек не просил обо всём этом, если ему не надо?.. Это, это…       — У всего есть цена, — со вздохом заметила Великославова. — Кто знает, может, у Вселенной на таких свои планы?       — Видимо, — кивнул Домбровский. — А всё равно нечестно.       — Честно — это что-то за гранью фантастики, — успокоила его чувство справедливости Каринка. — А у папы я всё-таки спрошу про маятник. Как-нибудь завуалированно, но спрошу.       — И тогда мы пойдём на дело, — хором ответили Эжен с Леной и немного демонически расхохотались.       «Не соскучишься, конечно», — только и подумала Семиградская.

***

      Школа нагрянула неожиданно и в высшей степени отвратительно. Утро понедельника у Каринки не заладилось настолько, что хоть «ложись и умирай под лестницей», как говорила Каринкина одноклассница, Варя Шатрова. Варя в восьмом классе пошла на олимпиаду по литературе в соседнюю школу, честно ответила на все задания, но, верно, перенервничала и тем самым заработала себе страшную головную боль. Варя не стала унывать, сдала бланки, спустилась на первый этаж и села на скамеечку под лестницу. Там её и нашла сопровождающая, Яна Львовна, их учительница по русскому. Варя честно призналась, что собиралась умирать в этом тихом и укромном месте, сдалась Яне Львовне, выпила таблетку и домой вернулась живой и бодрой, но случай этот запомнила и всем рассказывала.       Так вот, Каринка тоже хотела лечь и умереть где-нибудь. И возродиться кошкой. Ешь, пьёшь, спишь, изредка пакостишь и ловишь мячик — за всё тебя хвалят. Хорошая жизнь. «Но скучная, — подумала про себя Каринка. — Так что чем богаты, тому и рады».       С такими мыслями она и пошла на математику.       Елена Анатольевна сегодня свирепствовала больше обычного, ядовито комментировала чуть ли не все ответы, а под конец и вовсе вызвала Каринку к доске.       — Ну, Карина, выходи, будешь решать неравенство с параметром, — сказала она, неприятно улыбаясь.       — Елена Анатольевна, я ничего не поняла, я там буду стоять и пылиться, — пискнула Семиградская, не зная, куда прятаться от такого внимания.       — А мы тебе поможем, правда, ребята? — Елена Анатольевна обвела взглядом пару девочек и пятерых мальчиков: все они выбрали математику в качестве профильного ЕГЭ и теперь, верно, об этом жалели. Каринка подумала, что зря она захотела в будущем изучать ещё и экономику, но было поздно. И Семиградская поплелась к учительскому столу, дрожащей рукой взяла мел.       — Ну, пиши, — велела учительница, и Каринка принялась медленно переносить неравенство из учебника на доску, думая, что параметры тут очень не кстати.       — А скажи-ка определение логарифма, — вдруг потребовала Елена Анатольевна. Каринка, этот логарифм писавшая, застыла.       Она не очень-то поняла, что это, ещё на первом занятии, но определение честно выучила и готовилась уже его произнести, как вдруг поняла: не помнит. Не помнит ни в какую, а терпение Елены Анатольевны понемногу кончается. И Каринка поняла, что пропала.       — Ну? — Елена Анатольевна нахмурилась.       — Я… Я не знаю, — тихо ответила Семиградская, чувствуя, как глаза слезятся.       — Не знаешь? И зачем же ты на урок пришла? — Елена Анатольевна прищурилась. — Какой смысл тебе что-то учить, если ты не знаешь чего-то простого? И…       Остального Каринка уже не слышала: сама не зная, зачем, вылетела из класса, бежала по школе, не глядя, очнулась где-то в раздевалке под своей курткой и разревелась. Не слышала Семиградская, как зашёл Веня, лучший в классе в этой дурацкой математике, вздрогнула, когда он осторожно обнял и долго гладил по плечу, пока она плакала. Веня вообще был очень добрый мальчик, всегда помогал, если что не выходило, не дразнился, не задирал нос, хотя слыл круглым отличником. Вот и сейчас он терпеливо говорил, что Елена Анатольевна ко всем так относится, даже к нему, что у неё характер такой и что Каринке не стоит обращать на это внимание. Та шмыгала носом, жалась к Вене и думала, что теперь она к Елене Анатольевне ни ногой. Сегодня же попросит маму написать что-то такое на имя директора и перевести её в совсем соцгуманитарную группу, без такой сложной математики. Ну её, эту экономику, ну её к известной бабушке, Каринке нервы и честь с достоинством дороже. Кто знает, что там будет, Елена Анатольевна непредсказуемая, а Каринке этого не надо.       — Ты сильная, — донеслись до её ушей слова Вени.       «Да», — подумала Каринка. И тут прозвенел звонок.       — Спасибо тебе. — Семиградская вылезла из куртки, слабо улыбнулась. — Правда, Вень, спасибо. Я… Мне было так погано, а ты помог.       — Ты тоже когда-то утешала меня, когда Кирилл Бойцов прятал мои вещи или топил их в луже, даже била его пару раз, — усмехнулся Веня. — Помнишь?       — Так это был третий класс. — Каринка кивнула. — Я делала это, потому что мне было тебя жалко, да и Кирилл — придурок, каких поискать надо. Да только зачем? — тихо рассмеялась своей шутке.       — Ты хороший человек, Каринка, и это главное, — серьёзно сказал Веня и посмотрел на Каринку поверх очков, отчего та вздрогнула: настолько странные и красивые у него оказались вдруг глаза.       — Главное-то оно главное, но хороший человек — это не профессия, — вздохнула Семиградская. — Спасибо, и… я пойду, наверное. Перемена маленькая, а мне надо в другой класс.       — Удачи. — Они поднялись и вышли. На душе у Каринки стало легче.

***

      Вечером Каринка засыпала тяжело. Заявление от мамы лежало у неё в портфеле, в голове мелькали мгновения маленького чаепития с родителями. Они не стали ни ругаться, ни вообще сердиться, только согласились, что, наверное, Елена Анатольевна повела себя непедагогично, а Каринке впредь стоит спрашивать то, что непонятно. Каринкин папа сказал, чтобы она не стеснялась к нему подходить с математикой или какими-то такими вещами, Каринкина мама с четверть часа сочиняла что-то на имя директора, чтобы дочку перевели в другую группу к новой, более мягкой учительнице. То есть всё прошло вообще-то ну очень хорошо, но Каринке всё равно было грустно и немного обидно. Вот она и лежала, смотрела в тёмный потолок, поглядывала на луну за окном и недовольно сопела. Так и задремала, кажется, почти провалилась в сон, но вдруг очнулась… Нет, не у себя в комнате, но в пижаме, завёрнутая в одеяло, в совершенном пустой… комнате ли? Нет, это было что-то сродни просто пространству, странное и голубоватое. Каринка вспомнила свой сон про библиотеку и книги, поёжилась. Что за чудеса такие непрошенные?       — Ты о них просила, — возразил чей-то мягкий голос.       — Кто здесь? — ойкнула Каринка. — Эй?       Перед ней возник высокий и крепкий мужчина с длинными светлыми волосами и благостным выражением лица, кажется, чуть светившегося. В глазах застыли усталость и что-то такое настолько доброе и ласковое, что у Каринки сжалось сердце. Одет человек был странно: в меха, в рубашку и штаны с непонятными узорами, в лёгкие кожаные сапоги и носил на шее три перекрещённых треугольника. Семиградская задумалась: в целом, одежда показалась ей знакомой, даже очень: то ли славяне, то ли викинги выглядели схожим образом. Это… Точно! Три треугольника, кажется, являлись для последних чем-то важным. Знак трёх миров, знак богов. Богов… Каринка пригляделась. Мужчина ей был ужасно знаком, казалось, она не раз его уже видела, не раз читала о нём, не раз… «Но кто же это? — подумала Семиградская. — Тор, Локи, Тюр»…       — Почти, — человек усмехнулся, провёл ладонью по воздуху, и они вдруг оказались в уютной полутёмной комнате с мягкими диванами и кофейным столиком, где-то сзади высились шкафы. Этакая маленькая гостиная выходила.       — Меня зовут Бальдр, — тем временем продолжал человек. — Тот самый, да, которого так глупо убили. Скандинавский, ты права. — Он немного болезненно улыбнулся.       — А?.. — Каринка хотела было спросить, откуда это он взялся и почему вообще жив, раз уж на то пошло: она когда-то увлекалась Швецией, Норвегией и искренне жалела несчастного, но узнавать всё же не стала. Решила, что это будет ну вовсе не вежливо.       — Я, как и многие после Рагнарёка, получил второй шанс. Один наш… хм, знакомый, постарался, — словно бы поняв, что она хочет узнать, пояснил Бальдр. — Так что, как видишь, я здесь и более чем здоров и теперь уж… совсем не уязвим. Но не знаю, заслужил ли я это. Впрочем, это неважно.       — Это важно, если честно, — тихо произнесла Каринка. — Вы же тоже бог! Вы ведь наверняка помогали людям, как Один, как Фригг, как Тор… Да даже Локи… — Тут сыграла её любовь к красавчику из Марвел. — Почему вы так о себе говорите? — спросила и испугалась своей же храбрости. — Разве вы мало сделали?       — Нет, дело не в этом, — покачал головой Бальдр. — Понимаешь ли… Да даже знаешь, наверное… Словом, моя мать оградила меня от всех напастей, я был любим всеми, я был красив и силён, боги шутя пытались меня убить, а я был жив! Представляешь, какая насмешка над смертью? — Он опустил взгляд, вздохнул. — А потом Локи меня всё-таки убил… Ну не он, Хёд. Неважно. И мать с отцом заставили всех по мне плакать, чтобы Хель меня вернула. Да, после Рагнарёка я вернулся, но я понял, что не заслужил этого всего.       — Ничего не понимаю, — вздохнула Каринка. — Может, объяснитесь?       — Локи мне завидовал и поэтому вложил омелу в руки Хёда. Локи завидовал и завидовал справедливо: он был богом огня, он многим дарил жизнь, а я… Я был лишь богом весны. Ты не подумай, я знаю, насколько она важна, но весна была и до меня, а мать стремилась дать мне лёгкую долю, — после недолгого молчания ответил Бальдр. — Но теперь я её не ищу. Я стал помогать заблудшим и утешать их. Это достойно.       — Это правда очень славно, — согласилась Каринка. — Но я не заблудшая, если честно, разве что так, по мелочи.       Бальдр с всё той же мягкой улыбкой кивнул.       — А я как сюда попала? — удивилась Каринка. — Вы только не сердитесь, пожалуйста, но я ничего не просила всё-таки.       — Ты мучилась совестью, — ласково заметил Бальдр. — Ты хотела извиниться перед этим несчастным юношей… Тео, да. Ты попросила антимиры о помощи, и они послали меня.       — Вы его знаете? — захлопала глазами Семиградская. — Вы знаете Теодора Жана Лёфевра?       — Да, — медленно кивнул Бальдр. — Он часто зовёт меня.       Каринке стало как-то не по себе от этих его слов. Нет, она догадывалась, что Лёфевр несчастен, Коротов об этом говорил, но чтобы так… Каринка была умная девочка и видела людей почти насквозь. Она успела понять, что Бальдр по-своему больно и боль эту он всегда носит с собой. Всеми любимый бог, которому отчего-то очень горько. Может, потому, что он видит много чужого горя? Но Бальдр ведь помогает всем от него избавиться. Или?.. Есть что-то, чему он не вправе помочь? Или что-то, чему помочь вообще нельзя? У Каринки голова шла кругом от таких мыслей, но спрашивать она не решилась: не хотела задеть доброго Бальдра ещё больше, а потому просто сказала:       — Так мне можно перед ним извиниться?       — Хорошо. — Бальдр протянул ей руку. — Идём. Нехорошо вторгаться в чужой сон, но в качестве исключения… — Немного лукаво улыбнулся. — Не бойся, я не кусаюсь.       — Да я верю. — Каринка свесила ноги, ступила на неожиданно тёплый пол и теперь шла за Бальдром, то и дело поправляя одеяло. Они свернули в какой-то коридор с разноцветными дверьми: где синей, где жёлтой, где цвета рассвета, а где — с замысловатым узором, и Бальдр остановился, задумчиво огляделся, а затем повернулся к тёмно-синей двери, едва приметной в темноте.       — Прошу. — Он осторожно открыл её. — У тебя есть несколько минут, больше не получится, прости.       — Мне хватит, — серьёзно ответила Каринка и шмыгнула в проём.       Она оказалась в небольшой комнате, где по стенам шли книжные полки, а на рабочем столе горела небольшая лампа. Там же были аккуратно сложены какие-то чертежи и тетради, на отодвинутом стуле висел свитер, а у ножек стоял чёрный рюкзак. На кровати напротив, застеленной бархатно-синим покрывалом в золотую звёздочку, сидел Теодор Жан в футболке и простых штанах, наверное, спортивных или вроде того. Сидел, скрестив ноги и положив руки на колени, смотрел на карту звёздного неба на стене перед собой и хмурился. Он обернулся на шаги, немного зло уставился на Каринку.       — Ты пришла и мои сны забрать? — враждебно спросил Лёфевр. — Учителя тебе было мало?       — Ничего я не забирала, — буркнула Каринка. — Дмитрий Всеволодович мне просто Университет показывал, он меня вообще кому-то другому отдать потом хочет, если всё выйдет, как надо.       — Да ну? Так я тебе и поверил, — фыркнул Теодор Жан.       — Ну это уж как хочешь, но зачем мне врать? Я в физике, в техномагией этой вашей дуб дубом, куда мне. — Каринка переступила с ноги на ногу. — Вот. И вообще… — Она набрала в грудь побольше воздуха. — Извини, вот, я не хотела тебя обидеть.       — Извинил. — Теодор Жан коротко кивнул. — Можешь идти обратно. — Он отвернулся.       — Дурак ты, — вежливо отозвалась Каринка. — Спокойной ночи. — Подошла к двери, но Лёфевр её вдруг окликнул.       — Почему это я дурак? — немного удивлённо спросил он.       — А вот потому что. Я тебе ничего плохого не хотела, а ты заранее меня во враги народа записал, — пояснила Семиградская.       — Ну и дура, — в тон ей ответил Теодор Жан.       — Чего?! — искренне возмутилась Каринка.       — Никуда я тебя не записывал. — Лёфевр насупился. — Ну чего стоишь, иди уже.       — Ну и пожалуйста, ну и сколько угодно, — торжественно ответила Каринка и действительно направилась к двери, вышла, немного постояла, перед тем как закрыть, вздохнула.       — Ложился бы ты спать, — сказала Семиградская. — От самокопаний толку мало.       — Без тебя разберусь, — раздалось немного надломанное и обиженное. Дверь сама собой захлопнулась, а Каринка виновато повернулась к Бальдру.       — Помогите ему, пожалуйста, — тихо попросила она. — Жалко всё-таки.       — Помогу. — Бальдру тепло улыбнулся. — А тебе пора обратно. Вот твой сон. — Он указал на на дверь цвета морской волны с ручками в виде морских раковин. — До встречи, Карина.       — До свидания, Бальдр. — Каринка помахала ему рукой, ступила на порог…       И тут же проснулась. Будильник на тумбочке показывал час ночи.       — Ну к лешему, — пробормотала Каринка. До подъёма оставалось шесть часов, а спать хотелось.