Легенды Оромеры. Великий Орёл

      Щенок всегда знал себя щенком. Он не имел конкретного имени. Впрочем, его никто и никогда не звал. Он просто жил рядом с табором и перемещался с места на место с его обитателями. Мир его был ограничен периметром кибиток, и редкие вылазки всегда заканчивались наказанием. Он не понимал, как велик и прекрасен облик земли, по которой перемещался их караван. Не ощущал, что маленький табор, состоящий из пяти скрипящих повозок, не вся Ойкумена.       Редко, в самые длинные лунные ночи, он начинал подозревать о существовании ещё чего-то, находившегося за пределом, ограниченным кибитками, и это «чего-то» являлось завёрнутой в пелену глухого тумана тайной.       Оттуда приходили сны.       В них всегда присутствовали нежные белые человеческие руки, женщина, в голубом платье в мелкий белый цветочек, и мужчина, в клетчатой рубашке и кожаных штанах, обнимающий её.       Иногда этот прекрасный сон разрушался, и тогда вместо него приходил запах крови, обречённый вой и радостные крики цыганского барона.       Из далекого далека на него опускалась серебряная нить, и звучали слова самой старой ведуньи лисьего клана:       — Пока волк не растёт — ты не стареешь!       И хохот, страшный разрушающий душу смех…       Щенок не пытался найти причину этих снов. В его большой круглой серой голове не возникало таких желаний, и тайна оставалась или приятной сказкой, или страшным кошмаром. Он принимал эти сны, как люди спокойно принимают и солнечный день, и осеннюю промозглую погоду.       Во время последней предпринятой им вылазки он наткнулся на человека и, пока тот купался, просто так, из озорства, уволок его старый медный котелок.       Щенку было весело.       Но потом, вечером, лёжа рядом с ним и рассматривая пляшущие на его сером блестящем боку тени от костра, он вдруг смутно стал подозревать о наличии в своих снах какой-то тайны. Тайны, которую он должен раскрыть.       А его табор, между тем, пребывал в смятении.       Все знали о свойственной динозаврам свирепости.       Обычно этих редких южных зверей наблюдали в виде привозимых в столичные города хорошо выделанных шкур, используемых на не имеющие потом сноса сапоги и защитные куртки для знатных рыцарей. Вещи эти не имели цены, смотреть просто на шкуры, как на очередное чудо света, приезжали из разных областей.       Но, в данный момент, перед табором, сбившимся в плотную кучку, возвышался живой монстр — с неповреждённой шкурой, наполненной мясом и костями.       Выглядел он вполне здоровым и облизывающимся.       Владельцу такого богатства не получилось одурманить голову, и развести его на «выгодную сделку» не вышло. Но на счастье, этот владелец ездового монстра не уехал по тракту, а, наоборот, невзирая на лисью репутацию, прошёл внутрь периметра и заказал еды!       Хитрое лисье нутро не могло смириться с поражением.       Несмотря на странные знаки: кольцо Дракона на пальце, ручного динозавра и общее впечатление независимости — с молодого путешественника очень хотелось взять немного денежек – чисто в рамках «дорожного долга».       …Память цыган оказалась коротка.       Лисы бросили своего Дракона много лет назад, и он погиб.       Но зачем ворошить старые, побитые молью меха? Закон пути требовал брать налог с путешественников.       Правда, лучшая гадалка табора была непреклонна: «Склонитесь», — дала она свой совет. Но гадалка была молода, а старая почти выжила из ума и твердила только: «Повелитель вернулся!». Поэтому Барон принял собственное решение.             ***       Поляна была подходящей. Тракт шёл лесом, и вековые деревья в некоторых местах закрывали небо. Несмотря на спокойствие в волчьем уезде, именно это место стоянки табора было самым удачным. Справа синело глубокое озеро, легко смывающее все следы. Слева, только переступи, насыпь — чащоба да бурелом, непролазные леса.       Лисий барон давно мечтал о собственной земле и доме. Он хотел поставить усадьбу и жить оседло.       Несмотря на прекрасное самочувствие и разгладившиеся за прошедшие после «обмена временем» с щенком морщины, он ощущал свой возраст. Ещё год назад хитрый лис прознал, как купить землю, но, чтобы поставить на неё весь свой клан, ему пришлось бы отдать половину казны князю… ну, или взять денег под большой процент — по четвертине с серебрушки. Да ещё представить в охрану к нему от своего уезда трёх молодых красивых оборотней на конях, да притом, обутых и одетых по форме.       И как прожить? А тут… целая шкура динозавра!       — И так княжья казна бездонна, — ворчал он, осторожно поднимая со дна сундука небольшой деревянный ларец. В нём хранились лекарства… и яды.       Барон кликнул девок и велел подобрать двух жирных баранов.       — Да постарше каких, — встрепенулся он вдогонку, жадничая…             ***       Кипела в котлах вода, резали мясо, где-то за кибитками, весело икая, чавкал рёберными хрящами, да жёлтым жиром старого барана Ворон. Костя сидел на мягких, шитых синей нитью подушках, и слушал.       «Тяжело на свете жить-то кочевому человеку… Этому дай, тому подай, третьему занеси. И везде надо платить! Прорва! Разве всем дашь! Мы, цыгане, от работы-то не бегаем, нам землицы только своей, и мы бы пшеничку растили. А в столице маркизы и графы на каретах с золотом ездить начали, тоже дай… на карету».       Серый щенок, пыхтя, тащил маленький чугунок, знакомый вроде…       Мысли Кости путались: бабочки перелетели дорогу, пепел костра кинул горсть серой пыльцы в глаза. Большое пурпурное солнце, собираясь мыться перед сном, повисло над озером, за частоколом кибиток и дымами костров…       Косте снились синее небо и ветер, наполнивший огромные жёсткие крылья живым лёгким воздухом, позволяющим лететь к звёздам. Он кувыркался и смеялся в своём пути к далёкому тёплому светилу.       Сквозь этот полет к нему настойчиво рвались слова:       — Ты что наделал, ты что мне привёз, паршивая свинья!       Костя повернул большую чешуйчатую голову, и в разрезанном полотне неба рассмотрел большой кабинет, обитый тёмным бирюзовым жаккардом, с серебряными лилиями на канте. Высокий человек, чем-то напоминающий его самого, навис над совсем молодым цыганским бароном и продолжал:       — Заворовался! Меры не знаешь! Бить прикажу тебя без пощады!       Выхватив в бешенстве тонкий прут, напоминающий указку, он замахнулся и ударил последнего по спине.       Барон стоял, не моргая и не уклоняясь, указка разломилась напополам и полетела в каминный проём.       — Прочь, предатель! — прошипел хозяин кабинета.       Где-то, в сонной глубине, на грани убегающего на крыльях сознания, Костя услышал рёв. Руку отчаянно заломило. Его палец кто-то жёг, и, закричав, он очнулся!       Рядом с ним никого не было. У озера за кибитками слышались крики, и сотрясалась земля, дико, от какой-то жгучей невыносимой боли кричал ящер.       Парня шатало, но Костя сумел встать.       — Воды бы, — пробормотал он.       После чего, увидев перед собой только маленького щенка с котелком, зачем-то нагнулся. Его вырвало. Продолжая раскачиваться, как метроном, Костя бездумно схватил серый пушистый комок вместо ценного бабкиного предмета и медленно, периодически останавливаясь, и, сгибаясь пополам, побрёл в сторону доносящегося рёва.             ***       С трудом преодолев каких-то триста метров расстояния до берега, и, обойдя тесно поставленные повозки, построенные крепостным валом вокруг жилой части табора, Костя вздрогнул.       У самого берега лежала, почти погружённая в воду, туша динозавра. Зверь дико выл и из последних сил бил по воде гигантским хвостом, не давая подойти к нему людям, вооружённым вилами и кольями. Те сбились в тесную кучу, как сбивается стая шакалов у поверженного льва.       Повинуясь какому-то третьему чувству, и, продолжая сжимать под мышкой маленький комок серой шерсти, Костя, обойдя табор, из последних сил борясь с тошнотой и собственным беспамятством, побежал к сотрясающейся в конвульсиях туше.       — Пей воду! — закричал он.       В какофонии звуков его голос не мог быть услышан, но Костя бежал по тёплой мутной илистой воде, поскальзываясь, и не отпуская находящегося в бессознательном сне вместе с ним щенка. Тот тоже ел мясо…       Наконец, Костя оказался прямо перед пахнущей разложением пастью.       — Пей… воду… — задыхаясь, и, уже практически шипя, потребовал он и ткнул издыхающего зверя кулаком правой руки с багрово горящим на пальце золотым змеем.       Чёрный ящер открыл мутный глаз и повиновался. С трудом подняв голову, сделал глоток. Потом, через долгое мгновение, показавшееся вечностью, ещё один. И ещё. Наконец, Ворон смог встать. Он глотал и глотал воду бездонного озера, окрашенную в багряный пурпур лучами заходящего светила.       Слабость и беспамятство вновь навалились на Костю. Но прежде, чем он упал на чёрный блестящий бок, до его ушей донеслись крики и хрустящие звуки, словно кто-то раздавил стеклянный графин, бережно хранимый бабкой, как раритет из ушедшей эпохи.             ***       Парень очнулся от хитро прыгавшего по лицу наглого солнечного зайца и тихого шелеста воды, омывающей берег. Он застонал и перевернулся на спину, с удивлением наблюдая залитый светом пляжик с тихо стоящей рядом толпой. Перед ними сломанной палкой валялся цыганский барон, с удивлённо выпученными глазами и свёрнутой на сто восемьдесят градусов головой.       Напротив сидел на задних лапах Ворон, периодически громко икая.       Убедившись, что его хозяин очнулся, он недобро сверкнул глазом и выпустил на свет ещё один солнечный блик, после чего сгрёб Константина и, без всякого уважения, зашвырнул его к себе на хребет.       Следом полетел продолжающий безмятежно спать щенок.       Затем ящер повернулся к табору задом. Поднял хвост. И тщательно, прилежно, с достойным уважения старанием обработал всю территорию рядом с озером.       Удобренная земля должна была дать хороший урожай!       И можно даже не благодарить! За такое гостеприимство — не жалко!       Впрочем, благодарить никто и не подумал. Видимо, признательность начисто лишила лисов дара речи. Дара движения, кажется, тоже. Стоящие под «благодатным дождем» не шевелились.       Динозавр потряс хвостом, убедился в высоком качестве обработки и, икнув на прощанье, неторопливо отправился в сторону тракта.