Легенды Оромеры. Великий Орёл

      ...Миновала без малого неделя, когда Оддбэлл, вытирая руки куском мохнатой ветоши, критически осмотрел созданное ими творение и остался вполне доволен результатом. Помощники разлетелись два дня назад, Оливия задержалась до вечера, но едва начало смеркаться, тоже перекинулась и отправилась в путь.       Оставшиеся два дня Одбелл работал один, с утра до вечера, не отвлекаясь даже на чай, наскоро выпивая кружку-другую прямо не отходя от стапеля. Теперь остались лишь небольшие доработки - покрыть оболочку солнцезащитным составом, запихать внутрь и закрепить там гирогоризонт, притащить из кладовой, отчистить и уложить на предназначенное место якоря, проверить, легко ли раскладывается выдвижной трап, заправить связывающим реагентом пароконденсатор...       Так, всякие мелочи.       Испытать бы, конечно. Но это ж надо ночью. А то опять соседи увидят, напридумывают себе невесть чего - здесь, в провинции, народу живётся скучно, стоит чихнуть чуть громче обычного - сразу событие, сразу зевак на холме - яблоко не упадёт, и обсуждений на месяц, причём с такими пикантными подробностями, что шапка над головой на пять пальцев подскакивает.       А для ночного полёта надо газовые прожектора заправить и все сопряжения в системе проверить - не приведи Великий, утечка где образуется и искра до неё доберётся... В общем, полётные испытания Оддбэлл решил отложить ещё где-то на недельку, и провести их в сумерках, пригласив на помощь кого-то из своей команды. Если вообще полным составом не слетятся.       Сделав все эти безусловно существенные умозаключения, оборотень остался вполне доволен таким раскладом и решил отдохнуть от работы, проведя наступающий, а может и следующий вечер в библиотеке.             ***             Вечером Эмилия, понимая, что в плотном графике подготовки к балу вряд ли удастся выкроить время для обучения полету, попросила горничную разбудить ее на час раньше.       На час – это значит небо еще серое, настроение сонное, и хочется не напяливать на себя холодную латунную упряжь, а залезть обратно под теплое одеяло, свернуться клубочком и помурчать самой себе из этого клубочка. Но природное упрямство все-таки заставило Эмилию высунуть из-под одеяла пятку, коленку, спустить ноги с кровати, поднять себя как марионетку на ниточках в сидячее положение и, просыпаясь, открыть глаза.       Зевнув пару раз для того, чтобы полностью прогнать сон, Эмилия скинула ночную сорочку, аккуратно сняла ИКо и перекинулась. Поглядела в зеркало, доходящее до самого пола. Курица в зеркале была такая же взъерошенная, как минутой ранее девушка. Похлопав крыльями для разминки, Эмилия клювом стала пристраивать на себе тренажер.       В этот раз сжавшиеся пружины не вывернули крылья в пыточном захвате, а просто приподняли и развели их в стороны, неудобно и как-то неприлично, что ли…       Эмилия попыталась крылья сложить. Не получилось – пружины были слишком тугие для слабых мышц и связок. Потрепыхавшись немного, девушка поняла, в каком направлении их надо тянуть – вниз и чуть вперед, чтобы перемычка плотно ложилась на шею, а вся нагрузка приходилась на ключицы и мышцы груди. В течение часа Эмилия пыталась сдвинуть упрямые пружины хоть на миллиметр, подпрыгивая, возмущенно клохча и теряя перья, но все усилия были тщетны. Окончательно устав, Эмилия перекинулась обратно и, подобрав с пола расстегнувшийся тренажер, мстительно растянула его до отказа, еще и подергала. Потом, устыдившись детского поступка, погладила металлическую штучку и спрятала на самое дно ящика с бельем, чтобы никто точно не нашел.       Пока Эмилия сражалась с неподатливым механизмом, взошло солнце и пришло время приниматься за повседневные хлопоты.       Хлопоты тем более приятные, что сегодня предстояла последняя примерка бального платья. Его должны были привезти утром, так что завтрак Эмилия заглатывала почти не жуя и невнятно мычала, соглашаясь с наставлениями Луизы, которые та, волнуясь, повторяла уже в который раз:       - В танцах не задирай юбки выше щиколотки.       - Ммммм…       - Улыбка должна быть приятной, легкой, зубов не показывать, если надо засмеяться – прикрой нижнюю часть лица веером.       - Ммммм…       - С Майлзом и Освальдом больше трех танцев не танцуй, четвертый – это уже согласие на помолвку.       - Ммммм…       - Да что ты все мычишь, отвечай нормально!       - Мммм… ммам, а когда платье привезут?       - Скоро, - Луиза неожиданно тепло улыбнулась, - ладно, беги, и когда оденешься, не забудь показаться нам с отцом, мы будем в библиотеке.       Эмилия поспешно допила шоколад, проталкивая сырники, всегда нежные и воздушные, а сегодня почему-то застревающие в пищеводе, и, подскочив, кинулась к дверям. В спину ее догнал вопрос матери:       - И ты знаешь, что из чердачного окна над оранжереей видна дорога аж до Дуба Волхвов?       - Знаю, - Эмилия остановилась в дверях, потом, подчиняясь порыву, подскочила к матери и крепко обняла ее, - я тебя люблю!       Эмилия убежала наверх, а Луиза осталась за опустевшим столом. Задумчиво ковыряя вилочкой сливовую шарлотку, она улыбалась, вспоминая себя в возрасте дочери; как ее снимали с дерева, когда превращение было еще толком не освоено и неоднократно искали по всему поместью, чтобы впихнуть в юбку.       Эмилия по скрипучей приставной лесенке взобралась на чердак. Там гнездились воробьи, всегда пахло сушеными травами и тонкие иголочки солнечных лучей, ранним утром заглядывающие под черепицы, выхватывали из сумрака то опальный портрет какого-то родственника, то летучую мышь, удивленную неожиданным визитом. В нише над окном хранилась половинка театрального бинокля. Эмилия протянула руку, нашарила прибор и приникла к окну, всматриваясь в приблизившийся лес. Вовремя – между деревьями замелькала коляска модистки, запряженная серой в яблоках кобылкой, кокетливо украшенной по гриве и хвосту пышными бантами.       Гостью Эмилия встречала, степенно спустившись по лестнице со второго этажа. За модисткой служка принес две коробки – одну огромную он нес вертикально, на локте болталась круглая шляпная картонка. Озабоченно пыхтя, он протиснул их в дверь и замер, ожидая приказа куда нести. Модистка же направилась прямо наверх, на ходу взволнованно щебеча, какая красота вышла, и как на юную леди будут смотреть кавалеры. Эмилии пришлось указать служке путь и шествовать за ним, хотя хотелось подтолкнуть его в спину или самой выхватить коробку и раскрыть ее тут же на месте.       В дверь комнаты внести коробки получилось лишь по одной. Служка был изгнан с наказом ожидать в коляске и модистка откинула крышку коробки. Эмилия ахнула – светло-бежевое платье мерцало и переливалось атласным блеском. Вспененное коричневое кружево украшало неглубокое декольте и пройму, по всему платью были рассыпаны крошечные парчовые бантики разных оттенков желтого и коричневого – от совсем светлого, почти белого до оттенка горького шоколада, каждый бантик был прикреплен маленькой стеклянной бисеринкой цвета янтаря.       - Очень, очень интересный заказ, - продолжала щебетать модистка, - темное кружево – это так необычно, но мы справились. И посмотрите, при всей красоте кроя пестрота оттенков придает платью оригинальность и подчеркивает вашу исключительность.       С неожиданной злостью Эмилия вдруг подумала, сколько же лишних полновесных монет отцу пришлось отдать за эту оригинальность. Модистка мигом почувствовала перемену в настроении клиентки и засуетилась:       - Давайте же примерим, посмотрите, как хорошо сидит, как освежает…       Эмилия позволила надеть на себя прохладный атлас. Мрачно посмотрела на отражение в зеркале. Да, очень хорошо, лиф облегает фигуру, юбка мягко струится по ногам. Эмилия в зеркале сразу стала старше и очаровательнее. Модистка прихлопнула на макушку крошечную шляпку, с гордостью пояснив:       - Копия шляпки из последней коллекции Ивы Тарпан, вы вызовете ажиотаж!       - Мне надо показаться родителям.       - Конечно, конечно, идемте, они будут в восторге.       В библиотеке Генри и Луиза переговаривались, обсуждая будущее Эмилии, и привстали при виде входящей дочери. Генри присвистнул, заработав от супруги укоризненный взгляд.       - Эми, ты великолепна, - Луиза протянула к Эмили руки, намереваясь заключить дочь в объятия. Эмилия нехотя сделала шаг поближе и мать очень осторожно, чтобы не помять платье, обняла ее. Потом все-таки обратила внимание на недовольное лицо Эмилии.       - Тебе не нравится?       - Нравится, очень, но…       - Так… Милая, давайте я Вас провожу, - Луиза выпустила дочь, подхватила модистку под локоток и повела ее к выходу. Эмилия осталась с отцом.       - И что же за такое «но» мешает моей малышке? – Генри сел в кресло и принял суровый вид, пытаясь Эмилию развеселить.       Эмилия на уловки не поддалась:       - Я волнуюсь, что платье очень дорогое.       - Ничего страшного, - отмахнулся Генри, - я продал Дэвгри.       - Как? – ахнула Эмилия, и слезы брызнули у нее из глаз, - Зачем? Не надо! – она кинулась к двери, забыв, что на ней платье для предстоящего бала, но была остановлена окриком:       - Стой! – Генри широкими шагами подошел к дочери, - Я пошутил, извини, неудачно. Дэвгри твоя цела и невредима, стоит овсом хрупает. Не переживай, уж тебе на платье деньги найдутся. И на туфельки тоже. И даже на приданое. В день свадьбы тебе отойдет чуть больше тысячи двухсот акров, леса или поля, в зависимости от того, кого ты выберешь, с севера или с востока, чтобы новое поместье было цельным. Эта земля будет неотчуждаема, и доход с нее будешь получать ты лично, муж на него не будет иметь никакого права. А теперь снимай платье, чтобы оно дожило до бала, и отнеси яблоко своей лошади, ты к ней уже четыре дня не заглядывала. И до комнаты иди, а не беги! – закончил он уже Эмилии вслед.       Эмилия в комнате сняла и развесила на плечиках платье, отколола шляпку, надела повседневную одежду и направилась в кладовую – надо было выполнить обещание, данное кузнецу, да и действительно, побаловать Дэвгри яблочком.       Набрав в корзинку разных фруктов, Эмилия отнесла их кузнецу, послушала его удивления по поводу незнакомых плодов, подробно рассказала, как какой называется. Отнесла яблоко кобылке. Та ласково толкнула девушку мордой, мол, где ты пропадала и с удовольствием сжевала лакомство. Потом вспомнила, что надо проверить, как устроилось зимовать знакомое семейство ужей. Потом заметила поспевший терновник. В общем, домой Эмилия явилась ближе к ужину, перемазанная и взлохмаченная, и с полным подолом ягод.       Долго выслушивала причитания матери. Но больше чем от ее упреков, было стыдно от молчания отца. Эмилия и в самом деле понимала, что поступила неразумно, когда надо собираться и готовиться, исчезла на целый день, исцарапалась и покрылась пылью. В общем, как малое дитя.       После отмывания и ужина Эмилия была отправлена спать. Утром ее не будили. Девушка несколько раз просыпалась сама, вспоминала, что сегодня бал и засыпала снова.       После завтрака за Эмилию принялись специально вызванные парикмахер и художник по лицам. Вымыли волосы со специальным средством, позволяющим им потом не рассыпаться из сложной прически. Еще в мокрые вплели длинные пряди. Высушили. Сделали торжественную прическу, закрепив ее шпильками с желтыми кристаллами.       Сделали перерыв на обед. Завернули прическу в специальную ткань, легкую, почти прозрачную, но вода с нее скатывалась, не проникая внутрь. Сполоснули саму Эмилию в теплой воде с травяным настоем. Надели белье, чулки и платье. Эмилия стоически терпела все эти хлопоты, понимая, что надо, что все так делают. Потом прикрыли платье белой тканью и принялись колдовать над лицом. Кисточками, щеточками, цветными порошками и мазями…       Когда в конце всего действа пригласили родителей дебютантки, сняли укрывающие полотна и подвели Эмилию к зеркалу, она не узнала саму себя – такая красавица отражалась в зеркальной глубине. Взрослая, очаровательная, милая.       Луиза потихоньку стерла слезинку, Генри предложил дочери руку и повел ее вниз.