Легенды Оромеры. Великий Орёл

      Предзимнее Солнце, малиновое и холодное, медленно и неумолимо тонуло в густом мутном клейстере заката. Единственное, что роднило это Солнце с его жаркой и вальяжной летней ипостасью — это всё та же неторопливая величественность, с которой оно одинаково и нежилось на летнем небе, и погружалось в пурпурную поздне-осеннюю стылость.       Мягко гудя двигателями и едва слышно потрескивая остывающей обшивкой, дирижабль бодро продвигался к северу, оставляя позади холмы, овраги, перелески и истёртые ленты дорог.       Оддбэлл стоял у носовых окон с заложенными за спину руками, слегка наклонившись вперёд, чем живо напоминал то-ли журавля, то-ли цаплю. Видимо, походить на птиц, отличных от сыча, стало входить у него в привычку.       Оберон, утомившись долгим смехом, а затем не менее долгими курсовыми расчётами, мирно дремал, забравшись в кресло с ногами и завернувшись в серый суконный плед.       К ночи планировали добраться до предгорий, осматривая по пути дороги, кемпинги и коновязи у придорожных трактиров. И проделывали это очень щепетильно. Однако, обнаружены были лишь пятеро одиночных путников, трое крестьян на больших запряжённых волами телегах, ещё трое верховых, ни один из которых явно не был юной девушкой, да два каравана, спрятать среди которых Дэвгри Эмилия могла бы, только очень заморочившись на этой теме и специально подготовившись заранее. Верховая кобылка Эмилии была капризна, как избалованный ребёнок, и заставить её медленно плестись под почти скрывающими тело вьюками можно было разве что скормив ей охапку отборного, спелого августовского мака.       Снова видели чудного наездника на ящере воррум — тот тяжёлой рысцой промчался навстречу, наискосок, не всегда разбирая дорогу — видимо, куда-то очень торопился. Сам наездник был какой-то мелкий и щупленький, и «сыщики» даже заинтересовались бы, если б не были уверены наверняка: чтобы загнать Эмилию на спину гигантской зубастой рептилии, надо накормить её чем-то существенно серьёзнее, нежели спелый мак. Ну, или напоить…       Предгорья показались примерно полчаса назад — далёкие туманные миражи, плавно поднимающиеся к небу в розовом закатном мареве. К тому времени, когда закат уверенно утвердился в правах и переоделся по этому поводу из нежной розовой вуали в суровый багровый плащ, полосатый гребень пограничных столбов Ромарии и Кайтана метнулся внизу наискосок и назад, и седые от белого мха Алмазные горы почти вплотную надвинулись на воздухоплавателей.       Прежде, чем поворачивать «Летящего на…» в сторону отклоняющейся к побережью залива пустынной дороги, Оддбэлл решил подлететь поближе к горам, чтобы полюбоваться старинными северными склонами в последних отблесках угасающего осеннего дня.       Заложив пологий вираж и направив дирижабль параллельно склону, Оддбэлл подошёл к креслу и легонько потормошил своего спутника.       — Оберон. Оберо-он! Хватит спать, самую красоту про…Спи…шь… — прерывисто договорил мистер Блэст, глядя в окно и непроизвольно делая несколько шагов, пока лоб не упёрся в толстое холодное стекло.       — Это… Эт-то что?!       По низкогорному плато, в сторону прячущейся в надвигающейся ночной тени долины горного ручья, недовольно вытягивая толстые длинные шеи, торопливо переваливалось семейство ящеров воррум. Впереди, постоянно оглядываясь, спешила самка, от неё было ощущение, словно от курицы, чьё подросшее потомство разбежалось по окрестным лопухам. Только её потомство никуда не разбежалось — наоборот, оно прилежно семенило, почти наступая матери на хвост: два молодых, мосластых и голенастых щенка, определить пол которых с такого расстояния совершенно не представлялось возможным.       Стремительно проснувшийся от вида диковинного зрелища Оберон молча потянулся за подзорной трубой, и заговорил, только порассматривав диковинных животных пару минут.       — Воррумы. Вне всяких сомнений — настоящие дикие пустынные воррумы! Оддбэлл, это же…       — Это же открытие! Сенсация! — уже хором воскликнули путешественники, а через секунду уже звонко столкнулись лбами в стремлении распахнуть скорее шкаф, в котором хранилась ещё одна новинка технического прогресса — свето-химический пластиночный запечатлитель моментальных изображений.       — Уй-ййй… Оберон! — первым опомнился Оддбэлл и поспешно вытянул из шкафа складную деревянную треногу. — Пока я буду запечатлять, скорее настраивай телеграф на частоту штаб-квартиры Географического Общества! Наука должна узнать об этом открытии немедленно!             ***       Обратный путь дался Стад’Р’Гану еще тяжелее. Несмотря на то, что он отоспался в тепле, был до отвала накормлен высокоэнергетической пищей и по самые глаза укутан в шкуры с шерстью от какого-то животного, внезапно изменившаяся к худшему погода доводила едва ли не до оцепенения. Исследователь клевал носом, то просыпаясь и поплотнее закутываясь в шкуры, расходящиеся от тряской вперевалку поступи ящера, то засыпая, и тогда ему снились ледяные пещеры Свинцовой, куда самых закоренелых преступников ссылали на работы и откуда не возвращались. В те мгновения, когда он все-таки рисковал высунуть нос из укрытия, не пускающего холод к телу, он замечал, как на горизонте набрякают темно-серые тучи, как ерошится почти черная вода рек и голые ветви деревьев машут, то ли зовут, то ли наоборот, отгоняют крадущегося в наступающих сумерках Умра – бога зимы и смерти.       Но все имеет свой конец. Стад’Р’Ган в очередной раз пришел в себя от того, что тряска прекратилась, ящер замер. Совсем рядом с кораблем. Стад’Р’Ган, кряхтя, попытался распрямить ноги и руки, закоченевшие настолько, что, казалось, дерни ими посильнее, и они сломаются, как тоненькие хворостинки. Ему помог ехидно ухмыляющийся ящер: встряхнувшись, он выбросил наездника из седла прямо под люк тарелки. Стад’Р’Ган выдавил из себя кодовую фразу открытия шлюза. Заледеневшие губы плохо слушались, и умная аппаратура распознала своего хозяина лишь с третьего раза. Люк открылся и оттуда повеяло живительным теплом, Стад’Р’Ган чуть ли не волоком втащил себя внутрь, ящер подпихивал сзади.       Комфортная температура в тридцать четыре градуса быстро привела космического путешественника в некоторое подобие живого и даже почти бодрого. Стад’Р’Ган поднялся, похлопал себя по животу, где в кармане поближе к сердцу хранился драгоценный процессор и поспешил в машинное отделение. Процессор встал на свое место как родной, всего и делов-то было — контакты напаять. Отдав приказ ИИ переформатировать новую периферию, Стад’Р’Ган в отшторенный по случаю пребывания на планете иллюминатор выглянул наружу. Возле корабля нетерпеливо переминался ящер. Надо было его как-то отблагодарить, и Стад’Р’Ган отдал приказ ИИ разморозить кусок мяса побольше. Пока хозяин корабля дошел до камбуза, манипуляторы уже достали мясо из морозильной камеры, положили в размораживатель, и тот уже заканчивал разморозку. Стад’Р’Ган открыл дверцу и возмущенно зашипел – приказ «побольше» был понят очень уж буквально – кусок весил чуть ли не больше самого исследователя. Пришлось воспользоваться малой гравитележкой.       Ящер подношению обрадовался и довольно зачавкал. Пока Стад’Р’Ган смотрел на непосредственного двуногого, в голову ему пришла шальная идея – прокатить свой бывший транспорт в луче захвата и доставить его к друзьям. Тем более, что появилась одна мыслишка…       Весь день Костя и Эмилия наслаждались неожиданной остановкой в пути, прекрасной для предзимья погодой и общением друг с другом. Ловили рыбу на самодельную удочку, даже одну поймали. С ладошку. Костя разочарованно покрутил улов в руках и хотел уже было бросить через плечо на берег, как Эми перехватила его руку:       — Стой! Он же совсем маленький!       — И что ты предлагаешь делать? Кормить, пока не вырастет?       — Нет, просто отпустить, сам прокормится.       — Логично, — Костя снова замахнулся, уже в противоположном направлении, но Эми успела и сейчас:       — Стой! Дай мне, я сама выпущу, пожалуйста.       Получив рыбешку в руки, Эмилия взяла ее неловко, как котенка за шкирку, потом, удерживая, подхватила снизу другой ладонью. Понесла к воде, забрела по колено. Рыбка, почуяв близкую воду, все-таки вывернулась из захвата и с плюхом хлопнулась в речку. Эмилия радостно помахала ей вслед. И тут же горестно посмотрела на свои ладони, поцарапанные и перемазанные слизью с прилипшими кое-где мелкими чешуйками.       — Давай сюда, — проворчал Костя.       Зажав запястья Эмилия в руке, он оттер с ладоней рыбью слизь мелким речным песочком, не слушая попискивающую девушку. Потом вытащил ее на берег, порылся в рюкзаке. И, уже смазывая заживляющей мазью тонкие порозовевшие от холодной воды девичьи пальчики, внезапно поймал себя на мысли о том, что ему хочется эту ладошку погладить. Провести пальцем по линиям. Поцеловать в самую чашечку. А потом выше, где на запястье бьется жилка.       Застеснявшись своих мыслей, Костя буркнул:       — Вот так и сиди врастопырку, пока не впитается, а я пошел за дровами.       Потом пили чай. В бездонном рюкзаке Кости отыскался мешочек с орешками в сахаре, уложенный заботливой Таисией Сергеевной, и Эмилия, прижмуриваясь от удовольствия, хрустела ими.       А ночью Костя проснулся от того, что Эмилия рядом возится в своем спальном мешке, крутится и что-то недовольно бурчит.       — Ты чего? – поднял голову парень.       — Холодно.       — Лезь сюда, вдвоем теплее, — уже снова засыпая, Костя облапил юркнувшую к нему в спальник Эмилию, подтянул поближе и тут же снова проснулся полностью и окончательно, ощутив под пальцами девичью грудь.       Эмилия испуганно вздрогнула и под рукой у Кости в тот же момент оказалась возмущенно барахтающаяся и больно царапающаяся курица.       — Чшшш, — Костя отпихнул острые когти куриных лап подальше от живота, — превращайся обратно, не буду я на тебя нападать, что я, сисек не видел, не девушка, а недоразумение в перьях.       Курица, помедлив, снова обрела человеческую форму. Подозрительно вздрагивающую человеческую форму. Вслушавшись, Костя понял, что Эмилия тихо плачет.       — Эй, ты чего? – снова повторил он, — Я правда не буду.       — Что, я прям совсем-совсем не девушка? – жалобно спросила Эми, выпутываясь из спальника.       Костя притянул ее обратно, на этот раз прицельно за локоть.       — Девушка. И очень симпатичная. Немного буйная, но это пустяки. И ты мне нравишься. Но сейчас надо дойти до островов, Орла твоего найти. И узнать, почему я дракон и больше таких нету и что с этим делать? Так что ты мне сейчас как сестренка, — слегка покривил душой парень, — вот закончим дела, там видно будет. Спи уже, горе луковое.       Эми, почти насильно уложенная обратно, вскоре засопела носом ему в ключицу, а Костя еще долго лежал, пытаясь понять, что же ему с этой непутевой курицей все-таки делать?       Разбудил их далекий рев ящера, приближающийся слишком уж быстро.       — Это Ворон, вернулся! – Эми, на мгновение сверкнув попой, быстро вползла в платье и выскочила из палатки. Костя последовал за ней.       В рассветных сумерках им предстало диковинное зрелище: на бреющем полете приближалась тарелка, а под брюхом у нее в зеленом луче болтался, раскачиваясь из стороны в сторону, Ворон, довольно взревывающий на особо залихватских поворотах.       Тарелка подлетела и осторожно выпустила ящера из луча. Тот, едва освободившись, полез к Косте, с восторгом приплясывая и, вероятно, что-то рассказывая на своем языке. Костя торопливо отпрыгнул, избегая тесных объятий. Эми захихикала.       Из корабля вылез их недавний знакомый и тоже с восторгом полез обниматься, пришлось Косте отпрыгивать и от него, а то мало ли что… сейчас пообнимаешься, а потом окажется, что у них это значит согласие на брак, или еще что…       — Спасибо, спасибо, спасибо! – тем временем восклицал зелененький, — Все замечательно, все подошло, ваш гржжимывх даже мощнее, чем родной, спасибо! А теперь позвольте вас отблагодарить! Я оставлю вам переговорник. На вашей планете пробуду еще около пятнадцати циклов, если что, нажмите зеленую кнопочку, потом синюю, синюю, желтую и зеленую. Помогу чем смогу.       Костя задумчиво посмотрел на увесистый кирпич космической рации и произнес фразу, которую не понял никто из присутствующих:       — Ну ничего себе Нокия тридцать три десять!