Легенды Оромеры. Великий Орёл

      …И наука узнала. Пусть не немедленно, но всё равно быстро — в ближайшие полчаса. Оддбэлл и Оберон, правда, тоже кое-что узнали. А именно — получили подтверждение крайне переменчивого характера осенней погоды. Казалось, ничто не предвещало катаклизмов, но с первыми чернильными кляксами наползающей темноты у западных склонов заклубились тяжёлые свинцовые тучи, отразившие причудливыми изломанными отблесками давно скрывшееся из зоны визуального наблюдения светило.       И эти тучи стремительно накатывались на ставший вдруг беспомощно маленьким на их грандиозно-равнодушном фоне дирижабль, разрастались, вздувались, словно выползающее из квашни тесто, при замешивании которого небесный повар явно переусердствовал с дрожжами.       — Ураган! — Оберон подошёл к капитану воздушного судна вплотную и недвусмысленно похлопал по блестящей рукояти рычага управления оборотами. — Шквал идёт, первый, «гребневый». Судя по характеру туч, нам не светит ничего хорошего, если останемся в небе.       — Надо спускаться вниз и искать пристанище, идя на бреющем, — понятливо закивал Оддбэлл, уверенно взявшись за рычаг.       Движением от себя он прибавил обороты двигателя, одновременно подавая вперёд и веретенообразную рукоятку тангажа. Затем, дождавшись, когда дирижабль клюнет носом, быстро включил насос на откачку, убавляя количество газа в баллоне.       «Летящий на…» дрогнул и, нехотя завалившись вперёд, медленно пошёл на снижение. Мистер Блэст довольно крякнул, отключил насос и убавил обороты до минимума. Судно выровнялось, почти зависнув на высоте не более пятидесяти метров над пологой поверхностью склона. Ящеры давно скрылись в начинающемся чуть восточнее ущелье, и внимание Оддбэлла ничто не отвлекало от управления. Поэтому коварно зашедшего низового шквала он, конечно, не пропустил. Пытаясь уклониться на юг, мистер Блэст буквально оседлал его, угодив точнёхонько в центральную вихревую зону. Оддбэлл был хорошим техником, и ещё лучшим учёным-изобретателем. А вот пилот из него вышел так себе.       Шквал мгновенно окружил дирижабль, подхватил его, как котёнок подхватывает внезапно вывалившийся из хозяйкиной корзинки для вязания клубок, попытался подкинуть и перевернуть. Раскорячившись пьяным кракеном, отчаянным усилием Оддбэлл привёл горизонтальные рули в противоположные положения и положил рычаг акселератора на ограничитель. Двигатель протестующе хрипло взвыл, и «Летящий на…» горным козлом скакнул вперёд, выравнивая положение в пространстве за счёт скорости.       Справа из стремительно сгустившихся сумерек и облачной канители неожиданно вынырнул скальный утёс, голый, поблескивающий от капель начинающегося дождя. Оддбэлл, удерживая рычаг правого горизонтального руля коленом, обеими руками вцепился в штурвал, отклоняя судно влево, туда, где по идее должна была проходить ведущая к побережью дорога. Никакой дороги испуганные воздухоплаватели не увидели, зато заметили внизу, впереди и слева, блеснувший огонёк. Трактир? Жилище? Не важно. В любом случае — повезло!       Отчаянно сопротивляясь никак не желающему стихать шквалу, «Летящий на…», старательно опровергая неожиданно ставшее его именем утверждение, стал продвигаться в сторону огня. Мощные плети тугого дождя хлестали практически горизонтально, норовя если не высадить толстое оконное стекло, то хотя бы пролезть внутрь кабины сквозь любую самую микроскопическую щель.       Внизу уже показались нечёткие контуры строений, когда прямо перед острым носом дирижабля из колышащегося и выбрасывающего сочащиеся влагой языки облака вывалился дракон.       Нелепо растопырив крылья, заворачиваемые оголтелыми порывами ветра, как зонтик припозднившегося прохожего, дракон нёсся прямо в лобовое стекло гондолы. Длинная зубастая пасть летуна была раззявлена, раздвоенный язык болтался, как у безуспешно гонявшегося по полю за зайцем деревенского тузика, а глаза распахнуты так, словно дракон проходил последний этап тренировки на конкурс столичных красавиц года.       Кто испугался больше — экипаж дирижабля или дракон, сказать было сложно. Однако страх и абсолютно непредсказуемая стихия деморализовали животное настолько, что тот уже даже не пытался повернуть крылья в попытке хотя бы смягчить удар, и путешественникам пришлось волей-неволей брать инициативу на себя.       — Охтыжёкарныйиндюк!!! — дружно завопили они, и, не сговариваясь, одновременно вцепились в штурвал, рискуя выдрать его из гнезда ко всем чертям вместе с креплениями, тросами и всем, что ещё к нему прилагается.       Одновременно Оддбэлл, распластавшись в позе, глядя на которую мгновенно помер бы от зависти любой мастер-единоборец, ногой вжал в ограничитель спаренный рычаг рулей высоты, а Оберон, невзирая на видимую неуклюжесть и кругленький животик, с другой стороны проделал то же самое с рукояткой акселератора.       Негодующе ревя и отыфркиваясь, дирижабль подпрыгнул, задрал нос и рванул вперёд. В это же время ветер, решив в кои-то веки не помешать своей игрушке, а подыграть ей, изо всех сил навалился на оболочку снизу. «Летящий на» почти свечкой понёсся вверх, пропустив уже приготовившегося к мучительной и бесславной смерти дракона в нескольких сантиметрах под днищем мотающейся на вантах гондолы. Стреловидный кончик драконьего хвоста, бестолково и заполошно мечущийся во все стороны, мелькнул перед стеклом, затем два раза мягко стукнул по днищу, придав гондоле дополнительную амплитуду, и благополучно исчез где-то в облачном месиве за кормой.       Стремительный восходящий вихрь, подхвативший «Летящего на…» и, фактически спасший его от неминуемого столкновения, иссяк, развеявшись в густом, перенасыщенном влагой воздухе. Дирижабль, истерично подвывая отказывающимся работать в таких режимах двигателем, вернулся в естественное горизонтальное положение, а воздухоплаватели наконец-то осознали себя обессиленно висящими на штурвале и рычагах в положении один — левого, другой — правого шпагата.       — Хррюк!!! — хором выдохнули путешественники и повалились в противоположные стороны, затем мистер Блэст всхлипнул что-то вовсе уж неудобопроизносимое и снова вцепился в механизмы управления, убавляя обороты и выводя судно на спиральную траекторию. Шквал, наконец, угомонился, и лишь потерявшие убийственную мощь порывы сварливо порыкивали, путаясь в натянутых до звона вантах.       Через четверть часа, спустившийся к самой земле дирижабль зацепился выброшенным верпом за огромную причудливой формы трухлявую корягу, последний раз дёрнулся и замер почти напротив высоких ворот из чёрного морёного дуба, над которыми царил, насмехаясь над стихией, искусно вырезанный из цельного корневища крылатый змей — символ дома Драконов.             ***       Когда утихли ехидные хихиканья Кости, восхищённое повизгивание Эмили и жизнерадостный стук хвоста Ворона, путешественники в тот вечер так и не поняли. Проводив космического авантюриста, они ещё долго сидели в свете тёплых багряных угольков, доедая разносолы, присланные из дома. Костя, с удовольствием, не раз и не два, повторил эти слова: «Из дома…». Они были очень тёплым и ласковыми.       Ему, поменявшему множество приютов и детских домов, эта фраза, пожалуй, нравилась даже больше вкуснейшего запечённого бабкиного мяса. От него пахло сбывшимися детскими мечтами. Оно было волшебным воздушным сказочным — «из дома, от родных, от матери…».       Утром, аккуратно запаковав пожитки, ребята двинулись по Старому Тракту в сторону гор, которые серыми туманными громадами уже высились где-то у горизонта. Новой дороги не нашлось даже через трое суток, зато, бодро обсуждая с Эмили Стад’Р’Гана и его космическую Одиссею, Костя как-то незаметно разговорился.       Он выложил все свои знания по астрономии, что-то додумав и частично вспомнив Кира Булычева, прочитанного им в армии. Тогда его на три недели уложили в госпиталь с аппендицитом, и от скуки парень увлёкся.       Эмили, для тепла, и, чтобы лучше было слышно рассказчика, перелезла на покатую спину Ворона, ехать стало веселее.       На третьи сутки впервые выпал снег. Горы придвинулись и угрюмо посматривали на приближающихся путников.       — А мы в предгорье, — сообщил Костя хлопающей ресницами, на которых застряли кружевные снежинки, Эмили.       Смешанный лес постепенно сменился дубравой. Огромные деревья, словно высаженные старательным садовником, высились по обеим сторонам дороги. Древние, могучие стволы, на необозримой высоте заканчивались гигантскими разлапистыми кронами. Лес был светлый и слегка пересечённый россыпями мелкой гальки. То и дело попадались могучие валуны, заросшие синие-зелёным мхом, настолько красиво размещающимся на поверхности огромных камней, что, казалось, будто кто то таинственный накинул на них ажурное кружево, да уходя, забыл его забрать.       На следующий день, после полудня, дорога отчётливо пошла вверх. Перед глазами друзей простирались широкие предгорные дали. Река разлилась, превращаясь в долинах в группу, соединенных между собой, словно нанизанных на серебряную нить, озёр, наполненных тёмно-синей водой.       — Глубокие, — философски отметил Константин.       Стало холоднее.       На мелководье то тут, то там, валялось множество чёрных дубовых веток, и даже поваленные, принесённые по весне с половодьем, старые стволы. Дров было в изобилии. Решили пораньше остановиться на отдых.       Они прошли ещё немного и, дойдя до почти круглого озера, окружённого со всех сторон живописно разбросанными каменными утесами, словно башнями, охранявшими горный массив, устроили привал.       В свете яркого горного солнца, внезапно заполнившего долину, хорошо просматривался тракт, аккуратно огибавший горный массив и идущий вдоль линии озёр. Выше тянулась вверх бесконечная бесплодная каменная круть — серая, иссохшая, с растрескавшимися валунами и россыпями мелкой гальки. Вокруг, почему-то, совсем не было птиц. Животные словно ушли отсюда, то ли спасаясь от зимних холодов, то ли бежали от кого-то другого.             ***       Когда совсем стемнело, из чёрной ночной тьмы стали медленно выпархивать, мерцая на земле, крошечные снежинки. Высоко наверху завывал ветер, и там, в небесах клубилась вьюжная холодная зимняя мгла. Эми сонно закрыла глаза и покачнулась. Костя вздохнул и, подняв девушку, на руках унёс её в палатку. Потом посмотрел на самостоятельно умирающий костёр, и тоже залез. За стеной мирно похрапывал Ворон, и тихо переминалась во сне копытами Дэвгри, прижавшаяся к нему тёплым попонистым боком, окончательно доверившись ящеру.             ***       … Костя проснулся от того, что, несмотря на тишину и подозрительно молчащую лошадку, у него вновь появилось ощущение, что кто-то большой и очень опасный следит за ним… Парень долго лежал, успокаивая расшатавшиеся нервы, но потом всё-таки аккуратно снял с себя тёплую девичью ладошку и тихо вылез наружу.       Где-то за горами вот-вот должно было появиться просыпающееся солнце.       … Из темноты, слегка подсвеченная бледными лунами, на маленькую палатку со стороны реки, внимательно смотрела огромная плоская змеиная голова с маленькими злыми бусинками красных глаз.       «Де жа вю», — подумал парень и начал судорожно ощупывать себя, на предмет вернувшейся из ниоткуда лихорадки. Дважды ущипнув ногу, он вздрогнул, от нарастающего внутри беспокойства и, повторно всмотревшись, фальцетом, наподобие петуха, заорал: «Ворон! Спасай Эмили!».       Кольцо на пальце стремительно нагревалось. Узкая полоска света прорезала небосвод. Вставало солнце.       Вода у берега неприятно пенилась и бурлила. Костя присмотрелся и решил, что там, в чёрном ночном озере, пытается распутать свои тела огромный тугой клубок разъярённых змей. Раззявленная пасть приближалась. Чёрное толстое щупальце вдруг резко обхватило туловище и потащило парня в ледяной озёрный омут.       Где-то сзади кричала Эми, и дико ревел не успевающий к нему Ворон. В висках гулко стучала кровь. Костя сделал последний глубокий вздох и, вывернув руку в нелепом ударе, кулаком пытался причинить урон огромному существу.       Покрытая пузырями вода сомкнулась над его головой, и всё стихло.