Легенды Оромеры. Великий Орёл

      Костя обнял прижавшуюся к нему, как к последнему надежному утесу в своей жизни, девушку, поцеловал, а потом подхватил на руки:       - Перекидывайся и беги отсюда! Приведи помощь, слышишь? – поверх макушки Эмилии они видел пока еще нерешительно подступавших к нему работорговцев. Серьезно настроенные не упустить ценный экземпляр мужики засучивали рукава, готовили сети, кое-кто даже звенел кандалами.       Всхлипнув, Эмилия кивнула, давая понять, что слышит. Поцеловав парня в последний раз, она перекинулась, и в то же мгновение Костя, крепко прижав бесстрашную птицу к себе, рванулся в сторону близкого берега. Опешившие в первую секунду работорговцы отшатнулись, позволяя парню выиграть еще несколько так необходимых ему метров, но мгновением позже накинулись со всех сторон, навалились тяжелой массой.       Но Костя, пока его не схватили, успел выкинуть Эмилию за ощетинившийся недружелюбием круг, поверх голов оборотней, словно баскетбольный мяч, и тут же исчез в свалке.       Эмилия, запущенная сильной рукой, пронеслась над толпой и упала уже за спинами работорговцев, покатилась по песку, ломая перья. Промелькнула мысль, что теперь уж не избежать синяков, но особо сокрушаться по этому поводу было некогда, Эмилия вскочила на подворачивающиеся лапы и ринулась дальше, петляя, совсем как неразумные курицы носятся по двору, убегая от хозяйки с топором.       Промчалась по берегу, вскочила на мостки, взлетела на корабль, увернувшись от чьих-то рук, тянущихся к ней с шлюпки, перепрыгнула через леер… Твердая поверхность под ногами как-то внезапно кончилась и Эмилия упала в волны. Мокрая вода привела в чувство, отрезвила. Мокрые перья потянули на дно, снова пришлось перекидываться в человека.       Прижавшись к борту корабля, царапаяся о подводные наросты, Эмилия огляделась. Корабль ремонтировался, и вокруг него качались на волнах обломки досок, спутанные обрывки такелажа черными змеями вились под прозрачной поверхностью. Эмилия углядела довольно крупный обломок мачты, поднырнула под него на сторону, противоположную берегу, навалила себе на голову мокрый тяжеленный парус, едва не задохнувшись от запаха гнили, и потихоньку потолкала бревно в открытое море.       - Кажется, пора временно стать водоплавающей, - подбодрила она себя.       Поглощенные дракой и пленением ценного товара работорговцы не заметили ее маневра, а потом стало уже поздно – бревно подхватило течением и поволокло в океан.       Аккуратно стравливая газ из баллона, Оддбэлл начал медленно поднимать дирижабль, не уделяя более внимания курсу. Волею ветра воздушное судно волокло дальше и дальше на север, туда, где в непроглядной туманной мгле покоились, храня свои тайны, острова Огненного Ожерелья.       Прошло около часа. А может и более — Оддбеллу было не до хронометра. Тем более не до него было несчастным воришкам, вусмерть перепуганным всем, что на них навалилось в этом сумасшедшем приключении. Лис Борн свернулся в углу, замотавшись по самый нос в кинутое Оддбэллом одеяло, и устроившись прямо на своём напарнике, который, к счастью, пока так и не пришёл в себя. К счастью — потому, что как только придёт, то устроит такую истерику, что даже гуттаперчевые нервы этого сыча-воздухоплавателя могут не выдержать.       За несколько лет совместных плаваний Борн отлично изучил особенности психики своего дружка. Если бы не уникальная физическая особенность шакала Танри — Камаль не продержал бы его в своей команде и дня после первого же нервного срыва. Но такая особенность, ставшая для шакала билетом в самую удачливую на всём побережье пиратскую ватагу, у него была. Танри был не просто шакалом. Он был шакалом мускусным. По прихоти странной генетической мутации Танри получил особенность, характерную скорее мангустам или ежам. Его организм вырабатывал вещество, являющееся антидотом практически к любым известным ядам биологического происхождения. Мало того, что Танри были нипочём укусы любых ядовитых животных, змей и насекомых — антидот щедро выделялся в виде секрета мускусной железы, и в момент сильного стресса его можно было собрать с шерсти шакала и использовать при лечении всевозможных отравлений, поскольку свойства свои мускус Танри терял довольно медленно. А потеряет — не беда, ведь снова довести шакала до истерики проще простого...       Попытка прорваться сквозь облачный слой медленно, но верно склонялась к провалу. Мощные кучево-дождевые облака, нижнею своею частью провоцирующие шквалистый ливень, продолжались уже пятую милю и даже не собирались редеть. Наоборот, они густели, закручивались, рвались, чтоб немедленно снова соединиться в сумасшедший бесконечный фрактал, который уходил, казалось, куда-то в космические дали.       На шести с половиной милях облачная взвесь за окнами стала отблескивать, а к семи милям — откровенно сверкать. Это зарождающаяся гроза первыми своими разрядами отражалась в мириадах крохотных ледяных кристаллов, составляющих облачную массу на такой высоте.       Подумав, Оддбэлл решительно закрутил вентиль.       Подниматься выше было нельзя. Нужно пройти некоторое расстояние, не меняя высоты, чтобы не угодить прямо в эпицентр гигантского конденсатора.       Дирижабль трясло и раскачивало. Постоянно меняющие скорость и направление, сталкивающиеся, бушующие не хуже океанских волн воздушные потоки терзали и крутили его, словно глупый капризный ребёнок — не понравившуюся игрушку. Вот один из них, зло и обиженно взвыв так, что вой этот перекрыл звуки винтов и двигателя, с разгона наподдал снизу, и практически неуправляемый цеппелин полетел вверх, будто мяч в регби великанов. И в этот миг торжествующий рёв ветра обогатился перкуссией долгого грозового разряда.       Дирижабль мелко затрясло. Волосы пассажиров зашевелились и поднялись дыбом, на кончиках заплясали зеленоватые сполохи. По рычагам и металлическим частям интерьера, оставляя тонкие изломанные синие следы, пробежали трескучие искры. Резко запахло озоном.       Воздухоплаватели замерли, боясь не только заговорить, но даже вздохнуть.       И грянул гром.       Пленники стихии мгновенно оказались лежащими на палубе, отчаянно прижимая руки к залепленным вязкой густой ватой боли ушам. Казалось, барабанные перепонки мучительно прогнулись куда-то в середину головы и намертво слиплись там, наполняя череп долгими мучительными спазмами. Зрение помутилось. Мозг отказывался воспринимать и анализировать критическую до абсурдности информацию. А вокруг всё гудело, ревело, сверкало и неслось куда-то в безудержной сумасшедшей пляске смерти, словно сам Дьявол двинулся рассудком и решил устроить в Аду беспримерный карнавал, в котором черти с грешниками должны поменяться местами, и Ад из подземных глубин вознёсся в эти облака, превратив их в небесное продолжение преисподней.       Душераздирающе заскрежетав, заклинили фрикционные муфты. Захлебнувшись на высокой визжащей ноте, остановились винты, загудел от перегрузки и смолк двигатель. К запаху озона сперва примешался, а затем и вовсе перекрыл его тяжёлый, удушливый смрад электрической гари.       Тряся головой и пытаясь сфокусировать зрение, Оддбэлл ползком добрался до распределительного щита и центральным рубильником обесточил машинное отделение, от которого теперь всё равно не было никакого толка.       Затем вернулся к штурвалу. Одна за другой на пульте гасли лампочки — это выходили из строя панели солнечного генератора, смонтированного на верхней части обшивки. Преодолевая тошноту и жуткую головную боль, Оддбэлл забрался в кресло, посидел несколько секунд, подождав, пока желудок перестанет пытаться целиком выпрыгнуть наружу, затем перевёл рукоятку тангажа вперёд.       Чугунный шар внутри дирижабля к счастью каким-то чудом не слетел с направляющих, и приводы тоже действовали. Нос воздушного судна медленно наклонился вниз.       Оддбэлл счёл, что пока ещё оболочка удерживает газ, лучше посадить аппарат на воду и довериться буйству волн, нежели дожидаться, пока молнии добьют неуправляемое судно в воздухе и в конце концов рухнуть в те же волны за верной смертью, уже не имея при себе огромного блока плавучести.       Так думал своею разрывающейся от боли головой мистер Блэст, включая компрессор на откачку газа из оболочки в баллоны. Чем больше его сохранится в сжатом виде, тем больше шансов добраться до берега живыми. На удивление, компрессор исправно заработал — видимо, в аккумуляторах осталось ещё вполне достаточно энергии.       Снижение аппарата пошло активнее. К тому же гроза то ли откатилась южнее, то ли просто выдохлась — но шторм начал ослабевать. Ещё несколько минут — и вверху среди непроглядной клубящейся облачной каши стали проглядывать кляксы по осеннему пронзительно-синего неба. И как ни странно — резко потеплело. Даже при неработающем отоплении в гондоле уже не хотелось залезть в кресло с ногами, намотав на себя всю имеющуюся на борту более-менее плотную ткань.       В углу закряхтел, выпутываясь из одеяла, лис Борн.       Синие кляксы в небе стремительно расширялись, тесня облака, разрывая их, превращая из тяжёлых и неповоротливых сумрачных громад в безобидные клочки, быстро тающие в распахивающемся во всю ширь послештормовом небосводе. Низкое, но всё ещё щедрое на свет и ласку солнце мощным лучом пробило истончившуюся завесу и довершило бой, начатый небом и ветром, окончательно утвердив победу над разбушевавшейся стихией. Охристо-золотые блики заплясали на утихающей океанской зыби, и мир озарился светом, безоговорочно указывающим Аду, где его место.       Снова послышался протяжный металлический скрежет. Дирижабль тряхнуло.       Под напором порывистого низового ветра правый винт не выдержал и начал сходить с цапфы, срывая резьбу фиксирующего его кока. Левый пропеллер пока держался, но и его судьба была предрешена. Стрелка высотомера плясала около отметки в сотню ярдов. Стихающие океанские волны неспешно вздымались под гондолой, словно грудь великана, уснувшего после долгого и трудного дня.       Оддбэлл завернул вентиль баллона, отключил компрессор и установил нулевой тангаж. Дирижабль выровнялся, чуть накренившись вправо, и ветер тут же потащил его в поворот оверштаг.       И тогда Сэмюэль Вудд увидел землю.