Доверие

Прошло несколько дней. Дней, полных шума, людей, пыли, запахов свежей древесины и краски, глупых вопросов, документации, которую пришлось заставлять других заполнять — пока это с непривычки вызывало в людях одно недовольство, но Сакура, как никто знавшая о необходимости структуризации (для начала хотя бы заведения) историй болезни и отчётов по имеющимся/отсутствующим медикаментам, и ещё о десятке пунктов, отказывала в любых альтернативах. Она не могла полагаться ни на чью память, ни на чьё «сделаю завтра или когда будет время» — все лекари, которые могли и хотели работать в её госпитале, обязаны были безукоризненно следовать указаниям, остальным же она без сожаления отказывала и советовала поработать хотя бы руками, на стройке. Харуно понимала, что происходит. Её прощупывали, пытались свесить на шее ножки, подлизаться, стать её личными помощниками и друзьями типа «а-можно-мне-выходной-по-будням», но пока она никого не знала и никому не доверяла в ответ. Оставалось давить на людей появившимся авторитетом, спасибо лояльным господам Хашираме и Тобираме, и в какой-то степени полагаться на их личные предпочтения: две Узумаки, две Нара и с десяток Учиха и Сенджу — точно медсёстры, и их же надо научить «прогрессивной» медицине; разумеется, на первых порах, пока без высокой зарплаты, но зато стабильность!; а вот там ещё малец один есть, говорят, хорошо с чакрой управляется, его бы тоже под крылышко; а Учиха можно в помощницы? Очень толковая женщина, племянница Мадары, на войне как-то скрестили мечи, ух!.. Тобирама бесшумно вошёл в кабинет главврача и внимательно огляделся: замок был новым, с ключом, — такие в домах не стояли, но их медленно вводили в использование ещё в Облаке; в правом углу разместились вешалка для одежды и полочка для обуви, вдоль той же правой стены — длинный шкаф со стеклянными дверцами, пока пустой, но Харуно, лично просившая его, пока ничего там не расположила; небольших окон два штуки, с бежевыми шторами, как в кабинете Хокаге, и перед ними комфортное кресло, крашенный в зелёный дубовый стол, стул и настольная лампа. На потолке — две лампочки, в левом углу — рукомойник, мусорное ведро, рядом — кушетка, ещё два стула и невысокий шкафчик метр на два. Пространство у левой стены, где рукомойник и кушетка, скоро будет зонировано шторкой. В целом… сносно, хоть и выглядит немного нагружено однотипной мебелью; по своему опыту альбинос может заключить: скоро, когда здесь появятся залежи папок с документами и лекарства, этот вид приестся и не будет так бросаться в глаза. Кабинет большой — больше, чем у других медиков, более комфортный и находится на солнечной стороне самого верхнего, второго этажа. Его нагруженность логична: у главврача всё должно быть под рукой, чтобы принять сложного пациента у себя, но в ином, тяжёлом случае — дальше по коридору, следующая дверь, будет операционной, которую заранее надо звукоизолировать. Сакура стояла к мужчине спиной, склонившись над двумя тяжёлыми на вид коробками и придирчиво рассматривала их содержимое, травянисто-спиртовое на запах и, вероятно, такое же на вкус. Низкую тонкую фигуру плотно облегало голубое кимоно, которое ранее слепило Тобираме глаза, соревнуясь с ярким небом, а теперь — вымокло вместе с ним. И с Тобирамой тоже. Началась неделя осенних дождей и строительство ненадолго замерло, сконцентрировавшись на внутреннем убранстве важных помещений и бумажных вопросах. За окном громыхнуло так, что вздрогнула земля. Стеклянные пузырьки в коробках переливчато звякнули, когда Сакура, так и не обратив внимания на бесшумно вошедшего Сенджу, уставилась в окно, тревожно закусив губу. Альбинос почувствовал тёмно-синие всполохи волнения в её чакре, отдающие на чутком языке горчинкой. Он моргнул вишнёвыми глазами, неосознанно примеряясь. Будь она врагом, он бы вонзил меч ей меж лопаток, не напрягаясь. Или аккуратно перерезал бы горло кунаем. Крови и энергозатрат по минимуму. К двадцати шести годам альбинос отточил технику полёта бога грома так, что оставлял минимальный след чакры и не давал никому приблизиться к себе без царапины. Его зрение было очень привередливым, и альбинос плохо видел как днём, в яркую солнечную погоду, так и ночью, в беззвёздную — это с детства было его слабостью, зато его сенсорское и человеческое чутьё было отточено чуть ли не лучше, чем у Хаши или Мадары. Первый делал упор на качество и количество своих техник, второй — на их ударную силу и шаринган. Тобирама брал ловкостью. Медик в его руках вздрогнула бы, заметалась. Он бы занёс над её горлом кунай, а она даже не успела среагировать. Пузырёк выскочил бы из её ослабевшей руки, попутно разбив несколько других. Густеющая на воздухе жидкость пролилась бы из них, будто кровь. Сакура бы вынужденно прижалась к его мокрому боку спиной, вцепилась бы маленькими ладонями в предплечье. Он бы грудью ощутил её заполошное птичье сердцебиение. Она была бы в его власти. Тобирама рукоятью куная повернул бы её лицо за подбородок к себе. Кошачьи зелёные глаза бы мигнули, разразившись тотчас слезами. Будь она врагом, шиноби бы понял это тогда — ему хватило бы этой близости и этой реакции. Что она бы сказала? Даже если бы потянулась к его губам своими, чтобы сбить с толку, Тобирама бы понял. Ответив ей, он откусил бы ей язык прежде, чем это сделала бы она. Пиздец. — нечто похожее проскрежетали старые доспехи Мадары, или то был их владелец, до того противный и угрюмый у него был голос, и до того пронырливый характер. Сам мужчина медленно и вальяжно вплыл в помещение, впуская внутрь холодный запах своей чакры и грязь с сандалий. Тобирама отмер, недовольно хмурясь самому себе: о чём он только, блять, думает? Не лишним было бы проверить оружие в ножнах, пока этот Учиха медленно и неотвратимо добирался сюда. Неприятно было признавать, что этот брюнет чертовски опасен. Учиха всегда смотрел куда-то внутрь человека, в зрачки, он не умел быть хоть сколько бы то ни было дипломатичным. Мадара всегда брал нахрапом, поддавался инстинктам, как дворовой кот. Поэтому, не скрывая это даже от самого себя, Тобирама сюда и прибыл, — чтобы осадить в случае чего, если словесных доводов Хаширамы и невестки окажется недостаточно. Сакура оторвалась от перебирания одинаковых пузырьков, взмахнула руками, красиво распуская длинные голубые рукава кимоно. Живая, без испуга в кошачьих глазах, без заполошного дыхания и стука сердца, стоящая на расстоянии трёх метров от самого младшего Сенджу, вошедшего к ней, как и было ранее сказано, бесшумно и незаметно. Видеть её немного сбитой с толку, но не напуганной, храбрящейся — хорошо. Медик уважительно, но сдержанно поклонилась обоим, складывая изящные кисти на уровне пояса. Абсолютно привлекательная для профессионального взора: с приподнятым подбородком и, наконец, без болезненно-красных глаз и синяков под ними. — Господин Учиха, господин Сенджу, добрый день. За закрытым окном затрещали от урагана ветви деревьев, забилось в конвульсиях грозовое облако, изрыгая бело-фиолетовую стрелу молнии. Мадара всегда приносил с собой какой-то катаклизм: то бурю, то зной — то ли природа благоволила ему, использующему разрушительные стихии, то ли ненавидела, не давая никому пропустить его приход. Тот смотрел на Сакуру несколько мгновений, липко и пронзительно, и Тобираме не понравилось, как прищурились его глаза. В конце концов, мужчина отмер, разлепляя высохшие бледные губы: — Главврач, — со слабой вопросительной интонацией, что-то для себя решив. Сакура коротко кивнула, и мужчина вдруг насмешливо фыркнул, показушно, по мнению Тобирамы, тряхнув копной потемневших взмокших волос. Моргнул — и не отвёл взгляда уже от вишнёвых глаз Сенджу, как бы предупреждая: не стоит лезть. — У меня, главврач, есть для тебя работа.

***

— То есть, ты хочешь сказать, что я не должен её проверять? — уточнил Мадара, взмахом руки затыкая только открывшего было рот Хашираму. Тот, скуксившись, злобно захрустел огурцом — назло Учихе, точно! Он же знает, как его бесят такие громкие чавкающие звуки за столом. Этот придурок был так беспечен! С самого начала приглашение каге на собрание было очевидным предлогом к нападению. Они не собирались вести дипломатично беседу, не собирались слушать. Они его, в конце концов, отравили! Мадара готов был объявить войну всем, если бы этот дебил не выжил, но он выжил — и это странно. Как будто распланированный, неграмотно сколоченный на коленке план внедрения, в который молодую симпатичную девку вплести было проще, чем… чем… да что угодно! Какое чудо произошло, вы не поверите! — Она не из скрытых деревень. Каге её не знают, — Химе сжала палочки для суши в руках, с каждой минутой теряя аппетит. — Предвосхищая твой вопрос, скажу, что мы не знаем наверняка, откуда она, знаем только, что её фамилия относится к торговому клану Харуно на окраине земли Огня, но и это неважно — её дома уже нет. Учиха посмотрел на бестолково кивающего шатена и нахмурился: — Это как? — У неё больше нет семьи, учителя, покровителя. Теперь она сама по себе. И, к слову, решение остаться здесь она приняла лишь благодаря мне, так что в случае чего можешь винить меня. Мадара, как-то смягчившись, задумчиво отвёл взгляд. Мир полон зла. Вокруг одни идиоты. Остаться одному, без близкого человека или товарища — всё равно, что потерять смысл существования. Но этой женщиной должно что-то двигать, если она выжила. Он нащупает это в ней и отстанет, раз уж даже ублюдок Тобирама что-то хорошее там в ней рассмотрел. Доверяй, но проверяй. Обуваясь на пороге и недовольно хмурясь дождливому понедельнику за дверью сёдзи, Мадара откинул тяжёлые волосы на спину, чтобы они не успели запутаться в узлах доспехов (состричь бы, но жалко), и вдруг негромко спросил Мито: — Это твоё чутьё, — его уголок губ мелко дрогнул, как будто брюнет сам не верил своему проснувшемуся мальчишескому любопытству. — Что оно говорит обо мне? Принцесса Узумаки озадаченно свела брови на переносице. Рядом с Мадарой всегда густилась тьма. Что-то тёмное, неприятное. Он с этим взаимодействовал, но никогда не пускал в себя. Червоточина пошла после смерти Изуны, заискрилась чем-то непонятным в его груди, отчего женские ладони машинально сомкнулись на животе, защищая сына. Мадара заметил этот жест, невольно задерживая дыхание — он уже пожалел, что задал этот тупой, по его мнению, и очевидный вопрос. Его никто не любил. Даже соклановцы. Они хотели видеть Мадару на посту Хокаге, но вместе с тем — боялись, каким он станет, куда их приведёт. И говорили ему это в лицо. Мито видела в своём друге жадную до ненависти тьму. Мадара эту тьму сдерживал как умел, вгрызаясь в неё в ответ. — Ты можешь стать угрозой, — сознавая бесполезность лжи, джинчуурики отчеканила правду. Это ему в женщине нравилось. — Эта девушка не имеет опасную ауру, в отличие от тебя. Бойся себя, Мадара, и борись, чтобы выжить. — Иначе что — убьёте? — ядовито прошептали губы. Мито покачала рыжей головой, устало и как-то обречённо, будто разговаривала с ребёнком, досаждающим ей глупыми вопросами. Коснулась его рукава: обманчиво мягко, неприлично цепко: — Мы — твои друзья. И поможем тебе, если надо. Я… с появлением хвостатого теперь понимаю, что такое тьма и как она губительна. Но даже запечатав её за семью замками, я всё ещё ощущаю её отголоски. — Но я — обыкновенный человек, не та тварь, что сидит в тебе. — Ты второй бог шиноби. Подай мне пример крепостью своего духа, — ласково, просяще: Мито действительно нуждалась в таком примере: на неё многое свалилось помимо замужества и переезда в другую страну. Она сама взвалила на свои плечи гору обязанностей — идеальной жены и демонического сосуда, — и, признаться, Хаширама не всегда её понимал: он поддерживал, был рядом, но не понимал. Выросший на боли, как все шиноби их поколения, Шодай остался светлым, незапятнанным человеком, от которого многим (Мадаре в особенности) слепило глаза. Хаширама вызывал зависть своей силой, упёртостью, непробиваемостью, но он не мог ими поделиться, а просто служил образцом идеального толстокожего бойца, на которого хотелось равняться. Но Узумаки давно не маленькая: хотеть и мочь — это разные понятия, их разделяют столько отягощающих факторов и тонкостей, сколько нет в её хитрых фуинах. Мадара глубоко вздохнул, удивлённый сам себе, что всё это время слушал женщину, не двигаясь, не моргая и не дыша. Поцеловав женскую кисть на прощание, мужчина вышел на улицу.

***

Сакура стояла напротив вытянувшегося вдоль стены ряда полуживых шиноби в заляпанных кровью песочных одеждах. Её тело не дрогнуло, голос не сорвался, когда она ответила на «просьбу» Мадары согласием. В конце концов, трогать её он пока не собирался — будущий Второй тут, видно, не просто так стоял, — и о спасении ею Хаширамы не забывал. Спрашивал, что то был за яд, его состав, как он мог попасть в организм помимо нестандартной пропитки им бумаги и чернил. Откуда у неё такие познания. Исключительно словами оперировал, даже шаринган не применял. Харуно ожидала худшего. Такое давление было отвратительным, ковыряющим свежие раны на душе, но уже привычным — чем-то, что она выноси́ла и раньше, со слезами, но выноси́ла, а теперь и плакать не хотелось: Харуно устала себя жалеть. Хотелось уже освободиться от этого чувства. — Все умерли? А ты одна осталась? Никого не спасла? Что же с ними приключилось? — этот праздный интерес рубил её маленькое неспокойное сердце на кусочки, которое Внутренняя, матерясь, латала напряжёнными и короткими ответами. — Да. Да, не спасла. Вам ли не знать, как бывают жестоки люди, которые видят в тебе опасность. Или наоборот, считают мусором... Я не хочу говорить об этом. Пожалуйста, — врать было можно. Слова — хороший для того инструмент. Но глаза не позволяли, Мадара хорошо читал лица, поэтому Сакуре пришлось в очередной раз вспомнить войну: как Наруто на руках вытащил её из-под штыря Мадары, как чуть не умерла под гендзюцу Саске, как её товарищей и наставников раз за разом пережёвывала война. Ненужная война, бойня марионеток ради своих кукловодов. Губы задрожали сами собой, лицо приобрело до отвращения болезненный вид (Внутренняя, расстаравшись, подарила ещё и мигрень), но лишь ненадолго, пока Мадара не насмотрелся на искренность её боли и не поджал губы, задумчиво уставившись в пол. Признаться, что у неё кулаки чесались сломать эту будущую куклу Зецу, было некому, только самой себе. «Зецу найдёт его позже. Но с ним или без него — он всё ещё большая угроза. » Тобирама был слушателем, который то и дело напряжённо сжимал челюсть в процессе чужого разговора. Учиха, сука такая, поговорил уже с Хаши и Мито и даже не рыпнулся заключать медика в плен своего додзюцу; «Я всё же благодарен», говорили его разгладившиеся морщины вокруг глаз и приопущенные плечи, но он продолжал быть собой — самым сучным собой, после беседы с которым люди обнаруживали у себя тахикардию и моральную травму. А пока оба мужчины могли пронаблюдать, как главный медик Конохи исцеляла остатки команды преследования из Суны. Брюнет бессовестно невинно пожимал плечами: — Увы, задел этих неудачников сусано. Они ещё пригодятся нам, если их подлатать. Справишься, главврач? Она опять кивнула, почти со вздохом облегчения отходя подальше от обоих Основателей: атмосферку они поддерживали такую, что впору было идти вешаться. Людей было жалко, но если бы те ценой своих собственных жизней убили Учиху, ей определённо было бы легче дышать. Предполагать их успех вообще глупо: шиноби-преследователи Мадары были, очевидно, элитными для этого времени, но даже в команде ничего не могли противопоставить такому, как Мадара. Куда уж тут одной-единственной Сакуре? Харуно быстро осмотрела каждого раненного, а таких насчитывалось целых пять, и начала́ с самого запущенного случая, уже понимая, что частично облажается. Выгребла из собственного подсумка остатки солдатских пилюль, раскусила их, разжевала — от мерзотного вкуса даже слёзы на ресницах выступили. Сейчас у неё не было помощников. Хрустнув пальцами, медик активировала первую технику. Из пяти выжило трое. У одного был отёк мозга, у второго порваны сосуды в голове и шее. Без Цунаде-шишо и Кацую вылечить их было нельзя, а тратить чакру из бьякуго Харуно не стала: на войне, ради Обито, это было целесообразно, а сейчас — только лишний козырь доставать из рукава. Пустое. Сакура сняла заляпанные перчатки, с сожалением осматривая собственную одежду: от такой дорогой светлой ткани кровь уже не отстирать. Мадара был не очень доволен, но всё равно приятно удивлён. Он скрестил руки на груди и заговорил, будто его мнение спрашивали: — Бесклановая, и всё же... Ты прекрасно контролируешь чакру. Но даже грамотный контроль собственного резерва не может покрыть ужасно низкую выносливость. — «Как ты ещё жива? Если бы не Мито, я бы тебя...» На выживших он не смотрел. Возможно вообще соврал, что те ему нужны. Тобираме такое расточительство чужой чакры и времени казалось бестолковым. Сакура могла посвятить этот день работе, а не бесполезному угождению этому дураку. А Мадара любил такие жесты. Он изматывал, помните? — Не сравнивай всех с собой, — не сдержался альбинос, не замечая, как странно на него посмотрела Харуно; «он что, всерьёз меня защищает?» — Тебе мало? Лекари твоего клана и вкупе не потянули бы лечение одного, не то что трёх. — Ты прав. Да, ты прав, Сенджу, — тут же переключился на альбиноса, будто ждал этого момента, Мадара, — Мне мало. Но ты тоже судишь людей по себе, не стесняйся это признать. Медик, ещё раз скажи спасибо химе Мито, что жива, иначе этот белобрысый перерезал бы тебе горло раньше, чем я, в случае чего. — Да что ты себе… Сакура распахнула глаза, несдержанно, испуганно, впервые за все эти дни отступая на пару шагов. На её горле тугой верёвкой затянулось давление чужих Ки. Это было что-то равное демоническому или даже опаснее. Иначе почему пришедший вовремя Хаширама был по-настоящему обеспокоен и суров.