Слабость, прихоть, жажда

Спустя пару недель гости из Безночного Города нагрянули вновь. К счастью, встречал их в этот раз сам Не Минцзюэ. К несчастью, Хуайсан в это время был наказан и сидел взаперти в своих покоях, упрямо и настойчиво игнорируя условие, поставленное братом: не выйдешь отсюда, пока не выучишь всё, что я сказал. И выучить он сказал много. Настолько много, что Не Хуайсану даже думать не хотелось о том, чтобы браться за это. Однако этого и не требовалось — он всегда мог придумать, чем занять себя, даже в такой ситуации. А наказан он был достаточно справедливо. За все те случаи, когда он отлынивал от тренировок или сбегал, выдумав очередную причину, за то, что пользовался занятостью Минцзюэ и ничего не делал, и за весьма непристойные рисунки, которые он ненароком забыл спрятать, выходя в сад. Что делал Не Минцзюэ в его комнате, Хуайсан не знал. Но вот рисунков ему было жаль — это были лучшие из тех, что он рисовал. И все с одними и теми же персонажами — он сам и его брат — только позы отличаются. К его счастью, Минцзюэ не узнал там ни себя, ни Хуайсана, иначе помимо хорошей взбучки его неминуемо ждал бы чересчур серьёзный разговор о жизни. Или не только о жизни. Из окна Не Хуайсан не без удивления увидел брата в сопровождении людей в бело-красных одеждах. Что, опять они? Конечно же, он не был рад их видеть. Даже мысленно поблагодарил Минцзюэ за это заточение. И бездельничать можно почти беспрепятственно, и не вынуждать себя общаться с тем, кого Хуайсан ненавидел больше всего. Проводив их взглядом, Хуайсан вернулся к своему прежнему занятию — он рисовал по памяти то, что приходилось ему видеть собственными глазами. А память у него всегда была слишком хорошей, и запоминал он всё буквально до мелочей. И наслаждался, рисуя себя прижатым к стене и совершенно беспомощным перед снова разъярённым Не Минцзюэ. Упивался каждой линией, мысленно переживая эту сцену со своим участием. А потом пожалел, что не сможет сегодня выйти из комнаты: ведь если глава Вэнь приехал снова, значит, понаблюдать было бы за чем. Не успел он расстроиться окончательно, как услышал шаги в коридоре, а затем дверь открылась. Не Хуайсан сразу же спрятал рисунок, положив на него сверху стопку каких-то бумаг, и с самым невинным выражением развернулся к вошедшему, не удивляясь тому, что это был брат. С суровым выражением, которое весьма неумело скрывало радость и предвкушение чего-то. — Сегодня свободен, можешь делать, что хочешь, — сразу заговорил Минцзюэ. — Считай, что тебе повезло. Но когда я уже не буду занят — спрошу всё. Не Хуайсан испуганно сжался под строгим взглядом, боясь даже пошевелиться. Конечно, он едва сдерживал смех: он прекрасно знал, чем именно занят Минцзюэ. А точнее — кем. Но промолчал, проводив его серьёзным взглядом. Сделал вид, что принял к сведению его слова. Пользуясь тем, что его освободили, Не Хуайсан вышел в сад, как и обычно стараясь не попадаться никому на глаза. У него это прекрасно получалось, по крайней мере — он никого не встретил. Вечером он с нетерпением мерил шагами комнату, не находя себе места. У Хуайсана уже были планы на эту ночь. С каким-то спокойствием и удовлетворением он думал о том, как совсем скоро тихо выйдет из своих покоев, как пройдёт опустевшими мало освещёнными коридорами и на пару часов однозначно застрянет под дверью Не Минцзюэ. Так и случилось. Удивительно, но во всей резиденции не было ни души, Хуайсан (к своему счастью) никого не встретил. Хотя, даже если бы здесь и был кто-то из адептов, он сумел бы проскользнуть мимо или сделать вид, что ему просто не спится. Ведь притворяться и скрываться он умел лучше всего. С опаской он подошёл к двери покоев брата, стараясь ступать как можно тише. Хуайсан всегда боялся того, что его застанут здесь. Не знал, как стал бы оправдываться, но его невинному взгляду бы точно никто уже не поверил. Больше всего на свете он боялся увидеть Не Минцзюэ в настоящей ярости, больше всего не хотел снова терпеть насмешки главы Вэнь. Почти не дыша, Не Хуайсан тихо приоткрыл дверь и сразу же заглянул, оценивая увиденное. Уже даже не привычка. Слишком часто он вот так — тайком — наблюдает за тем, как проводят время его брат и Вэнь Жохань. Безо всякого стыда и угрызений совести, он бессовестно любовался ими, запоминая каждую деталь, каждое движение, и каждое слово. Хуайсан смотрел на них, и всё представлял на месте Вэнь Жоханя себя. Как Минцзюэ хватал бы его за запястья и резко притягивал к себе, эти сильные руки держали бы его за плечи, ласкали бы его тело, эти пальцы до боли впивались бы в его бёдра… А потом Не Хуайсан представил там вместо Минцзюэ холодного и бесстрастного Вэнь Чжулю. Этот холод бы обжигал и распалял только сильнее. Внутри что-то сладко заныло. Хуайсан неотрывно наблюдал за братом и главой Вэнь, и его воображение всё яснее рисовало ему картины их с Чжулю невозможного счастья. Сжигающий Ядра был бы с ним так же жесток, как Не Минцзюэ с Вэнь Жоханем. Чжулю бы его не жалел, до боли кусал бы губы во время поцелуев, удерживал бы за руки с необычайной лёгкостью, грубо вдавливал в постель, хватал бы за волосы и тянул, заставляя откинуть голову назад… От этих мыслей Хуайсана отвлёк несдержанный стон Вэнь Жоханя, и он снова сосредоточил всё внимание на открывавшемся перед ним зрелище. Он видел, как Минцзюэ целует любезно предоставленную ему шею, как мгновением позже до крови кусает его плечо, и Жохань подаётся ему навстречу и стонет ещё громче. И точно так же — до крови — вцепляется в его спину ногтями. Не Хуайсан вдруг понял, что заводит его ещё сильней. Перед глазами предстал Вэнь Чжулю с чуть растрёпанными волосами; белые с красным клановые одежды наполовину сползли, обнажая покрытую царапинами спину; кое-где медленно стекали капли крови по бледной коже. Хуайсан почувствовал, как вдруг дрогнула рука. Не Хуайсан был занят собой и отвлёкся, прислонившись к стене совсем рядом с приоткрытой дверью. Он слышал, как Вэнь Жохань едва слышно что-то шепчет, но понял только, что это просьба, тихая мольба: «Не останавливайся». Хуайсан принял это и на свой счёт, даже не задумываясь о том, что здесь его могут застать случайно проходящие мимо адепты его Ордена, или что он может неловко выдать себя перед братом. Он был не в состоянии думать. Тело горело словно в адском пламени, и только холодок пробегал вдоль позвоночника, заставляя сильнее сжать пальцы, когда он снова представлял угрожающе нависшего над ним Вэнь Чжулю и огни желания в вечно ничего не значащем взгляде. Придя в себя и оправив на себе одежду, Не Хуайсан понял, что больше ему тут нечего делать. Он устал. Задержавшись взглядом на брате, он с невольной тоской позавидовал Вэнь Жоханю, видя, как Минцзюэ с прежней грубостью впивается пальцами в бледную кожу, как покрывает поцелуями внутреннюю часть бедра главы Вэнь, как чуть кусает, и как тот ощутимо вздрагивает. Позавидовал — и поспешил закрыть за собой дверь, в следующее мгновение закрыв лицо рукавами, скрывая горящие от смущения щёки. И смутило его отнюдь не то, что он увидел, а то, что представил. Вернувшись к себе, он сразу же взялся за кисть, хоть рисовать при неровном свете свечи было совсем неудобно. Спешил запечатлеть увиденное и пережитое, вздрагивая, когда подрагивали тени на стенах. Хуайсан рисовал быстро, пока не забыл, пока ещё его впечатления были при нём, рука чуть дрожала, но линии выходили плавными и аккуратными. И только закончив рисунок и вдоволь налюбовавшись им, он наконец переоделся в ночные одежды и со спокойной душой отправился спать. Однако уснуть ему не удавалось. Эти его мечты не отпускали его, как он ни старался от них избавиться хотя бы сейчас. Слишком настойчивым был образ Вэнь Чжулю в его голове, невыносимо сильно хотелось его увидеть. И сделать что-нибудь, что заставит беспокоиться о нём. Не Хуайсан мечтал снова увидеть волнение в его глазах. Хотелось броситься к нему прямо сейчас, среди ночи, но он понимал, как это будет выглядеть и что его ждёт после за этот необдуманный поступок. Минцзюэ ему этого так просто не простит, накажет снова, ещё суровее. А вот как отреагировал бы Сжигающий Ядра, заявись к нему Хуайсан в одной ночной рубашке без предупреждения — даже представить не получалось. Удивился бы, а может быть — выставил бы за дверь, чтобы это не стало позором ни для него, ни для Хуайсана. И снова день для него заканчивался не так хорошо, как начинался. Снова Хуайсан плакал, уткнувшись лицом в подушку. Завтра утром он как всегда будет мило улыбаться, пряча лицо за веером и делая вид, что его жизнь — воплощение безалаберности и беззаботности. А сейчас — он снова стоит перед невыносимым выбором и осознанием того, что никогда не сможет быть счастливым с тем, с кем хотелось бы. Даже если бы Вэнь Чжулю и принял его, брат ни за что не одобрил бы его выбор. Не Минцзюэ хоть и пошёл бы на всё ради него, но этого бы не позволил. Хуайсан не знал, как признаться в этом хотя бы себе. Он обречён. Всё то, что он представлял себе — слишком сладкая и невозможная иллюзия. Сомнения изводили его постоянно, не давая покоя. И Хуайсан задыхался из-за сдерживаемых слёз, не позволяя себе слабость на людях. Только оставаясь в одиночестве, он предавался этому отчаянию, метался между попытками отпустить и желанием признаться во всем. Брату или Сжигающему Ядра — неважно, кому. Хоть даже Вэнь Жоханю — даже тот поймёт, если внятно объяснить. Держать всё в себе и в одиночку переживать было невыносимо, но никто не понял бы его так, как хотелось бы. Ему негде искать поддержки, ведь к кому бы он ни обратился — его или отругают, или проводят недоумённым взглядом, или не станут слушать вообще. Конечно, у Хуайсана оставалась надежда, больше похожая на странную мечту. Он продолжал надеяться. На то, что когда-нибудь перестанет бояться и объяснится Вэнь Чжулю. Что когда-нибудь, рассказав обо всём брату, получит его поддержку. Что больше не будет одинок.