Подношение

      Тисе сидела на скамейке в саду возле дома чародея и кормила малыша молоком из бутылочки, тихонько воркуя ему смешные нежности, которые обычно лепечут матери своим отпрыскам. Летний ветер трепал ее волосы, и рыжая челка лезла в глаза, заставляя поправлять ее рукой, от чего кроха сползал и упирался своими рожками в ее плечо, причиняя некоторую боль. Тисе счастливо смеялась, усаживая его поудобнее и ласково журила за доставляемые ей неудобства. Наконец с молоком было покончено, и она чмокнула его в перемазанную мордашку. - Смотри, мне кажется, он немного похож на тебя, - весело сообщила она чародею, расположившемуся рядом с ней в плетеном кресле. Элиас едва шевельнулся, но скосил глаза, полыхавшие огненными точками в пустых глазницах черепа. - Не вижу сходства, - сообщил он ровным тоном, а после уже с явным недовольством добавил, - Тисе, ему здесь не место. - Знаю, - вздохнула она, откладывая в сторону пустую бутылочку и спуская олененка с рук. - Но он такой милый, что я ничего не могу с собой поделать.       Элиас вздохнул, демонстрируя осуждение ее причуды, но смолчал. Несколько дней назад, когда они с Тисе бродили по лесу фейри в поисках нужных трав, девушка имела неосторожность приласкать дикого олененка, и он увязался за ними, увлеченный ее притягательной силой. Чародей опасался, что феи разозлятся на них за сманивание детеныша, однако его ученица горячо заверила, что феи не против их неожиданного гостя и пообещала его вернуть в лес. Однако прошло уже несколько дней, а олененок все еще обитал в их саду. Силки и Тисе добавилось хлопот, ведь непоседа бегал опрометью по дорожкам и лихо перепрыгивал невысокие кустики, выскакивая иногда прямо под ноги домочадцам, и уже съел пару нужных Элиасу травок, которые тот долго и трудно выращивал для своих зелий.       Для Элиаса животное было не больше, чем досадным неудобством, но на возвращении не особо серьезно настаивал, наблюдая, как Тисе возится с ним. Что-то новое было в ее поведении, и хотя она объясняла ему, что всего лишь заботится о малыше, чувствуя свою вину за то, что он ушел из леса, сомнения не давали ему покоя. Тисе заботилась и о самом Элиасе, и он примерно знал, в чем это выражалось - в предложенной чашке чая, ненароком поправленном крае мантии, вовремя разожженном камине - но все это делалось с почтением, приличном ученице. Но девушка никогда не говорила ему таких странных ласковых слов, не смеялась над каждым движением так, словно они приносили ей радость. Маленький олененок делал откровенно глупые и вредные, по мнению Элиаса, вещи, на которые стоило бы разозлиться, однако вытоптанный газон и разодранное в клочья белье на сушке вызывало лишь некоторое огорчение, тут же сменявшееся нежным мелодичным смехом. А когда Рут, заигравшись, слишком сильно толкнул малыша, так, что сбил его с ног, то получил от тихой Тисе такой выговор, что от стыда поджал хвост и спрятался под стулом, где и сидел почти целый день, не смея показаться на глаза строгой хозяйке. - Тебе стоит вернуть олененка, - напомнил Элиас еще раз, наблюдая, как тот вертится рядом с ним, пытаясь боднуть. Малыш был очень упрям и уже довольно сильно ударялся лбом в бок кресла, пытаясь сдвинуть его с места. Тисе с улыбкой следила, как Элиас сначала делал вид, что ровно ничего не происходит, потом отложил книгу в сторону, потому что прочитал от силы две страницы. - А он настырный. И глупый.       Одним ловким движением, словно всю жизнь только этим и занимался, Элиас схватил детеныша за шиворот и приподнял над землей. Олененок засучил ножками, пытаясь освободиться или зацепить маленьким острым копытцем, но вскоре затих. - Ты причиняешь Тисе и мне много хлопот, — строго сказал чародей, заглядывая в широко расставленные оленьи глаза. — У меня есть рецепт зелья, для которого нужны уши маленького олененка.       Олененок жалобно заблеял и принялся вырываться из пальцев, держащих его железной хваткой. Слова чародея могли быть и шуткой, и серьезным намерением, поэтому Тисе поспешила защитить своего питомца: - Элиас, ну он же совсем маленький! Не будь к нему так строг.       Элиас разжал руку, и олененок, плюхнувшись на землю, немедленно побежал к девушке, косясь на своего обидчика. Тисе рассмеялась и достала из кармана тонкую алую ленточку с маленьким бубенчиком, снятым с прошлогоднего рождественского венка. Поманив раскрытой ладонью непоседу она, улучив момент, обвила его шею лентой и быстро завязала ее концы в узел. - А это еще зачем? - удивился Элиас. — Он же будет шуметь. - На это я и надеюсь, — ответила Тисе. — Не придется долго искать, чтобы поймать.       Звон бубенца немедленно привлек сильфов, которые обычно были смирными в присутствии чародея. Они окружили олененка и принялись весело щебетать, выкрикивая комплименты своими тоненькими писклявыми голосами. - Ах, какой милый! - Славный! - Чудесный! - Красивый! - Какие ножки! - Какие рожки! - Он такой хорошенький, как настоящий фейри! - Он так рад быть здесь! - Конечно рад, ведь Манящая фей заботится о нем, как мать о своем ребенке! - Прочь, — чуть повысив голос, приказал Эйнсворт, и сильфы со смехом разлетелись в стороны. Олененок, ослепленный их блеском, помчался вдогонку, и звон бубенца мелодично сообщал о его передвижениях уже где-то за живой изгородью.       Тисе понимающе улыбнулась и уложила пустую бутылочку в маленькую корзинку, а потом с наслаждением распустила волосы и заново собрала их в пучок. - Вот так лучше, — удовлетворенно прокомментировала она свои действия и вдруг поймала на себе пристальный взгляд чародея.       Неловкое молчание затягивалось. Было видно, что Элиас задумался и явно хотел что-то сказать, но никак не мог подобрать слова. - Тисе... ты хочешь иметь детей?       Интонацию, вернее, ее отсутствие, можно было понять миллионами способов. Тисе склонила голову, чтобы спрятать от Элиаса буйство румянца и нервную улыбку, в которую разъезжались враз онемевшие губы. Спокойно, пташка, спокойно, утихомирь свое сердце. Это просто вопрос, на который нужно дать такой же простой и понятный ответ. - Я думала об этом, — медленно сказала Тисе, стараясь унять дрожь в голосе, — еще когда была совсем ребенком. Когда мои отец и младший братик были со мной, я хотела, когда повзрослею, иметь такую же счастливую семью. А потом мне было так плохо, что я отказалась от этой мечты. А сейчас... мне кажется, что еще не время об этом думать. Это очень большая ответственность.       Тисе отважилась прямо взглянуть на чародея, который, сидя в своей излюбленной позе — уперев костистую щеку на руку, слушал ее рассуждения. - Ответственность? — переспросил он, поощряя продолжить этот неудобный разговор. - Понимаешь, Элиас, — подбирая слова, Тисе неосознанно приблизилась к нему и села на траву возле его ног, — я не знаю, что такое материнское тепло и забота, так мало их было в моей жизни. Разве можно одарить другого тем, чего не имеешь?       Эта мысль неприятно кольнула ее саму. Что может знать древний демон о настоящем человеческом тепле и заботе? Как она смогла угадать их в бесстрастном голосе и ничего не выражающем костяном лице? - Я понял, о чем ты говоришь. Спасибо, — медленно ответил ей чародей, и девушке показалось, что его одолевают такие же грустные мысли.       Чтобы сгладить неловкость, она преувеличенно бодро сказала: - Сильфы в последнее время какие-то взволнованные, даже меня не слушают. Что с ними случилось?       Элиас посмотрел на небо, задрав голову, так, что Тисе углядела кусочек темноты в прорези нижней челюсти. - Скоро летнее равноденствие. В этот день власть фей многократно возрастает. Поэтому я прошу тебя не ходить в лес одной, пока я не скажу. Я не хочу, чтобы феи увели тебя, как глупого олененка.       Тисе почувствовала себя виноватой. Из-за нее у Элиаса столько хлопот и беспокойства. Все, что она может сделать, так это слушать и выполнять указания, но и это не всегда спасает. - Эй, Элиас! - раздался голос далеко за садовой изгородью. - Саймон, - недовольно пробурчал чародей, - вечно он не вовремя.       Священник, наведываясь в гости к Эйнсворту, никогда не предупреждал о своих визитах, полагая, что его право как духовного пастыря этой деревушки быть вхожим в каждый дом в любой день и час. Однако, получив от чародея заклятие за нежданный приход, старался заранее, шагов за тридцать, обозначать свое явление. Вот и сейчас он остановился поодаль, опасливо оглядываясь, в ожидании приглашения.       Ему приветственно помахала Тисе, что Саймон счел за позволение войти. - Что с тобой случилось? - спросил Элиас, когда священник подошел ближе и откинул волосы со лба. Все его лицо было покрыто мелкими кровоточащими царапинами, левый глаз еле ворочался из-под полуприкрытого отекшего века. - Сильфы, будь они неладны, - в сердцах высказался Саймон, и тут же получил в лицо порыв ветра, принесший веточки и листву с соседнего дерева. Тисе пришлось прикрикнуть на фейри, и они улетели, недовольно попискивая.       Израненного пастора пришлось увести в дом, чтобы обработать раны. Пока Тисе возилась на кухне, приготавливая отвар, Саймон жаловался чародею, прихлебывая чай, принесенный Силки: - Маленький народец совсем с ума сошел за последнюю неделю. Может, гроза их так взбесила, но житья от них нет моим прихожанам. Они путают шерсть животным, прячут вещи, ставят подножки и цепляют карманы за любые занозы. Ко мне на службу люди приходят в заштопанной одежде! Я сам уже боюсь лишний раз выйти из храма. - А как это случилось? - подразумевая царапины, осведомился Элиас. - Гроза неделю назад была очень сильная, - стал объяснять Саймон, - в саду возле дома одной прихожанки скопилось много воды, и я помог ей выкопать канаву, чтобы отвести ее. Но, видно, переусердствовал и задел лопатой корень одного дерева. Дерево стало увядать, а сильфы начали меня преследовать, желая буквально порвать в лоскутки. Помоги, Элиас, - взмолился он, - пусть Тисе на них повлияет. - Боюсь, я мало смогу помочь, они и меня слушаются не всякий раз, - вздохнула Тисе, входя в гостиную с подносом в руках. Следом за ней черной тенью проник Рут и уселся рядом со священником, раскрыв пасть в явной ухмылке. Ему, как существу потустороннему, были в радость мелкие неудачи святого отца. Девушка тем временем смочила принесенное полотенце в остуженном отваре и заботливо приложила ткань к пострадавшим щекам Саймона. От наступившего облегчения тот блаженно прикрыл глаза. - Благослови тебя Бог, милое дитя, - автоматически поблагодарил он, и вздрогнул от стука, с которым Эйнсворт ткнул в половицу свой посох. - Я же тебя просил, - укоризненно сказал он священнику, - не упоминай в моем доме своего Бога. - Прости, вырвалось, - повинился Саймон. - Да, уговор есть уговор.       Убедившись, что ее лечение подействовало, Тисе унесла остатки отвара на кухню и осталась там с Силки. Черный страж девушки внимательно осмотрел священника и совсем по-собачьи обнюхал, вздыхая и пофыркивая. - На нем висит какое-то заклятье, - сообщил он чародею. - Я ничего такого не вижу, - возразил Элиас, но все же приблизился к Саймону и пристально посмотрел ему в глаза. - Мне не по себе, когда ты так делаешь, - опасливо сказал Саймон, вжимаясь в спинку кресла. - В последнее время не замечал ничего необычного? Может, находил какую-нибудь безделушку или сталкивался с кем-то на дороге? - допрашивал Элиас, указательным пальцем правой руки рисуя какие-то знаки в воздухе перед носом священника. - Вроде нет, - ответил Саймон, борясь с желанием вытащить из кармана четки с кипарисовым крестиком, чтобы отгородиться от магии. - Хотя постой... в тот день, когда я копал канаву, в деревню пришла какая-то женщина. Она что-то у меня спрашивала, только я уже не помню, что. - Что за женщина? - насторожился чародей. - Красивая, - вдруг взгляд священника мечтательно затуманился. В его памяти замелькали неясные картинки. Молодая женщина легко, будто пританцовывая, шла по дороге вдоль улицы. Откуда она взялась, Саймон не заметил, словно она материализовалась прямо из воздуха напротив сада, в котором он работал. На улице было безветренно, но подол ее длинного платья то раздувался колоколом, открывая ноги до колен, то обвивал тело, давая фантазии домыслить всю стройную фигурку целиком. На руках женщины звенели браслеты, шея и грудь были увешаны ожерельями, среди которых яркой солнечной искрой светился каплевидный янтарь на простом черном шнурке.       Саймон не сумел сдержать вздох восхищения, и женщина, услышав его, обернулась. Сначала на ее лице отразилось недоумение, но потом морщинки разгладились, а на губах заиграла ласковая улыбка. - Скажите, здесь есть свободный дом? - спросила она издалека, - я хотела бы пожить в ваших краях некоторое время. - Конечно, есть, - с готовностью откликнулся Саймон. - Дальше по этой улице пустует дом, но соседи за ним присматривают. Я думаю, они не откажутся вам помочь. У нас живут хорошие люди. - Не сомневаюсь, - пропела лукаво незнакомка. - Так что за дом? - Там большой красивый розарий, не промахнетесь, - пообещал Саймон, захотев вдруг приблизиться, чтобы лучше разглядеть женщину. - Смотрите и вы не промахнитесь, - ответила она дерзко, и вдруг порыв настоящего ветра поднял пыль с дороги и швырнул ее священнику в глаза. Когда он протер их, улица снова была тиха и безлюдна. Пожав плечами, он вернулся к лопате и, посильнее размахнувшись, всадил ее в землю, но вместо влажного чавканья почвы услышал болезненный хруст разрубленного древесного корня. - Что это было!? - в ужасе вскричал Саймон, отшатываясь от посоха чародея, упирающегося рукояткой в середину его лба. - Тебя околдовали, Саймон, - ответил Элиас, и посох растворился в воздухе, оставив сноп зеленых искр. - Это колдовство фейри, незаметное, но очень мощное. Кто-то проник в наши края под прикрытием грозы и прячется, используя силу Маленького народца. Тебе удалось что-то увидеть, и ты поплатился за свою наблюдательность. Завтра мы с Тисе придем в этот сад, посмотрим, может, получится спасти дерево и твою физиономию.       Саймон поклялся бы, что на последних словах чародей ухмыльнулся, но поручиться все же было нельзя. Костяная морда по прежнему не показывала никаких эмоций, и священник отнес это на счет своего разыгравшегося воображения.