Silence

      Рави ходит как пришибленный уже две недели.       Воншик не находит себе места, хотя, конечно, чаще всего он запирается в студии, где пишет свои хиты.       Рави не может взять в толк, почему его хён, его любимый человек, не может открыть рот и просто поговорить с ним. Обсудить проблемы, если они есть, а не отгораживаться и не сбегать, как какой-то подросток.       Парень ерошит волосы, которым не так давно вернули натуральный чёрный цвет, залипая на стену, где ничего кроме небольшой полки с дисками и нет.       — Можно? — тихо постучав, а после приоткрыв дверь, спрашивает одногруппник, которого Ким рад видеть больше всего.       — Конечно, проходи, — юноша перемещается на небольшой диван, где устраивается вместе с другом. Они молчат несколько минут, а после младший тихо спрашивает:       — Зачем вам двоим это всё? Какие-то странные игры… Только с толку сбиваете, — вопросительный взгляд кидает и улыбается как-то очень грустно, словно на самом деле понимает всё происходящее лучше участников конфликта.       — Не знаю, — пожимает плечами брюнет, старательно отводя глаза. — Не я всё это начал… И если честно — нет у меня сил в очередной раз всё заканчивать.       — Жалеть будешь, — уверенно так, с горчинкой собственной боли.       — Да понятное дело, Бинни! Понятное дело, что буду, — морщит нос Рави, ероша волосы двумя руками, словно это поможет решить внутренние конфликты. — Только вот достала уже эта тишина. Я к ней привык, но это не значит, что не угнетает. И уж явно не значит, что постоянно должен спускать на тормозах.       — Ты говоришь правильно, но это…       — Почему ты не пошёл к нему? — грубовато перебивает и заглядывает в чужие глаза, такие тёмные и пронзительные. — Наверняка понимаешь в чём дело и кто виноват, но пришёл ко мне всё равно.       — Какая же дурь, — беззлобно выдаёт, отвечая ровно. — Во-первых, дружу я с тобой, у нас более близкие отношения, и без меня знаешь. Во-вторых, когда он отгораживается, даже наш дивный лидер, — на последнем слове такая теплота слышится в словах, что Воншика слегка передёргивает, — не справляется и зовёт тебя, ибо только твой язык-помело способен расшевелить Тэгуна и заставить говорить. В-третьих…       — А дальше-то что? Сколько можно его «шевелить» и «заставлять»?       — До тех пор, пока не перестанешь любить, глупый хён, — Хонбин усмехается уже не так приятно и ласково, встаёт со своего места и щёлкает старшего по лбу, сразу после этого сбегая со скоростью света, ведь Воншик — любитель мстить даже за мелкие косяки, не то что за подобное проявление неуважения.       — Идиот, — хмыкает Рави в пустоту, сам не понимая — себя он имеет в виду или зарвавшегося тонсэна.

***

      — Можем поговорить?       Детский сад это — ловить вот так, в коридоре, перед записью, откуда хён не сможет сбежать.       — О, — удивление во взгляде читается легко, а ещё легче — испуг. — Вечером.       Рави стоит, мягко говоря, в шоке, покинутый Тэгуном через секунду после короткого и не особо вразумительного ответа.       Следующие несколько часов Воншик ездит по городу, старательно выкидывая мысли из головы. Поскольку он расслабленно сидит на пассажирском сидении и из-за состояния последних недель, бутылка соджу в его руке даже уместна, она греет и расслабляет понемногу. Поэтому, когда парень вваливается в общежитие и кое-как добредает до комнаты, он уже весел и спокоен.       — Добрый вечер, — улыбается он макнэ, который вопросительно приподнимает бровь, прекрасно понимая, в каком состоянии пришёл Ким. — Будьте добры, освободите нашу обитель все на несколько часов. Будет громко, — брюнет лыбится дебильно, а испуганный Санхёк вскакивает со своего места, едва не сбивая Хонбина, которого не заметил. Тот его осторожно берёт за локоть, молча качает головой и выводит, под внимательным взглядом Воншика, едва заметно покачивающегося в алкогольных парах.       — А где все? — тихий голос от двери выдёргивает из оцепенения и заставляет вздрогнуть, поскольку Рави выпал совершенно конкретно из реальности и не представляет, сколько так простоял. Он медленно оборачивается и смотрит на испуганного, непонятно чем, хёна, сжимающего судорожно дверную ручку, будто он готов выскочить в любую секунду в коридор, что за ней, а затем и вовсе — на край света.       Рави хищно скалится и идёт, нарочито медленно и неугрожающе, к своему парню, пока наконец не прижимает Чона спиной к стене и не ставит руки по обе стороны от его, светлой сейчас, головы.       — Привет, — выдыхает Ким, не оставляя сомнений у собеседника по поводу своего состояния. — Как дела?       — Зачем ты пил? Мы же вроде говорили об этом после твоего скандала в Париже… — Тэгун почти шепчет, как и всегда, а Рави это бесит. Он берёт парня за подбородок и зло выдаёт:       — Можешь нормально со мной разговаривать? Не молчать и не едва слышно что-то…       — Руку убери, иначе я с тобой вообще больше разговаривать не буду, — уже не менее агрессивно и громко отвечает старший, чувствуя, как внутри поднимаются самые ужасные чувства, из тех, которым никогда лучше не существовать бы вообще.       — Ну вот, — Воншик опускает одну конечность, в то время как другая остаётся на стене, — теперь ты говоришь.       — Ким.чёрт.тебя.подери.Воншик! Ты хочешь поговорить?! — Тэгун едва сдерживает себя, начиная закипать по-настоящему. — Поговорим о тех, с кем ты спишь, пока в туры уезжаешь? Или о тех, что трутся о тебя, даже когда мы оба в городе? Поговорим о них?!       Не склонный к истерическим выпадам, Чон теряется тут же, поскольку ответа нет, а ему и сказать-то больше нечего. Он тщетно прячет взгляд в ворсе мягкого ковра под ногами, не видя как на лице Рави меняются выражения с непонимания и удивления на шок, затем, впрочем, перерастая в недоумение, дополненное нервной усмешкой.       — Что? — еле выдавливает, почти не в состоянии дышать.       — Знаю я всё, — Чон снова тих, он выплеснул уже накопившийся яд, быстро снова вернулся в обычное состояние спокойствия, в котором лишь одна новинка — глухая боль в грудной клетке. — Знаю, видел фото…       — Давно порнухой заинтересовался? — глумливо спрашивает Ким, разглядывая краснеющее лицо своего хёна. — Не замечал за тобой подобного. Но даже в таком случае…       Договорить не даёт хлёсткая пощёчина, которая дарит стыда едва ли не больше, чем он ощущает за свою ужасную тираду, никому не нужную и полную глупой обиды. Чон изворачивается и огибает Рави, ускользая дальше по коридору, хотя это бесполезно — у Воншика всегда физические данные лучше были.       — Ты что себе надумал, а, хён? — Ким нарочито прижимает к стене болезненно, наваливаясь на чужую спину так, чтобы не дать новой возможности сбежать. — Какую херню ты от скуки навыдумывал?       — Фото видел, — шумно выдохнув, Чон с отвращением замечает собственное неожиданное возбуждение. — Ты там и с блондинкой этой зажёг, и с…       — Прежде, чем закопаешь себя с головой, скажу одну простую вещь — за шесть с лишним лет наших отношений я тебе ни разу не изменил, придурок великовозрастный, — настолько злым Рави никогда не был, он в принципе редко проявлял агрессию, старательно всю жизнь решая конфликты миром и смехом, а потому у него едва ли не пар из ушей валит после того, как их коснулся такой идиотизм. — Если ты даже что-то там видел, нужно не выводы свои делать, а… — он наклоняется ещё больше, теперь дыша своему хёну в шею. — Внимательно слушаешь? Кивни, если да.       Тэгун ещё не верит, до конца не верит, что все его подозрения — выдумка больной фантазии, но гордость и упрямство давят, заставляют гнуть свою линию, ведь никаких доказательств убедительных ему не предоставили.       — Лео, если ты будешь меня ещё больше злить — не отвечаю за себя…       Резкие кивки служат ответом, поскольку Чон пугается. Рави не особо любит его сценическое имя. Если оно прозвучало — пиздец котёнку, а точнее — ему самому, Лео.       — Так вот, — продолжает чуть спокойнее Ким, прижимаясь ещё сильнее, а затем резко отстраняясь и разворачивая парня к себе лицом. Он нарочито сильно припечатывает к стене и заглядывает в глаза, надеясь, что может так слова будут больше весить и осядут, наконец, в голове старшего:       — Вместо дурацких выводов и бессмысленных мучений ты мог поговорить со мной. Понимаешь? — ещё ближе, лицом к лицу, а затем почти крик. — ПОГОВОРИТЬ!       Чон обиженно смотрит, сжимая кулаки, чтобы проколоть кожу собственных ладоней, используя метод, который способен привести его в чувство.       — Почему? Почему так сложно просто…       — Мне было страшно, — говорит Чон, глядя в глаза, которые так сильно полюбил ещё годы назад. — Страшно, что я скажу вслух и это станет правдой, идиотина! Думал — если промолчу, смирюсь с изменой, смогу остаться с тобой даже так!       — Кто ещё из нас идиотина, — ехидно отвечает Рави, поднимая обе руки и поглаживая скулы и щёки парня, а затем целуя его тягуче в губы. У Тэгуна нет сил сопротивляться, да и не хочется совсем, поэтому он судорожно вздыхает и отвечает, хотя привкус алкоголя вносит неприятную нотку.       Воншик тащит старшего без разговоров в комнату и там вновь прижимает к стенке, испытывая от этого какой-то кайф, понятный ему одному, но который уже и его партнёру доступен, спустя столько лет вместе.       — Можешь не сдерживаться, если злишься, — со стыдом шепчет Чон, прежде лишь пару раз вслух говоривший о каких-либо предпочтениях в сексе.       — Ого. Мне стоило раньше на тебя наорать, — хмыкает Рави и покусывает нежную шею, последние остатки одежды срывая со столь желанного тела. Он сам не замечает, в какой момент его любовник подпрыгивает, легко на сильные плечи опираясь, и оплетает стройными ножками, но то, что слышит сразу после этого, разбирает чётко:       — Давай без подготовки.       Ким с удивлением заглядывает в почти чёрные глаза, сильно сомневаясь в разумности их обладателя, а потому почти задаёт уточняющий вопрос, но его перебивают:       — Сам сказал — говорить, — морщит нос и чуть отворачивается, шепча. — Вот я и говорю… — в ответ получает медленный кивок, а после уже — чужие уверенные движения: сперва более удобный перехват рукой, за которым следует разведение ягодиц, а затем и вовсе — резкое проникновение перевозбуждённым членом, что не остаётся незамеченным. Чон с удовольствием выдыхает, понимая — он не один тут извращенец, заведённый ссорой.       — Г-х, — судорожный выдох. — Узко как…       Двигаться проблематично и неудобно, поэтому младший делает несколько шагов и укладывает парня на постель, чтобы подобрать лучший угол и вновь протаранить расслабленное нутро, вызывая громкий стон и закатывание глаз у партнёра.       — Да не останавливайся ты! — рычит сквозь зубы Тэгун, недовольно глядя на тормозящего Рави, то ли залюбовавшегося представшей картинкой в виде распалённого и такого по-блядски прекрасного старшего, то ли просто нерешающегося сделать большее. — Ну… — продолжить не получается, поскольку делается нарочито глубокий и быстрый толчок, а он вызывает стон оглушительный уже. — Наконец-то…       Больше у Чона разговаривать не выходит в силу того, что Рави его укатывает с первых же мгновений появившейся неизвестно откуда смелости и резких рывков. Парень тонет в сумасшедших фрикциях, с постоянным задеванием простаты; задыхается от непрекращающихся мокрых поцелуев и боли, что приносит удовольствие странное, но восхитительное; почти теряет сознание от полноты ощущений, которых раньше почему-то так глупо боялся.       Воншик же едва отдаёт себе отчёт в действиях, которые наполнены звериным желанием обладать и подчинять, поднявшимися словно с самых глубин души. Получает кайф, ранее неизведанный абсолютно, хотя где-то на периферии сознания мелькает понимание, что и более нежный и чувственный секс ему приносят не меньшее удовольствие… Просто неожиданно он открывает новые грани, казалось бы изученного, процесса, скользя по самым острым краям и заставляя партнёра сходить с ума между удовольствием и болью, в то время как сам использует все возможности тела на максимум — резкие движения, полное напряжение всех мышц, периодические удары открытой ладонью по алебастровой коже, которые прекращаются только через несколько минут — когда он поднимает Тэгуна и всё-таки зажимает между собой и стеной. Он ловит нереальное удовольствие занимаясь сексом в такой позе, может ещё и потому что полностью контролирует процесс, в то время как старшему только и остаётся, что хвататься за него по-паучьи длинными и цепкими пальцами, а так же ногами сжимать, старательно поддерживая самого себя.       Немного придя в чувство, Рави захватывает в плен любимые аккуратные губы, которые и так уже припухли от предыдущих поцелуев, но сейчас он травмирует их ещё сильнее — кусает до крови, оба чувствуют металлический привкус и наслаждаются им, издавая приглушённые стоны… Когда же Чон достигает пика и кончает, содрогаясь всем телом, он просит, старательно повышая тон, который обычно на уровне шёпота:       — Не в меня… Я сам, — он облизывает губы и смотрит в столь любимые глаза, пытаясь понять — выйдет ли то, что он задумал. Ответом кивок неровный, после которого осторожно спускает ноги на пол, впрочем тут же опускаясь на колени и беря в рот. Он прикрывает глаза, поскольку любит наслаждаться сперва процессом и только после — наблюдать удовольствие на лице Воншика.       — Если ты не хочешь, чтобы я… — начинает было Ким, но ему не приходится договаривать — Лео и так всё понимает и пережимает его член у основания, ведь ему так хочется довести парня до исступления и едва ли не криков о том, что желание кончить может убить. — Гх… Ты…       Продолжить не даёт умелый язычок старшего, который ласкает головку так, что звёзды из глаз и кружение сознания. Чон понимает, что рэпер долго не продержится, а потому чуть замедляется, водит самым кончиком или вообще отстраняется, пока наконец не получает рык, сообщающий ему о достижении Воншиком действительно сильных эмоций и ощущений, находящихся на грани фола.       — Не могу больше, — выстанывает младший, старательно цепляясь за стену, а не за плечи или волосы любимого — тот ненавидит подобное. — Прошу…       Тэгун хмыкает, наслаждаясь произведённым эффектом и перемещает пальцы на бёдра парня, чтобы продолжить уже более ощутимые действия в виде посасывания чувствительной головки и заглатывания плоти едва ли не на полную.       Сила оргазма полученного оказывается настолько сокрушающей, что Ким сползает по стене бескостной массой и пытается отдышаться ещё несколько минут, прежде чем смотрит на Тэгуна, который сел на него почти сразу и прижался, носом уткнувшись в изгиб шеи изящный.       — А разговаривать полезно, — шепчет брюнет, у которого до сих пор перед глазами красные пятна и от собственного оргазма, и от чужого.       — Не то слово.