Прилив

Она думала о словах, которые он сказал некоторое время назад. Прокручивала их в голове, как заезженный саундтрек. Она мысленно воспроизводила каждое слово, каждое прикосновение, каждую ракушку на песке. Даже самые маленькие и незначительные детали остались в ее памяти. Она будет думать о них постоянно. Она всегда так делала. Его глаза были полны искренности, что не совсем соответствовало его словам и поступкам, которые говорили скорее об обиде и затаенной боли. Но этот чертов блеск в его глазах, вот где скрывалась правда. Пряталась там, где не каждый додумается искать — между слов. Хоппер понял. Не смог передать это словами, но его глаза сказали все за него. Иногда она задавалась вопросом, не жили ли в его теле два разных человека, один из которых упрямый и мстительный, а второй — мягкий и чуткий. Один человек был сломлен, а второй, наоборот, был цельной личностью. Боль медленно поглощала ту часть его души, которая еще не была покрыта шрамами. Медленно, но верно. Учитывая то время, которое они провели вместе в прошлом, Джойс точно знала, куда надо смотреть, что разглядеть ту часть Хоппера, которая действительно понимала и поддерживала ее. Она была спрятана за бетонными стенами, которые он тщательно возвел для ее же защиты. Но иногда, в правильное время, она замечала трещины в этих стенах и сквозь них видела то, что искала. Он был хорошим человеком, которого плохой мир поймал в свою ловушку. Хорошим человеком, который выживал благодаря плохим вещам. Чем сложнее ей было найти в нем поддержку, тем больше она задавалась вопросом, стоило ли это того. Если его действия не согласовывались с его чувствами, если его слова не соответствовали его мыслям, был ли он честным человеком? Если он не мог признать свои ошибки, был ли он правдив с ней? Он прятался. Он всегда прятался. Там, где никто не мог причинить ему новую боль. Он был так занят, прячась за своей титановой броней, что не заметил, как оттолкнул всех остальных. Кроме нее. Она была единственным исключением. Это требовало больших усилий над собой, но когда он действительно этого хотел, он мог позволить себе быть с ней настоящим. Никаких доспехов, никакого оружия, никаких барьеров, чтобы защитить себя. Он давал ей возможность причинить ему боль. Потому что знал, что она этого не сделает. Вот в чем была его честность; он был абсолютно беззащитен перед ней, чтобы показать истинного себя. Он бы сражался до смерти, защищая свою неуязвимость, если бы это был кто-то другой, а не Джойс. Джим Хоппер был хорошим человеком, но имел свои травмы. Он знал, что она никогда не навредит ему намеренно, но она делала это, сама того не подозревая. Она ранила его поступками, которые совершала, чтобы защитить своих детей. Это была просто очередная из многих ее жертв. Все, что она любила, по значимости уступало ее детям. Вот и все. Она понимала, что ей придется жертвовать не только материальными вещами, но и дружбой, отношениями, возможностями. И все еще чувствовала за это вину. Она хотела услышать, как он говорит, что понимает, насколько трудным был ее выбор. Она умоляла себя поверить, что он знает это. Его принятие ее поступка исходило от той маленькой, почти невидимой части его, которая все еще оставалась нетронутой, цельной, той, которую Джойс каждый раз старалась увидеть. Где-то глубоко внутри него еще жила детская версия его самого, с которой он так и не смог окончательно распроститься. Та версия, которая всегда знала, что правильно, а что нет. Видела хорошее в мире и стремилась избавиться от плохого. Могла по достоинству оценить яркие краски, которыми играла жизнь, вместо того, чтобы видеть все в оттенках угнетающего серого. Он всю жизнь строил стены, кирпич за кирпичом, ушиб за ушибом. Но, возможно, она не была той, кто должен был их сломать. Может быть, она не была достойна того, чтобы спасти его от самого себя.

***

Оди забыла дома толстовку, несмотря на то, что Хоппер напомнил ей об этом по меньшей мере десять раз. Она так настаивала на том, что хочет сама упаковать свои вещи, потому что это был ее день рождения. Хоппер знал, что ему стоило бы сделать это самому, но спор с упрямой девушкой был не самой привлекательной перспективой, поэтому он сдался. В глубине души он знал, что это ее уловка, что заставить его купить ей сувенирную толстовку, чтобы она могла хвастаться ей перед друзьями. Когда Джойс вернулась в дом, что приготовить обед, Хоппер отправился в местный торговый центр в поисках подходящей толстовки для Оди. Джойс требовалось время, чтобы побыть в одиночестве, и именно это она имела в виду, когда говорила Хопперу, что ему стоит посетить торговый центр в соседней деревушке. Она хотела обдумать слова, которые он произнес тем утром на пляже. В последнее время она воспринимала все гораздо острее. Даже самые простые вещи могли выбить ее из равновесия. Это длилось уже довольно давно, но после событий восемьдесят четвертого года никто не мог ее в этом винить. Она пыталась восстановиться. В ее жизни произошло столько громких разрушений, теперь ей нужна была тишина. Время, чтобы погрузиться в собственные мысли, хотя бы ненадолго. Именно это он давал ей, уезжая — личное пространство. Может быть, он сказал ей слишком много, выбил почву из-под ног. Но она была сильной, с самого детства. В самом худшем случае ей просто придется приспособиться к тому, что он вернулся в ее жизнь, пусть даже временно. Временно. Это слово жалило. Когда пропал Уилл, присутствие Хоппера в жизни Джойс было временным. Никто не ожидал, что он останется с Байерсами после того, как Уилл вернулся домой. За исключением самого Хоппера. Постепенно он стал привычной частью их жизни, равно как и они — его. Это так и осталось невысказанным, но они стали друг для друга опорой после той адской недели. Плечо, на котором можно поплакать, сигарета, которой можно поделиться, и друг, на которого можно положиться. Это стало постоянным. По крайней мере так было шесть месяцев назад. В одночасье их привязанность друг к другу сменилась с постоянной на временную. Может быть, она никогда не была постоянной; может быть, ее уход показал вещи такими, какими они были на самом деле. Возможно, она не хотела, чтобы он был постоянным в ее жизни. Теперь он снова был временным явлением. Еще один кусочек головоломки, составляющей его жизнь, засосало в черную дыру. Она ушла и в то же время осталась. Черная дыра не поглотила ее, а просто вывела ее из поля его досягаемости. С таким же успехом она могла бы исчезнуть навсегда. Хоппер не до конца понимал, кем он хочет быть для Джойс, но точно знал, что больше не хочет быть кем-то временным. Погруженный в свои мысли, Хоппер растерянно бродил вокруг магазина, который порекомендовала ему Джойс. Покупателей было немного, лишь несколько рассеянных туристов рассматривали одежду и сувениры. Хоппера поражало, что, куда бы он ни шел, в воздухе неизменно ощущался соленый запах океана. Ветерок заполнял все пространство на острове, успокаивая нервы его обитателей. Никакие, даже самые резкие, духи не могли его заглушить… кроме, казалось, тех, которыми пользовалась женщина, стоявшая за прилавком. — Могу я вам помочь, сэр? — спросила женщина с сильным южным акцентом. Она была даже ниже, чем Джойс, примерно шестидесяти лет, а ее улыбка могла осветить целую комнату. — Это женский отдел. Эта розовая блузка, без сомнений, прекрасна, но вряд ли она тебе подойдет. Хоппер искренне засмеялся в ответ, впервые за долгое время. — Я ищу толстовку для дочери. Она даже не подумала о том, чтобы взять ее с собой. Женщина на несколько секунд замирает, осматривая Хоппера с ног головы. — Ты выглядишь ужасно знакомо. Я могла видеть тебя раньше? — она прищуривается, будто обдумывая что-то, в чем не может до конца разобраться. — Я никогда не был здесь раньше. Приехал навестить друга. Женщина обдумывает его слова и из-за внезапного молчания Хоппер начинает чувствовать себя неловко, но тут его новая знакомая поражает его новым восклицанием: — Вспомнила! Я вспомнила, откуда знаю тебя! Ты тот красивый мужчина, что красуется на одном из фото в доме Джойс. Джим, верно? Хоппер удивленно вскидывает брови и не сразу понимает, что снова улыбается. — Я не видел эту фотографию, но думаю да, это я. Вы знаете Джойс? Он тут же вспомнил лукавую улыбку, с которой Джойс говорила про этот магазин, и понял, что эта встреча, очевидно, была запланированной. — Ну, она всего лишь моя лучшая сотрудница и любимая соседка! Честно говоря, я не видела эту девушку с тех пор, как ей было пятнадцать, и, скажу тебе, с тех пор она совсем не выросла. Хоппер фыркает от смеха в ответ на это замечание. — Но в один прекрасный день я вдруг вижу, что она гуляет по пляжу, здесь, двадцать лет спустя, с двумя детьми и огромным багажом жизненного опыта. Узнаю, что она переезжает сюда, что начать все заново. Будь я проклята, я бы отправила бы ее обратно туда, откуда она приехала, если бы знала, что там ее ждет такой мужчина. Воздух мгновенно исчезает из легких Хоппера. Он не был готов к такой прямолинейности. Почесывая затылок, он пытался придумать ответ, который не усугубил бы ситуацию. — Я и Джойс… мы не вместе. — Не вместе? — женщина произнесла эти слова вперемешку со смехом. — Кого ты пытаешься в этом убедить? Меня или самого себя? В любом случае, это не мое дело. У Джойс я видела фотографию и твоей прекрасной дочери тоже. Оди, не так ли? Среднего роста, я полагаю? Вот эта должна идеально ей подойти, — произнося несколько сотен слов в минуту, женщина сняла с одного из манекенов фиолетовую толстовку на молнии с логотипом острова и протянула ее Хопперу. — Я не услышал вашего имени. — Рут Кеннеди. Эта толстовка твоя, если ты напомнишь Джойс про ужин у меня дома в четверг, ровно в шесть часов, — Рут улыбнулась, аккуратно складывая одежду в сумку. — Вы уверены? Я могу заплатить, — Хоппер потянулся за кошельком. — Нет! Даже не думай. Джойс моя любимица и небольшой подарок для ее друга — ничто. Бери это и иди отсюда, — женщина едва не вытолкнула его из магазина, так и не взяв ни копейки за толстовку, которая стоила почти тридцать пять долларов.

***

Фотография была там, где и сказала Рут: стояла на каминной полке. Он не видел это фото раньше и, судя по стилю фото, мог предположить, что его сделал Джонатан. Хоть Хоппер и видел фотографию впервые, зато он так хорошо помнил день, когда она было сделано, словно это было вчера. На его лице застыла улыбка, настоящая, искренняя. Они сидели на старой скамейке для пикника у озера рядом с его трейлером. Оди рассказывала ему какую-то глупую шутку, которую в свою очередь узнала от Дастина. Он смеялся, Оди смеялась, и солнечный свет падал на них через объектив камеры. Джойс была на заднем плане, бросала фрисби с Уиллом. Их едва можно было различить, потому что центром внимания фотографа были улыбки Хоппера и Оди. То был счастливый день. Один из самых счастливых за последние полтора года. Крепко зажмурившись, Хоппер мог бы вернуться в него, снова почувствовать ту теплую атмосферу. Это было в середине апреля, в первый по-настоящему солнечный денек того года. Всю зиму они ждали идеальный день, чтобы провести его на солнышке у озера, и четырнадцатого апреля погода наконец оказалась к ним благосклонна. В тот день весь мир был словно светлее и воздушнее, не было той суровости, которая, казалось, преследовала их повсюду. Нет. В тот день день не было ни гнева, ни стресса. Только легкий ветерок колышет высокие сосны. Они зажгли гриль, накинулись на хот-доги и гамбургеры, провели весь день, наслаждаясь обществом друг друга. Это было за несколько недель до того, как Джойс объявила Хопперу, что планирует оставить эту жизнь позади. В тот день не был чудовищ, не было смертей, не было распада. Только они пятеро, наслаждающиеся редким моментом счастья. Его пальцы скользнули по деревянной рамке, чтобы поднять ее с каминной полки. Теперь эта жизнь казалась такой далекой. Воспоминания о ней были упакованы в те же коробки, куда Джойс упаковала все свои вещи из прошлой жизни. Интересно, как Джойс описала Рут тот день? Рассказала ли она пожилой женщине, что все ее мысли тогда были о том, чтобы убраться из Хоукинса? Ему было интересно, рассказала ли она ей правду, ту настоящую, чистую версию произошедшего, которую она вынуждена была похоронить под кипой бумаг о неразглашении. Да и вряд ли Рут поверила бы в эту историю. Нет, скорее всего Джойс просто опустила подробности, как делала всегда. Он был похищен, мы спасли его, конец истории. Ему было интересно, говорила ли Джойс о Бобе, о том, какую важную роль он сыграл в спасении их жизней. Настоящий супергерой в простой повседневной одежде, который своей жертвой позволил детям и их семьям получить второй шанс на жизнь. Перед тем, как сделать последний вдох, он протянул руку к Джойс, умоляя спасти его… и Хоппер не позволил ей вернуться. Его жертва теперь была подобно надгробию. Никто не хотел говорить о случившемся в тот день. Никто не хотел будоражить воспоминания. Может быть, поэтому Джойс и ушла. Может быть, она не могла смириться с тем, что ее преследует надгробие, напоминающее окружающему миру о ее неудачах и недостатках. Мужчина, не обремененный тайнами ее жизни, а теперь лежащий на глубине шести футов. Миллион «может быть» скрывали в себе один твердый ответ, который Хоппер пока не смог услышать, как бы громко Джойс ему его ни кричала. — Я так понимаю, ты познакомился с Рут, — голос Джойс, раздавшийся за спиной Хоппера, почти испугал его. Он поставил фотографию на место, прежде чем повернуться к Джойс лицом. Она мягко улыбалась, указывая на пакет из магазина Рут, лежащий на диване. — Да. Она… впечатляющая, — тихо ответил Хоппер, почесывая затылок и пытаясь придумать способ, чтобы избавиться от неловкости. Джойс тихонько рассмеялась и присела на диван. — Ты не знаешь, что значит работать с ней, жить рядом с ней, даже расти рядом с ней. — Я достаточно долго жил рядом с тобой, чтобы понимать, что это такое, — возразил он, усаживаясь рядом с ней. — Ха-ха, — последовал безразличный ответ, а следом — удар в плечо. — Она сказала, что знала тебя, когда ты была ребенком. Кроме того, в четверг нас ждут на ужин в ее доме, — когда эти слова слетели с его губ, он откинул голову на подушки в попытке расслабить напряженные мышцы шеи. Они с Джойс сидели так близко, меньше дюйма свободного пространства между ними. — Они и ее муж, Генри, они мои крестные родители. Они близко дружили с моими родителями, еще задолго до моего рождения, — Джойс говорила, а Хоппер краем глаза следил за ее жестами. — Они познакомились через историческое общество и проводили здесь вместе каждое лето. Рут — хорошая женщина, я бы доверила ей свою жизнь. — Я бы тоже. Она болтает со скоростью пары тысяч слов в минуту и, думаю, могла бы найти выход из любой ситуации. Джойс со смехом откидывается на спинку дивана. Она скучала по этому. Маленькая, незначительная перепалка между ней и Хоппером. — Она всегда была добра ко мне. Моя мать часто выпивала, а Рут рядом со мной каждый раз, когда моя собственная мать не была на это способна. А сейчас она довольно снисходительно относится к работе, а получаю я больше, чем мне когда-либо платили в Melvalds. Она хорошо заботится о нас. — Она напоминает мне Фло. Только от Фло нет исходит такая волна южного гостеприимства, — он склонил голову набок, повернувшись к Джойс, и на ее лице появилась легкая улыбка. — Подожди секунду. Где дети? — Катаются на велосипедах, — просто ответила Джойс. — На острове есть велосипедная дорожка, я сказала им не заходить слишком далеко, но Уилл уже знает дорогу, так что с ними все будет в порядке. Этот ответ застигает Хоппера врасплох. — С ними все будет в порядке? — с издевкой повторяет он, не в силах сдержать улыбку. — Не могу вспомнить, когда ты в последний раз произносила эти слова. Кто ты такая и что сделала с Джойс? Она пожимает плечами, скрестив руки на животе, и бросает на Хоппера невыразительный взгляд. — Я уже говорила тебе, Хоп. Я доверяю этому месту достаточно, чтобы дать Уиллу свободу действий, в которой он нуждается. Больше никакого риска, никаких удушливых ограничений. Он покачал головой, раздраженный новой, точнее, обновленной Джойс, сидящей прямо рядом с ним. Потребовалось немало усилий, чтобы собраться с мыслями и попытаться вспомнить, когда она в последний раз жила так легко. Должно быть, это было еще в старших классах, тогда это была ее обычная манера поведения. Это было… освежающе? Откинувшись на спинку дивана, они просто сидели и молчали. Ни единого слова, просто комфортное ощущение того, что рядом кто-то есть. Как ни странно, он почти скучал по старой Джойс. По той ее версии, которая не отходила от детей ни на шаг, чтобы успокоить собственный ум. Пусть это и было эгоистично, ведь это съедало ее изнутри так давно, и она заслужила новую, лучшую жизнь, которую смогла обрести здесь. Она заслуживала того, чтобы сделать глубокий вдох и на самом деле почувствовать, как напряжение тает, а не притвориться, что чувствует спокойствие. Казалось, они поменялись местами. Теперь он постоянно следил, чтобы Оди была под присмотром, чтобы она была в безопасности. Теперь он прятался от демонов, которые раньше преследовали Джойс. Он бы солгал, если бы сказал, что не хотел бы променять этот образ жизни на что-то другое. Ему это совершенно не нравилось, но он был чертовски уверен, что справится с этим лучше, чем Джойс. У него были мускулы и достаточно силы, чтобы защитить Оди, не говоря уж о том, что его ребенок и сам мог за себя постоять. Черт возьми, она ведь была создана, чтобы быть оружием. Поэтому он больше заботился о том, чтобы уберечь ее ситуаций, в которых ей придется себя защищать. Как и Уиллу, Оди нужна была нормальная жизнь нормального подростка. Хоппер постоянно говорил себе, что он должен проявить к ней некоторую снисходительность, чтобы она смогла жить так, как не могла никогда ранее. Но он умел контролировать себя, запирать свое беспокойства в пределах их с Оди дома, в то время как Джойс не могла так, просто не могла, беспокойство и стресс от пребывания в месте, где случилось столько плохого, это было слишком для нее. Оди могла обрести спокойную жизнь в Хоукинсе, но с Уиллом это не представлялось возможным. Вдали от плохих людей и от монстров, вот где он должен был расти. Насколько было известно Хопперу, у Уилла не было ни одного приступа с тех пор, как они переехали. Если бы это произошло, Джойс, вероятно, тут же позвонила бы за советом. Вот где им улыбнулась удача. Здесь Уилл выздоравливал. Никакой надвигающейся опасности, никакой угрозы. Монстры не смогут найти его здесь. Обнадеживающе. В глубине души он испытывал чувство гордости за Джойс. Она сделала то, что большинство людей не могли даже представить. Прошла каждый круг ада, чтобы спасти своего ребенка. Прочесала мили чертовых туннелей, чтобы найти его, Хоппера, основываясь лишь на тревожном видении Уилла. Но, что еще важнее, она сделала то, что должна была сделать, чтобы защитить своих детей. Некоторые назвали бы это странным несчастным случаем и на этом успокоились, но она пошла дальше и отгородила свою семью от возможной опасности. Она была храброй, он гордился ею, но все еще ненавидел себя за то, как больно было жить без нее. — Ты невероятна, — почти неслышно прошептал он, наконец нарушив тишину. Джойс мгновенно очнулась от того состояния, в котором пребывала до этого. Выражение ее лицо изменилось от отрешенного до почти озабоченного, и она медленно повернулась, чтобы посмотреть на Хоппера. Она слегка нахмурилась, ее губы дрожали, глаза внимательно изучали его лицо. — Что? — выдохнула она. — Ты невероятна, — повторил он, глядя на нее с той мягкой грустью, которая в последнее время все чаще появлялась на его лице. Сказанного было недостаточно. Она была невероятна. Она была, сильной, мужественной, чертовски хорошей матерью. Ее сила не знала границ, когда дело доходило до принятия трудных, жизненно важных решений. Ее взгляд опустился, сфокусировавшись на его губах, как будто ей нужно было увидеть, как он произносит эти слова, чтобы поверить в них. Выражение ее лица продолжало меняться, на нем словно отражались все мысли, мелькающие в ее голове, пока она обдумывала его слова. — Спасибо, — сказала она почти недоверчиво, сбитая с толку его восхищением. Часы словно остановили свой ход, позволяя им прочувствовать момент, погрузиться в него, застрять во времени. Она пристально смотрела на него, он — на нее. Ни слов, ни действий, только застывшее словно лед мгновение. Тишина между ними была очень плотной, и заполнял ее только шум разбивающихся волн за окном гостиной.

***

Солнце наконец-то опустилось за линию горизонта. Волны вернулись в море, чтобы набраться сил, прежде чем чем снова ринуться навстречу неизбежному приливу. Соль густо висела в воздухе, с каждым вдохом заполняя легкие. Холодный ветерок пробегал по песку и воде, избавляя их от дневной жары. Джойс не могла вспомнить, когда в последний раз сидела у костра с нанизанным на ветку зефиром. Это казалось таким нереальным, и все же она была здесь. Хоппер предложил завершить их первый день на острове костром на песчаном берегу. Они укутались в одеяла и куртки, перетащили на пляж походные стулья и сладости. Ночь идеально располагала к вечерним посиделкам, что было удивительным для конца ноября, когда холодный воздух обычно кусал кожу, не вызывая желания надолго задержаться на улице. Не оценив всех возможностей этого вечера, жители острова давно укрылись в своих домах, оставляя целые мили пляжа абсолютно пустыми. Хоппер вырыл импровизированный подстаканник в песке для своей пивной банки и весь вечер слушал смех и шутки остальных по поводу своего творчества. Звезды на небе вокруг них беспрестанно мерцали, появляясь из-за облаков, из-за чего Оди чувствовала острую необходимость указать на каждую из тех, что она могла узнать. С тех пор как она наткнулась на одну из старых книг Сары о космосе, она была этим просто очарована. Сейчас она могла поклясться, что видит звезду Спика, но Уилл возразил ей, заявив, что сегодня ночью облака закрывают большинство видимых звезд. Хоппер прервал их, указав на Большую медведицу, которая тут же привлекла внимание детей и тем самым предотвратила ссору. Пока Хоппер и дети были заняты, выясняя, какие из звезд сегодня можно рассмотреть, Джойс погрузилась в свои мысли. Она никогда не представляла, что ее жизнь может быть такой. Никогда не думала, что однажды, почти в десять часов вечера, будет сидеть на пляже, в то время как трое из четырех самых любимых ею людей будут наслаждаться ночным небом. Давным-давно она и представить себе не могла, что для нее может существовать какая-то другая жизнь, жизнь за пределами Лонни. Он почти все время забивал ей голову словами о том, что она совершенно бесполезна. Но это было не так. Если бы она была бесполезна, то не сидела бы сейчас на пляже, наслаждаясь до приятного обычным моментом жизни. Если бы ей в подростковом возрасте рассказали о том, что ей однажды придется пережить, она бы усомнилась в здравомыслии говорящего. Но если бы ей сказали, что больше чем через двадцать лет она будет сидеть на пляже с Джимом Хоппером и двумя из трех детей, укравших ее сердце, то в этом она усомнилась бы еще больше. Прямо перед ней сейчас находилась сама суть ее существования. Те, кто сохранил ее живой и невредимой. Она была почти уверена, что без них она давно бы рассыпалась в пыль. Она видела так много, слишком много, и все же, вот она, здесь. В месте, которое легко можно принять за рай. Звук волн, разбивающихся о песок, запах океана в воздухе. Нет, это и был рай. Если это не рай, значит, его переоценивают. Когда она только приехала в свой новый дом, она изо всех сил старалась позволить приливу смыть боль и страдания, которые стали ее крестом. Но они, казалось, так прочно вплелись в нее, так глубокого пустили свои корни, что избавиться от них не представлялось возможным. В каком-то смысле, она пришла сюда, чтобы умереть. И все же океан оживил ее. Наполнил ее новообретенной уверенностью, подарил место, где она снова чувствовала себя как дома. Последнее, чего она ожидала, так это того, что мир, так настойчиво прогонявший ее, вдруг позовет обратно. Она не была бы откровенна, если бы сказала, что была счастлива здесь поначалу. У нее было так много поводов для радости, но печаль всегда их поглощала. Ее мальчики были живы и в безопасности. Хоппер и Оди стали настоящей семьей. Джонатан начал свою новую жизнь в Нью-Йорке, как он всегда и мечтал. Она была так счастлива. Но в то же время она не могла перестать видеть, как жесткость вселенной овладевает ее жизнью. Она слышала, как Уилл отчаянно звал ее на помощь. Она видела, как безжизненное тело Боба разорвали в клочья. Она все видела. Но сказать себе, что все могло быть гораздо хуже, было все равно, что сказать себе, что могло бы быть и лучше. Поэтому она позволила себе чувствовать печаль, а также радоваться тому, что часть ее жизни все же была спасена. Несколько раз она задавалась вопросом, сможет ли она когда-нибудь снова почувствовать настоящее счастье, и все больше убеждала себя в том, что не сможет. Но сейчас, в этот самый момент, ее дети, мужчина, так прочно обосновавшийся в ее жизни, океан, который теперь всегда был у ее ног, доказывали обратное. Она была счастлива. Сделав глоток из своей банки, она с улыбкой наблюдала, как Хоппер перекинул Оди через плечо и понес к берегу. Она брыкалась и визжала от смеха, когда он угрожал бросить ее в середину океана. Уилл смеялся, Оди смеялась, Хоп смеялся. Джойс почувствовала, что тоже смеется. Она видела, как он снова превратился в отца. Это было прекрасно. Он сбросил свой кокон из боли и мучений, чтобы стать свободным и бесстрашным человеком, в котором нуждалась его дочь. Ей нужно было, чтобы он стал отцом, которого у нее не было с самого рождения. Эти двое, они пробудили что-то новое друг в друге. Новый старт и безусловная любовь, даже если они оба пока не до конца научились ее выражать. Они нуждались друг в друге. Джойс не ожидала, что снова когда-нибудь увидит Хоппера таким… домашним? Она была уверена, что после смерти Сары Джим не сможет вернуться к подобной жизни. Она была неправа и с готовностью могла это признать всем, кто захотел бы ее выслушать. Она была так неправа и так этим гордилась. Она недооценила стойкость Джима Хоппера, а он доказал ей и всем остальным, что они ошибаются. Потому что в глубине души он всегда будет отцом. Таблетки, алкоголь, то был не настоящий Хоппер. Точно так же, как перенесенная травма не определяла саму Джойс. Сейчас они были теми, кем являлись на самом деле, кого прятали в самой глубине души. В глубине души Джойс была счастлива. В глубине души Хоппер был отцом. И мир мог катиться к чертям, если пытался убедить их в обратном.