Из любви к искусству

Кроули очнулся в абсолютной темноте. Было холодно, жестко и мокро. Все тело ломило. Пошевелился, ощупал руками сначала себя, потом то, на чем он полулежал. Под рукой оказалась брусчатка, за спиной неровная кирпичная кладка. Сверху моросило и урчал чей-то живот. Кроули закинул голову, ударился головой о стену, но даже не среагировал, настолько внутри и снаружи все болело. Перевел зрение в человеческий режим и снова закрыл глаза. Открыл. Зажмурился опять. Собрал всю волю в кулак и посмотрел в лицо своему ужасу. Над ним действительно склонился Азирафаэль, смотрел озадаченно, в руке он держал флакончики с нашатырным спиртом и настойкой опия. — Энтони? Привет. Как себя теперь чувствуешь? Кроули автоматически протянул руку, схватился за рукав белого редингота. Материал был натуральный, никакой химии, никакой генной инженерии. — Энтони?! Азирафаэль теперь наклонился так низко, что Кроули мог видеть встревоженные голубые глаза, взъерошенные клочки белых волос выбивались из-под цилиндра. Кроули опустил рукав редингота, не обратив внимание на черно-красный след, который оставила его ладонь, обвился рукой вокруг шеи. Недоверчиво проверил пальцами кожу. Та была натуральная, гладкая, в меру теплая, в меру нежная. Кажется, и вправду Ангел. — Который сейчас год? — Кроули сорвался на фальцет, так, словно связки не использовались очень давно, не узнал собственного голоса. — Пятьдесят второй. Тебя давно не было видно. У тебя все было нормально, Энтони? — А где? — Что где? — Пятьдесят второй год где? — Ох, не надо было давать тебе столько опия. В Эктоне. Я, кстати, совершенно не понимаю, что ты здесь делаешь в такой час. Можешь подняться? Кроули прислушался к себе. Да, подняться он мог. Что и сделал. Щелкнул пальцами. Рваный белый бесформенный пиджак из генетически модифицированной конопли превратился в темный фрак из дорогого сукна, а широкие, разодранные на коленях шаровары в узкие брюки с высоким поясом. Подумав, Кроули добавил подтяжки, красный жилет и шейный платок — ему почему-то казалось, что на шее должны быть засосы, синяки и, возможно, порезы. А, возможно, и нет. Он ни в чем не был уверен. Особенно в том, как сумел вернуться на базовую Землю. И когда. — Как ты меня нашел? — чтобы скрыть неловкость, которую Кроули испытал при этом вопросе, он наклонился к самой мостовой, делая вид, что занимается материализацией обуви и выбирает между «Клочестарами» и «Оксфордами». — Почтальон принес записку от тебя. Ты просил найти тебя в этом переулке. Я что-то не так сделал? Записка была на русском, но почему-то написана латинскими буквами. Я волновался, что не все в ней понял. — Нет. Все так, — меланхолично ответил Кроули. Внимательно посмотрел Азирафаэлю за спину. Там были крылья. Настоящие, эфирные, видимые только ему. Как он мог перепутать те крылья с этими? Как он вообще умудрился перепутать ангелов? У Кроули были на этот счет некоторые мысли. Будет время, надо ими с кем-нибудь поделиться. Поговорить о нервах, гормонах и сексуальных расстройствах. А пока времени нет, и мысли тоже постепенно исчезают, потому что Кроули смотрит в глубины ангельских глаз и теряется. Азирафаэль чуть вздрагивает под странным и напряженным взглядом Кроули. Что-то в этом взгляде кажется ему страшным. А что-то по-детски обиженным. Азирафаэль было открывает рот, чтобы спросить, почему Кроули такой несчастный, избитый и потерянный, но не спрашивает. У Кроули явно не все хорошо, а почему он спросит как-нибудь в другой раз. Азирафаэль аккуратно сводит отпечаток ладони Энтони со своего рукава, и предлагает: — Пойдем посидим в The Ritz. Там недавно сменился повар. Они стали делать изумительные булочки. А из Колумбии теперь привозят замечательный кофе. Хочешь кофе? Кроули молча кивает. — Пойдем. Он идет рядом с живым, не механическим Азирафаэлем, вдыхает еле заметный, ненавязчивый запах ванили и с тоской думает, что до вероятности Ангел-интим-базовая Земля еще ждать сто пятьдесят один год. Ему надо будет себя чем-то занять все это время. Возможно, психиатрией.