Повелитель

      Сон со старта оказался страшным.       Гулко и мощно лязгнула за спиной тяжёлая железная дверь, запечатывая Кола в темном замкнутом пространстве. Стоять трудно — ноги не держали после того, что с ним сделали. Холод металла от двери (ледяная она, что ли?) пронзил от затылка до пяток, заставив оторваться от опоры.       Сразу все поплыло перед глазами. Райт поднял веки и попытался рассмотреть камеру, в которую его столь бесцеремонно зашвырнули, захлопнув ловушку тяжестью двери. Сознание отметило скрежет двойного поворота ключом в замке.       Ну, вот и все.       Сон?! Нет, это явь — мучительная и беспросветная. Мучительная из-за острых, рвущих и пульсирующих болей в суставах и мышцах… Беспросветная не из-за сознания… Оно то возвращалось, то куда-то уплывало. Осознание того, что Кол попался в плотный захват беспощадной и безграничной власти над ним, лишало остатков воли и силы.       Из темноты камеры злорадно ухмылялась костлявая, позванивая косой, явно поджидая его.       — За что-о-о? Я ведь ничего не сделал! Я ни в чем не виноват! — Колу казалось, что он выкрикнул, но на самом деле лишь прошелестел растрескавшимися и мгновенно лопнувшими, чуть присохшими губами. Соленая, липкая влага и металлический привкус… «Кровь…», — отметило некстати вернувшееся сознание.       Тьма внутри сырого и темного бетонного короба корчила ему рожи, то-ли издеваясь, то-ли пытаясь напугать. Мелькнула и исчезла мысль, что именно так, наверное, выглядит заколоченный гроб изнутри…       — Не-е-е-т! — громче и четче вырвался крик. — Не надо-о-о! Я не хочу-у-у!       Костлявая сверкнула ехидной улыбочкой:       — А кто тебя спрашивать будет, глупец? Ты уже все сказал! — и расхохоталась, звякнув наточенным и блестящим орудием — кривым лезвием.       Кол пошевелился. Ему захотелось почувствовать боль, чтобы прогнать это ужасное видение, но не рассчитал силы — дернулся слишком резко… И тут же, потеряв сознание от дикой, пронизывающей все тело боли, рухнул на каменный пол у самой двери.       Ощущение времени покинуло его. Никто и никогда точно не знает, сколько времени проходит, пока нет сознания. Час? День? Неделя? Неизвестно.       В темноте проступили очертания камеры, кажется, глаза начинали привыкать.       «Уже утро или ещё ночь? И сколько прошло времени с моего похищения?» — подумал Кол, не решеясь что-то произнести вслух, ещё помнив, как больно губам, когда трескается кожа при попытке заговорить. Лицо: мышцы, ссадины на бровях, распухшие ушибы — все болело.       Никогда Колу за всю жизнь не было так плохо, как сейчас… Необходимо было все обдумать, сосредоточиться, но мозг, казалось, растекался по телу жиденькой и дрожащей массой… И собрать все это никак не получалось.       Он завыл с закрытым ртом. Как раненый волк. Даже вытянул, на сколько позволяла боль, шею — приподнял голову. И снова завыл.       Обдумывать, как выяснилось, нечего — все кончено. Резкая, как удар поддых, боль в желудке… Что это? Как ощущается голод у человека, никогда не имевшего недостатка в еде? Вот таким нокдауном.       За железной дверью послышлись тяжёлые шаги кого-то из охранников. Кол, стараясь меньше двигать губами, но при этом говорить разборчиво, произнес:       — Эй, кто ты там, — в гулкой тишине надзиратель прекрасно расслышал продолжение: — Я есть хочу!       — Ничего, потерпишь, надо было думать, что делаешь, и не злить хозяина, — безразлично ответил ему незнакомый голос.       Райт действительно знал толк в еде. Можно сказать, гурманом был… Вот именно — был! Странно: лицо ноет, рот разбит, тело не слушается и болит, а есть все равно хочется так, что желудок скручивается узлом. Кол пытался припомнить, когда он в последний раз что-то ел — и не смог вспомнить.       Снова отозвался из коридора охранник:       — Ты теперь и дышать будешь, когда позволит хозяин, а не только есть. Так что привыкай!       Хлоп! Молнией пронеслась мысль из памяти — сюда, в сырой и темный склеп — «Хозяин! Документы! Подпись! Какой же я идиот!».       Кол вспомнил все. Осознал, что сам подписал себе ужасный приговор, даже не поняв этого, и отчаянно взвыл:       — О-о-о-у-у…       Из коридора снова послышался грубый голос:       — Лучше заткнись по-хорошему! — а потом затихающие шаги. Ушёл.       Кол вновь остался один и стал перебирать все события за прошедшие сутки.       — Так. Родители — в отъезде. Я в особняке один, охраны почти нет, прислуги тоже, я сам ведь распустил всех. Идиот! Чем я вообще только думал!? Какой-то шум, похоже, эти мрази ворвались в дом. Потом мне что-то вкололи — дальше ничего не помню. Очнулся уже в машине. Везут… Кругом лес, ни шума трассы, ни даже просто проезжающего мимо автомобиля. Видимо, где-то очень далеко за городом… На глазах повязка из грубой плотной ткани — ничего не вижу… Руки-ноги связаны… Щелкнула блокировки двери, когда толкнули на заднее сиденье. Остановились. Мосластые хватают и грубо выволакивают из машины, кто-то собирается придушить меня.       Слышу, как главный кричит мосластым:       — Не смей портить «товар»! Если мы не получим за него бабок, штрафом не отделаешься…       Приволокли «добычу» и предоставили «хозяину». Мерзкое ощущение, что тебя словно выставочную английскую лошадь осматривают, ощупывают со всех сторон, и ты даже деться никуда не можешь от этих прикосновений, потому что твой собственный страх крепко держит на месте, не давая возможности даже попытаться отпрянуть.       Кол вспомнил, каким местом приложился обо что-то острое, когда Никлаус швырнул его на пол. Потрогал рукой и едва не заорал — раны покрылись корками, но горели, будто так и остались необработанными. С детства — куча нянек, личный врач, денег на карте немерено — лечись от чего угодно! Колу тогда казалось, что ничего плохого с ним никогда не произойдет… И вот!       С такой сворой одному и в «свежем» виде не справиться, а тут побило всерьез… Интересно, о каком «товаре» шла речь?       Последний довод Кол использовать успел: плюнул «хозяину» в лицо…       За это и поплатился.       Окровавленного, избитого, швырнули Кола сюда, в сырой и темный «гроб». Так с ним еще никто и никогда не обращался… Боль — это плохо, но обида ухватила его цепко когтистой лапой и душила, душила нещадно…       Жизнь складывалась так красиво! Никогда не возникало желания распустить сопли. А по большому счету, и не из-за чего было: все для любимого сына, все для него… Все, все, все…       А теперь в этой грязной, вонючей камере из него выбивать человека будут? Не бывать этому!       Кол бросился на дверь и стал в нее биться — кулаками, телом… Результат — ноль. Тело еще не забыло предыдущую боль, а тут он сам себя еще бить начал… Идиот!       Тогда Кол стал кричать, требовать еду — желудок вопил от голода в унисон глотке. Результат — ноль.       Стало страшно. Кол присел и стал думать, что делать дальше. Сопротивление бесполезно — значит, надо тянуть время. Отец запустит машину поисков… Ох, как же он, Кол, будет потом бить этих ублюдков — вместе с их «хозяином»! Так, следом за сладкими мыслями о «страшной мести» пришел вечер, а потом ночь. До безумия хотелось есть. Кол с тоской вспоминал блюда, которые раздраженно отставлял, потому что они казались по одному только виду недостаточно вкусными и изысканным. Нет, точно — идиот! Да какая разница, как они выглядят и пахнут, и есть ли румяная корочка или нет… Тут Кол всхлипнул…       С мыслями о терзавшем голоде и будущей мести он пристроился на нарах и забылся в тревожном, нервном сне. Естественно, снилась всякая…       Ночью ему послышался шорох — Кол проснулся и увидел, что в углу метнулось что-то с хвостом… Крысы! Кол забился в угол камеры, обхватил колени руками, и так просидел несколько часов, не отрывая взгляда от угла, откуда выбежала тварь. Еще этого не хватало! Вспомнил, сколько нервов стоило вычистить одежду от помета птиц. Как назло, никого рядом не было из прислуги, а дело было во дворе ночного клуба. Вспомнил, как смеялась его очередная подружка — чуть не ударил…       А тут крысы… И отчаянно хочется есть!       — Эй, ты! — закричал и снова бросился биться в дверь. В ответ только:       — Заткнись!       Что им от меня надо? Может, притвориться, что сдался? Не ссориться, не кричать — тогда хоть поесть дадут, наверное…       Через неделю Кол выбился из сил совсем. Затравленный, голодный до состояния обморока, он бросался к валяющейся на полу пластиковой бутылке с вонючей жидкостью, которая теперь была слаще дорогого вина, жадно глотая живительные капли влаги. Емкость бросали как собаке — в маленькое окошко в двери темницы, которое открывались лишь на несколько секунд и вновь захлопывалось, лишая единственного источника света. Крысы даже развлекали его. Если были силы, швырял когда-то дорогими и роскошными фирмиными кроссовками в них, пытаясь прогнать с глаз.       И все чаще к нему приходила мысль:       — Черт с ними: буду делать, что прикажут, может, так хоть живым останусь… смогу выйти из этого склепа...       О мести, отце, который, видать решил, что его убили, и о матери, которая наверняка не находила себе места, он старался не думать вообще.       Кол Райт сломался.