Открыть глаза

Счастье — это талант ценить то, что у тебя есть, а не то, чего нет. Вуди Аллен

День перестал быть томным, еще и днем толком не став. Очередное письмо с истерикой от Джинни, записка от начальства про отстранение от дела Кроула (куда теперь девать себя сегодня?) и вишенка на торте – колдография на треть первой полосы свежего номера «Пророка». Сколько бы Гарри ни отворачивался, глаза-предатели возвращались к газетной странице, цеплялись за заголовок и жадно выхватывали буквы из куцей заметки под ней. Очки, что ли, снять? На снимке женщина, которую он любил, тепло улыбалась другому. Тому, кого Гарри привык считать одним из худших людей на свете. Не то чтобы по делу, скорее по старой памяти. Впрочем, даже если смотреть беспристрастно, запечатленный мужчина был чертовски неприятным. Чего стоил один только взгляд, которым он одарил человека с колдоаппаратом – тяжелый, колючий, высокомерный, будто сотрудник газеты – пыль у его ног. Правда, стоило взгляду переместиться, как он радикально менялся. Не увидел бы Гарри воочию, никогда не поверил бы, что мерзкий слизеринский хорек умеет ТАК на кого-то смотреть. И не на кого-то, а на маглорожденную ведьму. Поэтому с мазохистским удовольствием раз за разом ловил взгляд Малфоя и прослеживал от начала и до конца: вот заносчивый засранец увидел журналиста, а вот перевел взгляд на шепнувшую что-то ему на ухо Гермиону и превратился в заботливого влюбленного – удав стал, прости Мерлин, кроликом, змей замер перед заклинательницей! С отдельной ненавистью Поттер смотрел на малфоевскую бледную, как у инфери, конечность, собственнически вцепившуюся в плечо Гермионы, защищающую от нежелательного контакта с пройдохами из «Пророка». Нежная забота в глазах Малфоя; благодарная улыбка Герм в ответ; картинно взлетевшая за разворотом хоречьей фигуры черная мантия, окончательно скрывающая хрупкую и изящную, словно статуэтка, женщину от взгляда читателей по мере того, как пара отходит от колдографа; и снова по кругу: презрительный ледяной взгляд в камеру, теплеющий, даже разгорающийся при смене объекта; рвущая душу в клочья улыбка Гермионы; цепкая рука Малфоя, охранный жест и мантия, взлетающая вороньим крылом за удаляющимися… молодоженами (придумали же словечко, ужас!). А под колдографией страшные слова – слова, лишающие надежды: «Неужели женаты?», и мелким типографским шрифтом ниже: «Стало известно, что владелец команды «Сенненские соколы» и фирмы по производству скоростных метел «Молния Суприм» чистокровный волшебник Драко Малфой и маглорожденная ведьма Гермиона Грейнджер, работающая в самом престижном отделе Министерства Магии, некоторое время назад вступили в законный брак. Что интересно, каждый из них стал свободен от уз предыдущего брака менее года назад. Есть ли связь между этими событиями? Новоиспеченные супруги отказываются давать комментарии. Нашему журналисту удалось узнать, что волшебники отказались от пышной церемонии и скромно расписались в канцелярии Министерства. Чем обусловлен отказ от празднования счастливого дня? Является ли поспешная регистрация отношений свидетельством того, что счастливая пара ждет прибавления в семействе? Не фиктивен ли этот союз? Впрочем, стоит только взглянуть на сияющие лица новобрачных…» Каждое слово – вспышкой Адского пламени в глаза, Гарри и не думал, что будет настолько больно. Как это произошло? Почему Гермиона выбрала не его – человека, тайно любящего ее четверть века? Что такого пообещал ей скользкий гад, чего не может дать он, Гарри? Ведь не за материальными же благами бросилась она в отношения с Малфоем?! Во-первых, материальные блага всегда находились вне интересов Гермионы Грейнджер, во-вторых, она сама очень пристойно зарабатывает, в-третьих, по слухам, хорек передал большую часть своих капиталов каким-то родственникам. Хотя он наверняка все еще неприлично богат, если смотреть с позиции нормального человека. Но Гермиона не пошла бы замуж за деньги. Может, дело в финансировании ее разработок? Глупости, ее ценят и гранты на свои проекты она получает без долгого обивания порогов. Да нет в этом браке никакой выгоды! Гарри разозлился на свое упрямое нежелание признать очевидное. Между подругой и ее новым мужем есть как минимум страсть. Ведь он помнил, ведь так и не рискнул наложить на себя Обливиэйт, как бы ни хотелось очистить память от образов Гермионы, его Гермионы, в объятиях Малфоя в одном из кресел ее гостиной: Гермионы, которая удовлетворяет Малфоя орально, Гермионы, которая, словно кошка в течке, трется о пах бледной сволочи – эти картины выжжены в памяти Гарри каленым железом. Как она могла? После его признания! Хотелось верить, что хорек опоил ее любовным зельем или наложил Империус. До сих пор хотелось. Гарри не придумал причины навязать обследование. А жаль. Он живо представил себе негодование Гермионы, заговори он о таком… В ее рассказе все звучало слишком складно: стали вместе работать, увлеклись. Увлеклись… Гарри видел насколько… Но вопрос не отпускал. Почему? Почему он опять опоздал? Как только Джин рассказала, что Гермиона разводится, он воскресил надежду, похороненную в тот день, когда сияющая подруга похвасталась помолвочным кольцом, подаренным Роном. Он не посмел разрушить счастье друзей, не посмел оборвать крылья мечты своей маленькой Джинни, убедившись, что Гермиона занята. Почему не боролся? После увиденного во время уничтожения медальона Салазара Слизерина Гарри просто не мог так поступить с другом. Первый раз его надежда робко приподняла голову, когда Рон рассказал о своей измене. Но гребаное гриффиндорское благородство, будь оно проклято, Гарриными устами надоумило Рональда не виниться перед женой, не делать ей больно, хотя какая-то слизеринская, не до конца атрофировавшаяся часть сознания мечтала, чтобы друг прокололся, чтобы Герм узнала и… что «и», Поттер тогда не додумывал, но рассматривал ситуацию как шанс. По иронии прокололся не Рон, а его пассия, и не тогда, а три года спустя (три года!), Гермиону же просветил Малфой и катастрофически быстро занял место в ее сердце. В то время как Гарри, дурак, дожидался момента, когда будет можно, когда Герм станет свободной... Поттер вдохновился примером друзей, ему тоже захотелось свободы, захотелось прекратить неудачный брак, не мучиться в ярме и не мучить близких. Поддерживать видимость идеальной семьи в последние годы стало совсем тяжело, он знал, что рано или поздно колосс на глиняных ногах рухнет, причем рухнет так, что все, кто окажется под развалинами, пострадают. И он решился на разговор с супругой. Не учел только одного: этот разговор и станет моментом разрушения колосса. Гарри давил на то, что они живут как Снейп с мародерами, дети выросли и уже не нуждаются в постоянной опеке обоих родителей, разве что Лилу, которая всегда будет папиной маленькой девочкой. А потом привел аргумент, который и превратил его попытку цивилизованного расставания в отвратительный скандал: Гермиона же оставила Рона, и теперь все довольны. Джинни прищурилась и инквизиторским тоном спросила, не является ли Гермиона причиной его решения, а он возьми да ляпни, что это не имеет значения. Джин сделала выводы, и разговор превратился в свару. Гарри психанул и ушел, хлопнув дверью. Что происходило в первые несколько суток после этого, Поттер не помнил. Кажется, он пил. Джинни выгнала, Гермиона дала понять, что ему ничего не светит, что еще оставалось? Потом вернулся в аврорат и зарылся по уши в текучку. Он снял комнату в Косом переулке, куда приходил ночевать, и всю свою энергию, боль и злость направил в работу. Да – был слишком импульсивен, слишком агрессивен, да – порой увлекался, за что получал нагоняй за нагоняем от главы аврората. Через некоторое время чувства стали возвращаться: чувство вины перед Джинни, тоска по детям… Думать о Гермионе он себе до сегодняшнего дня не позволял – привык за много-много лет блокировать мысли о ней. Но дети… мальчишки-то были большую часть года в школе, и Гарри успел привыкнуть к их отсутствию, а по Лил скучал. Очень. Тогда он написал Джинни, попросил о встрече с дочкой, та ответила, что ни она, ни Лили не хотят его видеть; либо он возвращается, либо они вычеркивают его из своей жизни – все или ничего, никаких полумер. Гарри сцепил зубы и снова сконцентрировался на работе. Он однозначно не хотел возвращаться к опостылевшей рутине. От мыслей о возвращении становилось тошно, но тоска и вина грызли нестерпимо. Было очень больно оттого, что его принцесса взяла сторону матери и не хочет с ним разговаривать. И мальчишки, наверное, тоже. По крайней мере, ни один из них не отвечал на отцовские письма. Но мальчишки отходчивы, Гарри знал по себе. Если бы Гермиона ответила на его чувства, он пережил бы разлад с детьми, а так… Гарри убеждал себя, что виноват только чертов хорек. Но это было попыткой самообмана. Он прекрасно помнил, как подруга на него посмотрела после признания. Ее взгляд излучал ужас и… брезгливость. Его до сих пор трясло, когда он вспоминал тот взгляд. Чем он заслужил такое? Чем он хуже змееныша? И ведь жил же почти двадцать лет спокойной размеренной жизнью, почти излечившись от болезненной привязанности. Конечно, что-то екало в сердце всякий раз, как они пересекались, когда ловил теплый взгляд или нежную улыбку; пальцы чесались разгладить морщинку, залегающую у Гермионы на лбу в последние годы, расправить горькую складочку возле рта, но Гарри привык давить подобные порывы. Он снова перевел взгляд на газету и стал изводить себя рассматриванием той, кого никак не мог оставить в прошлом. Колдография вышла отличной, лица Гермионы и Малфоя можно было изучить в мельчайших деталях. Впрочем, Гарри так хорошо знал лицо подруги, что в рассматривании не было надобности. Он мог месяцами не пересекаться с ней и все равно мысленно воспроизвести образ до последней родинки. Возраст был ей к лицу, розовые щечки, когда-то пленившие Гарри, давно утратили юношескую округлость и цвет, теперь скулы были четко очерчены, и овал лица не казался мягким – с первого взгляда на Гермиону было ясно: эта женщина знает, чего хочет, и умеет взять желаемое, и вместе с тем в ней жила маленькая солнечная девочка, все еще верящая в людей. Если даже хорьку шанс дала… Гарри пристально смотрел в темные глаза, в уголках которых собирались легкие морщинки, когда Грейнджер улыбалась, на губы, которые ему всегда хотелось, но так и не довелось поцеловать, на небольшой смешно вздернутый носик, раньше по весне всегда усыпанный бледными, почти незаметными веснушками. Затем перевел взгляд на Малфоя. Гарри умел признавать сильные стороны противника, но какие, прости Мерлин, сильные стороны могут быть у хорька?! Мальчик, родившийся с золотой ложкой во рту, всю жизнь с этой же ложкой проживший, всегда получавший по мановению руки то, чего желал. Сознает ли Малфой, что выиграл их необъявленное противостояние, отняв то единственное, что было по-настоящему нужно Поттеру? Чертов гад поймал снитч! Чем зацепило подругу это изнеженное подобие мужчины? Должно же быть в нем что-то... что-то особенное, что пленило саму Гермиону Грейнджер. Ну да, порода. Хорь из элитного питомника. Гарри упрямо вглядывался в черты давнего школьного недруга. Он не рассматривал Малфоя со школьных времен – пересекались, конечно, на каких-то официальных мероприятиях, но ограничивались кивками издалека. В памяти отложился образ фатоватого хлыща с печатью вселенской скуки и усталости от жизни, а сейчас появилось в нем что-то резкое и острое, жесткое. Стержень. Нашел ли он свой стержень в Гермионе? Гарри хмыкнул неоднозначной мыслишке. Или Гермиона помогла ему этот стержень обрести. Тоже весьма… двусмысленно. Многие месяцы Гарри убеждал себя, что Малфоя с Гермионой связывает качественный секс, секс рано или поздно приестся, подруга осмотрится и заметит на периферии его, Гарри. Но за секс не выходят замуж, значит, между ними нечто большее. Что может быть общего у ученого и владельца квиддичной команды? Гермиона ненавидит квиддич! Может, журналисты правы и это скоропалительное бракосочетание состоялось из-за залета? Гарри представил себе выражение лица подруги, поймай она эту его мысль. Любовь? Но разве бывает так, что люди ненавидят друг друга в детстве, потом – опа! – встречаются во взрослой жизни и… любовь? Шаг от ненависти к любви длиной в двадцать лет? Да и ненависть ли это была? Так – детские разборки в песочнице. Но почему тогда?! Гарри решительно свернул газету и извлек палочку из чехла на рукаве, Инсендио готово было сорваться с нее, когда звонкий голосок отвлек от задуманного: – Папа? Из камина выглядывала перепуганная Лили Луна. Это ведь не галлюцинация? – Лил, – Гарри отложил палочку, бросился к камину и неуклюже подхватил дочь, отчего она стукнулась обеими коленками о решетку и невольно вскрикнула. – Больно? – проявил участие незадачливый папаша. – Нет, – соврала девчушка. Испуг в ее огромных глазах сменился любопытством, она осмотрелась и, не найдя ничего интересного – вся меблировка снятой комнатки состояла из кровати, стола и нескольких стульев, снова взглянула на отца. – Ты с бородой? – со смесью ужаса и радости спросила она. Гарри покраснел, будто его поймали на чем-то предосудительном, и неопределенно пожал плечами. – Странно, – резюмировала дочь, без приглашения усаживаясь на стул около стола, – непривычно. После небольшой паузы Лили спросила: – Ты что, совсем по мне не скучаешь? – Кажется, это вы с братьями не желаете меня видеть, – Гарри надеялся, что не прозвучал как обиженный ребенок. – Не говори глупостей. Я дулась на тебя неделю, а прошло больше полугода. Гарри задумался, сдавать ли с потрохами Джинни, и не нашел ни единой причины ее покрывать. – Все мои письма к тебе возвращались нераспакованными, мама написала, что ты не хочешь иметь со мной ничего общего. – А зайти и проведать меня ты не мог? – вскинула головку дочь. Как объяснить дочери, что его колотит от одной мысли вернуться в дом, жить в котором стало невыносимо? – Был уверен, что меня даже на порог не пустят. – И не попробовал, – почему его малышка говорит с интонациями Гермионы? Гарри почувствовал себя идиотом, Лил общается с Рози, а Рози – маленькая копия своей матери. То есть уже совсем не маленькая. – Даже подарок на Рождество не прислал! – Я присылал, но он вернулся ко мне, как и письма. Гарри снова почувствовал себя идиотом. Ведь мог же передать через Рона или Джорджа – те держали нейтралитет в ссоре Поттеров. Но он сам ограничил контакты с людьми вне работы. – Мама против того, чтобы мы общались, – Лилу прятала глаза. – Мне пришлось ждать Розу из школы, она с помощью своей мамы узнала твой адрес. Сердце Гарри гулко ударилось о грудную клетку при упоминании Гермионы, он ничего не смог сделать со своей реакцией. – Так ты здесь по секрету? – Нет, – Лили увидела смятую газету и стала тщательно разглаживать страницу, чтобы не смотреть отцу в глаза. – Я сначала хотела по секрету, но Роза уговорила тетю Гермиону поговорить с мамой. Убедить маму, чтобы она разрешила нам общаться. Мальчики тоже хотят тебя видеть. Но Гарри услышал только одно и не смог не переспросить: – Тетя Гермиона заходила в гости? – Да. Они были у нас вчера. Все вместе. Тетя Герм со своим новым мужем, Рози, Хью, сын мистера Малфоя и эльф. – И эльф? – У нас волшебный дом. Хоть и небольшой. Эльф делал так, чтобы Майки нормально себя чувствовал. – Майки – это сын… – Мистера Малфоя. Кажется, у него есть еще папа в магловском мире, но тот в каком-то санатории, и может еще очень долго там оставаться, поэтому Майки живет с тетей Герм и Драко. Сейчас летом еще с Рози и Хьюго. Иногда бывает у дяди Рона и этой женщины, – теперь в интонациях дочери Гарри узнавал сплетничающую Джинни. Смешок вырвался сам собой – маленькая воображуля. Его любимая маленькая воображуля. Волна щемящей нежности к дочери затопила Гарри с головой. – Он хороший, – продолжила Лилу, – такой… взрослый. Так пугается волшебства. Неприятный холодок пробежал по позвоночнику Гарри. Его Лилу интересуется кем-то по фамилии Малфой? И тут же дал себе мысленный подзатыльник: она же еще малышка, ей только в сентябре ехать в Хогвартс, о чем он вообще думает? – Я им всем так завидую! – призналась Лилу, театрально всплеснув руками. Аврорское чутье подсказало Гарри, что этот перфоманс неспроста. – Они выглядят такими счастливыми, такими влюбленными, мистер Малфой так ухаживает за тетей Герм, – вот почему Джинни отпустила дочку, Лилу должна была дать понять, что Гермиона счастлива с другим и ему нечего ловить, будто Гарри этого не знал. Но одно дело знать… даже видеть колдографию счастливой Гермионы, а другое – слышать... а дочка продолжала разливаться соловьем: – Сейчас, пока лето, Роза и Хьюго помогают тете и мистеру Малфою создавать музей памяти какого-то мага-ученого, Рози говорит, что это безумно интересно. На каждый уик-энд всей семьей аппарируют куда-то в другую страну. Первый день посвящают магловским достопримечательностям, второй – магическим. В прошлые выходные они были в Афинах, Роза говорила… О чем говорила Роза, Гарри не слушал, он зажмурился и попытался абстрагироваться от рассказа Лилу, выхватывая отдельные слова и предложения: «Диснейленд», «Париж», «хотят еще в Штаты, но не могут решить, на север податься или на юг». Даже если все это было преувеличено, сил слышать, как его любимая счастлива с другим, Гарри не имел. Он просто будет наслаждаться щебечущим голоском дочки. Слушать звук. – Ты ее любишь? – внезапно спросила Лили, прервав на полуслове панегирик досугу семьи Малфой-Грейнджер. Гарри открыл глаза. Пальчик дочери указывал на фото Гермионы в «Пророке». – Она сказала, что считает тебя своим братом. Родным братом, – тихонько заговорила дочка. – И любит так, как я люблю Джима. Или Альбуса, хоть он и несносный. Но знаешь… они мои братья и было бы неправильно… Ну… – Лил засмущалась. – Ты говорила с тетей Гермионой обо мне? – спросил Гарри. – Чуть-чуть. Как девочка с девочкой, – Лили подмигнула и состроила рожицу, став похожей на Джинни в этом возрасте, – она мне сказала, что я обязательно найду того самого. Рано или поздно найду. Она вот нашла, – Лил стала серьезной и добавила: – А маме она пыталась объяснить, что иногда нужно отпустить старое. Она так красиво сказала: «мы живем в замкнутом мирке своей рутины, где все знакомо на ощупь и даже глаза не нужно открывать. А потом ты их открываешь, а вокруг жизнь, и она идет мимо». Вот... Сама она теперь начинает жить, потому что нужно жить и для себя, а не только для других. И тетя Герм учится вместе со своим новым мужем. Сердце отозвалось тупой болью. Одной фразой Гарри ранили обе самые дорогие ему женщины. Но если одна из них была для него безвозвратно потеряна, вторая пришла, чтобы сказать, как он ей нужен. – Говоришь, Афины? Ты тоже хотела бы там побывать? – Давай начнем с Диснейленда под Парижем, – когда Лилу улыбалась, было видно, что у нее нет бокового верхнего зуба. Кажется, за время отсутствия отца в жизни дочки у нее выпали четыре зуба. Гарри протянул руку: – Здорово, что я на сегодня получил отстранение. Идем добывать портключ, мисс Поттер! Маленькие пальчики доверчиво легли в его ладонь. Гарри внимательно смотрел, как рука дочки скрывается в его руке, пытаясь запомнить этот момент, а потом перевел взгляд на ее личико, обрамленное рыжими кудряшками. Огромные карие глаза, маленький аккуратный курносый носик и широченная улыбка, которую не портила дырка между верхними боковыми зубами. Его губы почти против воли растянулись в ответной улыбке. Возможно, этот день не так уж и плох.