Inmortalium

Рыхлая земля вперемешку с хрустящей под ногами галькой приводит когда-то натертые до блеска лаковые туфли Тэхена в еще более ущербное состояние, чему парень не сильно рад, однако после всего случившегося было бы как минимум глупо драматизировать по такому поводу. Непринужденной походкой он двигается прямо, уверенный в том, что желанный выход уже где-то за поворотом, и вот-вот на горизонте покажется его, Тэхена, дом. Но дом почему-то показываться не торопится. — Тебе не кажется, что мы ходим кругами? — раздается тихое из-за спины, и Ким, нервно вздохнув, поворачивается к разрушителю своих ожиданий. — Нет, серьезно. Здесь такой же запах, как был десять минут назад. Я знаю, о чем говорю. — Спасибо за информацию, умник, — Тэхену очень интересно, как у него получается сдерживаться и не закатывать глаза на каждое поучительное изречение своего попутчика (ах да, у него же не получается) — но если ты не заметил, мы в гребаном лесу. Удивительно, что здесь везде пахнет зеленью. — Чонгук лишь хмурит черные брови, подходя ближе к юноше, который стоит на месте и сверлит его недовольным взглядом. Не так много времени прошло с того момента, как Гук большими невинными глазами смотрел, как Тэхен ловит рыбу, и старался соответствовать. Теперь же он чувствовал себя, как эта самая рыба в воде, и старался при каждом удобном случае упрекнуть Тэ в чем бы то ни было. Ну по крайней мере так казалось самому Тэхену. Они словно поменялись ролями. А в ловле рыбы, кстати, черноволосый тоже стал брать верх. — Ты не можешь этого понять, но я знаю, о чем говорю. В каждом месте есть свой определенный набор запахов. Вы, люди, к этому не так чувствительны, у вас все смешивается. Но у меня нет. Поэтому поверь: мы ходим кругами. Точно такие же запахи я чувствовал совсем недавно. — Ким всё-таки не может устоять перед соблазном и закатывает глаза. Если бы ему сказали, что он будет делить пищу, а после и засыпать рядом с тем, из-за кого началось его чудное путешествие, он бы не поверил. А сейчас он не верит, как их идиллия двухнедельной давности смогла перерасти в разрастающийся конфликт. Нет, все было относительно нормально до того момента, как Гук не начал читать ему нотации. То, видите ли, они кругами ходят, то не нужно есть то, что растет на деревьях, хотя есть хочется и сильно, то еще какое-нибудь может и аргументированное, но не подходящее под обстоятельства нытье, от которого Тэхен, мягко говоря, устал. И когда темноволосый превратился в такого зануду? — Ну и что ты предлагаешь? Прости меня, что я делаю хоть что-то, чтобы выбраться отсюда, а не хожу и не порчу окружающим нервы беспричинными придирками. — Они не беспричинные. Я не виноват, что ты делаешь бесполезные вещи. — на высказывание Тэхена Чонгук лишь хмурится еще сильнее. Когда первый предложил ему вместе искать выход, он и не подозревал, что это будет дословно переводиться как «тратить свое время на то, что никак не поможет ситуации». — Хорошо, тогда я слушаю тебя. Чем ты занимался все то время, что мы здесь находимся? — Я наблюдал. — Наблюдал? — брови русоволосого непроизвольно поднимаются вверх в немом вопросе. Здорово, просто прекрасно. То есть мало того, что Чонгук обвиняет его в том, что он пытается не сидеть сложа руки и предпринимать какие-то попытки, так он еще сидел и просто наблюдал, просто бездействовал. И как у черноволосого только язык поворачивается Тэхену что-то предъявлять? — Да. Я изучал растения, которые есть в этом месте, а также состав их плодов. Некоторые из них действительно оказались ядовитыми, как я тебе и говорил раньше. Еще я следил за сменой дня и ночи, и это дало понять, что, скорее всего, время здесь движется по меркам человеческого мира, и, судя по опавшей листве, времена года тоже меняются, как у вас. Я не передвигался без особой надобности, потому что это место просто один огромный лабиринт, и это не помогло бы. Может быть ты и считаешь, что я не сделал много, но что за это время сделал ты, Тэхен? Сколько кругов ты намотал? Ты даже не подумал о том, что еда здесь может быть ядовитой, прежде чем есть. Я понимаю, что ты сильно хочешь вернуться, но твое безрассудство переходит грань. Чем ты занимаешься? Просто бегаешь вот так день ото дня, надеясь выйти? Глупость какая. — голос юноши был спокойным, но серьезность так и сочилась изо всех щелей. Парень выглядит неловким и смущенным, когда есть то, чего он не знает или не умеет, но как только появляется возможность поучить кого-нибудь, тут он первый на очереди. Повадки старика, ну честное слово. Он говорил размеренно, с недолгими паузами, словно наученный жизнью преподаватель объясняет простейшие вещи своему юному неопытному студенту. В некоторые моменты по Чонгуку и правда видно, что он прожил гораздо больше, чем обычный подросток. В основное время он неплохо контролирует свои эмоции, редко шутит и выглядит равнодушно, хотя изначально Тэхен вообще не был уверен, что у него есть хоть какие-то чувства. Но они есть. Конечно, их первая встреча была что-то с чем-то, но с того момента русоволосый понял, что Гук может быть как предельно серьезным, так и милым. Второе ему, по правде говоря, больше приходилось по душе. Не то что бы Тэхен — тугодум, неспособный понять сложных монологов парня, просто он ненавидит, когда с ним обращаются, словно с ребенком, а особенно когда на ребенка больше смахивает молодой человек перед ним. Эта манера общения ужасно раздражает. Да, возможно юноша в чем-то прав, возможно Ким много рискует, но кто не рискует, тот не пьет шампанского, ведь так? Как вообще можно выбраться, если ты постоянно остаешься на одном месте? Может он и теряет время зря, но для него это лучше, чем сидеть и изучать ход этого самого времени, потому что задерживаться здесь еще хотя бы на день — равноценно пытке. И как такой вроде бы взрослый и начитанный Чонгук этого не понимает? — Может и глупость, называй как хочешь. — в дрожащем голосе Тэхена явно слышится обида. Это даже не тонкие нотки, это густой тягучий шлейф, не заметить который просто невозможно. Тэхен — полная противоположность черноволосого. Местами импульсивный, упертый, неумеющий сдерживать свои эмоции, запутавшийся подросток, что просто хочет попасть домой. И Чонгук видит, что перегнул палку, когда обыденно полные энтузиазма и жажды жизни глаза наливаются досадой и стойким намерением начать пререкания, если это потребуется. Может быть просто накопилось за дни пребывания непонятно где, а может в глубине души Тэ и сам знал, что его действия нелогичны и заранее обречены на провал, но слышать это от другого человека — больно до слез. Буквально до влажных дорожек, быстро стекающих по гладкой коже и сменяющихся новыми, однако парень слишком горд и не может позволить себе рыдать перед кем-то другим. — Можешь считать меня глупым ребенком, потому что, наверное, так и есть. Я не могу проводить долгие исследования об окружающей среде, потому что она настолько насточертела мне, что снится в кошмарах. Я не могу сидеть на месте и сохранять полное спокойствие, потому что я не проживал тех ста лет, и у меня нет такого терпения, как у тебя. Но я просто, знаешь… Я не собираюсь сдаваться вот так. А если тебе это кажется безрассудным, то мне не стоило предлагать искать выход вместе. Я думаю, что было бы лучше, если бы мы опять были по отдельности. — он по привычке вскидывает подбородок, как и при их первой встрече, после чего отворачивается, чтобы пойти дальше. Но уже в одиночестве. — Тэхен… — собеседник глубоко вздыхает и осторожно берет парня за плечо, но последний брезгливо смахивает чужую руку, будто надоедливое насекомое, и старается прекратить злиться из-за услышанных недавно слов, медленно удаляясь.Чонгук прикрывает глаза и кладет ладонь на лицо, осознавая последствия сказанных слов. Какой же он дурак. Вроде уже столько лет прожил, а с окружающими общаться так и не научился. Да и где бы он мог, если всю свою жалкую жизнь провел среди бесчувственных «темных», от которых не то что нормального разговора, и пары слов не дождешься. Да, юноша может похвастаться мудростью во многих отношениях, но только не во взаимоотношениях с кем-то. Он ведь просто забыл о том, что люди могут быть чувствительными к словам, и не стоит выливать им их на голову вот так, словно ведро помоев. Внезапно парень чувствует знакомую и так невовремя появившуюся тупую боль в районе головы и электрический заряд, окативший все его тело волной, сбивающей с ног. «Нет, нет, нет, только не сейчас, только не сейчас»— думает он, однако природа решила все заранее, и ему остается лишь принять свое состояние, как данность. Буря разрастается в организме за долю секунды, и вот из его рта непроизвольно вырывается что-то между стоном и рычанием, после чего он подскакивает на месте, подобно сумасшедшему, бьющемуся в припадке, хватается за волосы так, словно хочет вырвать их с корнем и тихо шепчет «Ненавижу вас всех», хотя кого «всех» — остается загадкой. Тэхен, который не успел уйти далеко и сейчас выглядывает из-за какого-то дерева, наблюдая за жуткой картиной, в недоумении хмурит брови и пытается понять резкую смену состояния юноши. Этот «светлый» только что спокойно стоял рядом и, кусая свои бледные губы, рассказывал Тэ о его бездумных поступках, а теперь он сам на себя не похож: метается в стороны, как дикий зверь, пытающийся вырваться из клетки. От такого безумия перед глазами тело покрылось мурашками, и русоволосый сглотнул тяжелый ком в горле. Щемящее чувство в груди, свидетельствующее о том, что все старые и уже порядком забытые догадки о повторении их первой встречи в конце концов оправдались, заставляет его замереть, но лишь на миг. — Чонгук? — раздается тихий хриплый голос из-за ствола дуба, но в ответ слышится лишь знакомое: — Замолкни! Карие глаза, что недавно едва сдержали естественный порыв зарыдать от обиды и непонимания со стороны партнера, готовы оросить загорелое лицо порцией соленых слез, но Тэхен вновь не дает себе этого сделать. Не до истерик сейчас. По крайней мере, явно не до собственных. Он продолжает смотреть за тем, как черноволосый выкрикивает ругательства непонятно в чью сторону и непонятно по какой причине, отчего в груди неприятно саднит. Не нужно быть врачом, чтобы понять, что с юношей перед ним что-то не так. — Чонгук… Что с тобой происходит? — в ответ ничего кроме бессвязного мычания, медленно перерастающего то ли в человеческий плач, то ли в животный вой. Чонгук безвольной куклой падает на колени, продолжая цепляться пальцами за спутанные волосы, будто пытаясь вырвать из себя ту боль, которая не дает покоя. Когда Тэхен, несмотря на негативный диалог незадолго до этого, решает приблизиться, Чонгук кидает на него полный ненависти взгляд и бездушное «не подходи ближе, если не хочешь умереть прямо здесь». Его нынешнее состояние точно являет собой отголосок их неудачного знакомства, но не обращая внимания на угрозы, Тэхен делает еще один шаг вперед, шумно сглатывая. Вдох. Да, это страшно, как минимум потому, что он понятия не имеет, чем вызвана такая агрессивная истерия. Выдох. Да, несколько минут назад он и видеть этого «светлого» не желал, но пусть они и поссорились, это не нормальное состояние Гука, и спустя две недели, проведенные вместе, Тэ это понимает. Обычный Чонгук может быть слишком взрослым и серьезным, когда говорит о важных вещах, может быть смущенным и отводящим взгляд, когда не знает, что делать, он может быть спокойным и терпеливым, может учиться новым вещам с невероятной скоростью, и хотя Тэхен знает его совсем немного, Чонгук может быть разным, как и любой другой человек. Но он никогда не может быть вот таким: сходящим с ума, кричащим о ненависти ко всему живому и Тэхену конкретно. Вдох. Теперь Тэхен знает, что Гук не ненавидит его, пусть и напрягается от случайных прикосновений и часто отводит взгляд, а иначе почему он не убил подростка, ведь возможностей было много? Вот поэтому русоволосый хочет помочь. Выдох. Кто не рискует, тот не пьет шампанского, да? — Послушай, я не сделаю не… Не причиню вреда. Все в порядке. — он успокаивает разбушевавшегося юношу, хотя сам был бы не прочь услышать от него эти же слова. К сожалению, черноволосый говорит полностью обратное. — Пойди прочь, отродье! — звучит в ответ громкий голос. Тэхен на миг жмурится, пытаясь отогнать страх, который будто впитался в тело и уже растворяется в крови, но не отходит, а делает еще один шаг вперед, становясь прямо напротив парня. Он смотрит на него всего мгновение, а затем плавно, чтобы не разозлить еще больше, опускается на колени перед ним, чтобы быть на одном уровне. Присутствует ли у Тэхена вообще инстинкт самосохранения, если он уже второй раз пытается помочь Гуку, рискуя собой? Он и сам хотел бы знать на это ответ. Но что-то внутри подсказывает, что так надо, а Тэхен привык слушать свое внутреннее «Я». Парень глядит с неприкрытой злостью, непонятно откуда взявшейся. Он в сердцах отталкивает от себя Тэхена, подобравшегося слишком близко, отчего последний падает на спину, неплохо приложившись затылком о холодную землю. В уголках глаз ожидаемо собирается жгучая влага, как свидетельство резкого падения, но Тэ быстро моргает, не позволяя себе потерять самообладание в такой момент. Он приподнимается на локтях и осматривает парня с глазами, налитыми кровью. Наравне с неутихающей паникой появляется печальная мысль: «Он сейчас страдает гораздо сильнее меня, я не могу здесь рассиживаться». Но Чонгук явно опережает и быстро приближается сам, садясь совсем рядом, что не предвещает ничего хорошего. Если он сейчас прижмет Тэ к земле — это будет конец. Никаких путей к отступлению. Так что самый здравомыслящий вариант — бежать, как можно дальше, и желательно не оглядываясь. Так поступил бы любой человек в своем уме, но, несмотря на огромную красную табличку «Опасность!» перед глазами, Тэхен замирает на месте и, кажется, забывает, как дышать. «Это твой самый безрассудный, самый тупой поступок из всех возможных, Ким Тэхен. Ты можешь умереть прямо сейчас. Одумайся.» — твердит испуганный разум, но руки сами ложатся на напряженные плечи Чонгука, притягивая вырывающееся тело ближе и сжимая в объятьях. «Либо я сейчас умру, потому что он придушит меня, либо случится чудо»— проносится в голове, пока он ощущает, как мышцы парня потихоньку начинают расслабляться, а руки безжизненно опускаются. Русоволосый слегка отстраняется и неверяще наблюдает за тем, как пелена ненависти в глазах напротив постепенно начинает сходить, но что появляется за ней? Откуда эта безмерная, разрушающая и подчиняющая себе боль в обезумевших оленьих глазах, что будто бы молят о помощи, пока губы продолжают проклинать все вокруг? Тэхен замечает, как «больного» ощутимо потряхивает, а по щекам стекают тонкие струи безысходности и глубокого отчаяния, которые несколько мгновений назад так явно читались в сейчас пустых, словно мертвых глазах. Тэ радуется хотя бы тому, что темноволосый перестал кричать и вести себя неадекватно, хотя состояние его все еще далеко от привычного. Кареглазый закусывает губу, не понимая, что за резкие перемены происходят с его партнером по несчастью, но снова прижимается к нему сильнее, кладя голову на расслабившееся плечо и успокаивающе поглаживая по нещадно болевшей голове. Так продолжается некоторое время, пока Тэ не чувствует робкое прикосновение к своей спине — ответные объятья. Он вновь отстраняется, но на этот раз представшая картина радует его куда больше — взгляд Чонгука осмысленный, оживший, но все еще болезненный и… Извиняющийся? Слезы не хотят прекращаться, однако темноволосый их, кажется, вообще не замечает, позволяя стекать с подбородка и падать на землю грузным эхом душевных страданий, что не дают покоя уже целый век. — Тэхен… Прости меня. Я был не в себе. — шепчет одними губами, всматриваясь в отливающие золотом глаза и боясь найти в них ненависть. Прерывисто выдыхает, когда находит лишь сочувствие и полное, абсолютное непонимание. — Не расскажешь… Что это было?.. — мягко спрашивает юноша, продолжая зарываться рукой в волосы «светлого», который вроде бы и не против, теперь уже ради собственного успокоения. Черноволосый лишь смотрит в землю, закусывает потрескавшуюся губу и снова встречается взглядами с глазами напротив. Красивыми глазами, кстати. — Расскажу.

***

Дверь закрывается с резким хлопком, который еще пару секунд гулким эхом разносится по пустынным коридорам. Бренное тело, отяжелевшее и в одночасье налившееся свинцом, медленно скатывается по гладкой деревянной поверхности, оседая на холодный паркет. Дрожащие пальцы ложатся на бледное лицо, пытаясь скрыть юношу от мира или же мир от юноши, суть одна. Он не двигается. Замирает, словно дорогая скульптура из черного мрамора, что уже не один век украшает большой одинокий сад старого замка. Вставать не хочется. Жить, в общем-то, тоже. Чонгук ни на миг, ни на мгновение своей долгой, но бессмысленной жизни не переставал задумываться, на кой-черт ему вообще все это надо. Усердная подготовка к будущему восхождению на престол чуть ли не с самых пеленок, бесконечная череда нудных занятий с надменными учителями и редкие мероприятия, целиком состоящие из фальши и изображения идеальной семьи. Он так устал от всего этого, что просто не найдется слов, чтобы передать катастрофу, набирающую обороты в полуразрушенном сознании. Это как застрять на сломанной карусели, от которой уже тошнит, но сойти с которой нельзя — убьет, разорвет на части. Хотя и находиться на ней уже сил нет, одним словом, безысходность. Наследник часто думает, что все происходящее с ним абсолютно несправедливо. Губы подростка подрагивают в ожидании новой истерики, но он прикусывает нижнюю и глубоко дышит через нос. Нельзя сдаваться эмоциям, иначе опять появится эта насточертевшая светлая пелена. Та самая, что является главной причиной его страданий и ненависти со стороны «родных». Чонгуку всегда было интересно, как собственная семья может относиться к ребенку, как к чужаку, только из-за характера силы, который этот самый ребенок, к своему величайшему сожалению, выбрать не может. Звучит глупо, нелогично, жестоко, но это его судьба, противостоять которой несчастный не способен. «Лучше бы я родился «темным», как все того и хотели» — в который раз звучит в голове монотонный реквием, пока руки скользят вверх к голове и с силой оттягивают смоляные пряди. «Они будто и не замечают меня вовсе. Почему все избегают меня и ведут себя так холодно? Почему скрывают в этом месте и не позволяют никуда ходить? Почему не разрешают общаться с другими? Разве я заслужил это все? Я ведь делаю, что говорят, так почему?» — где-то в глубине души Гук понимает, что от самобичевания лучше никому не станет, но остановиться сейчас не представляется возможным. Механизм запущен, назад дороги нет. «Верно, я заслужил. Никто не полюбит меня, пока эта гребаная сила не изменит свой цвет. Я ведь не хочу быть «светлым», не хочу, не хочу, пусть просто исчезнет из моего тела. Мои родители не такие, мои сестры не такие, так почему?!» — эти мысли не были чем-то необычным, они скорее составляли неотъемлемую часть каждого дня Чонгука. И особо никаких последствий никогда не было: ну погоревал ребенок, вытер слезы и вернулся к ежедневной рутине. Не было до этого дня. Не было, пока наследник не почувствовал доселе незнакомый разряд электричества, сковавший все тело сотней маленьких иголок и перехвативший дыхание. Резкая секундная боль, заставившая прокусить губу до крови, теперь медленно расползалась по всему организму, перетекая в тягучую, сжимающую в тугой узел все органы пульсирующую пытку. Грудную клетку будто сковало железным обручем, который становится лишь уже с каждым мгновением, не давая сделать необходимый вдох. Мальчик испуганно хватается за шею, в глазах предательски темнеет, а ноги становятся ватными, пресекая все попытки подняться. Спустя несколько минут, когда подросток уже на грани обморока и балансирует между смертью и непрекращающимися страданиями, в легкие все-таки попадает живительный кислород, но это не оканчивает пытку, а лишь провоцирует следующую мучительную волну. Чонгук сгибается пополам, распластавшись на чистом паркете и наблюдая, как вместе с хрипом и тихими мольбами о помощи изо рта текут насыщенно-бордовые густые струи. Они пачкают натертый пол, но это последнее, что волнует ребенка в подобном состоянии. В голове творится полный хаос, все смешивается, превращая мыслительный поток в одну шумную неразборчивую кашу. Чужие мысли, а, может, его собственные, кто теперь разберет, громким набатом бьют по черепу, словно намереваясь его расколоть. Липкий страх перерастает в ярко-красные полосы перед глазами, и ярость, непонятно откуда взявшаяся, застилает глаза. Белый туман вокруг беззащитного тела сейчас кажется непривычно плотным, удушающим. Он лезет в глаза едким дымом, заполняет легкие, мешая дыхательному процессу, соприкасается с кожей, будто разрывая ее. — Как же я все ненавижу! Почему все не могут просто сдохнуть! — раздается что-то между криком и животным рычанием, после чего в стену летит ни в чем неповинный стул, с глухим треском ломаясь о твердую поверхность. «Кто это говорит? Я не хочу этого! Пусть прекратит, мне страшно!» — далекий отголосок больного сознания не в силах перекрыть душераздирающие вопли, вырывающиеся наружу. Слова сами льются, словно быстротечный речной поток наконец смог прорвать ограничивающую дамбу и теперь затапливает все вокруг, наслаждаясь разрушениями. — Просто умрите уже все! Все до единого! Из-за желания какого-то отродья я не в состоянии даже умереть, вынужден ждать, пока оно исполнится, как же бесит! Кто вообще его загадал, разбить бы его мерзкую рожу. — в какой-то момент комната превращается в настоящий погром. Полные злости глаза, черные, пугающие, кажется, принадлежат самому дьяволу. Сквозь белую пелену, все такую же ядовитую, как и несколько минут назад, теперь уже невозможно разглядеть очертания королевских покоев. Разгромив большую часть вещей, ребенок оседает на пол, обнимая себя руками и продолжая повторять тихо и едва слышно, как мантру: «Умрите, умрите, умрите, наконец. Пожалуйста, сделайте это для меня». Затем он встает и заходится истерическим смехом, бьется в агонии, мечется по комнате и трясет дрожащими руками, то хватаясь ими за голову, то за шею в попытках придушить себя и закончить все это. Отрицание своей сущности, своего «Я» привело к тому, что тело перестало воспринимать свою силу как что-то естественное, начало избавляться от нее. А сама эта сила теперь лишь причиняет своему обладателю боль, не сравнимую ни с чем, превращает его в «темное» создание, кем он и хочет быть. Все эти слова, сказанные в порыве безумства и не являющиеся правдой, противоречат внутреннему состоянию Чонгука, вызывая в нем целую бурю негативных чувств, но ненадолго делая его похожим на тех, к кому он стремится быть ближе. Состояние агонии наконец отпускает Гука, и он падает на уже разбитые от многочисленных столкновений с полом колени, пустым взглядом впивается в стену напротив. Белая пелена постепенно исчезает, растворяется в воздухе, как и желание наследника бороться за свою жизнь. Он прикрывает глаза, позволяя прозрачным ручьям стекать по щекам, и беззвучно рыдает. Руки сами опускаются, не в силах больше пошевелиться. «Если тьма хочет меня, пусть так оно и будет. Нет больше ничего светлого в моей жизни. И хорошего тоже. Тьма давно окружила меня, поэтому пора пустить ее внутрь» — слиться с темнотой, что не дает покоя, кажется лучшим решением, но является ли? Подавлять свои естественные качества — это ли выход из устоявшейся безысходности? Да, теперь Чонгук уверен в этом. Скрыть за маской дьявола испуганного ребенка — единственно правильное решение. Единственное, что отгородит его от боли. «Как жаль, что я существую. Как жаль, что я не могу умереть» — последнее, о чем думает Чонгук, прежде чем откинуться на спину и уснуть крепким сном, что хотя бы на несколько часов поможет ему забыться и уйти от ненавистной реальности.