***
Эволайн не спалось. Нет. Ей не просто не спалось - она боялась уснуть, хоть и не понимала этого. Волнение поглощало её - медленно и беспрепятственно. Девушка ходила вдоль окна, перебирая зарывшимися в волосы пальцами. От такого положения головы у неё уже затекла шея, но она продолжала ходить - взад-вперед, взад-вперед - и потирать макушку, затылок, виски и ждать, когда же морок опустится на неё. Красный свет острым ножом резанул по глазам. Придерживаясь за изножье, Эволайн села на кровати, пытаясь сморгать видение. Сердце старалось убежать. Убежать подальше отсюда, и стучало так, будто подгоняло хозяйку. Эволайн прижала руку к груди и постаралась дышать ровнее. Постепенно сон уходил, зрение строило все более четкие линии, а сознание прояснялось, насколько это возможно. Эволайн стянула с себя мокрую от пота ночную рубашку и закуталась в одеяло. И просидела так до тех пор, пока за незашторенным окном не проснулся рассвет. День, видимо, хотел быть пасмурным, поэтому утро пришло серым, тенистым, с запахом и шумом дождя. - Что вы, миледи! - Воскликнула девушка, едва приоткрыв дверь спальни, - отойдите от окна скорее, отойдите! Закутайте шею! Девушка хлопнула дверью и побежала закрывать окно. - Что вы, простудитесь ведь! Что скажет граф! Эволайн метнула глаза в пол. Медленно сжала руки на своих плечах и подняла выше одеяло. Она лишь хотела вдохнуть запах дождя... Услышать умиротворение в его звуках... Ведь каждую... Каждую ночь - одно и то же. Каждая ночь - отголосок последней, той, на которой, кажется, и вся её жизнь остановилась. Эволайн не могла нормально уснуть, нормально спать, нормально проснуться, нормально жить, ровно дышать. Одна ночь лишила её всех прочих. Красная, красная ночь. Эволайн рвано вдохнула и отпустила одеяло, и оно ухнуло на пол. Она должна была одеться, ведь стояла на пороге еще одного дня, еще одного шага вперед по бесконечной трясине тревоги, из которой никак не могла выбраться.***
В темных сумерках офицеры расходились по домам. Многим получившим сегодня звание грела сердце подписанная увольнительная, надежно спрятанная за мундиром. Дартари и Торн размеренно шли в сторону квартир по общему пути. - Отправишься домой? - Спросил друга Дартари. - Да, - улыбнулся Торн, тряхнув кудрями. - Моя ненаглядная с матушкой готовят свадьбу. Приедешь? - Торн пихнул Дартари локтем. - Конечно, - тот улыбнулся, - конечно. Только сообщи дату заранее, мало ли.. что я встречу дома. - Всё-таки поедешь в имение отца? - А куда мне еще деваться? - Ну, - лукаво начал Торн, но тут же был перебит. - О Зоретте даже не заикайся. - Ладно тебе. Они помолчали, идя по мощеной улице. Мимо проехала карета с двойкой звонко цокающих по булыжнику лошадей. - Щ-чёрт! - Громко ругнулся фонарщик, ломая часть фонаря и роняя её перед молодыми людьми. - Ещё один поломал!.. Чтоб его!.. Торн поднял стекляшку и подал фонарщику. - Держи, Эрл. - Спасибо, служивые! Из рук валится. Проклятая фонарина... Они прошли еще немного. И Дартари, наконец, вздохнул, опуская голову. - ...С тех пор, как Эволайн разрешилась, я больше не получал писем от отца. Хотя писал домой. Не знаю, что там. ...И боюсь узнать. - Но не можешь не поехать. - ...Не могу. Торн несильно хлопнул друга по плечу. - Пиши.. если что. Наши имения не так далеко друг от друга. Дартари кивнул, но уже решил, что и при наихудшем раскладе дел не станет беспокоить друга в такое важное для него время. Если что, он куда спокойнее переживет его отсутствие на своей свадьбе, чем будет замешан в какую-нибудь чертовщину.***
Эволайн сидела в малой библиотеке возле окна. Давно прошло время обеда, а дождь всё продолжал лить. Девушка подпирала рукой подбородок, и она уже давно затекла и замерзла от стекла и подоконника, но Эволайн продолжала сидень недвижимо. Ей стоило спуститься вниз и показаться слугам, ведь она так и не вышла на обед. Все они стерегут её, по всей видимости, по наказу её супруга. Как относиться теперь к тому, за кого вышла замуж, Эволайн не знала. Вернее, она не могла подвергнуть даже сомнению то, что он дорожил её жизнью. Но то, насколько легко, как жестоко мог обращаться с чужими... Наводило на неё ужас и дрожь. Она знала, что рядом с ним ей не грозит опасность - разве что только от его детей, но ведь именно она настаивала на том, чтобы в процесс её родов не вмешивались извне. Как же глупа она была! Решила, что знает всё лучше него! Ладно, если бы он был человеком, но с его сущностью... Наверняка уж он лучше знает, чего ожидать! В этом вопросе она вечно забывала взять в расчет и его сущность, и количество прожитых им столетий - при его-то страсти к изучению и развитию глупо было предполагать, что девчонка 20 лет может тягаться с его... да она даже не знала его точный возраст, боже!.. Да и даже, если исключить всю мудрость её мужа и его врача, как доказательство опасности у них всё еще остается могила матери Дартари на кладбище де Мар. И в какую сторону теперь обернутся их отношения?.. Тогда, когда он вернется. Если вообще вернется... У Эволайн не было ответа. Не было даже предположения. Она помнила, каков был её супруг - как заботлив и внимателен, как любил её. Но так же помнила... как жесток. Пусть и не к ней. Но... Тук-тук-тук!.. Эволайн с подскочившим сердцем обернулась на распахнувшуюся дверь. - Ох, миледи! Вот вы где! Простите покорнейше, - девушка наскоро поклонилась. - Мы везде искали вас. Ух, и напугались же! Пожалуйста, пожалуйста, миледи, идемте есть, давно уж всё остыло. Эволайн криво улыбнулась. - Не тревожьтесь, я никуда не пропаду. Задумалась здесь, только и всего... - Мы лишь переживаем о вас, миледи. Господин граф строго наказал заботиться о вас пока его нет, вы очень... Простите! Как болтаю... Спускайтесь как можно скорее, поешьте, вы так исхудали. Эволайн видела искренность в глазах девушки, и потому ничего не ответила на её слова, лишь кивнула, а та ушла. Да... Видимо, в девичьей идут глубокие обсуждения отношений между хозяином и хозяйкой поместья. Ну, не осуждают, не злословят - и спасибо. Вздохнув, Эволайн поднялась с темного диванчика, обошла тесно стоящие стеллажи и вышла из маленькой библиотеки.***
Колеса огибали каждый позвонок дороги, карета покачивалась в такт. Дартари слегка покачивался вместе с ней, но это не так уж и заботило его. Он смотрел на темные луга под серым небом. Из открытого окна в карету затекал холодный воздух, и это, опять же, не трогало его. Даже казалось приятным, ведь охлаждало волнение, которое он старался обуздать. Дартари шумно выдохнул. Он так давно не был дома и так давно не получал из него вестей. Подробности его рождения от него скрывались, как бы он ни расспрашивал Мориса, отца и тех, кто мог хоть что-либо видеть или слышать. Но он... по своим ощущениям, воспоминаниям об этих ощущениях, догадывался, что это было ужасно - как минимум для сознания простого человека. Он помнил силу. Начало его жизни в его собственном сознании он сам связывал с воспоминанием о какой-то силе, которая окружала его со всех сторон и вливалась в него, когда он начинал дышать. Это было тепло. Очень тепло. Всё вокруг было красным - в его воспоминании... То же тепло было с ним в утробе матери. А потом исчезло. Что случилось с ней в момент его рождения? Из-за чего, в конце концов, она погибла и он ли в этом виноват? Такова ли неизменная судьба для матери полукровки? Такая же судьба, должно быть, ждала и Эволайн. Но она выжила, а её полукровка - погиб. Что же получается - либо один, либо другой?.. Эх! Сложно сделать какие-либо выводы, которые могут основываться лишь на двух случаях, ни об одном из которых он не знает ничего стоящего. Долгое время Дартари перебирал рой вопросов, жужжащих в его голове, пока за окном кареты не начал накрапывать дождь. Тогда он перевел взгляд на лес, видневшийся вдали, за темными полем. Его не пугала тьма. Но пугало то, что он мог найти в ней.***
Это была последняя почтовая станция на пути. Дартари даже распорядился не менять лошадей - лишь дать отдохнуть запряженным. Близилось утро, и на станции, сложенной из простых круглых бревен, маленькая каморка для ожидающих освещалась лишь через маленькое оконце. Дартари не нужен был свет, ему было достаточно и этого, пусть небо в эти дни и было серым. Он сидел на стуле возле этого оконца и смотрел. Ждал. До дома оставалось всего ничего.