По канонам nct

С каждым днем, после злополучного несуразного интервью, смотреть в глаза японцу становится все сложнее. Сычен срывается с края, который всегда умело обходил, но сейчас словно оступился и начал стремительно падать в бездну. А Юта вдруг видит это и протягивает руку. В любой другой ситуации, зажатый и стеснительный парень, с трудом, несмотря на собственный дискомфорт и смущение, но принял бы помощь от другого человека. Однако, к сожалению, его пытается спасти та же личность, которая неосознанно и толкнула его на дно. И продолжает толкать. Видимо, японцу все равно на сказанные когда-то китайцем слова, поскольку Юта пытается уделять Сычену все больше и больше своего внимания. Он то жертвует своей курткой, когда Винвину становится холодно на съемках. То начинает покупать на двоих, почти каждый день — горячий латте с любимыми булочками Винвина. То вдруг накидывается со жгучими объятиями, попутно тараторя бесконечные комплименты и слова своей безмерной любви и восторга Сыченом. Иногда Юта пугает, когда застывает на месте и пронзающе смотрит на парня, всматриваясь в того как в книгу, что не поддается чтению, но очень интригует своей загадочностью. Пугает, когда берет за руку и тянет куда-то за угол, подальше ото всех, чтобы в итоге просто поздравить с каким-то всемирным бессмысленным днем цветов и подарить кулон с ирисом… Но особенно пугает, до чертиков и ударяющего в виски смятением, когда посреди дня резко выдает: — Слушай, ты такой загруженный и нервный последние дни… Случайно не влюбился? — Чего? — только и остается в панике спросить загнанному в угол Сычену. И старший, спустя секунды наблюдения за забавной реакцией младшего, заливается едким смехом. — Да я пошутил, забудь. Сычен нервно сглатывает, сразу пытаясь забыть, как ему и сказали. Но не забывается не через час, не через два, когда он уже отдается тренировке. Не забывается во время ужина. И тем более, не забывается ночью под священным одеялом. Кажется даже, что напротив — под тяжелым нагромождением ткани, в окутывающей шею вспрелой духоте и сплошной темноте — вспоминается как никогда ярче. Вспоминаются прекрасное лицо Юты, его крепкие плечи и хорошо сложенная фигура. Вспоминаются его слова, звучащие терпким голосом. Вспоминается он весь без остатка, картинка сменяет одна другую и всё, что он делал для Винвина, начинает играть цветным калейдоскопом, кружащим голову. Парню становится тяжело дышать. И на этот раз не только из-за жары под одеялом. Пару минут назад, он решил посмотреть несколько фотографий от фансайтов Юты, просто чтобы понять, что в нем такого особенно и влекущего — …Видят фанаты. Естественно. Но он сам не заметил, как залип, бесконечно и бездумно сохраняя одну фотографию за другой. И плевать, что сердце бешено стучит, громыхает от пиксельного образа, отзывается приглушенным эхом внутри кокона. И учащается лишь сильнее после того, как Сычен понимает, что умудрился возбудиться. С губ срывается тихое «Блять», от возникших процессов в собственном, предательском теле. И надо бы что-то сделать с этим, но становится страшно, что Тэиль — его сосед по комнате, может проснуться от громких вздохов весьма очевидного происхождения. Решение уйти в ванну, чтобы решить свою возникшую проблему — неизбежно прижимает его к стенке. Он кладет телефон на прикроватный столик, стягивает одеяло до пояса, вдыхая свежий прохладный воздух. Смотрит в потолок, собираясь с силами, и вскоре начинает приподниматься, убирая одеяло в сторону. Но не успевает он этого сделать, как ручка входной двери громко щелкает. С психом, от испуга скомкав одеяло на уровне паха, Сычен с замиранием наблюдает, как тонкая полоска света разрастается в пространстве, являя перед собой силуэт человека. Он проходит внутрь, останавливается, машет рукой с широко раскрытыми в удивлении глазами, и тихонько спрашивает «Ой, Винко, ты почему не спишь?» — закрывая дверь. Злоба, отчаяние и паника нахлынывают на китайца, порушив все возможности для выживания на своем пути. Он недовольно смотрит на Юту и спрашивает в ответ: «А ты?!» Тот делает шаг навстречу, входя в темное пространство, освещенное лишь неярким ночником, который Сычен всегда включает, так как ему некомфортно засыпать в полной темноте. — Да я тут не мог заснуть… — шепчет Юта, приближаясь к кровати младшего, — Просто думал о тебе. Первая стрела летит прямо в Сычена, сотрясая воздух. –…О том, как ты вообще? Долетает до цели, вонзаясь в податливую плоть и вызывая дикую боль. –…И почему-то, мне показалось, что тебе может быть очень тоскливо. Место, куда попала стрела, начинает трещать и раскалываться по краям. –…Поэтому я пришел на всякий случай проверить и убедится, что всё хорошо. Терпение Сычена лопается вместе с оболочкой, попавшей под раздачу выстрела. Он злобно хмурится и язвит настолько грубо, насколько это возможно. — Все просто зашибись. Убедился? Теперь вали отсюда. Юта не знает, как на это ответить и размышляет еще пару мучительных для Сычена мгновений перед тем, как начать что-то делать. — Ладно. На самом деле я соврал. Я хотел попытаться лечь с тобой спать. Потому что мне страшно… Сычен удивленно вскидывает брови с насмешкой и успевает обжечься небольшим разочарованием по поводу уже возникшим раннее мыслям об очередном беспокойстве о нем. Но Юта договаривает фразу, словно намеренно сделав между последними словами короткую паузу, недостаточную для перебивания, но хватающую на небольшое осмысление. –…Страшно одиноко. Чувство важности в Сычене куда-то пропадает насовсем. Раннее находясь практически на первом месте, оно сильно заглушало остальные чувства. В том числе сострадание и понимание, неожиданно проявившихся с последними словами Юты вкупе с его жалостливым видом. — А как же Доен? — уже по привычке все так же дерзко спрашивал Дун о соседе японца. — Ты его уже за человека не считаешь? — Что? Нет. Доен… не тот. Просто не тот. В голове Вина все перемешалось и не хотело становиться по своим местам. Он мало что понимал с происходящего и участвовал в диалоге, будто не самим собой. — А? — частично прослушав фразу, или не поняв её, насупился он. Китайца всё ещё раздражала эта нелепая ситуация. Его раздражали собственное тело и мысли. Его раздражали ключицы парня напротив, выглядывающие из-под черной майки. Его раздражало сочувствие с диким желанием утешить Юту прямо сейчас, в тоже время противопоставленное повисшему в воздухе грубому ругательству, требующему всеми способами, чтобы надоевший японец поскорее смылся с комнаты. Раздражение уже в который раз охватывало его тело, не давая вести себя адекватно. Или просто — хоть как-то вести себя. Сычен вел в уме жесткую воспитательную беседу сам с собой, находясь здравым рассудком, где-то далеко за пределами помещения. И не удивительно, что, видя прострацию парня, Юта решил воспользоваться ею и проворно умаститься рядышком на кровати. — Да какого хрена?! — очнувшись, шипя ненавистью, вспылил Дун, повышая при этом голос — Юта, я же сказал тебе уйти, а не наоборот прыгнуть ко мне в постель! — уже без стеснения говорил он довольно громко для сонной ночи. Накамото лишь спокойно улыбался, смотря на парня хитрыми глазами, в то время как на другой кровати послышалось шуршание одеялом, а затем и пробудившееся ворчание. — Вы че афигели в два часа ночи сраться? — Черт, Тэиль, прости. Мы больше не будем шуметь, — уверял японец. На соседней кровати перевернулись, недовольно вздохнув. Не прошло и секунды после, как Сычен снова заговорил. — Какие ещё «мы»?! Я сказал тебе — уходи! Младший был действительно зол, так как похоть в его теле не хотела спадать, а только возрастала от накала страстей и от Юты, прижавшегося теперь к боку китайца. — Да че ты такой злой? Что, места жалко? — стараясь как можно тише, ответил Юта. — А может и жалко! — не собирался любезничать Дун. — Да? А вот мне было бы не жалко для тебя и целой кровати. — А мне не нужны никакие кровати. Особенно от тебя! — снова начал повышать голос Сычен. — Ну вот и молчи тогда! — Пока ты лежишь тут, я не заткнусь. — Здорово! У меня всё равно бессонница. И уходить я теперь точно не стану. Оба совсем забыли о соседе, желающим поспать, который, потеряв терпение, громко возмутился продолжившейся ругани, а затем предложил свой вариант развития событий. — Юта! Раз уж ты не собираешься уходить, может я лягу спать в твоей комнате? — Да без проблем. Моя кровать в твоем распоряжение. — Спасибо. — Что? НЕТ! — подал голос Вин, присев на кровати, когда Тэиль уже направился к выходу. — Тэиль, стой! — Спокойной ночи, — сухо кинул напоследок Мун, захлопывая дверь, при открытие которой, снаружи брызнул яркий свет, ненадолго осветив лицо младшего. Юта успел подметить, что щеки парня покрыты слабым румянцем, которого не было видно в тусклом освещение. Точно так же, как не было заметно капель пота, стекающих по лбу. — Тебе не жарко? Может окно открыть? — сразу поинтересовался Накамото. — Если только собираешься выйти через него, — резанул Дун, разозлив Юту. — Да чего ты такой токсичный?! Поумерь свой пыл наконец! — Поумерю, когда уйдешь с моей комнаты! — Винвин стал выталкивать японца с кровати ногами, продолжая ругаться, — Вечно таскаешься за мной, не давая вздохнуть нормально! — его атаки встречались сопротивлением со стороны и взаимными попытками задеть чувствительные точки на ногах. — Ты уже на мою кровать посягнул, хотя я тебя не звал! Проваливай говорю! — А как тогда мне добиться твоего внимания?! Если я сам не буду подходить, ты обо мне и не вспомнишь! — Юта уже начал было одерживать победу, больно щекоча живот юноши, крепко обхватывая ногу выше коленки и поднимаясь рукой все выше по бедру. — Так что мне плевать. Я буду спать здесь. Накамото ослабил хватку, отпустив задыхающегося парня. Он отпрянул, хватаясь за одеяло, скомканное в руках младшего, и потянув за край, с помыслом «победно укрыться им» и демонстративно лечь — резко оголил то, что совершенно нельзя было видеть. Ступор настиг обоих. Юта шокировано глядел вниз и не мог пошевелиться. Сычен отмер первым. Отобрав одеяло назад, он прижал его к себе и упал на кровати, свернувшись калачиком. Стыд и смущение пронзил одного и другого. Накамото вытянул губы трубочкой, высоко подняв брови. Все сразу встало на свои места, и смысла препираться дальше уже не было. — Тсссс… — протянул японец, стараясь смягчить ужасно неловкое молчание, — Ну что ж… А сколько там времени? Пора бы, наверно, уже и спать лечь. Он потянулся за чужим телефоном, лежащим экраном вниз на прикроватной тумбе. И взяв его в руки, смутился еще больше. Когда Сычен только купил телефон, функция отключения экрана уже через тридцать секунд, его раздражала, и он поменял настройки на десятиминутное ожидание. Которое, впервые в жизни вышло ему боком. — Это мои фото? — задал риторический вопрос Юта, смотря на Сычена. Китаец подпрыгнул как заведенный, услышав это, и со скоростью отнял телефон, вернувшись в положение сидя. — Это не то, что ты подумал, — стараясь сохранять спокойствие, произнес Сычен. Юта вытянул губы в сдержанной улыбке, смотря на смущенного парня, пытающегося спрятать взгляд. — Да я толком ничего и подумать не успел, Сычен. В отличие от тебя. Дун не выдерживая стыда, подскочил над кроватью, намереваясь сбежать в ванну. Но чужие руки ловко перехватили сверху, привинчивая спиной к кровати и не обращая внимания на изможденное «ЭЙ!». Над Винвином гордо возвышались, придерживая его одной рукой за плечо, а другой опираясь о горизонтальную поверхность. — Ну куда ты вечно сбегаешь от меня? — почти смеясь начал Юта — Знаешь, я вообще-то не против. — Не против чего? Отпусти! — уже чуть не плакался Винвин. Попытки вырваться не проходили успешно. Казалось, от каждого дергания его придавливали лишь сильнее. И опускались все ниже, непозволительно близко к его лицу. Сычен прикрывал глаза и старался не смотреть прямо, пропуская тот самый момент, когда ситуация дошла до точки максимальной опасности. — Не против оказать помощь. Дун широко открыл глаза, обнаружив чужое лицо в паре сантиметров от своего. Он застыл на мгновение, сбивая противника с толку. И резким движением толкнул Юту в грудь в очередной попытке сбежать. Отстранить от своего лица — чужое, ему удалось. Но в следующую секунду, он почувствовал руки Юты в совершенно неожиданном для себя месте. Сквозь тонкую ткань пижамных штанов, в почти заглушающей разум темноте, под руками старшего — всё ощущалось в разы пронзительней. Раннее, возбуждение парня уже спадало. Но Юта решил обхватить член Сычена поверх ткани, постепенно наращивая темп своей рукой, вынуждая того вновь почувствовать приток крови к органу. Винвина передернуло от мгновенно накатившего экстаза. Он зажал рот обеими руками, вытянул шею и вскинул голову вверх, кое-как удерживая в себе громкие возгласы возмущения, смешавшиеся с терпким и будоражащим ощущением внизу живота. — Я знаю, что ты влюблен в меня. И даже не думай отнекиваться, я поймал тебя с поличным, — вдруг выдал Накамото. Происходящее мерещилось сном и самой больной фантазией, но никак не реальностью, с которой младший все никак не хотел мириться и качал головой в жесте отрицания. Юту забавляла эта характерная черта парня — вечно перечить и делать все наоборот, как и сейчас. Он издал смешок, сменив ритм и силу обхвата. И тогда Дун нашел в себе смелость убрать ладони от лица; протянуть их к Юте, стоящему на коленях прямо над ним; схватить его за плечо одной рукой, а второй смять лямку майки в кулаке, притягивая японца к себе и приподнимаясь навстречу самому. Сычен хотел сделать сразу несколько действий: скинуть японца на пол; хорошенько ударить его; плюнуть в наглое лицо; больно укусить за любую часть тела… Он смотрел в глаза напротив — оскалившись, размышляя о своих намерениях. Юта прямо сейчас, по невиданным для младшего причинам, приносил ему удовольствие и обозначал в их, уже отнюдь не дружеском союзе, некое превосходство, что не нравилось Сычену больше всего. Он чувствовал себя втянутым в какую-то очень злобную шутку, не имеющую конца и края. Чувствовал себя отвратительно, без элементарного обоснования происходящего, за что мечтал выместить свои эмоции через кулаки. Он чувствовал себя просто подопытной мышкой, попавшей в мышеловку. И его это выводило из себя, даже несмотря на то, что где-то в глубине души он хотел быть пойманным Ютой. Китайцу было не по себе, и он чувствовал бы себя так глупо и дальше, если бы старший не сказал нечто иное. — Я тоже влюблен в тебя, Сычен. Слова и выражения лица Накамото были переполнены нежностью, не замечать которую, было уже невозможно. Особенно, когда тот, не разрывая зрительный контакт, поцеловал чужую руку у себя на плече. Теперь, Винвин хотел ударить самого себя. Его никогда не посещала мысль, что Юта может быть также влюблен в него. Влюблен взаправду. Как от молнии, попавшей в дряхлое дерево и расколовшей его на щепки — Винвин также распался на кусочки. Мышцы его лица не могли отразить и малую часть мыслей и эмоций. Он стал смотреть на Юту совершенно новым взглядом и ослабевал хватку, аккуратно укладываясь обратно на подушку и утягивая юношу за собой подрагивающими руками. Юта убрал свободную руку с живота Сычена, переставая поглаживать кожу, для того чтобы поставить ее для равновесия слева от головы парня и уже с легкостью нависать практически вплотную к нему. Пухлые губы манили как никогда раньше. Хотелось изучать их вкус и текстуру — своими, прямо сейчас. Но Юта все никак не решался, боясь реакции на такую выходку с его стороны. Он старался сосредоточиться на правой руке, делая всё правильно и последовательно, чтобы в итоге наблюдать поразительный результат. Сычен дрожал и иногда, слегка, непроизвольно дергал конечностями в судороге, попутно мысленно пытаясь смириться с положением дел. От него исходил ощутимый жар, как от больного с температурой. Рваные вздохи лишь учащались, а в прикрытых глазах проглядывались влажные полоски. Юту восхищало происходящее всё больше. Этот день он определенно мысленно обведет красным кружочком в календаре… В какой-то момент, Дун с силой зажмурил глаза, отвел голову немного в сторону, и выгнулся в спине, издав легкий стон, хорошо замаскированный громким выдохом. Вин совершенно не понимал, как все так быстро могло сдвинуться и кардинально переменится. Час назад, он маялся в кровати от бессонницы. Тридцать минут назад, он взял в руки телефон, и погрузился в невидимые мечты о человеке. Восемь минут назад — он поймал своё тело за изменениями, а еще через несколько минут — его поймали со стороны. Минуту назад, он был готов ненавидеть Юту, и был готов забыть о своей скрытой привязанности к нему. А теперь ему хочется чего-то большего, чем просто оргазма от стимуляции руками самого Накамото, закончившихся пару секунд назад. Губы Юты всего в паре сантиметров от его. Сычен чувствует чужое дыхание на своей коже и улавливает желание того прикоснуться — тоже. В других ситуациях, губы Винвина горазды на многое в сторону японца. Делать едкие комментарии, обзываться, иногда даже показывать язык — китайцу расплюнуть. Но сейчас дело дошло до чего-то более серьезного и взрослого, а Дун действует до обидного медленно и пугливо. Обоим приходится долго привыкать к такой новой близости. Перспектива настоящего поцелуя, на фоне обычной, уже минувшей мастурбации, выглядит теперь в разы откровенней и волнительней, что между ними накаляется и без того разогретый воздух. Сычен громко сглатывает, приподнимая голову ближе к цели. Впиваться пальцами в чужую кожу получается само по себе, так как подсознание твердит найти «опору», потому что вокруг — всё плывет, а внутри — разрушается. Дун слегка касается приоткрытыми губами. Медленно сводит их на верхней губе Юты, настраиваясь на новые ощущения, смакуя каждое мгновенье. Повторяет действия с большей амплитудой, принимая такие же действия со стороны. Разводит свои и чужие губы шире. И шире. И шире с каждым новым разом. Правая рука младшего заныривает под чужую майку, а вторая цепляется за голову, вороша волосы, когда Сычен первый пускает в ход язык. Сначала проводит им по губе Юты. Затем — под ней, пересчитывая верхние передние зубы, и щекоча десну. И после — за зубами, полируя нёбо и сходя с ума от вседозволенности. Юта прижимает парня ближе, засунув руку под его спину, а второй притягивая за бедро, чувствуя набирающее обороты безумие, которое уже трудно сдерживать. После еще нескольких секунд мокрого и безудержного поцелуя, Накамото отрывается от Винвина, тяжело дыша. — Слушай, ещё чуть-чуть, и, Сычен, мне тоже понадобится помощь. — шепчет он, немного смущаясь. — Если ты понимаешь, о чем я… Они в раз, не сговариваясь, словно меняются ролями. На место японца встает застенчивый и малодушный паренек, заигравшийся с чужими чувствами. А в Сычене окончательно, наконец, пробуждается решительный и непреклонный человек, способный делать то, что он хочет. — Ладно, — резко выдает тот, запыхавшись не меньше. — Хорошо, я не против. — Не против чего? — на всякий случай уточняет Юта. — Не против оказать помощь. Если ты понимаешь, о чем я…