Если нет иллюзий, то нет и разочарований. Анри Труайя
Хосок чуть морщится, поправляет накидку и идёт следом за незнакомцем, что имя свое так и не назвал. Альфа оглядывается по сторонам: вокруг все такое же, как и сотню метров назад: каменные стены, непроглядная темнота, разгоняемая лишь тусклым светом фонаря, и ни намека на выход, только разветвления в некоторых частях. Пахнет затхлостью и сыростью, Чону кажется, он их в себя уже окончательно впитал. — Может быть, ты хотя бы скажешь, как тебя зовут? — наконец не выдерживает Хосок, обращаясь к своему спутнику. Молчание, сопровождающее их всю дорогу, неприятно давит, ещё больше играя на нервах. Омега в себя уходит и на Чона ноль внимания, а тот лишь покорно следом плетется, уже лишаясь надежды получить ответ хоть на один вопрос. — Джинсу, — сухо отвечает сопровожатый, оборачиваясь, а затем вновь закрывает рот, прикусывая губу. — А его звали Хёк. Зачем Хосоку эта информация он не понимает, но запоминает на всякий случай — вдруг пригодится. Альфа ещё раз оценивающе проходится по омеге взглядом, цепляется за нахмуренное лицо, обрисовывает аккуратные его черты. Свет все ещё тусклый и целую картину рассмотреть не удается. Джинсу отчего-то выглядит подавленным. А ещё немного злым. — И что случилось… — Чон на секунду запинается, ловя на себе упрекающий взгляд. — С Хёком? Он до сих пор не понимает ровным счётом ничего. Все произошедшее словно сокрыто за пеленой загадочного тумана, а рассеять тот у Хосока не получается ничем — хоть огням освещай, все равно не поможет. Альфа помнит, как перед ним появились два незнакомых человека, помнит, как их с Джинсу затянуло в какой-то странный портал, а второй так и остался там. А потом долгий путь в молчании, на все вопросы — абсолютное игнорирование. Джинсу горько усмехается и опасно сверкает глазами — по Хосоку будто лезвием ножа режет. — Он мертв, — оповещает омега. — Из-за тебя. Чон пытается вновь задавать вопросы, но Джинсу снова начинает играть в молчанку, более не отвечая. Альфа счет времени теряет окончательно. Сколько они так идут, периодически останавливаясь для того, чтобы поесть и немного поспать? День, неделю, месяц или, может быть, целый год? Хосок не знает, но кажется, что целую вечность. Они все еще почти не разговаривают, но альфа продолжает любоваться точеным профилем Джинсу даже в тусклом свете огня, понимает, что, наверное, его манящий аромат лаванды вперед его и ведет, иначе Чон упал бы давно, даже встать не пытаясь. Он не знает, сколько проходит времени, когда перед ними оказываются массивные железные ворота. Ворота древние, на них странная витиеватая гравировка — Хосок цепляет взглядом дракона и пламя со всех сторон, а затем двери распахиваются. Тысячи огней слепят глаза, так что приходится чуть зажмуриться, но когда альфа веки поднимает, то видит большой светлый зал с замудренной, но чуть обветшалой архитектурой и множеством людей — он насчитывает около пятидесяти человек. Чон завороженно обводит взглядом сию великолепие, ступает вперёд, оглядываясь вокруг, а затем оборачивается к своему сопровожатому и на секунду замирает. Хосок его красоту ещё в полутьме заметил, но сейчас этот омега точно светится, потому что у альфы отчего-то глаза слепятся, а как дышать он забывает. Такого изящного великолепия он нигде не видел: ни в заморских землях, ни в родной Империи где бы то ни было. Джинсу словно самим Богом из камня выточен, каждая деталь его внешности идеальна, абсолютно уникальна. Волосы его темным золотом на свету отливают, а алебастровой кожи хочется касаться, потому что Чон уверен: с ней даже лучшие шелка не сравнятся. Все мысли из головы словно исчезают, оставляя за собой лишь призрачную дымку, и Хосок правда не понимает, что с ним происходит. Он понимает прекрасно, что это не любовь с первого взгляда — Чон в такое не верит. Сердце пропускает не несколько ударов — один-единственный, но дыхание перехватывает на секунду все равно. — Добро пожаловать в Братство Уроборосса, — улыбается омега, а у Хосока земля из-под ног уходит. Альфа наконец отмирает, все ещё наповал сраженный, и идёт следом за Джинсу. Он смотрит ему точно в спину, потому что как бы ни хотел — взгляд отвести от изящного силуэта не может, отмечает, что походка у омеги очень лёгкая, будто он не по каменным плитам ступает, а идёт по зелёному лугу с изобилием цветов. — Хвимин — первый человек, с кем тебе нужно увидеться, — поясняет тот, берясь за ручки и отворяя двери перед Чоном. Хосок кивает, проходит вперёд, немного хмурится от странного запаха различных благовоний и с интересом рассматривает убранство комнаты, когда ему на плечо ложится чья-то рука. Альфа внутренне вздрагивает, но виду не подаёт. Оборачивается и сталкивается с заинтересованным взглядом светло-серых глаз. Они смотрят внимательно, словно всего Чона изнутри считывая, по воспоминаниям пробегаясь и во все потаённые уголки души заглядывая. А затем рука на плече сжимается сильнее, неприятно давя на кожу сквозь одежду, глаза старухи, стоящей напротив, закатываются, а она сама хриплым голосом проговаривает, почти крича: — Да осветится имя его, да вознесется он к небесам ярким пламенем, да охватит мир весь огонь и Фениксом его назовут. Да будет так. Альфа смотрит на старуху взглядом нечитаемым, приподнимает бровь в изумлении и оборачивается, ища глазами Джинсу. Тот пожимает плечами. — Можешь считать это предсказанием, — произносит он. — Только учти, что не все предсказания Хвимин сбываются. Скажем, процентов сорок. Возможно, из-за того, что мы неправильно их трактуем, но… Старуха выходит из своебразного транса, ещё раз осматривает Чона с ног до головы, но ничего не говорит. Ее руки трясутся, а пальцы ещё сильнее сжимают плечо. — И Фениксом его назовут, — повторяет она как молитву. Хосок в который раз за день хмурится и небрежно скидывает с себя руку предсказательницы. Ему абсолютно не нравится, когда ситуация выходит из-под контроля, а сейчас она не только альфе не подвластна, она никогда таковой и не была — это раздражает больше всего. Знания — сила. Если у тебя есть они, то ты можешь абсолютно все: продумать идеальный план, разработать безукоризненную стратегию, незаметно избавиться от врага. Знания стоят дороже многотысячной армии, но у Хосока нет ни того, ни другого. Он не осведомлен о том, что происходит в Хэиме, в Ксаре и вообще хоть где-то. Даже о месте, где он находится ничего не знает. Это выбивает из колеи и дарует неприятное чувство незащищенности, потому что чего ожидать Чон не знает: то ли грандиозного пира в его честь, то ли кинжала даже не в спину — в лицо, то ли стрелы в сердце, а может и вообще ничего. — Пошли, — Джинсу кивает головой в сторону выхода и Хосок, чуть колеблясь, следует за ним. Они вновь идут по запутанным коридорам, альфа сразу теряет надежду запомнить схему этих длинных туннелей. Куда они направляются Чон даже не спрашивает: знает, что ответа внятного не получит — вообще ответа как такового не дождется. Джинсу останавливается около одной из дверей, словно статуя, замирая на несколько секунд. Он приподносит небольшую ладонь к деревянной поверхности, но стучать будто бы не решается — медлит. Его пальцы чуть подрагивают, но омега все пересиливает себя. Громкое «тук-тук» эхом разносится по коридору и буквально через секунду створки двери отворяются. На пороге появляется незнакомая омега, и Хосок понимает сразу: она ему не нравится. У нее длинные ниспадающие на плечи темные волосы цвета такого же как у Джинсу и глаза точно такие же как у него, разве что взгляд совсем другой: цепкий, оценивающий. Альфа ее не знает, но лишь увидев может определить как минимум две вещи: она Джинсу как минимум родственница, как максимум — мать и эта женщина — та, кто идёт по головам. Чон сразу делает осечку: по его голове он ей ступить не даст. Незнакомка пробегается по лицу Хосока оледенелым взглядом и тут же его прячет за улыбкой. — Пройдемте, — двери открываются вновь, а альфа опять оказывается в незнакомой комнате. Джинсу остаётся вслед не заходит. — Как вам наша скромная обитель? Не устали? Путь был достаточно долгим. Альфа до сих пор не понимает почти нечего, но ситуацию уже осознает, потому оказывается способен взять все в свои руки. Он вовсе не собирается разговаривать на отвлеченные темы, когда прямо перед носом творится какая-то чертовщина, а вокруг него одни незнакомцы, которые явно знают больше. — Предлагаю перейти сразу к делу, — обрывает женщину Хосок. Его голос ровный, а лицо выражает абсолютное спокойствие, с виду он весь беспристрастный, словно из стали выкованный. Но альфа уверен — другого от него и не ожидают. — Конечно, милорд, — омега улыбается кончиками губ и кивает, неспешно заполняя две чашки дымящейся жидкостью. — Полагаю, у вас есть вопросы? Вопросов у Чона много, с какого начать он не знает, поэтому задаёт первый, который приходит на ум: — Что это за место? Хосок видит проскользнувшую ухмылку в лице напротив, но никак на это не реагирует. — Братство Уроборосса, если название вам о чем-то скажет. Для альфы эти слова — набор букв, не более, а потому он лишь недовольно приподнимает бровь, требуя объяснений. — Тайная организация, которая существует уже несколько столетий. Как вы уже могли понять, убежище для каждого мага, кто в нем нуждается, пристанище для тех, кого отвергает общество. — А вы — ее глава, — хмыкает альфа. Женщина беспристрастно кивает, нарочито медленно делает глоток горячего чая, будто пытаясь собеседника из себя вывести и также неторопливо продолжает. — Мы предпочитаем держаться в тени, потому мало кому о нас известно. — И все же людей у вас в достатке, — замечает Хосок, припоминая большую толпу в зале. — Это те, кого нам удалось спасти, — проговаривает омега. — Но все же вам, вероятно, интересно каким образом нам удалось спасти вас? Альфа не отрицает, лишь старается внимательнее вслушиваться в слова. Он от этих незнакомцев ожидает чего угодно, в том числе и того, что они могут нагло лгать прямо в лицо, а потому Чон каждую секунду наготове. Он им не доверяет, а это значит, что каждое сказанное ему слово может обернуться против говорящего, если Хосок уличит его во лжи. — Не отказался бы послушать, — разлепляет губы он. Женщина о своем невероятном плане спасения рассказывает на удивление легко, несмотря на то, что она отправила на верную смерть одного из своих людей. Она говорит что-то о магическом портале и о зелье, что помогает принимать облик других людей, а альфа слушает и внимает. Все это звучит невероятно, даже учитывая то, что он не раз и не два вживую видел, как действует магия. — Какова ваша цель? — интересуется Чон. — Вы не стали бы рисковать просто так, верно? Женщина улыбается снова, и Хосоку улыбка эта не нравится: она скорее на ухмылку походит, что в любой момент в оскал превратиться может. — А знаете ли вы, милорд, что сейчас творится в Империи? Альфа, задавая немой вопрос, картинно приподнимает бровь, ожидая ответа. — Знаете ли вы о том, что ваш брат убил вашего отца, сверг Кимов с престола и ныне сам восседает на троне?***
Юнги возвращается домой с победой. По пути он распускает войска: война окончена, отныне многочисленные лорды вновь разъезжаются по своим замкам и запираются в них, не желая более высовывать носа наружу. Альфа едет в свой. Путь от столицы далёкий и нелегкий, но даже это не омрачает приятный вкус победы, что сладостью оседает на языке. Мин проезжает города, которые недавно их с Чонгуком войска взяли силой. Здесь ему не рады: жители смотрят косо и наверняка проклинают про себя, а некоторые, возможно, и вслух. Но Юнги себя проклятым почему-то не ощущает — на него это не действует, потому что лёд на дне глаз альфы всю порчу вокруг застыть заставляет и снежинками вниз опасть, а затем исчезнуть вовсе. Альфу за спиной презрительно Белым Волком с Севера кличут, вот только ему это на руку: если имя наводит страх, то и с мнением его обладателя принято считаться. Когда же Юнги наконец добирается до Дэртона с оставшимся войском, родной город встречает его с почестями и овациями. Люди выходят на улицы для того, чтобы хоть одним глазком взглянуть на армию победителей. Здесь и прозвище, народом дарованное, звучит по-другому: с гордостью и неким восторгом, и альфа наконец свободно вдыхает морозный воздух. Север роднее — Юнги его ни на что не променяет. Здесь повсюду снега, темнеет рано, и из-за холода всегда слышен треск огня из камина — их топят постоянно. Всегда приходится носить теплую одежду и облачаться в меха. Но Мину нравится: он видит в этом какую-то особую эстетику — такую, какую южане не поймут никогда. И люди на севере, определенно, лучше. Здесь другие нравы: принято говорить все прямо и честно вместо того, чтобы шептаться за спинами и плести интриги, как принято в столице. Юнги такое не нравится. Все же, дворцовые игры совсем не его стезя. Вероятно, поэтому они с Чонгуком в чем-то сошлись. Изначально долго следили друг за другом, притирались и не доверяли, периодически спорили и не сходились во мнениях, пытались мериться силами, но в итоге по иронии судьбы стали верными союзниками. Конечно, пласт недоверия все ещё остался — никому нельзя доверять на все сто, но и причин для предательств и обмана Юнги более не видел. Каждый из них получил то, что хотел. Власть. В детстве маленький альфа не понимал, почему за ней все так гонятся, а отец в ответ на это называл его глупцом, который ничего не добьется. Сейчас он понимает. У каждого свои причины, но власть — это сила. И это неоспоримый факт. Вот только у них с отцом причины абсолютно разные: почивший лорд Мин желал власти ради того, чтобы потешить свое самолюбие, показать всем себя во всей красе. Изначально Юнги в какой-то степени был таким же: хотел доказать всем, что он способен чего-то добиться, способен править и что он точно не хуже своего отца, но со временем это отошло на второй план. Нынешний альфа совсем другой: он, по крайней мере, старается заботиться о процветании своих земель. Вероятно, поэтому людям на диком и суровом Севере живётся не так уж плохо. — Милорд, — окликает альфу Суи. — Вы о чем-то задумались? Мин едва встряхивает головой, отгоняя раздумья, и полностью концентрируется на своем помощнике, который рассказывает, что происходило в замке и в целом в северной столице за время его отсутствия. — Нет, продолжай, — Юнги откидывается на спинку стула, переводя взгляд с бумажек, лежащих на столе, обратно на Суи. — Есть вести от Сокола? — Конечно, — помощник кивает, передавая письмо. — Пришло несколько дней назад. Сокол сообщает, что очередная угроза с восточного направления устранена. Как только разберётся с остальными делами — вернётся обратно в Дэртон. Альфа бегло пробегается по строчкам, выхватывая ровно то же самое, о чем говорит Суи, и недовольно фыркает. — Лорд Им слишком много на себя берет, — комментирует он. — Вы же знаете, у него везде свои люди, — пожимает плечами помощник. — Он любит быть в курсе событий. Больше они к этой теме не возвращаются, и Юнги, закончив с частью накопившихся дел, может позволить себе немного отдохнуть, но тревожные мысли не покидают. Альфа уверен, что крысы восточного лорда есть везде, даже в замке, несмотря на все усилия Сокола. Но Мин до правды доберется: ни одного шпиона не оставит. Надо будет — замок по кирпичику разберёт, дотла сожжёт, а потом заново отстроит, но каждого человека, подосланного лордом Имом на чистую воду выведет, а потом отправит его голову обратно на Восток, чтобы было не повадно. Он на своей земле чужаков не потерпит. Юнги спускается в столовую, приказывая накрыть лишь для себя, потому что из других обитателей замка никого и нет вовсе: только Суи изредка составляет ему компанию. Где-то в глубине души альфа даже чувствует от этого грусть. Но он себе не признается. Никогда не признается, потому что для него это уже обыденность. В воздухе витает аппетитный запах жареного мяса, пряностей и мёда. Альфа принюхивается и чуть хмурит брови: запах обволакивает, опутывает все тело, растекается по венам, оседая легким, приятным привкусом на языке — он просто невероятный. Юнги кажется, он не в собственном замке, а где-то далеко, за пределами. На вершине с самими Богами за столом восседает, медовое лакомство пробует из рук, что так искусно его приготовили, что такое и правда лишь Богам подавать. Он пробует, но вместо того, чтобы насытиться, голодный волк внутри лишь сильнее выть начинает. Не просто хочет еще — жаждет. Вот только мёда Мин не заказывал. Юнги оборачивается и тонет. Тонет в медовых глазах напротив, напрочь захлебываясь, но отчего-то даже не сопротивляясь. Он ослепнуть готов от яркости очей напротив, от красоты их обладателя, чьи волосы золотом отливают, ставя его в один ряд с самыми дорогими драгоценностями света. Но альфа уверен: этот омега стоит в разы дороже. Дороже, чем все замки и дворцы на земле, дороже всего золота, всех украшений мира и даже дороже самой жизни, хоть она и бесценна. Омега такой же: бесценный и необычный. Необъятный медовый океан. Войдешь в его воды — на поверхность больше не всплывешь, не от того, что не можешь — не захочешь. Незнакомец смотрит на него чуть испуганно, и Мина, завороженно смотрящего на представшую картину, это отрезвляет. Он прочищает горло, отворачиваясь обратно, но взгляда с омеги не сводит. Боковым зрением наблюдает, как тот приближается к столу, а затем уже открыто за его действиями наблюдает — каждое изящное движение ловит и в мыслях отпечатывает. Юнги таких слуг у себя в замке не помнит — ни разу не видел, ни разу столь манящий аромат в воздухе не ощущал. Не увидел бы костюм — не понял бы, что омега из прислуги: слишком грациозны и плавны его движения, слишком пряма осанка и… — Ты не с Севера, верно? — альфа хмурится уже второй раз, еще больше недоумевая. У парня внешность слишком необычная, такую здесь, в суровых зимних краях, вечность ищи — не найдешь. Как такое сокровище в слугах могло оказаться — совершенно неясно. — Что же меня выдало, милорд? — вопрошает незнакомец. Даже голос у него медовый: тягучий, вязкий, окутывающий и дурманящий разум не хуже макового молока. Слушать его хоть век можно — не надоест. До последней капли им питаться, пока не замолкнет. Юнги поражен абсолютно и бесповоротно. Но несмотря на это, он сдерживается. Волка внутри на цепь сажает, еще больше полакомиться тому не дает, на десять замков запирает. Потому что чужак на его территории. — Внешность и акцент, — разлепляет губы Мин. — Кто тебя сюда нанял? Альфа видит, что собеседник напряжен, по струнке вытянулся. Он считывает, через себя пропускает каждую его эмоцию, но страха не может ни увидеть, ни почувствовать. — Управляющий Сынхо, милорд. Юнги сдвигает брови к переносице еще сильнее. Сынхо лицо доверенное, он кого попало в замок не возьмет — на него нареканий никаких, всегда за всем следит, все проверяет. Чем таким этот омега управляющего покорил? Какими ухищрениями до должности слуги в замке добрался? Мысли в голову приходят разные: на золото Сынхо не падок, так, возможно, омега красотой своей его ослепил? — Можешь идти, — отпускает альфа слугу, махнув рукой и глубоко задумавшись. Даже имя не спрашивает. Боится, что не забудет, на подсознании выпечатает на веки вечные. Юнги ест, но вкуса жареного мяса не чувствует — только сладость, осевшую на языке. Он ругается сам на себя, что какого-то омегу из головы выгнать не может, что уже само тело его не слушается, и мрачнеет ещё больше. После обеда Мин поднимается обратно в свой кабинет, и просит Суи позвать к нему Сынхо, проговаривая, что дело срочное. Не проходит и получаса, как управляющий показывается на пороге, кланяясь и закрывая за собой дверь. — Мой лорд, — здоровается Сынхо. — Весь замок рад вашему возвращению. Юнги любезностями обмениваться не намерен. — Что за слуга мне сегодня на стол накрывал? Сынхо нервно смотрит в глаза северного лорда, боясь сказать что-то не то или позволить себе лишнего. — Он сделал что-то не так? — судорожно вопрошает управляющий. — Испортил вам обед? Не волнуйтесь, я накажу его по всей строгости, он не так давно в слугах… — Не так давно — это сколько? — перебивает его на полуслове Мин. — Около четырех месяцев, милорд. Как раз с того момента, как вы повели войско в бой. Юнги не удивлен: как он и думал, слуга новенький, раньше в замке не был, иначе альфа его давно бы приметил. — Имя? — Пак Чимин. — Пак Чимин, значит, — Мин будто пробует имя на вкус, смакует его на кончике языка, пробует вязкую его консистенцию, и думает, что даже имя у него прекрасное. Оно клеймом обоженным в разум вторгается, оставляя там отпечаток. — Каким образом в слуги попал? Альфа видит, что управляющий будто медлит, поглядывает осторожно и словно ловит наилучший момент, чтобы рассказать. — Я жду, — Юнги приподнимает бровь. — Понимаете, омега в замок попал изначально весьма необычным способом, — начинает Сынхо. — Он был вами судим за кражу. Вокруг Мина снежные метели собираются, которые все на своем пути в лёд обратить готовы, под сугробами каждого погрести, лавинами на землю спуститься. Горечь в воздухе начинает ощущаться ещё более явно, чем раньше, превращаясь из приятной в удушающую. Вор в его замке? Сынхо это чувствует, поэтому начинает тараторить, пытаясь умерить злобу господина. — Вы ему пятнадцать ударов кнутом назначили, а омега тогда ни звука не издал… Юнги вспоминает события четырехмесячной давности. Хочется посмеяться в лицо старушке-судьбе. Так вот оно как. Этот омега, получается, его ещё тогда поразил. Своей волей духа, своей опорой несгибаемой. Удивил до глубины души, уважать заставил, а сейчас изумил и во второй раз — своей невероятной красотой и чарующим ароматом. Тогда альфа его лица не видел, не всматривался: ни на суде, ни на заднем дворе, где приводилось в исполнение страшное наказание. Тогда он его запаха не чувствовал: в воздухе витала лишь кровь. Но даже так Пак Чимин смог его расположения добиться, даже так заинтересовать его смог. А сейчас он волка внутри выть заставил. — Лекаря назначили, — продолжает Сынхо, — так мальчишка не только выжил — выздоровел. А такое, как знаете, редкость. Поэтому когда он в слуги попросился, я отказать не смог: он сыскал и вашу милость, и милость самой судьбы тем, что выжил. Да и столь выносливые люди в замке нужны, — заканчивает он. — А ещё столь выносливых людей пытать очень сложно, — заканчивает за него Мин. — П-пытать? — не понимает управляющий. — Милорд, если он вам обед испортил, я повторюсь, что по всей строгости его… — Мальчишка откуда? — Из столицы сбежал, мой лорд. От долгов умершего отца скрывался. — И забежал так далеко на Север? — выгибает бровь Юнги. — Насколько хорошо ты все проверил? — Все чисто. В Хэиме действительно был почивший господин Пак, задолжавший большую сумму денег столичной шайке, — часто кивает Сынхо. И все же альфа чует, что что-то здесь не так. Что-то не чисто, ложь будто в воздухе витает, вот только она тысячами ниточек запутана. Потяни за одну — узел на другой завяжется: ни конца, ни края. Один ворох обмана, который распутать чертовски сложно. Но Юнги справится. — Лично мне прислуживать будет, — щурится и чеканит каждое слово Мин. — Глаз с него не спущу. А ты, если выяснится что-то нежелательное об этом омеге, головой своей отвечать будешь.